О лесных тропинках и французских поцелуях

На следующий день Шарль сидел на уроках с двойным нетерпением и считал про себя секунды. Сердце колотилось как безумное, едва он думал о том, что скоро встретится с человеком, который что-то знает о его отце. Виктор плотно занял все его мысли, с той минуты, как они уговорились, Шарлю с трудом удавалось не кинуться к нему обратно и не попытаться разговорить прямо здесь и сейчас… А ещё спросить, как дела в родном городе, что идёт в кинотеатрах, так же первого июля улицы заполняются весёлым карнавалом, а ветер несёт чистый запах моря?.. Просто говорить с ним на родном языке, на котором последние два года он говорил лишь с матерью, гранд-ма, учительницей да редкими проезжающими. Там, дома, английский был дополнительный, здесь же – наоборот. Шарль не мог смириться с этим: в отличие от матери, которая в общении с другими медленно и неуверенно говорила на «правильном» языке, Шарль тараторил, выговаривал всё, что можно и нельзя, со страшным акцентом, и заменял часть слов на французские. Даже в школьных сочинениях, к вечным страданиям учительницы.
Вчера из «Шишки» он вытащил себя с большим, чем обычно, трудом. Виктор всё сидел у себя в комнате - ну конечно, им надо было делать вид, что они особо не знакомы. Тайна. При мысли о тайнах и конспирации у Шарля начинало сладко подрагивать под ложечкой. Неужели в его удушающую тишину пришла, наконец, настоящая жизнь? Что-то новое в череде одинаковых тихих, холодноватых, похожих на воду из горного ручья, дней? Сейчас он чувствовал себя Джимом Хокинсом, не меньше.
Когда Виктор попросил написать, где и когда они встретятся, на ум пришли его детские игры – когда они с папочкой играли в «пираты и клады». Как папочка учил его измерять дюймы, футы, ярды, мили, метры, километры, шагами и пальцами, как определять направление… Конечно, устраивать карту острова сокровищ со всякими там «три шага к северо-востоку от старого дуба» Шарль не стал, но, быстро набрасывая план окрестностей на второпях вырванном из тетради листе, он всё равно вспомнил детские игры, беззаботное, бесконечное счастье.
Если выйти на повороте к посёлку, но сойти с основной дороги через пять минут в лес и найти малоприметную тропинку, можно найти старое кладбище автомобилей и прочей техники. Там, словно скелеты драконов, рассыпаются в прах остовы гигантских тягачей и бульдозеров. Именно там и решил назначить встречу Шарль. Место найти легко, люди там бывают редко, если что – спрятаться между остовами можно запросто. Самое подходящее место для таинственной встречи с таинственным незнакомцем.
Тайна. Это слово имело сладкий вкус и пряное послевкусие.
Но что же надо от него таинственному Виктору? Он ничего не знает. Как он ни пытался узнать – тайком подслушивая разговоры матери и гранд-ма, оставаясь один и роясь в шкафах в поисках каких-нибудь бумаг, писем, ну хоть чего-то… Ничего. Большая фотография отца с чёрной лентой – у матери на тумбочке. Маленький фотоальбомчик – отец с матерью, их свадьба, папочка с ним, пару раз мелькает гранд-ма… И никаких фотографий с другими людьми, в других местах. Нет каких-то писем, записных книжек, ничего…
А вдруг он разочарует этого Виктора? Может, тот надеется, что папочка перед смертью ему что-нибудь передал или сказал? Нет, глупость. Ему было тринадцать, никто бы ничего ему такого не доверил, уж скорей отец доверился бы матери и гранд-ма… Но он сказал: «Она не должна знать». Что бы это всё значило?
Шарлю очень хотелось сбежать с уроков, но его лимит на прогулы в этом месяце был не только исчерпан, но и ушел в минус, а вот именно сейчас очередные разборки и нотации ему были совершенно не к месту. Поэтому он с огромным трудом всё-таки высидел до конца и сразу же рванул прочь, вместо того, чтоб как обычно, покурить на виду у всех и покрасоваться перед девчонками. Сейчас все его мысли занимал Виктор – зеленоглазый незнакомец, что появился ниоткуда и сообщил, что знает ответ на самый важный для Шарля вопрос. Почти бегом он рванул к стоянке, где всегда можно было найти кого-нибудь, кто ехал в сторону посёлка. И хотя его предложили подвезти до конца, он вылез на повороте, заявив, что в прошлый раз обронил здесь одну вещицу и желает найти. Водитель грузовика только похабно ухмыльнулся и посоветовал смотреть внимательней, а то найдёшь себе на всю жизнь подарочек. Без сомнения, он решил, что Шарль назначил в лесу кому-то свидание.
У Шарля и самого было стойкое ощущение, что он спешит на свидание – так колотилось сердце, как никогда не колотилось, даже когда удавалось потискать какую-нибудь девчонку из городских.
По совершенно неизвестной ему самому причине в последние полгода за Шарлем закрепилась репутация опасного соблазнителя. Отчасти это было связано с тем, что он постоянно торчал в «Шишке», которая была обителью разврата и Очень Дурным Местом, отчасти с его вызывающей внешностью и французским акцентом. Матери строго запрещали своим дочерям приближаться к «этому хулигану Руже», на всякий случай стращая их всевозможными историями о том, что с ними случится, если те падут жертвами обаяния чёрных глаз приезжего француза. Эти россказни бередили умы юных девушек, и в их представлении Шарль был эдаким инфернальным красавцем, который явился из ниоткуда уволочь их души в геенну огненную. Шарля это забавляло и добавляло лоска в собственных глазах: когда из школьного изгоя он превратился в самого крутого парня, это значительно облегчило жизнь – хотя бы в плане общения со сверстниками. Но, пару раз пообжимавшись, Шарль бросил это дело. Отчасти потому, что большинство девушек были крайне строгих правил и полагали, что поцелуй – это уже помолвка, отчасти потому, что и сам в себе не был толком уверен. То есть, теоретических знаний ему хватало, и даже не совсем теоретических…

Однажды – это было зимой – в бар заехала проститутка по имени Сандра. Ей было чуть за тридцать, она разыскивала здесь своего брата. В тот день снег валил так густо, что Шарль и ещё двое девочек, которые в посёлке ходили в школу, не смогли до него добраться – подъездную дорогу замело. Девочки остались в городе, а Шарль на тракторе добрался до «Шишки» и теперь пил горячий чай, искренне надеясь, что дорогу не расчистят до завтра и он останется здесь ночевать. В «Шишку» то и дело заходили погреться водители, расчищающие завалы, было шумно. Том попросил пойти и починить задвижку на окне второго этажа. Шарль справился быстро – просто шуруп вылетел из раскрошенного дерева; Шарль, стоя коленями она подоконнике, открутил всё остальное, переставил чуть ниже и привинтил, сквозь зубы ругаясь по-французски на холодный ветер, так и норовящий распахнуть окно и залепить ему снегом глаза. И, обернувшись, увидел Сандру.
Она была одета как и все – джинсы, свитер, сапоги. Но волосы – волосы высветлены до белизны, и она была накрашена. Красивой это её не делало, даже наоборот, но взгляд цеплялся.
- Привет, красивенький, – обратилась она к Шарлю по-французски. Тот и впрямь в этот момент был хорош – с растрепавшимися волосами, с разрумянившимися от сквозняка щеками, с влажными губами – он держал шурупы во рту и слизывал оставшийся после них металлический привкус. – Тоже застрял или живёшь в этой дыре?
- Живу, – Шарль ужасно застеснялся взрослой женщины, но виду старался не показывать.
- Бедняжка. Так чего ты ждёшь? Не губи свою молодость, цепляй первого дальнобойщика и сваливай отсюда. В большом городе и жизнь веселей, и мужчины щедрей.
- Чего? – до Шарля дошло, что женщина приняла его за коллегу. Впрочем, он был не слишком этим шокирован. Ему частенько предлагали такое за деньги, не говоря уже о том, что свою порцию щипков и шлепков пониже спины от подвыпивших водителей он получал регулярно. И хотя он постоянно отказывал, в итоге у него сложилось впечатление, что для мужчин это так же обычно, как и для женщин – возможно, ещё потому, что в городке царили пуританские нравы, детей пичкали сказками про аистов чуть ли не до совершеннолетия, матери описывали дочерям «ЭТО» как нечто страшное и отвратительное, чем приличные девушки не должны заниматься до свадьбы, да и после свадьбы увлекаться не стоит, «грех рукоблудия» грозил слепотой, волосами на ладонях и адскими муками; и уроки естествоведения не включали в себя ни человеческую физиологию, ни теорию Дарвина. И в конце концов у Шарля в голове люди разделились на тех, кто делает «ЭТО», - неважно, с кем и как, в любом случае это грех, - и тех, кто не делает «ЭТО» - унылые зануды. Уж папочка-то точно ничего против «ЭТОГО» всего не имел, иначе бы не подарил ему жестяную коробку с полуголой красоткой.
Недоумение прояснилось быстро, но Сандра так и не ушла. Она предложила покурить, и Шарль с благодарностью взял сигарету – курить он начал ещё до прихода в «Шишку», отчасти назло матери и гранд-ма, отчасти – в память об отце, который тоже курил. Они разговорились. Сандра рассказала о себе – она тоже раньше жила в большом городе, где успешно занималась «своим делом» почти десять лет. А сейчас её отец умирал от рака и последнее, о чём он мечтал – увидеть перед смертью сына, с которым поссорился несколько лет назад. Сын, младший брат Сандры, которого она называла Микка, работал где-то в горах, и Сандра намеревалась «притащить упрямца хоть за уши». Шарль разговорился сам, рассказав о своей незавидной судьбе и скучной жизни (впрочем, опуская подробности), о глупых местных представлениях о «правильном» и строгих нравах, от которых во рту вязко, как от не успевающих созреть за короткое лето яблок.
- А твои родители что, про тебя знают?
- Ма знает. Ей это, конечно, не в радость совсем, но па болеет уже много лет, а она с ним сидит. Я до этого на фабрике работала, но уж больно работа была тяжелая, платили мало, а после и вовсе фабрику закрыли. А жить-то надо, а жить-то по-всякому можно… Пошли ко мне в комнату? – вдруг предложила она, затушив сигарету о подошву, улыбнувшись и подмигнув.
- А… - Шарль мгновенно запаниковал, у него вспотели ладони и пересохло во рту. Она что, предлагает ему?.. Только что он разговаривал с ней совершенно спокойно, не думая, что это - женщина, которая зарабатывает на жизнь «ЭТИМ», - ну то есть думал, но как то абстрактно. А сейчас… Сейчас ему вдруг захотелось и пойти за ней, и оказаться за тридевять земель отсюда. – Но у меня нет денег.
- Ничего, для таких красавчиков я могу и бесплатно. Ты же в жизни ничего не дождёшься в своей глуши, а домой вернёшься как монашка – тебя все девчонки на смех поднимут.
И Шарль с полным ощущением, что прыгает со скалы в пропасть, кивнул и деревянной походкой пошел за Сандрой, лихорадочно соображая, что же ему делать, и уверенный, что ничего не получится.
Но делать ничего не пришлось.
В тот момент, когда звякнула пряжка ремня и вжикнула молния, кто-то аккуратно нажал на выключатель в голове Шарля, остались только ощущения – ощущения, которые Шарль потом долго пытался воспроизвести в голове от и до: вот Сандра стоит перед ним и медленно запускает руку под резинку трусов, пальцы у неё чуть прохладные, ногти длинные, её довольное «Хм!», потом он уже сидит на кровати, а Сандра стоит перед ним на коленях, торопливо стирая помаду носовым платком, потом… Потом… Потом… Потом было хорошо, так хорошо, что почти больно. И странно, и слегка стыдно глядеть, как Сандра смотрит на себя в зеркало, вытирая всё-таки размазанную помаду, нанося новый слой, пудрясь, и её слова «А ты неплохо продержался для первого раза». Шарль ей ничего не сказал, он просто не знал, что нужно сказать после такого – спасибо, что ли? Или что было хорошо? Вместо этого он сбежал из комнаты, словно она была охвачена огнём, и потом долго прятался на кухне, а едва услышал, что дорогу расчистили – сорвался из «Шишки», как будто за ним черти гнались.
Вот так Шарль познакомился с тем, что называется «миньет». А ещё через месяц какой-то подвыпивший краснолицый здоровяк со шрамами на лице озвучил очень интересный тезис о том, «что все чёртовы французы это от рождения умеют и им это нравится, так что нечего тут ломаться», поймав Шарля в закутке рядом с кухней. Выяснять, так ли это, Шарль не стал, а просто как следует пнул его прямо в хозяйство и смылся, после чего Шатун и Том выкинули чересчур любвеобильного мужчину в снег – остыть и подумать, нужны ему зубы во рту или в кармане.
Больше Сандру он никогда не видел и всё, что произошло там, в комнатке над баром, было очень похоже на сон – такой вот сон, что так часто снятся в последнее время и от которых иногда просыпаешься с влажным, липким пятном на простынях. И всё же, и всё же… Шарль об этом думал, глядя на окружающих его девчонок, но вряд ли хоть одна бы согласилась сделать ему «миньет». Местных же парней и мужчин он и вовсе не рассматривал в таком ключе.
Но сейчас он бежал по весеннему лесу, и всё эти тёмные, горячие, потайные мысли выветривались из головы словно клочья дыма, пыль и паутина, оставляя место только чистой радости и предвкушению чего-то особенного. Чего-то, после чего его жизнь непременно изменится.

Как он ни торопился, Виктор уже ждал его там. Он сидел, точнее, полулежал на вытащенном из какой-то кабины двойном сидении, напоминающем небольшой диван, закинув ноги на старую, косо стоящую полуобгорелую покрышку. Шарль шел бесшумно, но он всё равно обернулся, вскинувшись и тут же расслабившись. Или показалось, или у него рука дёрнулась за пазуху? Неужели у Виктора с собой пистолет?
Оружие в этих краях не редкость – охотничьи ружья да дробовики есть почти у всех. Но пистолет… Ну надо же!
- Эй, это я! – Шарль поднял руки. Виктор кивнул, сел нормально и похлопал по сиденью, подняв столб пыли, приглашая сесть рядом, но Шарль отчего-то смутился и вместо этого сел на проржавевшую раму тягача.
- Рад тебя видеть. Кто-нибудь знает, что ты здесь?
- Нет, - ответил Шарль, срывая травинку, начиная её жевать и тут же выплёвывая, понимая, что выглядит глупо. – У тебя есть курить?
Виктор протянул ему пачку сигарет и зажигалку. Шарль закурил, стараясь выстроить мысли по порядку.
- Слушай, Виктор… Я ничего не знаю о своём отце. Вообще ничего. Я не знаю, чем он занимался, как погиб, мне от него ничего не осталось и в доме тоже… Я искал.
- Искал? – Виктор взглянул удивлённо.
- Да, это звучит, как будто я рылся в чужих вещах, но понимаешь…
- Я понимаю. Послушай, я знаю. Я знаю достаточно про твоего отца. Мне нужно не это.
- А что? – Шарль метнул на него тревожный взгляд. – У нас ничего нет!
- Так уж и ничего? – мужчина посмотрел на Шарля долгим взглядом. Шарль прикусил губу, но взгляд не отвёл. – Что ты думаешь о своей бабушке?
- Она старая ведьма, вот что, – Шарль смотрел с вызовом. – И не надо говорить, что я должен её любить, потому что она мать отца и помогает нам не сдохнуть с голоду! Я её ненавижу!
- Почему же? – зелёные глаза смотрели очень внимательно. – Это важно.
И Шарль рассказал. Обо всём. О том, что гранд-ма всегда не очень-то любила их с матерью. О её тирании после смерти отца. О Капитане Флинте, умном коте, которого отец когда-то разрешил ему оставить, который встречал его из школы, лежал у него на коленях, когда он делал уроки, который спал с ним в кровати, которого они не взяли с собой, потому что она так потребовала. О скандалах, которые она закатывала матери, после которых мать сидела, как мёртвая, о деньгах и вещах, которые она давала с видом благодетельницы (Виктор в этот момент странно хмыкнул), говоря, что из-за переезда потеряла большую часть своих сбережений. О том, с какой брезгливостью она просматривает табель самого Шарля и читает длинные нудные лекции о том, что из Шарля, как и из его отца, ни черта не выйдет («Как она так может говорить про папочку?!»). О её доме за высоченным забором с колючей проволокой, провонявшем падалью, о том, как она встречает его с дробовиком в руках, как будто показывает «Уж я-то знаю, от тебя ничего хорошего ждать не стоит» (Виктор ещё раз хмыкнул и кивнул головой своим мыслям).
К концу своего страстного монолога Шарль и вовсе позабыл о внезапно охватившем его смущении, он размахивал руками и ругался и по-французски, и по-английски, призывая в свидетели и Бога, и Деву Марию, и самого Виктора. На словах «Старая стерва, и теперь она хочет, чтоб я застрял здесь ещё на чёрт знает сколько времени!» - он подхватил с земли какую-то железку и швырнул её в ближайшее дерево с такой силой, что та на несколько мгновений воткнулась в кору, а потом упала.
- Ничего себе, тебя допекло, - спокойно заметил Виктор, и Шарль вновь смутился. На солнце набежало облачко и мгновенно повеяло прохладой. – Почти ведь лето… У вас всё время здесь так холодно?
- Да… - Шарль выдохнул и сел обратно. – Тут холодно большую часть времени, поэтому и люди здесь такие… Холодные.
- Понятно. Ну что ж. Кое-что проясняется… Послушай меня, Шарль, – Виктор посмотрел очень пристально, глаза в глаза. Они у него были зелёными, но не ярко-зелёными, а странно светло-зелёного, серебристого цвета, как изнанка некоторых листьев, как капли росы в бессолнечную погоду. – Я здесь человек чужой. Для меня – большая удача, что я встретил тебя. Чем меньше людей будет знать, что я здесь – тем лучше. В идеале – никого. Понимаешь?
- Конечно! Тогда тебе нужно оставаться в «Шишке». Там постоянно толпятся проезжающие, и если ты не будешь лезть на стол и жонглировать бутылками, тебя никто не заметит. Если что-то надо вдруг – тут в семидесяти милях к западу есть ещё один город, побольше.
- Хорошо, приму к сведенью. Но больше всего меня волнует, чтобы о моём присутствии здесь не узнал один человек. Твоя, как ты говоришь, гранд-ма.
- Ну, это несложно. Здесь она ни с кем не общается, только в городке кое с кем из продавцов, и в том городе, где отделение банка…
- Так-так… Неплохо. Ну что ж, расскажешь мне о ней?
- А что про неё рассказывать? – Шарлю почему-то захотелось, чтобы Виктор больше говорил о нём, а не о гранд-ма.
- Всё. Где и как она живёт, чем занимается, какой у неё распорядок дня, кто к ней ездит… Всё-всё.
И Шарль начал рассказывать. И про то, как, приехав сюда, она почти сразу отселилась в дом в глубине леса, наняв плотников для возведения высоченного забора (за немалые деньги, кстати), про её ненависть к животным, из-за которой они ни кошку, ни собаку не могут завести, хотя им почти сразу предложили щенка – красавца, прямо как на гербе провинции, а мыши то и дело добираются до припасов. Про свои периодические «проведывательные» экспедиции (хорошо ещё, если с пустыми руками, а то мать так и норовит впихнуть ему в руки какой-нибудь свёрток – то с едой, то с починенными вещами – эта старая стерва привозит их сюда, словно тут какая-то чёртова прачечная!) по грунтовой дороге. Про пикап, который гранд-ма водит сама, и про её снегоход, который вообще непонятно зачем ей нужен. Про её хобби ставить капканы. Про редкие поездки за покупками, про ещё более редкие приезды к ним домой (все праздники портит!).
- …И всё же, зачем она тебе? Слушай, ты должен мне сказать, потому что я совсем не представляю, что ещё вспомнить!
- Она – мне? – на лицо Виктора легла тень, хоть облако уже унесло к горизонту. – Она мне задолжала.
- Гранд-ма? – Шарль ушам не поверил. – Она же жуткая скупердяйка, в жизни никому не занимала и ни у кого не брала! Погоди-погоди… - на него нахлынула догадка, – ты хочешь ограбить её?!
- С чего ты взял?
- Да с того, что гранд-ма не стала бы себя связывать долгами. Уж скорее, продала бы машину или что-то вроде того… Но тут ты пролетел. У неё, конечно, деньжата водятся, но она ничего дома не хранит. Всё в банке. Берёт оттуда понемногу, ну, чеки выписывает, кто здесь принимает. Так что много ты не возьмешь, – Шарль по-прежнему пристально смотрел на Виктора, пытаясь понять, угадал или нет. Сердце билось тревожно. Неужели этот мужчина – грабитель? А не убьёт ли он и его, Шарля? Прямо здесь, посреди ржавых железяк и весеннего леса?
- Она мне задолжала кое-что посолидней денег… Не бойся меня, пожалуйста, – мужчина поймал напряженный взгляд мальчика, – я в жизни не рискнул бы поднять руку на сына Пьера.
- А я и не боюсь! – Шарль справился с короткой дрожью и перевёл взгляд на дальние деревья.
- Поверь, я не собираюсь подставлять тебя… под что-то криминальное…
- Жаль, – только и ответил Шарль. Стало тихо, только где-то в лесу коротко застучал дятел.
- Что?!
- Что ничего криминального, – Шарль бросил на Виктора короткий взгляд и уставился на землю. Он и сам не понял, почему сказал это вслух, тем более незнакомому человеку – что он о нём подумает? – Потому что иногда мне хочется что-нибудь сделать такое, знаешь? Подрезать этой ведьме тормоза на машине, или спалить её дом к чертям, или выследить в лесу, когда она ставит капканы и… Не знаю, пристрелить или столкнуть в овраг! Потому что… Ты наверное, подумаешь, что я сумасшедший, чокнулся тут в этой глуши, но знаешь… Иногда мне кажется, что она хочет меня убить.
- Почему тебе так кажется? – Виктор не стал смеяться. И ужасаться не стал. И говорить, какую он чушь несёт, тоже. Наоборот, в его голосе звучал неподдельный, серьёзный интерес.
- Не знаю. Просто – вот она приходит к нам, начинает вести с матерью разговоры о «правильной» жизни, а я чувствую, что она врёт. Она это говорит, как со сцены. Как отрепетировала. А мать ей верит. Она думает, что гранд-ма такая – правильная: бедная жизнь, честный труд, умеренность и всё такое… Но я знаю, какая она настоящая. Там, в лесу, когда открывает ворота и целится в меня из дробовика. Я вижу, что ей хочется меня пристрелить, как этих животных, которые попадают ей в капкан. Иногда я думаю – да как же так можно думать, про свою родную бабушку?.. Но не могу не думать. Что ей мешает пристрелить меня, выкинуть мой труп в речку и сказать, будто я до неё не дошел? Зачем она всегда таскает дробовик?
- Для меня.
- Что?! – теперь уже пришла очередь Шарля глубоко изумляться.
- Да, - Виктор смотрел напряженно и настороженно, словно раздумывая ещё, доверять Шарлю эту тайну или нет. – Дробовик – для меня. Она знает, что я однажды приду к ней.
- Вот как… - для Шарля ничего не прояснялось, мир становился только запутанней. Он ничего не знал о своём отце… Получается, он совершенно ничего не знал и о гранд-ма? О чём он думал, куда смотрел все предыдущие годы жизни? Но как можно было заподозрить в гранд-ма, которую он считал просто вредной и злобной старухой, человека, у которого могут быть враги, подобные Виктору? – Ничего не понимаю…
- Шарль, я обещаю, что ты всё поймёшь, когда всё закончится, и узнаешь всё, что тебе нужно. И что, в любом случае, как бы всё ни закончилось, ты останешься невредим.
- Я… Хорошо. Что тебе ещё рассказать?
- Вот. У меня есть карта окрестностей, но она слишком схематична. Мне нужен кто-то, кто ориентируется на местности, кто знает всякие тропинки, и приметные камни, и прочее… В общем, набросай мне схему – где ваш этот посёлок, где вырубка, где тут дом твоей бабки, где что… Нет, не надо рвать свои тетради, у меня есть подходящий лист.
- Ладно, – Шарль наконец-то взял себя в руки, сел рядом на старое ободранное сиденье, – вот смотри, вот она дорога, она идёт прямо до самого посёлка…
Солнце начало припекать, мужчина скинул куртку. Под ней оказалась не клетчатая, а зелёная армейская рубашка, полурасстёгнутая, под ней белая майка и цепочка с армейским жетоном. Шарль засмотрелся на него, когда мужчина наклонился за упавшим и откатившимся карандашом. Рядом с жетоном, который он уже видел пару раз, болталось что-то странное. Кулон?
- А, это… - мужчина поймал его взгляд. – Память о юношеской глупости и идиотских представлениях о героизме, которые из меня быстро вышибло при первой же бомбёжке.
- А второе? – Шарлю очень захотелось дотронуться до небольшого, вытянутого, золотисто-металлического предмета, почему-то он был уверен, что тот очень тёплый… Что за бредовая мысль?
- Патрон от М14. Застрял в винтовке у снайпера и спас мне жизнь. Снайпер замешкался, и я метнул в него нож. Такой вот себе трофей.
- Ого! – отчего-то Шарля вовсе не напугала история трофея. Виктор был, что называется, «крутой» - ни у кого в округе не было таких знакомых. – Ну да ладно, смотри дальше. Вот тут ущелье… Хотя какое это ущелье, просто овраг, но мы называем его ущельем, по дну течёт река – довольно холодная и быстрая, гранд-ма скидывает в неё освежеванные туши…
Через некоторое время Виктор предложил перекусить и Шарль с радостью согласился. У Виктора в рюкзаке оказались сандвичи, пара шоколадных батончиков и сладкий чай в термосе. Шарль уплетал сандвич, который здесь, в лесу, приправленный запахами смолы, хвои, тёплой земли и ржавчины казался необыкновенно вкусным, и радовался неизвестно чему. Наверное, тому, что день хороший. Или тому, что появление Виктора – наверняка добрый знак, что в Стране Тишины грядут перемены. Что гранд-ма получит по заслугам, мать убедится, что она не святая и, возможно, захочет уехать куда-нибудь… Хотя бы для начала – в город побольше. В какой момент Шарль задремал, пригревшись на солнышке, он не понял, но явь начала мешаться со сном, и он уже видел себя дома, он был на знакомой набережной, они шли с Виктором и пили пиво и, кажется, держались за руки…
Он очнулся, словно вынырнув из воды, и встрепенулся – оказывается, он ухитрился положить Виктору голову на плечо! Позор какой!
- Ох, что-то я… - Шарль не знал, куда глаза девать. В этом ничего такого не было, но почему-то… Почему-то ему резко захотелось отодвинуться от Виктора, словно от его присутствия начинала зудеть кожа. – Встал сегодня рано.
- Ничего, – Виктор смотрел по-прежнему серьёзно, и Шарль поблагодарил Бога за то, что тот не стал отпускать какую-нибудь глупую шуточку. Неизвестно, смог бы он удержать себя в руках и не убежать. Почему-то в некоторые моменты Виктор ужасно начинал его смущать. Когда подавал ему карандаш и они соприкоснулись пальцами. Когда клал на ладонь свой жетон так, чтоб можно было прочитать «Виктор Лугару». Когда приглаживал свои жесткие тёмные волосы, когда щелчком сбил ему крошку с воротника… Шарль не мог понять, почему так получается, но на всякий случай, закончив карту, отсел обратно.
- Ну что ж… Как скоро ты сможешь освободиться завтра?
- Ну, в общем-то, так же, как и сегодня.
- Значит, завтра, – Виктор рассматривал карту, водя пальцем по карандашным линиям. Шарль засмотрелся на его руки – большие, крепкие кисти, пара мелких шрамов на костяшках, обручального кольца нет, – завтра мы с тобой встретимся здесь, – он ткнул пальцем в старый амбар около заброшенного выгона. - Там нас увидят?
- Вряд ли. Там сто лет никого нет с тех пор, как последняя лошадь отбросила копыта.
На прощание Виктор протянул ему руку и Шарль пожал, разрываемый совершенно противоречивыми чувствами – хотелось выдернуть ладонь, хотелось задержать. Чтоб не выдать себя, он стиснул руку со всех сил. И побежал через весенний лес, чувствуя себя неожиданно счастливым и свободным – словно вдруг спало проклятье, словно перестала давить тишина, словно появился свет в конце тоннеля. Он не мог объяснить свой восторг от всего происходящего, он просто наслаждался им. Мир словно стал немного прекраснее, и даже мать, казалось, сегодня на время забыла о бесконечных упрёках, она отчего-то напевала, переставляя на полках тарелки, и Шарлю кивнула с улыбкой, не вдаваясь в расспросы, где он задержался. Шарль заметил, что в бутылке с отбитым горлышком нашел себе место пучок каких-то желтых и лиловых цветочков вперемешку с тонкими ветками лиственницы, покрытой красными шишечками. Пользуясь хорошим материнским настроением, Шарль отлынивал от работы, как мог – впрочем, у него и так всё валилось из рук, а взгляд мечтательно блуждал и, как стрелка компаса, разворачивался в строну дороги, туда, дальше, где они расстались с Виктором. Давным-давно он уже ничего так не ждал, как следующего дня – с волнением, предвкушением и смущением, в котором он в жизни бы не признался даже самому себе. Ох, что-то да будет!
Юность самонадеянна, жизнь кажется забавной игрой, всё кончится хорошо – так казалось Шарлю. Он действительно не боялся – это было не в его характере, а научить было некому – всё, чем его пугали, всегда казалось либо преодолимым, либо неубедительным.

…Луи посмотрел вслед убегающему парнишке. Как же ему повезло! Прикидывай сто лет, и то вряд ли получится лучше, чем эта случайная встреча. Встретить человека, настолько хорошо знающего Анну и при этом ненавидящего её так, что готового одобрить её ограбление и убийство незнакомым человеком – это настоящий подарок судьбы. Надо же, Анна всё время ходит с дробовиком. Видимо, не дождавшись Бушера, она по-прежнему его опасается, теперь – намного сильней, чем раньше.
Он вспомнил слова Шарля о том, что подозревает свою бабку в покушении на собственную жизнь. А ведь Шарль, скорей всего, прав. Наверняка Анна дожидается подходящего момента, чтоб убрать с дороги и несчастную Грету, и Шарля, и стать их законной наследницей, наследницей не только Пьера, но и Поля. «Зачем тебе столько денег, старая ты каналья? – думал Луи, пытаясь подсчитать, чему должно в итоге равняться состояние Анны. – Ты убила Пьера, ты ограбила его вдову и сироту, и тебе всё мало? Твоя жадность тебя выдала. Ты словно ненасытная тварь, которая поглощает больше, чем может.» В живом воображении Луи возникла гигантская паучиха, пожирающая всё вокруг, раздувающаяся и лопающаяся – из-под ошмётков покрытых жестким ворсом хитиновых пластин дождём хлынули золотые монеты. «Я убью тебя, Анна, и это будет только к лучшему. Во всяком случае, я спасу сына Пьера.»
Луи Лугару не был святым, даже хорошим в привычном понимании его назвать было трудно. Он убивал многих – особенно на войне, но на войне все такие. Он был бандитом – грабил банки, денежные перевозки, ювелирные магазины. Порой он возил спиртное в обход таможни, оружие, редко – наркотики. Луи не задумывался над правильностью или неправильностью своих поступков: в детстве мать чаще требовала, чтоб они с братом пошли и нашли ей денег на выпивку, иначе она одного из них сдаст в приют, чем цитировала Писание, на войне они были солдатами, в банде обрели друзей и особый, бандитский взгляд на мир. Для Луи убийство того, неизвестного алкоголика из бара было всего лишь военной хитростью, пытки Бушера – необходимостью, убийство – итогом этой необходимости. Убийство же Анны для Луи было абсолютно правильным поступком, он представить себе не смог бы, что кто-то, зная все подробности, не согласился бы с ним. Будь Шарль взрослее… Или хотя бы знай он его получше…
Луи шел обратно к «Шишке», вспоминая их разговор. Не зря ли он назвался Виктором? Нет, не зря. Во-первых, надо исключить любую случайность. А во-вторых – теперь, когда брата не стало, какая разница, каким именем называться? Фактически, найди его сейчас кто-нибудь мёртвым – и что? При нём будут фальшивые документы на имя Джона Доу и совершенно настоящий армейский жетон. И если его похоронят, то именно под этим именем. В конце концов, о том, что жив именно он, во всём мире знает только Клод, а Клод известен тем, что не только умён, но и ещё умеет держать язык за зубами. Да, не стоит впутывать во всё это Шарля. Он слишком юн и…
И перед глазами снова возникло видение – вот Шарль поворачивается к нему, вытирая лицо, вот он сидит напротив, внимательно и испытывающее глядя ему в лицо, вот короткий взгляд, словно быстрое, горячее прикосновение к коже, вот он покусывает кончик карандаша, вот слизывает с пальцев шоколад… А вот те несколько мгновений, когда он задремал на его плече и мир словно застыл, когда Луи почувствовал тёплое дыхание у себя на шее и тёмные волосы скользнули ему на грудь. А потом, спросонья, он смотрел так… Такой сладкий, плывущий взгляд…
За эти два года у Луи никого толком не было. Несколько проституток – и быстро, второпях, даже не на кровати, а где-нибудь в сортире или машине. Как-то было не до того. Два года напряжения, поисков, желания отомстить, холода и пустоты после гибели брата, ночные бдения с Тёмным Зверем… А сейчас просто так совпало – весенний день, и это чувство общности, и эйфория оттого, что дело наконец-то сдвинулось с мёртвой точки. Луи покосился на небо – почему-то он был стойко уверен, что Пьер попал именно туда, – и мысленно попросил у него прощения за несвоевременные мысли.

На следующий день Луи сидел на чердаке полуразрушенного амбара и ругал себя последними словами. За то, что побрился, принял душ, надел чистую рубашку и, как идиот, долго пытался зачесать назад волосы, которые всё равно встали дыбом около ушей. Внутренний Зверь только фыркнул, словно почуяв, что Луи не пожалел одеколона, но и он беспокойно бегал туда-сюда, нёсся к кромке леса, словно высматривая Шарля.
А вот и он, Шарль, – рубашка в клетку, джинсы ему коротки, снизу обтрепались махрушками и кое-где порваны, на голове платок, - выбежал из зелёных лесных теней и побежал по невысокой молодой траве напрямик к старому амбару. Луи прищурился и увидел, как Зверь-Виктор несётся за ним по пятам, радостно виляя хвостом, как наяву увидел, как Шарль бесконечно простым и изящным движением кладёт свою руку ему на холку, гладит мягкий, цвета густой тени с серебряной искрой, мех… Наваждение.
Вот Шарль вбежал в амбар и остановился в луче света, падающего сквозь дыру в крыше, в вихре пылинок, и негромко позвал: «Виктор?»
Луи спрыгнул вниз, прямо с чердака, приземлившись на ворох сенной трухи. Шарль дёрнулся и выругался сквозь зубы.
- Ч-чёрт, ты меня так заикой оставишь! Как ты прыгнул с такой высоты совсем бесшумно?
- Уметь надо, – Луи подошел к нему и смахнул с платка сухие травинки. Шарль недовольно фыркнул и начал обтряхиваться сам, уворачиваясь от его руки. – Что ж, сейчас мы посмотрим, как можно пройти к дому твоей бабушки кружным путём. Я кое-что прикинул по карте…
- И почему нельзя пойти прямой дорогой?
- Потому что нельзя исключить даже малейшую возможность того, что нас кто-то заметит. Например, твоя бабка решит вдруг съездить в город. Или кто-нибудь поедет к ней.
- Ну и что? Всегда можно свернуть с дороги в кусты.
- Не всегда.
- Ты… - Шарль покрутил рукой в воздухе, отыскивая подходящее слово, – как можно быть таким подозрительным?
- А я подозрительный?
- Оу! – Шарль сообразил, что сказал что-то не то. – Да ты жуть какой подозрительный. Ты из тех парней, от которых мамочки предостерегают детишек… Что там у тебя? Компас!
- Ага, – Луи прикинул направление, сделав пометку на карте. Никогда не знаешь, что может пригодиться. Краем глаза он увидел, как Шарль протянул руку к компасу, но тут же отдёрнул. – Умеешь с ним обращаться?
- Да, - его голос вдруг стал тихим и грустным. – Отец научил. У меня был компас, старинный такой, морской… Не знаю, куда он делся… Столько всего пропало за время переезда… А у тебя другой.
- Военный. Стащил у командира взвода, вот так-то. Вот тут ты указал какой-то «Маяк». Что это такое?
- Увидишь. Если идти отсюда к «Маяку»…
Они углубились в лес. Здесь были и лиственные деревья, приятно радующие глаз свежей зеленью на фоне тяжелого хвойного вечнозелёного массива. Иногда на солнечных прогалинках мелькали здешние скромные цветы – синие, лиловые, желтые, белые, над ними жужжали пчёлы, торопясь собрать немного цветочного мёда, чтоб разбавить горечь падевого, – Луи вспомнил, что здешний дикий мёд имеет странный, горьковатый вкус, потому что пчёлы делают его не из цветочного нектара, а в основном из сладковатых выделений хвои. При этой мысли он снова взглянул на Шарля.
- Так, – бормотал Шарль, оглядываясь, - это довольно исхоженная часть леса, тут должна быть тропинка… Ага, потом она идёт наверх… Так, пойдём по ней, потом через лес вот так, обойдём завалы… Там земля будет спускаться к оврагу… Здесь запрещено рубить деревья, даже когда гранд-ма делала свой забор, доски ей возили, потому что иначе вся земля сползёт вниз… Вот бы она однажды сползла прямо под ногами гранд-ма! Господи, прости меня, грешника, – Шарль снова бросил на него короткий, выразительный взгляд, - но каждый раз я надеюсь, идя к ней, что найду её свернувшей шею в овраге. Поделом бы ей было, отправилась бы туда вслед за несчастными зверьми, которых она убила. А потом бы её вынесло к завалам, и там бы волки, лисы и прочие, кого она прикармливает падалью, объели бы её труп! Чёрт побери, я бы дьяволу душу продал, чтоб так и случилось!
- Не зови дьявола, Шарль, ты же знаешь, он может услышать. И прийти.
- Да уж, конечно, как же, доберётся дьявол до наших мест! – фыркнул Шарль, вспомнив старинную историю, которую у них в городе знали все от мала до велика, – о дьяволе, которого позвала мать девушки, не желавшая выдавать её замуж за католика. Эта легенда часто становилась основой любительских постановок и конкурсов типа «загадай три загадки Дьяволу, и если он их не отгадает, он уйдёт», а о том, почему за дьявола замуж лучше, чем за католика, Шарль, для которого религия существовала как красивое дополнение к воскресному дню, пища для замысловатых клятв и ругательств, а в последние годы жизни – поводом для бесконечных споров в школе и злостного отлынивания, понятия не имел.
«Дьявол добрался до ваших мест два года назад, милый мой Шарль. Твой отец был слишком сентиментален, твоя мать – слишком наивна и беспечна, и Дьявол пришел за ними, а теперь он подбирается к тебе. Но я тебя спасу, - совершенно искренне думал Луи. – И в память о Пьере, и потому что…», - дальше он думать не стал.
Они шли по лесу, Луи оставлял ножом на стволах пометки – косую литеру «L», которую можно было принять и за “V”, представляя, как Зверь метит деревья когтями. Они вышли к оврагу, который проточила и с каждым годом углубляла текущая с гор речка – сейчас она мирно журчала, искрясь на солнце, но Шарль сказал, что во время таянья снегов или ливней вода поднимается, бурлит и пенится, словно рвётся из самого ада, подгоняемая всеми чертями. Луи рассказал ему о Гриве Белой Лошади – действительно дьявольском водопаде, который он видел, направляясь в столицу провинции. «Та ещё дыра, столица без году неделя, а бандитов – как в Мехико», - и Луи принялся со смехом рассказывать, как там его пытались дважды ограбить и один раз – угнать его джип. «Вот бы нам там жить! – мечтательно заметил Шарль. – Я бы даже гранд-ма в доме потерпел бы ради такого! И почему ей приспичило забраться в эту дырень?» Луи не ответил.
Шарль шел, впервые наслаждаясь лесом. Если раньше, убегая из дома, он терялся в этой монолитной тишине, чувствуя себя погребенным заживо или водолазом на дне океана, то сейчас, от одного только присутствия мужчины рядом, тишина потеряла свою зловещую тяжесть. И хотя Виктор двигался совершенно бесшумно (Шарль чувствовал себя рядом с ним жутко неуклюжим и изо всех сил старался не отставать), он разрывал эту тишину, эту холодную, хвойную вечность. Становилось легче дышать и, приближаясь к мужчине, Шарль улавливал другой, совершенно не свойственный этому лесу запах – запах хорошего мужского одеколона, слегка пряный, будоражащий.
- А вот и он – Маяк! – гордо оповестил Шарль, демонстрируя гигантскую древнюю секвойю. Она действительно возвышалась над лесом, как маяк, внутри неё могла бы поместиться небольшая комната, под многочисленными слоями коры хранились зарубки первых поселенцев, индейцев, возможно – следы когтей давно вымерших животных. Местные считали, что срубать Маяк нельзя. На него ориентировались заблудившиеся в лесу, в него попадала молния, но ни разу не смогла поджечь, Маяк тут был до них и казалось, будет после, это был местный Логан, и попытавшийся его срубить будет побит камнями, вымазан в смоле и перьях и выкинут из посёлка, а то и из города, – вот что рассказал Шарль. Луи заметил, что Шарль тяжело дышит, щёки раскраснелись, а платок надо лбом пропитался потом. Луи мысленно отвесил себе подзатыльник, сообразив, что этот марш-бросок, посильный для него, крепкого мужчины двадцати четырёх лет, бывшего солдата, пожалуй, был несколько чересчур для пятнадцатилетнего, хоть и сильного, подростка. А парень шел с ним рядом, не отставая, не жалуясь, да ещё умудряясь болтать почти без остановки!
- Давай передохнём, - предложил Луи. – Ты не голоден?
- Да нет… А вот воды бы глотнул… - слегка неровный, хрипловатый голос выдавал Шарля, но он сел, буквально свалился как подкошенный, только после того, как сам Луи опустился на землю.
- А ну-ка, не сиди на земле! – Луи кивнул на свою куртку, которую постелил у гигантского ствола на выступающий корень. – Отморозишь себе семейные драгоценности, будешь в церковном хоре всю жизнь петь!
Шарль усмехнулся, сел рядом и буквально выдернул протянутую ему флягу с водой.
- Пей медленно, – советовал ему Луи, – задерживай воду во рту… Мало толку просто её глотать, а если подавишься, так и вовсе обратно польётся.
Некоторое время Шарль сидел, просто отдыхая, пытаясь не выдать усталости.
- Совершенно не обязательно так напрягаться, Шарль, – тихо сказал Луи, и парень вздрогнул, словно тот прочитал его мысли. – Не думай, что ты слабак или что-то в этом роде, но у меня за плечами несколько лет тяжелой работы, которую удаётся найти сбежавшему из дома подростку, два года в дьявольском пекле войны, да и потом жизнь не самая простая, как ты понимаешь… А тебе только пятнадцать… Пятнадцать же, верно?
- Да, - тихо ответил Шарль, с удовольствием вытягивая ноги. – Поскорей бы стать взрослым!
- Это никуда не денется, поверь мне. Время движется только в одну сторону. Кое-кто сравнивает его с рекой, а по мне, так это стая диких мустангов, знаешь, как в вестерне. Однажды они собьют тебя с ног и затопчут, но пока ты молод, тебе всегда кажется, что ты от них уйдёшь или отстреляешься.
- Ничего не знаю! – Шарль стянул с головы платок, распустив волосы. – Время – это улитка, которая ползёт к яблоку на ветке! Пока она доберётся, яблоко кто-нибудь сорвёт, или его источит червяк, или оно просто сгниёт… Вот и моя жизнь такая тут, я прямо чувствую, что пропадаю зазря! Мир где-то там, без меня, а я тут! Понимаешь, Виктор, – Шарль придвинулся к мужчине вплотную, наслаждаясь ароматом, исходящим от него – чистое мужское тело, разогретое солнцем и быстрой ходьбой, одеколон, табак – этот запах хотелось вдыхать и вдыхать, не останавливаясь, - однажды я повзрослею и вырвусь отсюда, это непременно, что бы там мать ни говорила, если ей так нравится, может торчать тут до скончания века вместе с гранд-ма, но я-то! А кем я буду, когда вернусь? Как говорят американцы Hillbilly? Ну, знаешь! Тут у людей мозги движутся назад во времени, и не торчи я в баре, совсем отстал бы от жизни.
- А тебе так хочется её догнать, верно? – Луи вспомнился он сам и Виктор, пятнадцатилетние, уставшие от вечно пьяной матери и её постоянно меняющихся кавалеров, от нищей жизни, на которую падают отблески огней большого города, перемешанные с киночудесами. Он смотрел на чёрные, блестящие волосы Шарля, испытывая невыносимое желание их погладить.
- Конечно, – Шарль откинулся назад, опираясь на мягкую кору древнего Маяка, и прикрыл глаза. – Я ведь ни черта не знаю вообще, как жить – все здесь ведут себя либо как чёртовы святоши, либо как редкие придурки. Тут для некоторых составить предложение длинней, чем из трёх слов, уже проблема. А девчонки!
- А что девчонки? – Луи, не отрываясь, смотрел на Шарля.
- А что с ними делать? Одних чуть тронь – и они визжат, как будто их уже насилуют. Другие и сами лезут, ну а я что? Они думают, что если я француз, так обязательно должен что-то такое уметь, а я ни черта не умею, - Шарль улыбнулся своим мыслям и вдруг открыл глаза, уставившись на мужчину в упор. - Вот, например, что такое «французский поцелуй»?
Вдруг стало тихо-тихо, но это была не прежняя, обволакивающая тишина, эта тишина была напряженной, как затишье перед бурей, словно весь мир застыл на краю обрыва.
- Хочешь, – тихо-тихо, словно до последнего пытаясь удержать мир от падения в бездну, произнёс Луи, - я тебе покажу?
Шарль кивнул, подаваясь вперёд, в глазах его читался легкий страх и желание – сильное, жгучее, которое сладко пощипывало губы, заставляя бесконечно облизывать их. Луи притянул его к себе, усаживаясь на корень секвойи верхом, садя Шарля сверху, обнимая его за талию и чувствуя, как тонкие кисти с длинными пальцами скользят по его плечам, ощупывая напрягшиеся мышцы. От Шарля пахло чем-то сладким и мятным, вроде жевательной резинки, и табаком, и ещё чем-то, что невозможно назвать, что заполняло грудь, горло, рот, что хотелось попробовать на вкус.
- Приоткрой рот, – выдохнул Луи ему в губы, на секунду замирая вместе со всем миром над той самой пропастью, – и не закрывай глаз, ради бога…
И Шарль не закрывал глаза, глядя, как лицо мужчины приближается к нему, глядя в его странные, зелёно-серебристые глаза, чувствуя его дыхание на лице, на губах…
И мир рухнул в пропасть, опрокинутый потоками весеннего солнечного света.
Луи осторожно коснулся губ Шарля, проводя по ним языком, сначала аккуратно, потом настойчивей, проникая вглубь, дотрагиваясь до его языка, медленно, ласкающе. Шарль застыл в его руках, ошарашенный этими новыми чувствами, этой странной, ни на что не похожей близостью, – это было совсем не то, что мокрые чмоки с девчонками, и не то, что сделала Сандра. Это было невероятно, волшебно, восхитительно…
Луи чувствовал, что ещё немного, и он просто перестанет держать себя в руках. Шарля хотелось целовать и целовать, крепко, страстно, чувствовать, как он отвечает ему, хотелось целовать его всего… И не только целовать. Во всём, что касается любви, и с женщинами, и с мужчинами, он не был новичком, но сейчас он чувствовал нечто совершенно необыкновенное, как будто он заново родился и мир родился вместе с ним, как будто тут, посреди этого девственного леса, под древним деревом они были первыми людьми мира.
…Он оторвался от Шарля с огромным трудом, чувствуя, что тот уже задыхается. Шарль смотрел, его взгляд снова был такой, как в тот миг – расплывшийся, сладкий, как горячий шоколад, льющийся в форму, как тёмный мёд, как кленовый сироп, томная сладость, в которой можно утонуть, губы влажно и ярко блестели, маня впиться в них снова. Шарль обнимал его, закинув ноги на талию, а руки на плечи, Луи чувствовал, что тот возбуждён, слышал быстрый стук его сердца, сбитое, хрипловатое дыхание.
- Кажется, я понял, – прошептал Шарль совершенно не своим, низким и хриплым голосом, - значит, французский поцелуй – это вот так?
Теперь он уже приблизился к мужчине первый, прижимаясь языком к его губам, раздвигая их. Ему не хватало опыта, зато хватало пыла, поцелуй Шарля становился всё более яростным и настойчивым, и в какой-то миг он, позабыв всё на свете, просто слушаясь своих инстинктов, столкнул мужчину вниз, с корня, в траву и навалился сверху, продолжая целовать и одновременно расстёгивая на нём рубашку. Луи был ошарашен напором, он мог бы одним движением скинуть Шарля, но никакая сила не заставила бы его сейчас это сделать, чувствуя, как руки Шарля скользят по его торсу, цепляясь за цепочку с жетоном, откидывая её в сторону, ощупывая, изучая, спускаясь вниз…
- Ты что творишь? - пробормотал Луи, чувствуя, как парень с некоторым усилием начал расстёгивать на нём пояс. Шарль глядел горящим взглядом, ему уже было всё равно, на каком свете он находится и что будет дальше.
- А один парень мне сказал, что все французы умеют делать миньет и им это нравится… - так же хрипло ответил он и расстегнул мужчине ширинку. Луи вздрогнул и, закусив губу, вцепился руками в траву, выдирая её с корнем, видя и чувствуя, как Шарль стягивает с него джинсы и наклоняется, и длинные волосы падают вдоль лица, и влажное тепло его рта, и его язык, и несколько резковатые, но уверенные движения рукой, – всё это слилось в сильный, прошивающий всё тело экстаз, после которого словно всё тело на несколько секунд лишилось костей.
- Ты… - Луи никак не мог отдышаться, у него кружилась голова, когда он видел Шарля, небрежно вытирающего губы рукавом, – ты ни черта не умеешь… Это делается так…
И он, наконец, не застёгивая, просто натянув штаны, перевернул Шарля, уложил на спину, на секунду придавив его руки и навалившись всем телом, словно давая почувствовать свою силу, своё превосходство как мужчины – ему вдруг действительно захотелось перевоплотиться в того самого Зверя, дикое животное, забыть и страх, и стыд, и всё на свете, чтобы вылизывать и кусать, и царапать Шарля, делая его своим… Это дикое чувство длилось несколько мгновений, а потом он отпустил парня, перемещаясь к его ширинке. Краем глаза он заметил, что Шарль внимательно смотрит. «Ну я тебя помучаю», - с наслаждением подумал Луи, стягивая с узких бёдер тесноватые джинсы вместе с простыми, совсем детскими белыми трусами. У Шарля почти не было волос на теле, и, хотя ребёнком его назвать было сложно, до взрослого мужчины он ещё не дотягивал. Луи потёрся о нежную кожу щекой, зная, что, несмотря на бритьё, кожа там шершавая и жесткая, и услышал, как Шарль изумлённо ахнул. «Сейчас ты у меня получишь», - было последней связной мыслью Луи. И теперь была очередь Шарля всхлипывать от восторга, вцепляясь руками в траву, и запрокидывать голову, широко распахнув глаза навстречу падающим сквозь ветви многовекового дерева солнечным лучам, едва не теряя сознание на самом пике, и потом лежать и чувствовать, как наслаждение медленно затихает, разливая по телу невероятную истому, как разливается по небу на исходе дня алый закат.
…Они лежали, наплевав на прохладу земли и сырую траву, просто положив под голову куртку, и курили, глядя в небо.
- Твой отец мне голову оторвал бы, если бы узнал, – лениво сказал Луи, затушив сигарету о корень секвойи.
- Вот ещё, – так же лениво, но с долей изрядного упрямства отозвался Шарль, - я взрослый парень, а не малютка Бо-Пип, я сам решаю, что и с кем я делаю.
- Ты посмотри на него, взрослый он. А тебя бы отец выдрал за такое и под домашний арест посадил на неделю… Ну я бы точно своего сына посадил, узнав, что он с мужиками путается.
- А сам-то?
- А вот я-то как раз взрослый, мне можно. Откуда у тебя такие замашки, каналья, если Том тут за твоей девственностью бдит в оба? Или ты всё-таки подрабатываешь от него тайком?
- Что ты несёшь? – Шарль толкнул его локтём в бок, привстал, затушил сигарету и оглянулся. – Ничего такого я ни с кем не делал, ясно? Миньет мне одна проститутка сделала, вот так. У тебя ещё вода осталась?
- И откуда у тебя деньги на проституток, а? – Луи тоже наконец встал, застёгивая пуговицы на рубашке, вытряхивая из волос и одежды всякий лесной мусор, в котором они в порыве страсти изваляли друг друга.
- Да какие деньги, смеёшься, что ли? Она мне так его сделала, – Шарль достал фляжку и принялся медленно, задерживая воду во рту, пить.
- М-да уж, ты точно сын своего отца, – пробормотал Луи. Насколько он помнил, женского внимания Пьеру всегда хватало с избытком. И дело было даже не в красоте их шефа – хотя, бесспорно, он был одним из самых красивых мужчин, каких Луи когда-либо встречал, и предложи он ему или Виктору что-нибудь – никто бы из них не отказался. Дело было в каком-то особом обаянии, весёлом нраве, хулиганской мальчишеской улыбке в сочетании вот с таким же – то томно-сладким, то невыносимо-жгучим взглядом. И, без сомнения, и это обаяние, и темперамент Шарль вполне унаследовал от отца, и только пуританское воспитание местных девиц не даёт осчастливить городок выводком черноволосых и черноглазых малышей.
- Ну, что теперь делать будем? – бодро спросил Шарль, закручивая фляжку.
- В каком смысле? – удивился Луи. Шарль посмотрел на него, как на идиота:
- В смысле, ты хотел выйти к Маяку? Ну, мы пришли, что дальше?
- А, конечно… Да. Я хочу залезть наверх. Тут до дома Анны, как я прикинул по карте, совсем немного?
- Это точно. Я как-то залезал туда, – Шарль посмотрел наверх, – но только у меня были специальные такие крючки. Так вот, там даже если до верха не долезать, можно увидеть её дом целиком.
- Так это же просто отлично! Ты сможешь забраться по верёвке вон на ту ветку?
- Легко! Что за моряк, который не умеет карабкаться по вантам! – на недоумённый взгляд Шарль пояснил: – Так я играл в детстве. У нас на заднем дворе был здоровый столб с перекладиной и разными верёвками, чтоб я лазил. Там я с отцом или с друзьями играл в пиратов.
- Почему в пиратов?
- Когда мне было десять лет, отец мне подарил книгу «Остров Сокровищ» и я просто влюбился в пиратов, в море, в карты и прочие «йо-хо-хо и бутылка рому». У меня были целая куча книжек про пиратов – ну там, про капитана Блада, про Чёрного Корсара… При переезде пришлось их отдать, мне запретили их брать с собой, как и комиксы, но «Остров» я забрал, отец подписал его мне на день рожденья. Я тогда страшно орал на гранд-ма из-за этого.
- Вот как… - задумчиво сказал Луи. – Отец учил тебя лазить по вантам… А чему ещё?
- Ну, всякому там… Как читать карту, что такое широта и долгота, как работать с компасом и секстантом, как что называется на корабле, вязать морские узлы, всяким там морским командам… Он обещал научить меня стрелять из пистолета, – Шарль вздохнул, – когда мне исполнится пятнадцать. Он говорил, что когда-нибудь мы купим яхту, назовём как-нибудь вроде «Месть королевы Греты» и поплывём искать сокровища… Но отец умер, а я даже не могу прийти к нему на кладбище!
- Он бы выполнил своё обещание, поверь мне, – Луи поправил за спиной рюкзак и принялся карабкаться на Маяк, вгоняя в мягкую красно-коричневую кору ножи. Шарль с интересом смотрел снизу, ему казалось, что на дерево карабкается какое-то невероятно ловкое и хищное животное – вроде росомахи, единственного зверя, которого гранд-ма так и не удалось пока поймать в капкан.
Через некоторое время вниз спустилась верёвка. Шарль подёргал её – закреплена прочно, - и полез, упираясь в ствол ногами.
Они забрались наверх, к самому небу, и Луи закрепил верёвку так, чтоб пара ветвей стала ближе друг к другу. Дом Анны и впрямь виднелся как на ладони. Луи достал бинокль – ещё один армейский сувенир, - и принялся смотреть.
- Ага, ага… Так…
И увидел много интересного. Как к воротам подъехал пикап и Анна вышла из него.
Да, эта Анна и впрямь ничем не напоминала Анну, которую он знал. Где же элегантные костюмы, где выкрашенные, завитые и уложенные по последней моде волосы? Какие-то жуткие тряпки, косы и дробовик, конечно же.
- Вот видишь, она куда-то ездила… Ага, это она так открывает ворота – хм, ничего себе замков, и железные полосы… А это зачем? А, чтоб нельзя было выбить ворота, просто разогнавшись на машине.
- На дороге полно камней и колдобин, сильно не разгонишься, – вставлял Шарль, сидя на ветке, придерживаясь за верёвку. У него было странное чувство, как во сне, как будто он сейчас взлетит в небо. Он и раньше здесь был – залезть на Маяк и оставить там, ближе к верхушке, своё имя было делом чести каждого местного мальчишки с незапамятных времён, но тогда его жуть пробрала, когда он глядел на бесконечные леса и горы, укутанные влажными туманами. А сейчас – наоборот, было легко и радостно, словно он уже освободился, словно у него в кармане – билет на поезд из Страны Тишины. Это всё Виктор, это дело в нём.
- Не удивлюсь, если эти самые камни и колдобины – её рук дело, – отозвался он.
Они посидели, понаблюдали за тем, как гранд-ма загоняла пикап в гараж, как внимательно осматривала двор, прежде чем войти в дом.
- Чего это она там копошится? – удивился Шарль.
- Растяжки, – не отрывая глаз от бинокля, пояснил Луи. – То есть мины. Она заминировала двор.
- Совсем больная! – привычно бросил Шарль, но вдруг покосился на мужчину. А может, не совсем? Может, гранд-ма знала? Знала, что где-то есть человек, который хочет до неё добраться?
«Если кто-нибудь будет тебя спрашивать о тебе, обо мне, о бабушке…» Но какая разница? Он на стороне Виктора. Он решил. Ещё сразу, там, на заднем дворе «Шишки», когда тот сказал, что знает отца. А может, не только поэтому…
То, что произошло там, под деревом… Шарль нисколько не сомневался и не стеснялся, он был уверен, что делал всё правильно, именно то, что хотел на самом деле. Его страстно тянуло к Виктору, его привлекало в нём всё: мускулистое тело, таящее хищную, убийственную силу, его лицо – мужественное, красивое, со странными глазами, его речь и то, как он относился к Шарлю – без насмешки, без этого покровительственного тона, который «взрослые» приберегают для него порой. И в том, что они делали, не было ничего отстранённо-смущающего, как с Сандрой, ничего неумело-неловкого, как с девчонками в школе, ничего противного, как приставания пьяных шофёров в баре. Наверное, в этом и есть разница между «have sex» и «faire l'amour»?
Они сидели на дереве ещё некоторое время, пока ветер не усилился, а солнце не начало клониться к закату. Шарль вырезал на коре дерева своё имя.
- Вырежи и ты своё.
Мужчина хмыкнул, но всё же вырезал на коре «Виктор». Никаких плюсиков, никаких сердечек. Просто «Шарль» и «Виктор».
- Отлично. Я провожу тебя до амбара, а потом вернусь сюда.
- Сюда? Зачем?
- Разобью здесь лагерь. Завтра мне надо будет понаблюдать за твоей бабкой. Изучить её привычки, распорядок дня…
- А ты не замёрзнешь? У тебя же ничего нет!
- Не беспокойся за меня, я ночевал в условиях и похуже. Тут, по крайней мере, можно быть уверенным, что вьетконговцы не полезут из всех щелей посреди ночи…
- А мне что делать теперь?
- Не знаю, - они шли по темнеющему лесу. Луи вдруг захотелось взять Шарля за руку, но он подумал, что это будет выглядеть глупо. Или Шарль решит, что тот ведёт его «за ручку», как маленького. – Может, и ничего. Может, я решу все свои проблемы сам.
- Виктор, а ты меня не обманешь? Не смоешься, когда сделаешь… ну, то что хочешь? – «Убьёшь и ограбишь гранд-ма», - добавил Шарль про себя. Никаких иллюзий насчёт своего нового знакомого он не питал.
- Нет. Поверь, я искренне надеюсь, что тебе больше не придется впутываться во всё это, ради твоей же безопасности. Но клянусь, я обязательно расскажу тебе всё о твоём отце. Клянусь его памятью и памятью своего брата.
- А что с твоим братом?
- Он погиб. Подорвался на мине.
- О… - Шарлю стало неловко, он решил, что брат Виктора погиб на войне. – А ты можешь мне рассказать что-нибудь об отце? Вот прямо сейчас?
- Твой отец… - Луи задумался. – Твой отец был замечательным человеком. Одним из самых лучших, кого я знал. Чертовски весёлый и компанейский парень. За друзей стоял горой и никому не давал задирать себя. Всегда держал слово. Ни жадности, ни хвастовства… Его многие любили…
- Странно, почему тогда мы никого из его друзей не видели после его смерти?
- Потому что самые его близкие друзья погибли вместе с ним.
- Что случилось, Виктор?! – Шарль вдруг остановился и схватил мужчину за запястья с силой, удивившей их обоих. – Как погиб мой отец? Чем он таким таинственным занимался, что нам пришлось бежать аж на край света? Что со мной будет, если я вернусь домой?
- С тобой всё будет хорошо, просто поверь мне, - Луи высвободил руки и мягко привлёк Шарля к себе. – Я обещаю, я всё тебе расскажу… В любом случае, как бы всё не обернулось, ты узнаешь правду.
- Как бы всё… не обернулось? О чём ты?!
- О том, что твоя бабка не зря таскается с ружьём и ставит минные растяжки во дворе.
- Виктор! – Шарль обхватил его за шею и поцеловал сам, сильно и глубоко, притягивая к себе, приподнимаясь на цыпочках. – Что ты такое говоришь? Не надо!
У него закололо сердце от ужаса, что Виктор, только что появившийся в его жизни, разрушивший одним своим присутствием чары Страны Тишины, может исчезнуть, как отец.
- Надо, Шарль, надо. Ну, не плачь.
- Если с тобой что-нибудь случится, я за тебя отомщу! – Шарль моргнул и шмыгнул носом. – И ни черта я не плачу!
- Вот и молодец. Пошли, скоро совсем стемнеет.
До амбара они дошли в молчании. Луи всё-таки взял Шарля за руку, и тот не стал выдирать ладонь.
- Значит, слушай меня внимательно. Если через два дня я не дам о себе знать, там, в амбаре, между скатом крыши и стропилом найдёшь большую бутыль с отбитым горлышком. Я оставлю в ней сообщение, ясно?
- Ясно-понятно. А как ты дашь о себе знать?
- Да уж что-нибудь придумаю, не беспокойся. Заходи в «Шишку», но если меня там встретишь, делай вид, что мы не знакомы.
- Да это я ещё с первого раза понял. Я вообще понятливый и быстро учусь, не заметил? – Шарль провел ладонью по щеке мужчины. Тот лизнул и слегка укусил его за палец, улыбнувшись, и прижал парня к стенке. Они снова целовались – до одурения, до дрожи в коленках, Шарль прижимался к нему всем телом и стискивал, как мог, словно стараясь удержать, уберечь от опасностей.
- Шарль, прекрати, а то я тебя поимею прямо здесь, - хрипло прошептал Луи, прикусывая ему ухо. Шарль улыбнулся и вдруг вывернулся из его объятий:
- А вот это чёрта с два. Только если жив останешься.
- Что?
- Что слышал, Виктор. Если. Останешься. Жив. Давай, до встречи.
И Шарль убежал в прохладные сумерки. Луи постоял некоторое время, охваченный странным, давно позабытым, а может, и вовсе никогда не испытанным чувством, названия которому он не знал. А потом и сам побежал сквозь темнеющий лес, чувствуя, как с каждым шагом перевоплощается в своего внутреннего Зверя и над лесом всходит луна.
- Шарль, где тебя носило? – возмутилась мать, внимательно разглядывая сына. Шарль только головой мотнул, при этом отстранённо улыбаясь. Грета пригляделась к нему повнимательнее – румянец на щеках, припухшие губы, счастливый, блестящий взгляд… Понятно. Что ж, может, это и к лучшему, если Шарль полюбит кого-нибудь из местных девушек. Если она приличная, то Шарль женится на ней и точно перестанет думать про отъезд. Поэтому Грета ничего не стала говорить и выспрашивать. Шарль торопливо поужинал и убежал к себе на чердак. Там он достал старый, потрёпанный томик «Острова Сокровищ» и некоторое время рассматривал надпись «Любимому сыночку, Шарлю Руже. Желаю моему маленькому пирату выйти невредимым из всех бурь и отыскать свой клад. Твой любящий отец, старый капитан Пьер». Потом лёг к себе на матрац и принялся смотреть на косо падающий из слухового окошка лунный луч. И молить Бога и те странные, никак не называемые силы, которые вторгаются в жизнь человека, чтобы с Виктором всё было в порядке. Потому что иначе жизнь станет совсем бессмысленной.
Шарль влюбился.

Дата добавления: 2015-08-09