Cherchez la femme

Гроза шла с гор, облака - и сами огромные, словно горы - заслонили половину неба, в них посверкивали молнии. Шарль смотрел на них и никак не мог отделаться от странного чувства, что он - уже не он, а кто-то другой. Это не он, а какой-то другой человек хладнокровно планирует помочь убить собственную бабку, а потом сбежать с убийцей и переспать с ним. Это совершенно другой человек и, что самое интересное, этот другой – тоже Шарль Руже. И этот человек собран и энергичен, и преисполнен решимости.
Виктор отсутствовал два дня, и Шарль весь извёлся за это время. Два дня он считал ворон, ронял, разливал, рассыпал всё, что можно, путался в собственных шнурках и надевал рубашку наизнанку. Два дня он толком не мог спать – ему снилось что-то совершенно невероятное, что-то, что он даже толком осознать не мог. А иногда снился Виктор - и тогда во сне было хорошо, так хорошо, что просыпаться было больно.
А на третий день он зашел в «Шишку», ни на что особо не надеясь, кроме как, что ничего не разобьёт. И увидел Виктора – тот стоял на лестнице и смотрел на него. Шарль едва заметно кивнул и через некоторое время поднялся наверх.
В этих комнатах он был сто раз и почему-то для него они имели какую-то неуловимую прелесть. Всегда, фантазируя о том, как он убирается из Страны Тишины, в своих мечтах последнюю ночь он проводил в комнате над баром. Один.
А может, так и будет? С Виктором? Здесь?
- Завтра, - сказал ему Виктор. Шарль сглотнул – у него в голове это не укладывалось.
- Боишься?
- Нет.
- Врёшь. Правильно боишься. Это опасно и неизвестно, чем закончится, – Виктор похлопал по замызганному покрывалу и Шарль присел рядом. – Ты можешь отказаться, Шарль.
- Нет. Мой отец бы не отказался, верно?
- Верно, – Виктор странно поморщился, и Шарль решил задать один из тех вопросов, что становились ему поперёк горла последние дни:
- Ты любил моего отца?
- Я? – Виктор задумался, а Шарль напряженно ждал ответа. – Конечно… Нет, не в этом смысле. У вас, подростков, одно на уме. Твой отец был удивительный человек… Его нельзя было не любить, мы все любили его. Знаешь, если бы я мог умереть вместо него, я бы умер.
- Но он умер. Его убили, верно? Его убили.
- Я всё расскажу тебе завтра.
Они посидели, некоторое время обговаривая план. Всё казалось очень простым, но слишком, слишком часто приходилось полагаться на «если».
- Если что-то пойдёт не так… Если… Неважно, что. Беги оттуда, беги немедленно со всех ног. Постарайся уговорить бежать с тобой свою мать. Я отдам тебе ключ от этой комнаты, здесь оставлю для тебя письмо, кое-какие деньги… Ты умеешь водить машину? Возьмёшь мой джип, потом бросишь его в глуши…
- Виктор! – Шарль обнял мужчину, прижимаясь к нему, вдыхая его запах и растворяясь в нём. – Виктор, пожалуйста, не надо! Пошли всё к чёрту, просто пристрели её! Виктор, пожалуйста, пожалуйста!
Луи смотрел на прижимающегося подростка и думал, что после двух лет непрерывных поисков и холодной безумной ненависти готов вот так отказаться от мести. Мести, которая только и держала его все эти, похожие один на другой, дни. Вот просто так, забыть и Бушера, который должен был снять с него скальп, и то, что ему была отведена жалкая роль убийцы Клода, и самое главное – смерть банды, кровь брата, самого близкого и дорогого человека, на его руках. Вот так, плюнуть на мечты о кровавой расправе, только потому, что этот мальчик просит. И… И что дальше?
А дальше ничего не будет. Луи точно решил для себя. Ведь тогда, не пойди они с братом на встречу с Пьером, возможно, Виктор был жив… Но как удержаться? Привычка к шальной, беспорядочной жизни въелась в них с детства. Шарль не повторит их ошибки. У него должен быть шанс на нормальную жизнь.
Он не сможет убедить Шарля в этом, потому что не может убедить в этом даже себя. Себя, свою глубинную суть, которой чужды доводы разума. Зеленоглазый зверь смотрел искоса, и луна в его глазах мерцала самым краешком. «Ты решил, что ничего не будет, что это – ещё одна ступенька на пути к твоей мести. А сам сходишь с ума, думая о том, что сможешь переспать с Шарлем. Ты думаешь, что, когда всё закончится, ты просто уедешь – а сам готов всё бросить, лишь бы Шарль не пострадал. Луи, ты можешь пытаться врать себе, но ты не можешь врать мне. Я чую, чем тут пахнет».

Просыпаясь утром, Шарль чувствовал себя очень странно. Во рту прочно поселился металлический привкус, весь мир казался искаженным и слегка размытым. Мать что-то говорила о том, чтоб он поостерёгся грозы, чтоб после школы сразу же шел домой, а не заворачивал «в этот непотребный вертеп». Шарль лишь рассеяно кивал, даже позабыв огрызаться. Кусок не шел ему в горло.
Разумеется, ни в какую школу он не пошел. Незадолго до площадки, откуда уходил каждое утро в городок старый, провонявший бензином автобус на высоких колёсах, отвозящий нескольких взрослых и детей, он свернул и быстрым шагом, порой переходя на бег, скрылся в подступающих к посёлку зарослях.
Лес волновался. Могучие деревья, разменявшие не первый век, стонали, предчувствуя лавину воды с неба. Тревожно шелестел кустарник. Воздух неуловимо менялся, мощные ветра отгоняли вечные лесные запахи, принося с собой ароматы далёких гор, ледника, озона. Очень скоро буря накроет Страну Тишины.
Луи сидел неподвижно. То, что надо сделать – будет сделано. Тёмный Зверь лежал, не шевелясь, у его ног, его шерсть под порывами ветра истончалась теневыми шлейфами. Луи ждал Шарля.
А вот и он – торопливо бежит, посматривая на небо, туда, откуда идёт гроза, ветер ерошит чёрные волосы. И всё бы ничего, если бы так не замирало сердце при виде этих чёрных волос, чёрных глаз, чуть более пухлых, чем стоило бы иметь юноше его возраста, губ. Если бы не было так страшно, что вся эта едва пробудившаяся красота, эта юность, эта невинная, откровенная страсть не упадут сегодня в пыль, что эти чёрные глаза не увидят завтрашний рассвет, и огонь, от которого кровь загорается, погаснет навсегда.
Такое бывало на войне, постоянно, многие из тех, с кем ты сегодня просыпался, уже лягут не в походный гамак или спальник, а в сырую землю. К этому нужно было относиться лихо, словно ты вечно пьян или слегка под кайфом, что и происходило довольно часто. Солдаты курили «травку» или хлестали спирт и вытворяли бог весть что (хотя бог явно забыл те края), отлично зная, что катаются на горящей карусели в обнимку со смертью, и следом вылететь может кто угодно. Даже ты. И они крепили к каскам пиковый туз - как знак грядущей смерти.
«Но для этого парня пиковый туз – счастливая карта. Может быть, нам и повезёт».
- Вот и я, – Шарль вошел в амбар, прищуриваясь. Ветер заносил в дверной проём пыль, метались клочки соломенной трухи.
- Молодец. Мой джип я загнал под старый навес. Если что пойдёт не так, ты знаешь, куда бежать и что делать.
- Виктор, я…
- Не обсуждать! – глядя на упрямо поджатые губы Шарля, Луи добавил, стараясь вложить в голос как можно больше уверенности: - Юнга.
Шарль слабо улыбнулся. Сегодня из дома он вышел, как в бой – во всём чистом. На всякий случай, в сумке, где он обычно таскал книги в школу, лежали кое-какие его личные вещи – в том числе коробка с облупившейся красоткой, томик «Острова Сокровищ», кое-какие мелочи. Монетку, ту самую, с дырочкой, он повесил на шею, на крепкий кожаный шнурок – ему очень нравилось, как Виктор носит свой военный сувенир. Теперь, когда власти матери и гранд-ма приходит конец, он тоже может себе такое позволить, а Виктору хотелось подражать во всём.
- А вот это сними, – вдруг сказал Виктор, касаясь его лба.
- Почему?
Сегодня Шарль повязал платок не на «пиратский манер», а так, как это делал Виктор – сложив его в полосу и обвязав лоб.
- В здешних местах так не делают. Она может насторожиться.
- Да ну, глупости… Ты совсем рехнулся, никто не обратит внимания…
- Если бы не такие мелочи, меня бы убили ещё два года назад, и у Анны сейчас хранился бы мой скальп.
- Скальп?! – Шарля перекосило. Он всё-таки стянул платок и повязал, как обычно. Виктор свой оставил, как есть и вдруг, покопавшись в своём рюкзаке, достал оттуда колоду карт.
- А ну-ка, вытяни счастливую.
Шарль повёл плечом, с непроницаемым лицом записного крупье взял колоду, лихо перетасовал и протянул обратно Виктору:
- Бери верхнюю.
Тот взял и совершенно не удивился – это был пиковый туз. Взгляд Шарля был чистым и невинным, как у опытного шулера. Вздохнув, мужчина засунул карту за повязку над ухом и на удивлённый взгляд мальчика пояснил:
- Мы делали так на войне. Пошли уже.
Вещи: сумку Шарля и свой рюкзак - Луи забросил в джип. Он знал, что парень водить машину более или менее умеет. Возможно, ему хватит сил справиться с джипом и смыться, если что-то пойдёт не так. Насколько у Греты хватит здравого смысла смыться вместе с ним? Всё, что он о ней знал, говорило не в её пользу. Что ж… Иногда на войне погибают невинные. Если у неё хватило глупости связаться с такой тварью, как Анна Руже, да ещё и забивать Шарлю голову всяким бредом, это её проблемы.
Луи Лугару никогда особо не любил глупых людей.

К сегодняшнему дню он подготовился как следует. Разумеется, «шведа» (как Луи любовно называл свой М45) он вытаскивать из тайника в джипе не стал. Совершенно незачем перегружать себя, да и он не собирается ни отстреливать копов, ни воевать с толпой конговцев. Поэтому он ограничился «Янки» (SW59, недавно сменивший более массивный и менее надёжный Правительственный Кольт) и «Русским» (ПМ, замечательная штука, сочетание того, что он так любил – простота в использовании и достаточно крупный калибр, чтоб подстрелить такое сильное животное, как человек). О них он рассказал Шарлю, пожирающему оружие глазами.
- Никто так не хорош в производстве подобных игрушек, как США и Советы. В этих странах знают, чёрт возьми, толк в убийстве ближнего своего. У меня же в вооружении царит… Как же это называется? А, вспомнил, полный интернационал, поскольку язык смерти универсален… Так говорил твой отец - и он, надо полагать, был прав.
- А мне можно?..
- Нет. Тому, кто умеет обращаться в лучшем случае с рогаткой, пистолет скорее навредит.
- Эй, я умею стрелять!
- Из чего, из карабина, который помнит ещё индейцев? Послушай, – Луи увидел на лице Шарля знакомую гримасу упрямства, – я не спорю, что ты ловкий парень и, потренировавшись, вполне сможешь стать отличным стрелком. У тебя для этого есть все задатки. Скажу больше – я бы сам с удовольствием тебя потренировал, потому что обидно будет, если такой глазомер и точность пропадут. Но не сейчас. Сейчас я не дам тебе пистолет по нескольким причинам, и вот они: ты не должен ни в коем случае быть там, если дело дойдёт до выстрелов; ты не должен воображать себя метким ковбоем и палить направо и налево, грозя подстрелить меня; ты не должен в критический момент запутаться в устройстве пистолета и сунуться под пулю. Понял?
- Да, командир, - уныло выдохнул Шарль.
- Вот наша обманка. Ящик довольно тяжелый, а на нём ещё и свёрток… Я думаю, это её отвлечет.
Шарль понюхал свёрток, и у него потекли слюнки – пахло просто райской кондитерской.
- Ммм… Что там?
- Лучшее творение кухни «Шишки» за всё её существование. За ингредиентами мне пришлось мотаться за сто километров, а потом ещё выгонять из кухни тамошнего повара. Он решил, что я сбрендил.
- О, а ты ещё и готовить умеешь?
- Подрабатывал как-то в своё время в одном кафе, тамошний повар был просто гений. Если бы не запойный алкоголизм, мог бы зарабатывать большие деньги.

…Луи вздохнул, вспомнив тот недолгий эпизод из своей жизни, когда они с Виктором, два злобных семнадцатилетних здоровяка, жили у добродушного пьяницы Сисара Леруа. Талантливейший повар и во многом философ, он не побоялся привести двух голодных и оборванных подростков к себе домой (его страшно позабавил тот факт, что их действительно двое, а не у него двоится в глазах, как он поначалу решил). В его небольшой квартирке они с Виктором спали на полу, на паре матрацев, и работали в том же кафе, где и сам Сисар – таскали тяжести, убирались, утихомиривали подгулявших клиентов. В какой-то момент Луи обнаружил в себе интерес к поварскому искусству – Сисар в трезвом своём состоянии был настоящим маэстро и мог готовить блюда столь сложные и изысканные, что их жалко было есть. И в старом поваре, и в близнецах текла кровь бургундцев, подаривших миру множество изысканнейших блюд не только из улиток, но и из обычных продуктов. Виктор поглядывал на увлечение брата сначала с усмешкой, но потом тоже втянулся, и вот на небольшой кухне кафе «La Liberte de la Grace» можно было наблюдать уморительную картину – два невысоких, но очень крепких парня, похожих, словно отражение, что-то споро чистят, рубят, нарезают, помешивают. Виктор всегда с удовольствием чистил овощи, наловчившись снимать кожуру не толще папиросной бумаги, рубил мясо, с одного удара раскалывая любую кость, прорезая самый упрямый хрящ – во всём, что касалось мяса, его свежести и возраста животного, он быстро стал специалистом. Луи же нравился тот волшебный процесс, когда ингредиенты, наконец, соединялись и под действием жара вступали в алхимическую реакцию друг с другом и приправами. И несмотря на то, что каждый день они готовили, в общем-то, одно и то же, каждый раз этот процесс его радовал. А Сисар сидел в углу, чаще всего с бутылкой пива или дешевого вина, и с умилением наблюдал за своими «поварятами», как он добродушно называл близнецов Лугару. «Поварята», на счету каждого из которых было изрядное количество выбитых зубов, сломанных костей, отобранных бумажников и даже парочка угнанных тачек, ничуть на такое прозвище не обижались. Тогда Луи даже думал, что, возможно, это и есть его призвание, что они с Виктором скопят денег, чтоб закончить специальные курсы, станут профессиональными поварами, может быть, откроют свой ресторанчик, может, даже женятся… У Виктора тогда была девушка – Мартина, работавшая в этом же самом кафе. Они с Виктором действительно нравились друг другу, Мартина была одной из тех, кто никогда, даже когда братья были одеты совершенно одинаково, не путала их, каким-то чутьём всегда определяя, кто перед ней. Девушка она была современная, очень любила читать, интересовалась политикой, всё время пытаясь заинтересовать и их с Виктором. На треть не то русская, не то полячка, Мартина вечно носилась с какими-то странными идеями и носила желто-синий значок, на котором пшеничный колос превращался в шестерёнку (иногда и Виктор, чтобы порадовать девушку, носил такой же, и все остальные искренне просили его не снимать, чтоб всегда понимать, кто из близнецов перед ними). И Луи, и Виктор всегда воспринимали эту политику как какую-то детскую забаву. Все эти флажки, и листовки, и собрания – ну как это можно было воспринимать всерьёз?
Мартина и товарищи часто собирались в кафе по вечерам, и хозяин, Саид Дешанфлер, марокканский француз, никогда этому не препятствовал. Ни Виктор, ни Луи не видели никакой разницы между этими сборищами и кружком чтения или садоводами-любителями.
Разницу они узнали в тот вечер, когда какие-то ублюдки расстреляли кафе из автомата и кинули внутрь несколько бутылок с зажигательной смесью. Были убиты и хозяин кафе, и Мартина, и ещё несколько человек – в том числе одна из девушек, с длинными светлыми волосами, которая нравилась самому Луи. Он даже не успел набраться храбрости, чтобы подойти и познакомиться с ней – такой она казалась ему слишком умной и серьёзной, когда вставала из-за стола и рассказывала своим друзьям что-то, что было выше понимания Луи, и он только смотрел на неё из коридора, ведущего на кухню, на длинные волосы и тонкий профиль. В тот вечер Луи припозднился и, подходя к кафе, чуть не умер от ужаса – жирные клубы дыма вырывались из разбитых окон, пламя гудело, и первая мысль, мелькнувшая в голове, была «Виктор!». Он бросился внутрь, там всё горело и рушилось, люди кричали, бежали во все стороны. Виктор, в обгоревшей одежде, бежал ему навстречу с Мартиной на руках, но девушка была мертва, один из шальных выстрелов угодил ей прямо в сердце. Тогда вокруг суетились люди, мигали полицейские машины, скорые и пожарные, а они сидели вдвоём, на асфальте, и Луи чувствовал, как брату больно.
«Грация Свобода» сгорела дотла. Саид погиб, придавленный горящей балкой. Светловолосая девушка скончалась в больнице от множественных ожогов. Сисар, отсутствовавший в кафе тем вечером, заработал инфаркт. Но самое мерзкое было потом.
О том, кто поджег «Грацию Свободу», слухи ходили разные и во многих из них фигурировало имя некого Шона Страйкера – сына Тобиаса Страйкера, человека весьма почтенного, богатого и авторитетного. Этот Шон и банда его великовозрастных безмозглых дружков мотались по городу, нападая на всех, кто им чем-то не приглянулся – цветом кожи, религией, политическими убеждениями. Это было известно всем, но упаси Господь просто подумать в сторону отпрыска столь почтенного человека, как сэр Тобиас, столп англиканской общины города! Тем более, говорили, что сам сэр не так уж и недоволен тем, что спалили этот «притон чёртовых социалистов, который к тому же держит проклятый мусульманин». Но нужны были виновные и они нашлись – два опасных несовершеннолетних, которые ни с того ни с сего вдруг решили поработать на кухне, хотя у них на лицах написано, что они настоящие бандиты. Мигом нашлась куча свидетелей, которые «видели» их с Виктором возле кабинета Саида, которые «видели» у них и бензин, и оружие, которые «точно могли сказать», что один из парней (непонятно, который) явно ждал и выстрелов, и поджога. Якобы они решили таким образом ограбить Саида. Это был бред, полный и абсолютный. Это было совершенно бессмысленно – стоило бы провести настоящее расследование. Но ещё с детства Луи и Виктор Лугару усвоили простую истину: для них справедливости нет. Ещё в те годы, когда другие мальчишки дразнили их из-за изорванной одежды, отсутствия игрушек и пьяной матери, а потом в слезах бежали жаловаться на избивших их «проклятых близнецов» своим родителям, которые вступались за своих ангелов-чадушек, совсем не похожих на «этих зверёнышей», братья поняли это и приняли как данность. Для них нет ни жалости, ни справедливости, ни закона. Есть только они – они вдвоём, одни против целого мира. Если бы кто-то посторонний мог понять это чувство… Луи никогда бы в жизни не смог, неважно, какие деньги стояли бы на кону, швырнуть бутылку с зажигательной смесью в помещение, где находится Виктор.
О том, в каком направлении копает полиция, их предупредил Сисар. Именно на него больше всего давили, требуя каких-либо ужасных подробностей о близнецах, угрожая сделать сообщником или просто выставить извращенцем: «Кто поверит, что вы пустили к себе двух парней просто так? Признавайся, ты спишь с ними по очереди или одновременно, старый педераст?» Сисар отдал братьям пятьдесят долларов – все свои сбережения. «Бегите, мальчики, и да поможет вам Дева Мария и все святые. На людей, как я посмотрю, в этом мире рассчитывать особо не приходится», - со слезой напутствовал их старый пьяница и гениальный повар. И они послушались его совета, но сначала…
Город окутывал туман – он шел с моря, и за пять шагов уже было ничего не видно. Шон Страйкер возвращался домой – совершенно спокойный и уверенный в себе, как только может быть уверен в себе молодой человек из богатой, уважаемой семьи на своей улице, как только может быть уверен в себе ублюдок, не встречавший ни разу отпора. Две тёмные фигуры, ростом чуть пониже Шона, вынырнули с разных сторон, двигаясь настолько одинаково, что Шон, как когда-то старый Сисар, решил, что у него двоится в глазах. Он не успел крикнуть или трепыхнуться – Луи отточенным движением ударил его короткой дубинкой по голове. Шон упал, но он был жив. «Только потому, что она умерла сразу», - сказал тогда Виктор Луи. И он понял и, конечно, согласился, он знал, что Виктор в своём праве. И Шон ещё дышал, когда Виктор Лугару достал мясницкий нож – тяжелый и хорошо отточенный, такой, что отлично прорезает даже самые старые сухожилия.
В ту же туманную ночь они отплыли на небольшом грузовом судёнышке в Штаты, сунув взятку капитану. Они сидели между контейнерами, тесно обнявшись, Виктор смотрел в никуда, а Луи только и оставалось, что держать его за руку и гладить по голове. В эту туманную ночь его брат стал убийцей, и с этим надо было жить дальше.
Впрочем, они справились, как всегда справлялись со всем – вдвоём. И потом, на войне, когда чужая кровь, казалось, напалмом горела у него на руках, Виктор был рядом, и только от этого становилось легче - от знания, что Виктор это пережил, переживёт и он.
И действительно, очень, очень скоро убийство человека для Луи стало чем-то совершенно обыденным.
То время, те несколько месяцев, когда они с братом работали в «Грации Свободе», очень быстро стали каким-то туманным сном, чем-то совершенно не похожим на их обычную «нормальную» жизнь. Должно быть, правы были те, кто называл близнецов зверёнышами и прирождёнными бандитами. Братьям было, в общем-то, всё равно – они никогда не искали ни в ком сочувствия и оправдания себе.
Но умение готовить осталось с ним навсегда. И сейчас, зайдя на кухню бара, пропахшую старым жиром, невольно вернулись старые призраки – краснолицый толстяк Сисар, перебирающий чётки Саид, Мартина с серьёзным и упрямым лицом, прикалывающая Виктору значок социалистической партии, и та безымянная светловолосая девушка, к которой он так и не успел подойти… И он сам – точно призрак, совсем юный, лишь немного старше, чем Шарль сейчас, гордо посматривающий в кастрюлю, где исходил ароматным паром плод его трудов – рататуй или фирменное блюдо «Грации Свободы», которое, как говорили, здесь лучше, чем в самых дорогих ресторанах – буйабес с чесночным соусом. И в память об этих призраках он испёк бисквит – к счастью, духовка кухни позволяла - по всем правилам, как учил Сисар, отделив желтки от белков и смешав всё по-отдельности. Руки, ловко управляющиеся с самым разным оружием, не гнушавшиеся самой грязной и тяжелой работы, с лёгкостью управлялись с кулинарным венчиком, взбивая белки, пока те не увеличатся в объёме, взбивая желтки, смешивая, заливая в форму. И знакомое чувство удовлетворённости, которое он в последние годы часто испытывал, убивая кого-нибудь, взламывая замки и по прочим, не слишком легальным поводам, посетило его при взгляде на ровно поднимающееся тесто. Он пропитал бисквит ромом и нанёс тонкую карамельную глазурь. А поверх карамели – тонкой сахарной линией изобразил череп и скрещенные кости. Это – уже в честь других призраков, и в честь живых. В честь Шарля.
«Вот так-то, Виктор», – он стоял на кухне, вытирая руки, убирая бисквит в картонную коробку. Местный повар Пол Бишоп смотрел на него с удивлением и восхищением. «Кто бы знал, какие умения порой могут пригодиться, да, брат?» Зверь ответил понимающим, зеленовато-лунным взглядом.
Анна любила сладкое. Там, в городе, она никогда не упускала случая зайти в кондитерскую. Почувствовав запах такой изысканной выпечки, она наверняка хоть ненадолго, да отвлечется, возможно, даже захочет вскрыть упаковку. И вот тут-то её можно будет взять.

… - О Господь милосердный, какой запах… Моя мать ничего такого не печёт… Вообще, готовит она в основном самое простое и безвкусное. А гранд-ма вообще не умеет готовить, по моему.
- Н-да, это похоже на Анну. Извини, но ящик придётся тащить тебе.
- Эй! Ты сильнее!
- У меня должны быть абсолютно отдохнувшие руки, чтобы не подвели меня в самый неподходящий момент.
- Ах ты…
Шарль возмущался больше для порядка. Ящик его беспокоил в последнюю очередь, внутри всё кисловато замирало от предвкушения. Дорога до бабкиного дома по тревожно шумящему лесу вдруг как-то резко закончилась.
- Ну, Шарль. Ты знаешь, что делать.
- Знаю, – от волнения Шарль побледнел и искусанные губы казались особенно яркими. Вздохнув поглубже, он со всей силы нажал на кнопку электрического замка. Долго. А потом ещё раз коротко – как всегда.
Стоял и ждал. Время измерялось ударами сердца. Ну, гранд-ма, где же ты ползёшь?!
Наконец раздался скрип и отворилось небольшое окошечко.
- Шарль? – гранд-ма щурила свои бледно-голубые глаза. – Чего это ты здесь, а не в школе?
- Занятия отменили, - как можно мрачнее ответил Шарль, - а мать решила, чтоб я времени зря не терял, отправить сюда, – для выразительности он сплюнул на землю.
- Вот как? Ничего, это лучше, чем болтаться по окрестностям и нас позорить, – загремел замок, один, другой, третий. Шарль стоял со скучающим видом, в душе дрожа от страха. Это происходит. Вот прямо сейчас. Ох, Дева Мария, пресвятая заступница, спаси нас, грешных… Спаси Виктора.
Гранд-ма наконец-то открыла дверь. Сейчас Шарль смотрел на неё совершенно иным взглядом и понимал, что многого раньше не замечал. Действительно, гранд-ма была совсем молодой – на лице не было морщин, только несколько, да и те – от гримас, а не от старости. Волосы, заплетённые в косы, хоть и тронуты сединой, слишком густые и длинные, а у большинства старых женщин они редкие и тусклые. Гранд-ма держалась ровно, двигалась легко и живо, кожа на тыльной стороне ладони была ровная, без пятен. Её сильно старили безразмерная тёмная одежда, платки и шали, и палка, с которой она часто ходила и которая, как понял Шарль, нужна была ей только для вида.
- Чего у тебя там?
- Не знаю. Вроде пирог. И какой-то ящик. Мать сказала – тебе. Бери скорей, он мне все руки оттянул.
Вдалеке громыхнуло. Приближалась гроза.
- Я домой хочу успеть до дождя…
- Ничего, от труда руки ещё ни у кого не отваливались. А что в свёртке? Небось пообщипал всё там, – она подхватила свёрток, принюхиваясь к нему, оставив ящик в руках Шарля. Проклятье!
- Куда мне его? – Шарль знал, что Виктор тут, рядом, ждёт удачного момента. Надо было отвлечь ведьму, заставить её отвернуться. Шарль бесцеремонно обошел женщину, держащую в руках свёрток, и толкнул её ящиком, нетерпеливо косясь на дверь. Ну, Виктор! От волнения губы сохли и руки ходили ходуном, словно он тащил этот ящик не от амбара, а из соседней провинции.
- А… - гранд-ма развернулась и прищурилась. - А вон, отнеси на веранду! – она ткнула палкой в сторону дома.
«Ох, проклятье, что делать?!»
- Ага. И сразу пойду обратно! Не хочу попасть под дождь! – Шарль покосился на небо, думая, достаточно ли убедительно звучит его голос и успеет ли он…
От сильного удара потемнело в глазах, и краем сознания Шарль решил, что гроза началась и его ударило молнией. Бах! Ага, а вот и гром.
Он обнаружил себя уткнувшимся лицом в землю, ящик, треснув, валялся рядом. В голове шумело – такое было однажды, когда он свалился с дерева и ударился всем телом, что-то прилипло к лицу, мешая смотреть. Шарль с трудом оттёр глаз ладонью и оторопел. Ладонь была красная. Что происходит? Где он?
Бах!
Это был не гром. Это был выстрел.
С трудом удерживая стон – тело слушалось плохо, - Шарль перевернулся.
Над ним было серое, клубящееся тучами небо. Он лежал во дворе гранд-ма.
Далёкая вспышка. Приглушенный рокот. Он вспомнил.
Палка валялась рядом – понятно, он получил по голове, оттого и мутит.
Сама гранд-ма стояла к нему вполоборота, держа в руках обрез и, прищурившись, не отводила взгляда от небольшого штабеля из брёвен и досок, наваленного около ворот. Шарль закусил губу. Попались. Они с Виктором попались!
- Не шевелись, гадёныш, – гранд-ма не смотрела на него. – А то пристрелю, как собаку. Ублюдок маленький.
- Я… не… ублюдок… - во рту было сухо, туда попали земля и кровь из рассеченного виска - пустяковая ранка, но тут всегда так: чуть задень, и кровь ручьём хлещет. Оцепенение спадало, в голове прояснялось. Что-то надо делать. Отвлечь её от Виктора… Может, броситься на гранд-ма? У Виктора хорошая реакция, он успеет…
- Шарль, лежи! – голос Виктора раздался из-за дров, в нём было столько тревоги и напряжения, что Шарль инстинктивно застыл.
- Лежи-лежи, выродок, - гранд-ма не оборачивалась в его сторону, медленно, крошечными шагами перемещаясь в сторону брёвен. И тут Шарль понял, куда она смотрит.
Зеркала заднего вида. Несколько зеркал от самых больших грузовиков были расположены на заборе… В одном из них была видна часть штабеля сбоку и, кажется, часть фигуры Виктора. Проклятье!
Вот как она их увидела. Наверняка там, с другой стороны, есть зеркала… Гранд-ма не рискнула бы ни к кому поворачиваться спиной… Почему он не замечал их раньше?! Почему?! Злость на самого себя затопила разум. Дурак. Не смотрел, не замечал. Своими руками привёл любимого человека на смерть.
Нет. Он спасёт. Спасёт Виктора! Пусть даже ценой своей жизни!
Сейчас она казалась ему особенно никчёмной.
Снова громыхнуло, потянуло ощутимым холодом. Ветер взметнул пыль, задрал длинную юбку гранд-ма. Та чертыхнулась, перехватила обрез одной рукой. Что именно она сделала, Шарль не разглядел, но длинная, глухая чёрная юбка вдовицы упала на землю. А под ней оказались джинсы. Джинсы! И сапоги почти до колен.
«Мать бы умерла от удивления», - мелькнула непрошеная мысль в голове, пока, пользуясь этими манипуляциями, Шарль дюйм за дюймом отползал. У него не было сомнений, что гранд-ма его пристрелит. Без всякой жалости.
Кто эта страшная женщина? Он её знает?
Виктор. Шарль не отводил взгляда от брёвен. Несколько мгновений – вот и всё, что любимому нужно. Надо выиграть для него эти секунды. Он сказал лежать. Но Шарль рискнёт. Пан или пропал.
Там, буквально в нескольких ярдах, лежала гора всякого хлама. Он может попробовать спрятаться за неё, чтоб гранд-ма потратила время, выцеливая его.
И выцелит. Это осознание накрыло его с головой, как гроза – Страну Тишины. Смерть.
Что такое смерть в пятнадцать лет? Когда мир пахнет озоном и порохом, во рту привкус твоей крови, и сердце бешено стучит, так громко, что ты не можешь понять – то ли это отзвуки далёкой грозы в горах, то ли отдаётся в ушах биение пульса? Какая ещё смерть?
Луи видел Шарля. Видел, как тот пытался отползти, и проклинал себя.
Зеркала! Как он не подумал об этом! А ведь ещё там, он был у Анны дома! Хитрость с зеркалами изобрела именно она, и каким надо быть идиотом, чтоб не сообразить, что свой дом она напичкала ими под завязку!
Шарль должен спастись. Тварь здорово его приложила, но он шевелится. Надо дать ему время, а потом… Потом он просто пристрелит Анну, чёрт с ней, с местью. Лишь бы Шарль остался жив. Как он вообще додумался взять мальчика с собой?
Сидя скорчившись за брёвнами, словно в окопе, следя за медленно приближающейся Анной, Луи ответил сам себе на этот вопрос. Потому что он устал работать один. Потому что шрам там, где от него отъяли Виктора, кровоточил и не думал заживать. Потому что он идиот. Но он исправится. И сделает это прямо сейчас.
Анне хватит одного выстрела, чтоб убить одного из них. Штука в её руках – просто убойная. Но вот незадача – выстрелить из неё она может только два раза, потом нужно перезаряжать, а это несколько дополнительных секунд.
Чёрт! Теперь Анна скрылась из виду. Так, она переместилась туда… Значит, он отползёт в другую сторону… Но тогда он совсем ничего не будет видеть. Ох, лишь бы Шарль лежал спокойно, лишь бы не наделал глупостей!
Шарль полз, медленно-медленно, раздирая рукава на локтях. Он видел, как гранд-ма крадущимся шагом подходит к бревенчатому завалу. Один выстрел… один-единственный выстрел и с Виктором, его Виктором, будет покончено. А потом и с ним, только это всё равно уже будет ничего не значить.
Кусок железа, припорошенный пылью и ржавчиной, лежал около его лица. Обломок капкана на крупного зверя. Шарль не очень-то в этом разбирался. Неужели последние секунды жизни он проведёт, пялясь на железку? В отдалении громыхнул гром. Дождь смоет их кровь…
В отражении зеркала Виктор теперь был виден особенно отчётливо, он сидел, напряженный, с пистолетом в руке… «Зря ты не дал мне пистолет, – зло подумал Шарль. – Даже если бы я не попал, я бы её отвлёк».
…- А если схватили и прижали, - наставлял его Том, пока он сидел, цедил шипучку, иногда прикладывая банку к ушибу на скуле, - а он много сильней, и за руки держит, тут, чтоб вывернуться, мой тебе совет – плюнь ему в рожу. Это только если совсем крутой кто, боец тренированный, на такое не поведётся, а обычный буян обязательно дёрнется утереться. Вот тут-то ты и не теряйся, бей, да со всей силы!..
- Ты старая шлюха, Анна, – громко, раздельно, зло проговорил Шарль, и пока гранд-ма оборачивалась, не отводя обрез от груды досок, швырнул ржавую железку точно в ствол дробовика.
Рука дрожала и в глазах мутнело, но меткость не подвела. От напряжения Шарля откинуло назад, и это спасло ему жизнь, потому что выстрел из обреза прошел над ним - он почувствовал, как заряд раскалённой иглой прошил воздух, и тут же раздался ещё один выстрел, и страшный крик, похожий на звериный вой, и свист верёвки и грохот нескольких брёвен, которые раскатились, когда Луи перемахнул через них, одновременно стреляя и бросая лассо, как самый настоящий грёбаный ковбой, потому что он не имел права ошибиться, не имел права не справиться. И он справился, дёрнув верёвку, и Анна, которой он прострелил плечо, извивалась, бранилась, кровь лилась на утоптанную землю двора, где валялся обрез, до которого она силилась дотянуться и не могла, потому что руки её были плотно прижаты к телу.
Шарль лежал на спине и Луи словно опрокинуло во тьму, страшную, холодную, нескончаемую пропасть из боли и ужаса, куда он уже падал два года назад. Но потом он заметил, что Шарль пытается подняться, и облегчение – как много лет назад, когда он бежал к горящей «Грации Свободе», - приливной волной захлестнуло сознание. Шарль был жив. Жив. Жив.
- Лежи, стерва, – Луи дёрнул верёвку, и пытающаяся подняться Анна вновь упала на землю. Ему хотелось рвануться к Шарлю, заглянуть ему в глаза, поцеловать, удостовериться в том, что он жив, обозвать кретином – быть с ним. Но Анна, даже раненая и вроде бы связанная, всё ещё была опасна. Он видел, как она, кривясь от боли, извивается и бьётся, до последнего не желая сдаваться. Подойдя, он бросил на неё лишь короткий взгляд, получив в ответ горящий бессильной ненавистью ответный, и изо всех сил пнул под рёбра. Связать Анну, судорожно глотающую воздух, было просто; подобрав с земли валяющуюся юбку, он легко оторвал полосу и перетянул плечо, чтоб эта тварь не скончалась раньше времени от потери крови. Повязка была тугая, а о повреждении тканей можно не волноваться. Анне Руже больше не нужна эта рука. И лишь потом он кинулся к Шарлю.
Шарль лежал и ждал, когда хоровод перед глазами прекратится. Он слышал крики, ругательства и выстрелы. Понимание того, что смерть только что прошла мимо него, туманило разум намного сильнее, чем удар, Шарлю казалось, что он упал с огромной высоты в воду спиной вперёд и теперь медленно погружается в неё…
- Шарль! – Виктор, это Виктор, он жив, с ним всё в порядке, он вытаскивает его из этой воды к свету, к воздуху… - Ты меня слышишь, Шарль?
- Виктор… Жив… - Шарль постарался сесть, головокружение проходило.
- Конечно, жив, ты, чёртов проклятый кретин! – мужчина обнял его, прижимая к себе, стирая с виска кровь и прилипшую грязь, целуя его и чуть не плача от невероятной радости. – Я что тебе говорил… Господь милосердный, Дева Мария, Иоанн Креститель и святой Людовик, – Луи бессознательно вспоминал всех святых, о которых ему рассказывали в детстве, перемежая их с самыми грязными ругательствами, – она тебя чуть не пристрелила! Ты почему меня не послушался?!
- Иначе… - Шарль встал, придерживаясь за плечо мужчины, немного шатаясь, протирая глаза от пыли, – иначе она бы пристрелила тебя. Лучше я, чем ты, о, Виктор!
Луи смотрел на его испачканное кровью и пылью лицо, с такими большими, горящими глазами и прикушенной губой, и чувствовал, что рвётся внутри него что-то. Опять.
- Придурок. Чёртов идиот.
- У нас получилось! Получилось, Виктор! – Шарль в последний раз пошатнулся, чихнул и наконец встал на ноги, подхватив с земли свой старый, слетевший от удара платок. – Ты её поймал!
- Мы. Мы её поймали, Шарль, - они подошли с сидящей на земле связанной, злобно глядящей на них женщине. Одежда её была запачкана, пропитана кровью, одна из кос расплелась, но, связанная по рукам и ногам, она старалась сесть прямо, и глаза её злобно сверкали. Глаза зверя-людоеда, наконец-то пойманного в капкан.
- Ну здравствуй, Анна. Что, забыла припасти для меня серебряную пулю?
- Виктор! – Анна сплюнула в его сторону кровью и пылью. – Как ты сбежал от Бушера?
- Я убил его, – Луи огляделся. Дождь налетит где-то примерно через час, этого хватит… Должно хватить. Дождь смоет следы здесь, во дворе, в дом её лучше не тащить. Шарль стоял и заворожено глядел на эту странную, совершенно незнакомую, оказывается, ему женщину.
- Что пялишься, ублюдок? – Анна извернулась, словно пытаясь его лягнуть.
- Он не ублюдок, Анна, - спокойно ответил Луи и, схватив женщину за волосы, потащил по земле. Она завопила так, что в лесу шарахнулись птицы. – Он законный сын Пьера и его наследник, а также наследник Поля, последний из Руже… В отличие от тебя, Анна.
Одно из брёвен, скатившись не до конца, стояло почти вертикально. Луи ловко размотал верёвку, с лёгкостью уворачиваясь от пинков и укусов, которыми пыталась наградить его женщина, а чтоб она не орала ему в ухо, изо всех сил ударил, разбивая ей нос и губу рукоятью пистолета. Шарль стоял в оцепенении, совершенно круглыми глазами глядя на всё это.
Луи отлично умел зафиксировать пленного «на местности», чтоб допросить. Он зацепил Анну за криво лежащее бревно, так, чтобы она сидела, и откинул с её лица седые волосы.
- Познакомься, Шарль, – он подошел и приобнял безмолвно наблюдающего за всем этим мальчика, - с женщиной, которая убила твоего отца.

Дата добавления: 2015-08-09