Северний Военно – Морской Флот 1 страница

Г.г.

В трудных учебных днях пролетели целых два года. Учеба в Военно-Политическом Училище им. М.В. Фрунзе окончена, мы – лейтенанты. День окончания учебы 1 Сентября 1948 года уходит в историю. Ушли в небытие холодные казармы и горячие споры о жизни, о будущем. Молодые лейтенанты разлетаются в неизведанную, манящую самостоятельную жизнь. Какова она будет? Как у кого сложится? Кто счастливее других? Кому повезет? Все мечтали только о хорошем!

Многие уже разъехались со своими «купцами» к новому месту службы. Идет сентябрь, а я и еще с десяток выпускников ждем когда и куда кинет нас наша судьба. Нам кажется, что все хорошие места давно заполнены, а про нас забыли, хотя все оставшиеся учились и закончили в числе первых. Устав ждать решили, что первый же «купец» (т.е. представитель округа, флота прибывающий за молодыми офицерами) будет наш. И вот, он прибыл. Перед нами молодой, красивый, с блестящими шевронами и погонами капитан 2 ранга, набирающий полит работников для Северного флота. Выступая перед нами, он так ярко показал героизм североморцев в годы войны, их верность и преданность флоту, что трудности Севера, названные им, пролетели мимо ушей. А он говорил и об особенностях климата и его суровости, времен года, дня и ночи. Он даже разъяснил, что название Мурман - в переводе на русский означает «Край Земли». Но это не остановило нас, а наоборот, разожгло в нас любопытство. Мне всегда было интересно самому узнать, изведать, почувствовать, пережить и перебороть возникающие трудности. Особенно те, которые сама природа создала для людей, работающих в экстремальных условиях Севера.

За два года упорной учебы в училище я понял очень многое. Знания мои многократно возросли, и понимание жизни значительно изменилось по сравнению с теми, которые были как до армии, так и на фронте. Мой кругозор значительно расширился, и, как результат, открылись более широкие горизонты неизведанного, возрола и моя любознательность.

Любознательность – это движущая сила, которая дана нам от рождения, ее не измерять ни лошадиными силами, ни киловаттами, но она непременно влечет человека вперед, внушает ему стремление преодолеть неизвестное. Особенно она развивается в молодые годы, когда весь процесс жизни молодого человека- есть процесс ее познания. А когда ты много увлекался чтением книг о героях освоения Севера: Папанинцах, Челюскинцах, о путешествиях и приключениях пароходов «Таймыр», «Вайгач», «Сибиряков» и др., то самому захотелось увидеть и испытать все на собственной шкуре.

Зам. командира артдивизиона по политчасти подполковник Подчасов узнав, что я «завербовался» на Север, пожурил меня за поспешность. По их разнарядке я предназначался для продолжения службы в Одессе, в должности секретаря комитета комсомола авиаполка, а оттуда купцы еще не приехали. Но дело уже сделано, обратного хода уже нет. Так по своей торопливости, я юг поменял на крайний север.

В ожидании приказа об отпуске бьем баклуши, ищем себе приключения. Каждый вечер идем в наш дом офицеров или в кино, на спектакль или на танцы. В один из вечеров шел спектакль то ли по Островскому, то ли по Щедрину, название не помню. Произведение комическое, очень смешное. Как сейчас помню, такие перлы, как: вместо «Пуганая ворона куста боится» герой спектакля произносит «Пуганая корова на куст ложится» и т.п. На спектакле впереди меня сидели ребята из моего отделения: Гриша Балашов и Вася Звягинцев, а между нами симпатичная девушка с длинными темно-русыми косами. Как-то так получилось, что на все мои реплики по ходу спектакля отзывалась девушка, высказывая свое мнение. Причем, отзывы были толковые и острые. Девушка пришлась мне по душе: знающа, остроязыка, отзывчива и в тоже время строго скромна. После спектакля, уже в казарме, я узнал, что девушку зовут Фая, учится она в мединституте и Гриша уже давно с ней дружит. Я от души поздравил Гришу с хорошей подругой и пожалел, что я не имею такой умной, красивой подруги, да еще и студентки мединститута. А тогда я преклонялся перед студентами, считал их всезнающими, учеными и умными. Отгуляв отпуск, через месяц вернулся в училище за документами и направлением к новому месту службы. Ожидал дня три. Вечером первого же дня пошел в дом офицеров на танцы. В танцевальном зале, в группе стоящих девушек, увидел Гришину знакомую. Подошел поздоровался. Заиграли «Вальс». Я пригласил девушку на танец. Она согласилась. Это была Фая. Во время танца она рассказала мне, что они с Гришей поссорились и расстались. Я попросил разрешения писать ей письма, она дала согласие. Так, совсем неожиданно мы с Фаей встретились, познакомились и договорились о переписке.

Оформив необходимые документы, получил предписание убыть в распоряжение Политуправление Северного флота, пос. Ваенга Мурманской области. Через трое суток поздно вечером поезд доставил меня на железнодорожный вокзал г. Мурманска, города, стоящего на краю земли. Выйдя на деревянный перрон, зашел в одноэтажное здание вокзала, типа деревянной солдатской казармы и узнал как можно добраться до п. Ваенга. Мне сказали: «Поднимитесь по лестнице наверх, там дорога, поверните налево и не сворачивайте до Тещиного языка». Туда ежедневно к прибытию поезда приходят крытые брезентом автомобили «Студебеккер», они забирают всех кто едет в Ваенгу».

По пути к машинам, я был поражен тем, что буквально на каждом шагу: то слева, то справа в разных позах лежали, а вернее валялись люди и большинство что-то бубнили. Несмотря на холод и снег некоторые даже пели, лежа в снегу. Из-за темноты трудно было разобрать, что это за публика. Одно было ясно – все они были вдребезги пьяные. В конце улицы действительно стояли два Студебеккера. Предъявив офицеру свои документы, я забрался в кузов автомобиля и поехал в Ваенгу. На утро в отделе кадров Политуправления Северного Флота, узнав, что я до армии работал трактористом даже обрадовались. Быстренько выписали проездные документы и дали предписание убыть в г.Выборг (Ленинградской области) на должность секретаря комитета ВЛКСМ Электро-Механической школы Учебного Отряда Северного флота. Услышав, что нужно ехать назад, в Выборг, я оторопел. У меня в кармане ни копейки денег. Надеясь, что Ваенга мой последний пункт следования, я израсходовал все до копейки деньги, выданные мне в училище, еще до убытия в отпуск. Как быть? Знакомых никого нет. Просить в займы не у кого. У кадровиков просить постеснялся. Поразмыслив, решил, что за 2-3 суток в поезде не умру с голода. Проездные на поезд есть. А на месте у кого-нибудь перехвачу. Тем более, что там кормить будут. Беспокоило одно – как без денег в Ленинграде перебраться с Московского на Финляндский вокзал. Не зная города, пешком не пойдешь, а на трамвай денег нет. Зайцем ехать позор. Купив в Мурманске билет до Выборга, в купе забрался на вторую полку(конечно без постели) и решил лежать до Ленинграда. В купе зашли еще 3 офицера: два капитана и старший лейтенант, все в морской авиационной форме. Уложив вещи стали расписывать пульку в преферанс. Я от игры отказался. За первый день я дважды слезал с полки – в туалет. Под вечер один из капитанов начал добиваться, почему я все время лежу. «Больной что ли? Целый день ничего не ел, как будто голодовку кому объявил». Пришлось рассказать о причине моей вынужденной голодовки. Он рассмеялся, удивился моей скромности и стеснительности, затем достал 50 рублей и отдал их мне. «Бери в порядке товарищеской взаимопомощи безвозвратно. А если мне удастся сдать экзамены в академию, а после вернуться на Север- я тебя найду. Вот тогда мы и разопьем эти 50 рублей». И что вы думаете?! Так и получилось. Через 7 лет на партийной конференции Северного флота я узнал бывшего капитана, теперь уже подполковника начальника политотдела авиадивизии. Подошел к нему, поздоровался, поблагодарил его за доброту, вручил ему 50 рублей, от которых он пытался отказаться. А когда узнал историю этих денег, вспомнил тот случай, взял деньги, расцеловал меня и сказал: «Ну спасибо, капитан, за добрую память обо мне, за твою порядочность и честность». После чего подробно изложил всю историю этих денег моему начальнику политотдела полковнику Луганскому Степану Андреевичу.

Начав службу на новом месте, в электро - механической школе УО СФ, немедленно написал Фае и сообщил ей свой адрес. Она ответила. Так между нами завязалась активная переписка. К маю месяцу 1949 года мы уже договорились о совместной семейной жизни. Взяв краткосрочный отпуск, я выехал в г. Горький официально оформить наш брак. К этому времени ей уже объявили, что после сдачи последнего экзамена и получения диплома, она будет направлена работать в Якутию. А для того, чтобы изменить ее направление ко мне, нужны были документы о нашем браке.

21 мая 1949 года в Ворошиловском райбюро ЗАГС г. Горького мы с Фаей расписались, став мужем и женой.

На следующий день заявление Фаи и копию свидетельства о браке мы сдали лично ректору Горьковского мединститута Кравченко, который изменил направление Фаи в Ленинградский облздравотдел вместо Якутии. Чтобы отметить наше вступление в брак решили вечером устроить ужин в комнате общежития, где жила Фая. Вместе с ней жили еще студентки: Аня Друкер, Рита Зотова, Шура Малюгина, Шура Глазова и Аня Котчеткова. Когда девушки ушли в институт на занятия, я решил что-нибудь купить к ужину. А что и сколько покупать не имею ни малейшего представления. Знаю что хоть пару бутылок водки обязательно нужно купить, а вот с продуктами загвоздка. За свою жизнь я еще ни разу не был на рынке. Пошел на рынок, рассчитывая что на месте соображу что купить. И сообразил. Купил один килограмм картошки. Посмотрел – очень уж мало, но брать еще постеснялся. Еще подумают обо мне как о ненормальном?! Хотя можно было бы взять у другого продавца. Но стыд, что я такой турок сковал меня и я не решился купить еще хоть немного картошки. Зато зеленого лука закупил целый килограмм. Вечером девушки долго хохотали над моими хозяйственными способностями. Пришлось и перед ними покраснеть, но что сделано – не вернешь. Распили мы две бутылки водки, закусили, чем бог послал, вот и вся наша свадьба. Время конечно было голодное, но все-таки я мог купить продуктов на хороший ужин, однако неопытность и стеснительность взяли свое. На следующий день после обеда мы с Фаей поехали в Вязники к ее родителям. Приехали часов в 23-00, разбудили их и долго ждали пока мама откроет затворы, так как услышав через двери от Фаи, что она не одна, а с мужем, растерялась и никак не могла прийти в себя.

Проговорив до утра, немного выпив, на следующий день мы уехали. Я на службу в Выборг, Фая сдавать последние экзамены в Горький. И тут я отличился, не додумавшись дать Фае хоть немного денег на питание. Более того, я не сделал этого до самого ее приезда в Выборг. Крепко сказывалась холостяцкая привычка - заботится только о себе.

Когда Фая получила диплом врача, направление в Ленинград и сменила фамилию в паспорте – я взял 10-ти дневный отпуск и забрал ее из Вязников в Выборг. К моменту приезда Фаи, я получил однокомнатную квартиру на 6 этаже по Ленинградскому проспекту, и теперь в нее вошла хозяйка. Вот так мы и создали свое гнездо, свою семью, в которой прожили совместно более 48 лет.

Не смотри на наше с Фаей «шапочное» знакомство (всего 2-3 встречи) и пятимесячную переписку, брак наш был удачным, крепким и прочным. Мы полюбили друг друга с первого взгляда и на всю почти полувековую совместную жизнь. Куда бы ни бросала нас судьба, и в какие ни ставила условия, мы стремились всегда быть вместе. При переводе на новое место службы я делал все возможное, чтоб Фая была рядом со мной. Когда она рядом у меня и дело спорилось, и жизнь была насыщенной, полной. Она даже иногда возмущалась тем, что, приехав на новое место и даже не подготовив жилья, срывал ее с работы, вызывал к себе. Да и она не особенно любила разлуку на длительное время. Когда я уехал в Москву сдавать экзамены в Академию, она через месяц прилетела ко мне в Кубинку, где мы сдавали экзамены. Эта взаимная любовь, пронесенная нами через всю жизнь, не только помогала нам одолевать трудности и невзгоды. Она была источником нашей радости, наших успехов во всех делах, мыслях, планах. С большой нашей взаимной любовью на устах она и ушла из жизни. 11 июня в девятом часу вечера, сидя рядом со мной на диване она сказала: «Ох, как я тебя люблю, Коля!», а в 21:00, 11.06.1997, т.е. через несколько минут скончалась.

Слова любви мы произносили вслух редко. Любовь друг к другу всегда была в наших сердцах, в наших делах, наших поступках. Наша совместная жизнь держалась на ней. На вере друг в друга. Уже много лет, как со мной нет Фаи рядом, но я люблю ее и сейчас как яркое солнце, как путеводную звезду в нашей жизни. Ее нет, но она всегда со мной, она живет во мне каждую минуту, и будет жить, пока не уйду из жизни и я.

Размышляя об этом феномене человеческой жизни, я пришел, может и к ошибочному, выводу. Любовь не есть категория раз и навсегда данная. Сохранить ее в первоначальном виде практически невозможно. Она проходит, ее не удержишь. Любовь как живой организм, как растение. Она развивается, изменяется. Распустившись, цветок очень красив, но его нельзя сохранить. Он либо отцветет и умрет, либо его срежут и засушат. И тогда будет цветок мертвый, без сока и запаха, мумия, труп. Любовь необходимо выращивать. И завтра она уже будет не та, что сегодня, через год другая, а через 20-30 лет уже совершенно не похожая на первозданную. Но любовь не может расти, крепнуть, развиваться сама. Вокруг нее слишком много врагов, поэтому ее нельзя сохранить первозданной, необходимо ее охранять и выращивать. Наверное, любовь растет, меняется вместе с человеком до глубокой старости и умирает вместе с ним. Когда человеку уже и смерть не страшна. Когда ожидание смерти утрачивает унизительный вкус страха и остается лишь огорчение от того, что жизнь истекает,… но я, кажется, забежал вперед.

Наша отдельная квартирка, общей площадью около 12 метров, а жилой 7 или 8 кв.м., по длине вмещала только спальную полуторную кровать, а по ширине – можно было поставить детскую кроватку. Столом служила откидная полочка на стене у отверстия, выходящего из кухни в комнату. На всю квартиру было одно окошко выходящее в сторону хлебозавода. В закругленном углу наружной стены встроенный шкафчик для одежды, а у входной двери – второй для разного имущества. Коридорчик размером полтора метра на метр, слева туалет, справа кухня. У наружной стенки кухни пристроена двухкомфорочная плита и мойка, проход между плитой-мойкой и внутренней стенкой – 40-50 см. Отрадно, что постоянно работало паровое отопление, подача воды и электроэнергии, а на кухне – даже газ. Лифта не было, поднимались по крутой винтовой лестнице, как по трапу на кораблях, на каждой площадке по два входа в равные по размеру квартиры. Мы были безумно рады своему маленькому гнездышку, полной и независимой самостоятельности. Особенно это радовало Фаю после всех мучений и гвалта, холодов и шестилетней толкотни в студенческой общаге. В этом же доме, только в другом подъезде на 3-м этаже жили наши друзья Петр Николаевич Гаврилов с женой Валентиной Васильевной.

Город Выборг, стоящий на берегу финского залива, довольно компактный с кирпичными зданиями различной конфигурации от 4-х до 11-ти этажей. Большая центральная площадь выложенная из 4-х гранного гранитного булыжника. Узенькие улочки также с булыжным покрытием. Вокруг города старинные укрепления, в центре на островке – крепость. Через весь город с севера на юг по улочкам бегают маленькие трамвайчики. Я не оговорился – именно «трамвайчики» - узенькие и короткие размером с современный бусик «Ивеко». Вдоль стен по обе стороны по одному ряду сидячие скамеечки, а между рядами – проход шириной в полметра. Когда я первый раз увидел эти трамвайчики у железнодорожного вокзала - подумал, что детские. Но оказалось что это основное средство передвижение всего населения города, т.к. такси и автобусов не было.

Моя Электро - Механическая школа УО СФ размещалась на длинной косе, раскинувшейся между Выборгской крепостью и устьем Сайменского канала в северо-западной части города. Хватало места и для причалов, и для пляжа. Вдоль западного берега косы размещались различные классы: боцманские, шкиперские, механические, электротехнические и другие. Двухэтажные кирпичные казармы, протянувшиеся метров на 500 вдоль восточного берега, служили спальными помещениями для матросов и старшин. В центре – штаб, столовая, продовольственные и вещевые склады, и другие помещения. Офицерский состав жил на квартирах в городе. Сразу по прибытию Фая пошла работать врачом в кожно-венерологический диспансер города. Оба мы как молодые специалисты, естественно отдавали все силы работе, делу которому призваны служить.

На службе я быстро освоился и влился в дружную работящую морскую семью, занимающуюся подготовкой для флота машинистов, турбинистов, электротехников, и других специалистов по своему профилю. Мне нужно было быстро и хорошо разобраться, знать и уметь своевременно оказать помощь в работе каждой из пяти первичных комсомольских организаций, которые насчитывали более 600 ее членов. Тем более, что каждый набор курсантов проходил каждые 8 месяцев обучения и отправки их на флот. Домой с работы Фая возвращалась в 19-20 часов, а я умудрялся приходить в 22-23 часа, а в 6:00 уже убегали на работу. На обед не ходили домой. Выходных дней у нас фактически не было. Я с парторгом Петром Гавриловым каждую субботу и воскресенье торчали в школе, организовывая и проводя: то культпоходы, то соревнования, то встречи с Ленинградскими знаменитостями и артистами. Но главное наше занятие почти каждую субботу и воскресение – это проведение шлюпочных гонок на ялах, шестерках и других весельных средствах передвижения по воде. Конечно, нам хотелось побыть в семье, сходить в кинотеатр, парк культуры, дом культуры и т.п. Но это удавалось очень редко. Чаще всего наши любимые подруги, если у них появлялось свободное время – приезжали к нам в ЭМШ на пирс и вместе с нами переживали за какой-нибудь экипаж, участвующий в шлюпочных гонках.

Жизнь заставляла нас вникать все глубже в жизнь и быт моряков, глубже понять психологию офицеров, старшин и матросов, познавать порядки, особенности их бывшей и будущей службы на кораблях. Наша былая «морская романтика» постепенно начала улетучиваться. Подлинная жизнь «морских волков», их героическая служебная сторона, фактически полностью исключала семейную жизнь. Не предусматривались ни выходные вместе с семьей, даже встречи с ней регламентировались графиками посещения берега, которые прерывались не на дни и недели, а на месяцы и даже годы. Такая перспектива нам не нравилась. Задумываясь над этой проблемой, мы пришли к выводу, что на флоте можно служить и не на корабле. Но как ее решить не знали. А тут и представилась, совершенно неожиданно, возможность решить эту проблему на вполне законном основании.

Летом 1950 года пришел приказ Главкома военно-морского флота СССР адмирала флота Советского Союза Н.Г.Кузнецова №226 по которому предписывалось, что все офицеры, прибывшие на флот из сухопутных училищ и частей могут назначаться для службы на кораблях только после того, как они сдадут экзамены по соответствующим морским специальностям в объеме Военно-морского училища. Поэтому желающим служить на кораблях предоставлялась возможность сдавать эти экзамены в своих частях и соединениях, не выезжая из училища. Я такого желания не изъявил и остался сухопутным моряком, чему мы с Фаей были рады.

В выборгском заливе тогда водилось очень много рыбы, особенно леща, язя, окуня, щуки, корюшки, салаки. Встречались и довольно крупные, вернее сказать длинные, угри. Нам с Петром очень хотелось порыбачить. Но не удавалось вырвать хотя бы денек для этого. Все субботы и воскресения были заняты, как я уже говорил, организацией различных видов отдыха для матросов. В эти же дни устраивал для себя рыбалку наш начальник, зам нач. ЭМШ по в/ч майор Байбаков, уезжая на острова на двое суток. Поработав около года без выходных, мы с Петром весной 1951 года выпросили у него разрешение в субботу и воскресенье не выходить на службу, а уехать на острова порыбачить. Он согласился сам побыть в школе в эти дни. До полуночи в пятницу мы готовили снасти для рыбалки, приманку, наживку, одежду, лодку. В полночь уплыли на острова, на которых с одной стороны хорошо ловился окунь, а с другой – лещ. Но рыбачили мы недолго. В 14:00 подошел катер, и старшина передал приказ прибыть на службу. Как оказалось, наш замполит школы, по привычке ушел рыбачить, видимо забыл, что он должен быть в школе. А прибывший в школу нач. ПО уч. отряда капитан 1 ранга Зубков, не обнаружив на соревнованиях никого из политработников, приказал начальнику школы вызвать нас по тревоге и доставить в полит.отдел Учебного Отряда. Прибыв к Зубкову, мы доложили, что за прошедший год мы впервые получили от замполита отдых надвое суток и его разрешение выехать на рыбалку. А организацию соревнований он взял на себя. Но Байбаков оказался настолько подлым человеком, что, глядя нам в глаза, заявил начальнику ПО, что никаких выходных он нам не предоставлял и разрешение на рыбалку не давал. А значит и от организации соревнований, не освобождал. Поверили ему. Мы с Петром получили по выговору, но впредь решили себя застраховать. На каждую субботу и воскресенье мы стали составлять подробный план организации отдыха личного состава, конкретно указывая ответственных за каждое мероприятие. Как в ротах, так и в целом по школе. При этом ответственными по школе включались как мы с Петром, так и нач. клуба и зам. начальника школы по политчасти. Сначала он пытался все оставить по старому, но испугавшись нашей угрозы доложить об этом начальнику ПО, согласился. Теперь без всяких уважительных реверансов к своему начальнику, мы просто не приходили на службу в день его дежурства. Может быть это и послужило причиной того, что вскоре нас с Петром перевели на службу на Север. Мстить ему за подлость мы не собирались, хотя такая возможность у меня была, но об этом позже. Кроме того, что ему нужно было кормить семью в 8 человек, от организации отдыха он уклонялся еще и потому, что политическое обеспечение выходных дней приносило кучу непредвиденных хлопот и неприятностей. И конечно большая разница: указывать потом подчиненному на недостатки или самому отвечать за них. Тем более, что в городе кроме двух наших школ моряков, стояла стрелковая дивизия с двумя полками и целый погранотряд со своими частями. К вечеру выходного дня частенько приходилось ехать в комендатуру города и разбираться: кто первым начал драку: моряки, или пехотинцы, или пограничники, кто прав и кто виноват. Ну а потом, соответственно, отвечать перед начальством. Кроме того, и на соревнованиях хватало неприятностей.

В одно из солнечных воскресений лета 1950 года, на нашем пляже было соревнование по прыжкам в воду, с 10-метровой вышки, по плаванию на дистанции 100 и 200 метров. Каждый цикл (машинный, турбинный, электромеханический, морской) выделил свои команды пловцов и прыгунов, разыграли очередность и часов в 10 приступили к соревнованиям. Присутствовали не только матросы, но и много горожан, девушек и ребят. Здесь же находилась и наша команда спасателей со своими атрибутами. Все шло хорошо. Закончились прыжки в воду с вышки. Победили машинисты во главе с секретарем комсомольской организации 2-й роты Никитой Макарычевым. Перейдя от бассейна для прыжков – сосредоточили внимание на пловцах. Кругом шум, гам – каждая группа с берега криками подбадривает своих представителей, раздаются возгласы, аплодисменты. В разгар этих соревнований, минут через 30-40, во время очередного заплыва, ко мне подбежала молоденькая девушка в купальном костюме и растерянная, заплетающимся языком, что-то говорит, вроде: «Прыгнул», «Упал», «Утоп». Тянет меня за рукав к вышке для прыжков в воду. Оказалось, ее знакомый парень, лаборант нашей электромеханической лаборатории, мичман Едемский, решив, видимо, похвастать перед девушкой совей «морской удалью» забрался на самую высокую точку вышки и прыгнул в воду. «Но, к сожалению, прошло уже много времени, а он нырнуть нырнул, а вот обратно не выныривает», - объяснила девушка. Быстро опустившись в бассейн (его глубина 12-15 метров) наши легководолазы на самой большой глубине обнаружили мичмана, который «обратно не выныривает». Прошло слишком много времени, и спасти мичмана не удалось. Как выяснилось позже, он вообще был трусоват, плавать не умел и воды боялся. А вот перед девушкой распетушился и «утоп». Все неприятности от этого, конечно, достаются ответственному офицеру.

Или, скажем, случай чуть не ставший международным скандалом. Часов в 11 вечера, дежурный по школе сообщает мне, что звонили из городской комендатуры, просили уточнить были ли наши матросы во время увольнения в парке «Мон ре ПО» (был такой парк в городе, вблизи от расположения нашей части). К ним обратились финские девушки – туристы, которые где-то потеряли некоторые ценности, украшения. Они хотят пройти по тем местам, где гуляли, может найдут потерянные вещи, но дороги не помнят. Долго ходили по парку, беседовали с матросами. Просят помочь им найти тех матросов, надеясь, что те знают маршрут их движения. Я вызвал секретаря комсомольской организации Уварова, зная что он с ребятами был в парке. Он подтвердил, что он, вместе с уволенными, видел и долго гулял с финскими туристками. Я рассказал ему о звонке из комендатуры. Он согласился провести их по маршруту. Позвонив в комендатуру, мы договорились о месте встречи, взяли у дежурного шахтерские фонари и пошли в парк. Помощник коменданта и туристки уже были на месте. Все скопом пошли по аллеям парка, освещая путь мощными фонарями. На удивление, то в одном, то в другом месте девушки находили свои украшения. Через полчаса все утерянные вещи они подобрали. Какую в кустах, какую прямо на аллее, некоторые под скамейками. Горячо расцеловав Уварова и поблагодарив нас за помощь, они уехали, а мы пошли в часть. По дороге я высказал удивление тем, что уж очень быстро он находил утерянные вещи. «Не ты ли их туда ложил?». Улыбнувшись, он ответил «Не без грешка». И рассказал, как девушки нахально хвастались своими побрякушками перед матросами, даже мимоходом упрекнув их, что своим девушкам, мол, они ничего подобного подарить, не могут. «Меня - говорит, - заело! Решил им насолить» И когда матросы, уходя, прощались с девушками, у них уже было большой недосчет их украшений. Хотя ни одна из них не заметила этого. «Видели, как они меня благодарили за то, что я отобрал у них эти кольца, браслеты и сережки? Если бы я этого не сделал, разве бы они меня целовали. Все-таки хорошая у меня была специальность до службы». И он рассказал, как легко ему удалось это сделать. Даже не заметили, когда я снимал с них серьги. Оказывается, он был беспризорником и до призыва на флот он был «карманником высокой квалификации», профессионалом своего дела. «Навыки настолько сильны, что иногда сам у себя ворую. А тут представилась возможность попрактиковаться. Как видите, не забыл, но воровством уже не занимаюсь. Совесть не позволяет». Впоследствии, отслужив 4 года на флоте, стал коммунистом, работал инструктором Мурманского горкома партии.

Вспоминая наш первый период службы и жизни в Выборге, не упомянуть еще об одном событии нельзя. Зимой 1950 года в центральном кинотеатре Выборга впервые показывали художественный фильм «Падение Берлина», где в роли Сталина выступал Геловани. Не пойти на просмотр фильма о битве, в которой сам принял участие, было выше моих сил. Заранее я приобрел билеты, Фаю предупредил, чтоб она была готова идти на сеанс в 22:00. На службе договорился с зам по п.ч. 2-й роты ст. лейтенантом Мозеровым Гришей, чтоб он проверил отбой и в своей и в других ротах. В 21:00 я вышел из части, чтоб сократить время, решил не обходить залив по крепостному мосту до трамвайной остановки, а перейти по льду. Думал, что январские морозы хорошо сковали залив льдом. Несмотря на мое осторожное передвижение по льду, посередине залива лед безо всякого треска подо мной ушел в воду и я провалился по самую грудь в воду. Хорошо, что я быстро разбросал руки в стороны, оперся о лед и тем самым приостановил мое дальнейшее погружение в воду. Ноги мои и корпус вода тащила под лед в сторону залива, видимо был отлив. Обжигающий холод охватил все тело. Шинель, китель, брюки, ботинки стали в десятки раз тяжелее. Но я не растерялся. Мысль работала спокойно и четко. Опираясь концами рук о лед, начал осторожно, потихонечку вытаскивать тело ближе к кромке льда, а затем опираясь уже и подбородком, вытащил на лед сначала грудь и, переложив дальше руки, выбрался на лед животом, а потом ногами. Боясь, повторно провалится, не поднимаясь на ноги, ползком возвратился по своим следам на берег. Пока я выползал на берег, мороз тоже не дремал. Я оказался в ледяном панцире. С трудом, поднявшись на ноги, бегом побежал на трамвайную остановку, теперь уже вокруг залива по крепостному мосту.

Еле взобрался на заднюю площадку трамвая, т.к. брюки в коленях не сгибались. Стоя доехал до своего дома, за это время лед немного ослаб на моей одежде, в трамвае было тепло. С трудом взобравшись на свой 6-й этаж, так загрюкал в двери, что с перепугу Фая никак не могла их открыть. Наконец открыла. До начала сеанса оставалось 15 минут. Сбросив с себя всю одежду, переоделся в штатский костюм и кожаный плащ, и мы бегом двинулись в кинотеатр. В коридоре кинотеатра работал буфет. Я выпил полный граненый стакан водки и буквально перед выключением света, заняли свои места. И удивительно! Я ни грамма не опьянел, мне было просто тепло. Не было и последствий «купания», даже насморка не последовало. Вот так я чуть не стал подледником. Выручило спокойствие. Получил очередной практический урок.

Как бы не был загружен работой и заботами в семье, все время думал об учебе. Несомненно, военно-политическое училище дало мне очень много. Но я понимал, что с 7 классами сельской школы далеко не уйдешь. Нужно одолеть хотя бы 10 классов, а там жизнь покажет. Осенью 1949 года я поступаю учиться в 9 класс вечерней школы г. Выборга, перескакивая через 8 класс. С большими трудностями мне давались математика, физика и химия, они пожирали почти все с трудом выкраиваемое время. Социально-экономические дисциплины, правда, давались легче. Их: историю СССР, политэкономию, русский язык и литературу, географию, историю партии, - я изучал в ВПУ в объеме 10 классов. А вот с тригонометрией совсем беда, она мне не только в школе, а и в академии не раз подставляла ножку. Пропустив 8 класс, я пропустил и ее изучение. Не знал ее азов. Но при всех неурядицах в 1950 году я окончил 9 классов. Дело за десятым! Его я закончил уже в 1954 году в вечерней школе при Североморском доме офицеров, споткнувшись на немецком языке, который сдал на 3 при повторном заходе осенью.

Дата добавления: 2015-08-13