Шарль-Пьер Руже

Автор: Poluork ([e-mail]) Беты (редакторы): Карибля Фэндом: Ориджиналы Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Экшн (action) Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Underage Размер: Миди, 89 страниц Кол-во частей: 8 Статус: закончен

Пятнадцатилетний Шарль Руже последние два года живёт в лесной глуши, страстно мечтая выбраться оттуда. Однажды он встречает незнакомца, и, хотя мать запрещает ему рассказывать о себе, нарушает этот запрет, потому что незнакомец - единственный ключ к тайне смерти отца Шарля. Что же предстоит ему узнать о своих родных - и о себе?

Шарль-Пьер Руже

- Шарль! Шааарль! Я тебя вижу! А ну иди сюда, негодник!
Пятнадцатилетний Шарль Руже досадливо сплюнул и вышел из тени амбара, где пытался укрыться в светотени молодых листочков и кружащейся в воздухе сенной трухи.
- Да, мам. Я иду, мам.
- Не «иду», а немедленно!
Мать Шарля, Грета Руже, здорово сдала за эту зиму. Последние два года – смерть мужа, переезд из родных мест сюда, в эту богом забытую глушь, постоянные ссоры со свекровью, – всё это бесконечно выматывало, а зима выдалась и вовсе тяжелой. Денег не хватало, то, что осталось от мужа, она почти всё потратила, дом в родном городе пришлось продать за сущие гроши. Свекровь, Анна Руже, порой давала ей денег, но всегда с таким лицом, как будто подавала милостыню у церкви, а не помогала семье сына.
Да ещё и Шарль. Он быстро рос, всё время хотел есть, одежда на нём так и горела. К тому же он непонятно откуда, чуть ли не из воздуха, нахватался каких-то отвратительных ухваток и наглых манер, начал ругаться, тайком курить и пропускать школу. Конечно. Школа была отсюда в десяти милях. А бар «Синяя Шишка», куда заходили лесорубы и дальнобойщики, всего лишь в пяти.
«Ты весь в своего беспутного отца!», - порой кричала ему Грета, на что Шарль только плечами пожимал. Ему было не обидно. Он, чёрт возьми, любил папочку. Папочка был весёлый. Он никогда не запрещал ему есть на улице, когда они куда-то шли вместе, не ругал за драки и плохие оценки, только смеялся, читая замечания учителей. Папочка всегда рассказывал интересные истории, смысла некоторых Шарль не понимал тогда, но всё равно смеялся, потому что чувствовал, что это было смешно. Папочка подмигивал ему, покупая на улице себе пиво, ему - мороженое, и говорил: «Ты же не скажешь маме?» Когда папочка был жив, денег было полно. В городе было весело, у него были друзья. У них был отличный дом, у него была комната, настоящая комната, а не чердак. У них был телевизор. У него был велек и скейт.
А два года назад папочки не стало и всё переменилось. Им пришлось переезжать, да в такой спешке, что ничего толком они не взяли. Большую часть вещей мать просто продала, выставив во дворе, в том числе и велек. Тринадцатилетний Шарль крепился, когда велек уводили со двора – ярко-красный, красили ещё вместе с папочкой. Но когда увезли Капитана Флинта – кота, которого он давным-давно подобрал на улице и сам выходил из крошечного пищащего комочка в роскошного дымчатого зверя, увезли в приют, чтобы, если никто не захочет его взять себе, усыпить, - Шарль разрыдался. Он знал, что такого взрослого кота никто не возьмёт.
Тогда-то он и возненавидел гранд-ма, которая презрительно процедила: «Рыдает как девчонка, из-за какой-то вонючей кошки!» Шарль обругал её всеми словами, которые только слышал от папочки в адрес полисменов. Мать закатила ему пощёчину. Он хорошо помнил – разоренный двор, помятые клумбы, вещи, всю жизнь мирно жившие в доме, теперь выставлены на солнце и кажутся обнаженными и смущёнными, горящая щека – раньше мать его не била, папочка бы ей в жизни не позволил, гранд-ма, кутающаяся в чёрную шаль, и её слова: «Ты никчёмная мать, Грета, такая же, как и никчёмная жена».
Потом Шарль сидел в своей комнате, прижимал к себе старого мишку в клетчатой рубашке, которого отец однажды выиграл для него на ярмарке, и слушал, как внизу мать и гранд-ма кричат друг на друга. Точнее, кричала гранд-ма, а мать оправдывалась. Гранд-ма кричала о том, что Грета не занималась воспитанием Шарля, что это из-за её глупости и попустительства Пьер дошел до того, до чего дошел. И тогда Шарль впервые задумался – а кем, собственно, был отец?
Папочка никогда не рассказывал о том, кем он работал, отшучивался. Шарль привык к этому и по малолетству воспринимал как должное. В детстве ему особо вообще не приходилось задумываться. О, зато теперь времени подумать было хоть отбавляй.
Когда они вышли из душного вагона на маленьком обшарпанном вокзальчике, первое, что испугало и поразило Шарля – это тишина. Нет, ещё не полная, не абсолютная, но по сравнению с шумными улицами родного города в ней было что-то пугающее. С первой секунды Шарль возненавидел эту тишину.
Потом стало хуже. Они даже не остались в этом городке – забытом, что называется, и Богом и чёртом, с одной-единственной главной улицей, в котором даже не было нормального кинотеатра. Они уехали за десять миль в посёлок, где жили лесорубы и охотники. Шарля так и подымало спросить: «Какого чёрта?», но он молчал. Он приучил себя молчать, потому что с матерью стало невозможно разговаривать. Всё переходило на крик. К тому же иногда Шарлю казалось, что в этой странной, почти первобытной тишине он и сам разучился говорить нормально. Словно обычные слова здесь, в этой хвойной глуши, куда не добралась цивилизация, обрели вдруг молодость и какую-то изначальную силу. Одним словом можно было зажечь целый пожар.
Одно хорошо – гранд-ма жила не с ними. Она поселилась и вовсе в глубине леса, в доме, принадлежавшем раньше не то геологам, не то метеорологам. Иногда мать посылала Шарля проведать, как там бабушка. Шарль ненавидел эти визиты со всей страстью своей натуры. Идти надо было целых семь миль по грунтовой дороге – ничего, если она сухая, а после дождя это была настоящая пытка, и дождь вымывал на дорогу трупы мелких лесных животных и змей. Какого чёрта он должен к ней мотаться, Шарль не понимал. Старая ведьма сама виновата, что поселилась в глуши, и если она заболеет и подохнет, то так ей и надо. Гранд-ма и правда казалась ему ведьмой, когда встречала на крыльце в неизменной тёмной шали, с дробовиком в руках.
А ещё гранд-ма ненавидела животных. Вот чем она занималась в этой глуши – расставляла капканы. Всех видов – на зайцев, на лисиц, на волков. Травила птиц, бурундуков и белок. Весь её дом был увешан липучками от мух. Каждый раз, приближаясь к её дому, Шарль чувствовал лёгкий запах падали. И каждый раз надеялся, что этот запах издаёт гранд-ма.
Эти два года дались ему нелегко. В посёлке не было ровесников-мальчишек, играть с девчонками было скучно, а взрослые парни относились к нему с видимым пренебрежением. В школе тоже не сложилось, все как-то быстро прознали, откуда он, и возненавидели. За то, что он пришлый. За то, что жил в большом городе. За то, что многое видел и знал, за то, что хотел больше, чем эти рождённые в лесу детишки. Шарлю и самому не нравилось здесь, не нравились грубость и ограниченность местных, не нравилась крохотная школа, где занятия сразу разных классов велись в одном помещении. Не нравилась какая-то глупая, примитивная религиозность учителей. Шарль обладал пытливым, тонким умом и горячим темпераментом, который захлёбывался в этих бескрайних лесах.
Шарль взрослел.

Около года назад он на первом уроке подрался с одноклассником и отказался извиниться. Да ещё и послал всех к чёрту, когда ему начали читать мораль. В табель была вклеена огромная «декларация неправ», как называл такие записки Шарль, с требованием принести подпись матери. Шарль плюнул на крыльцо школы и вышел. Денёк был светлый и тёплый, немного ветреный. Он пошел по главной улице, с отвращением оглядываясь по сторонам. Парикмахерская «Стрижем и бреем», с неработающим колпаком фена. «Аптека» - в стекле витрины отверстие, пробито не то вылетевшим из-под колеса камушком, не то пулей, заклеено желтоватым пластырем. Бакалея. Галантерея. Какая тоска. Там дальше – открытый кинотеатр, в котором по ночам в машинах сидят люди и смотрят кино. Его мать не ездит на такие сеансы, а у него вряд ли получится слинять из дому вечером. А может и получится, сколько же можно сидеть в этом посёлке. Тоска.
До школы он добирался вместе с рабочими на старом автобусе, где не было половины сидений, выслушивая в свой адрес грубоватые шуточки. Обратно – когда как. Когда на автобусе, в сопровождении каких-нибудь бочек и ящиков. Когда его подбрасывал кто-нибудь из местных до самого посёлка. Иногда только до поворота дороги и дальше приходилось идти пешком, мимо гигантских сосен и кедров, источающих густой хвойный аромат и всю ту же непробиваемую лесную тишину.
В тот раз ему повезло – на стоянке красовался пикап их соседа, Шатуна Джо. Здесь все давали друг другу прозвища, и взрослые, и дети. Своё прозвище Шарль ненавидел и принципиально на него не откликался.
- Эй, Джо, в посёлок?
- А, Руже, это ты… Ты чего не в школе?
- Выгнали, - с Шатуном можно было поговорить спокойно. Это был мрачноватый, любящий выпить мужчина. Не слишком жалующий власть, церковь и женщин. Про него шептались, что он сидел в тюрьме за убийство жены. Такой, как Шатун, не станет читать мораль. – За драку. Не стал извиняться перед директором. Тот придурок первый начал, а мне что, ждать, пока ему надоест, а потом жаловаться?
- Это верно. Директор – несчастный скунс. Сидит на тёплом месте, пишет властям, чтоб денег прислали, а по воскресеньям в церкви распинается о том, как надо жить, или со сворой здешних вдовиц ходит к людям, учит их жить, – Шатун с некоторым усилием лязгнул дверью старого пикапа. – Забирайся, парень.
Радио в пикапе было старым, настроить его было сложно, да и связь в этих горах и лесах была через раз. «Страна Тишины», - вот что думал Шарль, вслушиваясь в музыкальную мешанину и отрывки бейсбольных комментариев. На приборной доске красовались древние картинки с красотками, кажется, времён Второй Мировой. Шарль только вздохнул. Из тех вещей, что удалось ему уберечь при переезде, были мишка в клетчатой рубашке (какая злая ирония – клетчатые рубашки были народным костюмом Страны Тишины) и жестяная сигарная коробка вот с такой вот красоткой, подаренная отцом: «Копилка настоящего мужчины, оставим глиняных свинок женщинам, да, парень?» Раньше в ней всегда позвякивали деньги, теперь же лежала только маленькая серебряная монетка, которую Шарль клялся не тратить никогда в жизни. Монета с дыркой, пять сантимов тридцать девятого года. Ещё один подарок папочки. Шарль хотел бы носить её на цепочке, как талисман, но боялся, что мать или гранд-ма отберут. Если одноклассникам дать сдачи он ещё мог, то как сопротивляться матери или гранд-ма? Мать он не сможет ударить, а гранд-ма… её он боялся так же, как и ненавидел. Её прозвище в посёлке было «Ведьма Руже».

- Ты не против, если мы завернём в «Шишку»? - совершенно серьёзно, как равного, спросил его Шатун. – Бывал там?
- Нет.
- Ну а пора бы. Сколько тебе, пятнадцать?
- Четырнадцать, – Шарль был довольно высокий, а поскольку он был единственным мужчиной в доме, тяжелая работа во многом легла на его плечи, сделав их достаточно широкими. Впрочем, он и сам не знал, а Шатун вряд ли бы объяснил, – взрослее его делал взгляд, слишком умный и внимательный для подростка.
- Всё равно пора. Не боись, бармен Том отличный парень. И шипучка у него есть, если не пьёшь.
Шарль пожал плечами. У него всё равно не было денег. Он уже и забыл, какова шипучка на вкус.
«Синяя Шишка» была местом известным, и в среде богобоязненных городских и поселковых женщин считалась Очень Дурным Местом. Это был бар – довольно большой бар, с заправкой рядом, со стоянкой для длинномеров и грузовиков, с несколькими номерами наверху. Здесь отдыхали лесорубы после недели в лесу и водители грузовиков. Там играли в карты на деньги, пили и иногда видели… проституток! Тон, которым произносили это слово, словно проститутка – это существо из самого ада, - всегда смешил Шарля. Они гуляли с отцом по вечерам на набережной и тот показывал ему проституток. Маленький Шарль наивно спрашивал, кто они такие, отец обещал ему всё подробно рассказать, «когда мой маленький пират станет мужчиной». И добавлял, что если Шарль пошел в него, то «проблем у тебя с этим не будет». И улыбался. И подмигивал. И просил не говорить такое при маме.
Сейчас, в сердце этой Страны Тишины, Шарль понимал, что имел в виду отец. Он взрослел, и вместе с ним взрослели его желания – тёмные, смутные, непонятные ему самому.
Как бы то ни было, «Синяя Шишка» занимала умы всех мужчин по пятницам, женщин - по субботам и проповедника - по воскресеньям. И умы его сверстников во всякое другое время. Каждый парень мечтал о том дне, когда он станет достаточно взрослым, чтобы пойти в «Очень Дурное Место» и выпить там совершенно легально, а не таскать отцовские самогон и виски, рискуя быть выпоротым. Разумеется, Шарль не мог отказать себе в удовольствии.

Судя по всему, хозяин бара был тот ещё эстет – вывеску с названием бара обрамляли шишки всех возможных форм и размеров, какие только водились в этих лесах – от крошечных шишечек лиственниц до гигантских кедровых. Все шишки, и большие и маленькие, были старательно выкрашены синей краской.
Внутри бар совершенно не напоминал преддверие ада. Барная стойка с разнообразными бутылками, большинство из которых не сдвигалось с места годами. Флаг на стене, довольно закопчённый и утративший свою пронзительную яркость ранней осени. Чучела каких-то птиц, голова оленя и старый календарь с девицами в купальниках. Два зала – один побольше, другой поменьше. На стойке – вертушка с открытками: местные виды, всё те же девушки в купальниках, журнальчики того же сорта. Всё крепкое, массивное, из цельных деревянных брусов. Лестница наверх. Мужчина за стойкой в неизменной клетчатой рубахе, джинсовом жилете и платке на шее.
- Привет, Том.
- Привет, Шатун. Эй, а это кто с тобой? Нездешний?
- Здешний. Это внук Ведьмы. Знакомься, Шарль, Том – один из самых замечательных людей в наших краях.
Шарль церемонно кивнул, словно его представили королю. Том ухмыльнулся, показав железные зубы.
- Вон чего… Ну что ж, заходи, парень. Почему не в школе? Прогуливаешь?
- Выгнали. За драку. И директора к чёрту послал.
- Каков парнишка! – похоже, то, что вызывало ужас и негодование у матери, гранд-ма, соседок и учительниц здесь, среди людей типа Шатуна и бармена, таинственным образом трансформировалось чуть ли не в доблесть. – Налить тебе чего-нибудь?
- Я на мели, – Шарль держался спокойно и уверенно. Сейчас он копировал манеры и интонации отца, помня, как его все уважали.
- Вот что я скажу тебе, парень. Видишь те ящики? А вон тот холодильник? Расставь пиво аккуратно на полки, чтоб баночки были как солдаты перед генералом. Протри те столы, музыкальный автомат, достань спички из ящика и сложи их вот в этот ящик рядом с кассой, а зажигалки – в другой. Вынеси мусор на задний двор и получишь у меня банку чего-нибудь на выбор. Стянешь что-нибудь – и никогда больше не переступишь этот порог, а я обязательно замечу. Понял?
- Да, мсье!
- Какой я тебе мсье! Пообзывайся у меня тут ещё, француз чёртов.
Работу Шарль выполнил без труда, смутно понимая, что Том скорее придумал её - для видимости заработка.
- Коку или пиво? Ничего крепче тебе, парнишка, не полагается.
- Пиво.
Иногда отец давал ему попробовать пиво. Тогда Шарль только отфыркивался и просил мороженого. Сейчас же горький вкус разбередил душу, воскресив в памяти счастливые моменты. Шарль сидел над банкой пива с совершенно взрослым, тоскливым лицом – таких лиц Том навидался в своей жизни достаточно.
- А что, парень, твоя бабка и вправду ведьма?
- Чёрт её знает.
- А где твой отец?
- Умер.
- Это плохо.
- Да уж. Я даже не знаю, что с ним случилось, они мне не сказали.
- Они, – Шатун подсел к нему, тоже с пивом. В этих краях было некому следить за тотальной трезвостью на дорогах. Если, на взгляд бармена, клиент был «не в состоянии», то просто забирал у него ключи. – Они – кто?
- Мать и гранд-ма. Ни черта мне не сказали. Я только что и видел отца последний раз в гробу, а через неделю уже фьюить – и мы здесь.
- Бабы, - мрачно пробормотал Шатун. – От них одни беды. Только и знают, что везде свой нос совать да указывать, как жить да кем слыть, а сами в то же время так и ждут, чтоб улизнуть и покрутить хвостом перед продавцом в дамском магазине… Ты, парень, бабам не верь – вот что я тебе скажу.
Впервые с тех пор, как умер папочка, кто-то дал Шарлю мужской совет.
Так он и стал в «Шишке» частым гостем. Том частенько поручал ему разную работу, на которую у него самого не находилось времени, отправлял на почту с заказами, даже доверял небольшие денежные суммы – и Шарль ни разу не присвоил себе ни цента. Платил Том выпивкой и сигаретами, впрочем, делал это Шарль не ради денег. «Синяя Шишка» была Мужским Местом, так же, как школа и церковь были Женскими Местами. Женщины здесь появлялись только в виде подобранных на трассе проституток, Приличные Женщины сюда не совались.
Впервые после смерти папочки в его жизнь вернулось полноценное мужское начало.

Разумеется, шила в мешке не утаишь, и о том, что школьник посещает Дурное Место, стало всем известно. Разразился феерический скандал. Мать вызывали к директору, с ней говорили священник и Комитет Матерей. Самому Шарлю было прочитано множество нотаций, обещали, что он кончит жизнь в канаве. «Да я уже в канаве», - огрызнулся Шарль. Все наставления, увещевания, правила приличия казались ему безумно смешными здесь, в краю Вечной Тишины. Как эти люди отгораживались от дикой стихии, вешая на окно кружевные занавески, так и пытались следовать этим правилам, воображая себя оплотом цивилизации. Шарль был достаточно умён, чтобы это осознать. И достаточно умён, чтоб не пытаться никому рассказать об этом.
Приходила гранд-ма. Завернувшись в чёрную шаль, она сурово вещала о том, что он, как и его беспутный отец, разбивает сердце и своей матери, и ей. Шарль молчал, опустив голову, скрывая глаза, горевшие недобрым, тёмным огнём за отросшими волосами. Он не верил, что у гранд-ма есть сердце. К тому же они и сами разбили ему сердце – когда не дали толком попрощаться с отцом, с друзьями, когда отняли любимого кота и продали велек, и привезли сюда, в эту глушь, где страшный хвойный лес сторожит древнюю тишину, вцепившись в неё мохнатыми лапами…
- Ты плохо кончишь, – в конце заявила гранд-ма.
«Но раньше ты сдохнешь», - сказал про себя Шарль и на одну минуту вскинул свои чёрные глаза, встретившись с мутно-голубым взглядом гранд-ма. И та замолчала, развернулась и ушла.
Иногда, когда у матери заканчивались бранные слова, она просто садилась за стол и начинала плакать. В такие минуты Шарлю становилось её жалко, он утешал её, как мог. В один из таких моментов и произошел разговор, давший толчок мыслям Шарля в определённом направлении.
- Ну мам, ну, не надо плакать, ну чего ты… Вот погоди, я вырасту, мы уедем обратно, у нас будет много денег, как когда отец был жив, я разбогатею…
Тут мать подняла голову и проговорила с какой-то странной, дрожащей яростью:
- Не говори так! Не говори!!! Лучше жить в бедности, но честно! Только честный труд и никаких фантазий о богатстве – вот как надо жить! Богатство – грех! Оно приносит несчастье! Ступай к себе на чердак! Немедленно! – и добавила чуть слышно: – Ты весь в своего отца…
Шарль долго задумывался над этими словами. Он давно уже понимал, что переехали они не просто так. Они бежали. Но от кого? Долги? Шарль плохо представлял себе, как происходит опись имущества, но полагал, что всё-таки не так. И потом – зачем же было продавать всё за бесценок, зачем уезжать из города, где были знакомые, где легче было найти работу? Ехать через всю страну в эти ужасные леса и горы, где и по-французски-то многие толком не говорят?

Среди вещей, которые Шарль при переезде отстоял с боем, были три книги. Все три были дареные, подписанные отцом. «Остров Сокровищ», «Граф Дракула», «Записки о Шерлоке Холмсе». Именно последняя просветила Шарля на тему дедукции. И здесь, особенно зимой, когда снег заваливал всё, отрезая крошечный посёлок от мира, стирая всё, как ластик карандашную линию, ничего не оставалось, как глядеть в печь и размышлять.
Они бежали. От кого? Кем был его отец и что с ним стало? Почему мать так много говорит о честном труде и скромной бедности? Сколько Шарль себя помнил, мать никогда не работала, так что же случилось?
«- Пап, жаль, что сейчас не существует пиратов! – десятилетний Шарль уплетал сахарную вату, с восторгом рассматривая корабли. Неделю назад ему подарили «Остров Сокровищ» и теперь он грезил кладами и картами. – Я бы точно стал пиратом!
- О да, капитан Руже, гроза морей, океанов и луж! – смеялся отец.
- Сегодня капитан будет покорять ванную! У тебя вата даже за ушами! – улыбалась мать.»
Теперь она уже не улыбалась и не шутила. Особенно на такие темы. Он вспомнил её недавний монолог – злой и фанатичный, как и все речи в последнее время – о кино, о том, что его надо запретить, все эти отвратительные фильмы о бандитах и гангстерах, которые учат детей плохому… На всякий случай Шарль тогда поднялся и спрятал «Остров Сокровищ» за отошедшую фанеру на скате крыши. Кто знает, что матери придёт в голову.
Шарль страстно мечтал выбраться из этого плена тишины в родной город. Там он мог бы что-нибудь узнать об отце. Взрослые наверняка знали. Только ему ничего не сказали. Заговор молчания. Но он сможет найти кого-нибудь из старых приятелей отца, а уж они поделятся с ним. Обязательно.
Пока же он продолжал жить здесь, балансируя на самой грани. Он по-прежнему ходил в школу (где, после истории с баром, из странноватого изгоя мгновенно превратился в звезду сезона, особенно стараниями матерей, тщательно запретивших даже приближаться к Этому Пропащему Руже), иногда – даже в церковь, где старался слишком откровенно не зевать, слушая нудные разглагольствования о труде и смирении. Он регулярно навещал гранд-ма, хоть она при каждой встрече смотрела на него с отвращением и не выпускала из поля зрения ни на секунду. Видимо, подозревала в чём-то. Он помогал матери по дому. И продолжал регулярно посещать «Шишку», которая стала для него чем-то вроде второго дома. Он сдружился не только с Шатуном, но и ещё кое с кем из парней помоложе. Как-то очень быстро в умах людей Шарль перешел грань от «сопляка» до «взрослого». Он научился водить машину и выполнять кое-какой мелкий ремонт, и порой за это ему перепадала пара-тройка лишних баксов на стоянке «Шишки».
Деньги он оставлял себе. В первый раз по глупости он отдал их матери. Та взяла. А потом долго кричала о том, что они – грязные. Что деньги, которые заработаны в Таком Месте – всегда грязные. Деньги пошли в ящик с церковными пожертвованиями, и Шарль зарёкся давать деньги матери. Иногда он покупал продукты или какие-нибудь мелочи, без которых не обойтись. Порой он думал о том, что мать тронулась рассудком из-за смерти отца. Возможно – из-за того, как он умер. А может, она тоже чего-то не знала о своём муже?
В любом случае, это был не повод портить жизнь ему, Шарлю.

Это была его вторая весна в Стране Тишины. Они приехали в конце лета, и тринадцатилетний Шарль очень удивлялся бесцветности здешней осени, и тем дороже были случайные красные всполохи клёнов среди малахитовой тяжести вечнозелёных деревьев. И весна тоже здесь была такой же – мрачной, сдержанной, однотонной. Это был край, требующий крепости и выносливости, край суровой тяжелой работы. Это был холодный край, совершенно не подходящий Шарлю, в чьей крови отпечатались горячее солнце Тулузы и душные ночи Луизианы. Он задыхался в этом холодном, хвойном воздухе, его убивало это высокое, прозрачное небо, его оглушала тишина. И он старался сбежать, сбежать хоть куда-нибудь. Хоть ненадолго.
Вот и вчера в «Шишке» был большой день. Бригаде лесорубов выдали зарплату, у одного из них к тому же был день рожденья… Шарль сорвался с самого утра, помогал Тому разгружать ящики, перестилать постели – кто-нибудь наверняка захочет остаться на ночь, - подкрашивал разметку на парковке. Там, около дороги, лес отступал, и пахло бензином, пылью, теперь ещё и краской. Шарль смотрел на дорогу, ведущую на юго-восток, и улыбался. Если бы у него была машина, он сел бы за руль и гнал бы, питаясь только кофе, пока не приехал бы в родной город, такой красивый и весёлый, и исторически старинный, и такой современный. «Я помню», - часто повторял про себя Шарль, глядя на бескрайние леса, – «Je me souviens».*
К вечеру он остался – помогал Тому, разносил напитки. Как бывало и раньше, его пригласили сыграть в карты. Играл Шарль неплохо, но всегда очень осмотрительно и никогда – нетрезвым. Он предпочитал небольшие выигрыши крупным проигрышам, потому что иногда идеи нетрезвых мужчин о том, что можно поставить на кон, были малоаппетитными. Когда-то они играли с отцом, и тот учил его жульничать и карточным фокусам. И теперь, когда совсем было нечего делать, Шарль старался их вспомнить, и старая, засаленная колода взвивалась послушной лентой в его руках. Чем-то надо было заниматься долгими зимними вечерами на чердаке. Он проторчал в «Шишке» до поздней ночи, помог Тому с уборкой, тот накормил его ужином. Ночью в посёлок часто ехали грузовики, и один такой привёз Шарля домой.
Хоть он и поставил мать в известность, что придёт поздно, она всё равно ждала его на кухне. В свете керосинки (Керосинка! Как в древние времена!) она казалась совсем старой, почти как гранд-ма, сходство дополняли глупая причёска в виде гладкой шишки на затылке и выцветшая индейская шаль.
- Ты, – мрачно сказала она, глядя на него. – Ты… По ночам… Завтра поговорим.

И вот этим дивным весенним утром Шарль прятался от матери, надеясь улизнуть куда-нибудь и избежать очередного разговора. Он почти перелез через забор за амбаром, но не получилось
- Шарль-Пьер Руже! – полным именем мать называла его в минуты крайнего гнева. – Нечего прятаться!
- Я не прячусь! – если честно, зря он согласился на «стаканчик пива в дорогу», который Том налил ему после уборки, он был явно лишним.
- Послушай меня! Ты… В кого ты превратился? Ты ходишь непонятно где, непонятно с кем… Разве так я тебя воспитывала? Ты грубишь учителям…
- Не было такого!
- А что ты сказал пастору?
- А почему я должен его слушать? Мы ведь католики, а он чёртов протестант! Я не могу верить в Бога в этом сарае!
- Шарль! Что обо мне скажут люди! С нами перестанут здороваться на улицах!
- Да я сам первый перестану с ними здороваться! – вспылил Шарль. – Мне и дела нет… Ты же не собираешься… Мы же не будем всю жизнь жить здесь?! – его вдруг ужаснула эта мысль. Сам он всегда думал о Стране Тишины как о временном пристанище, пока… пока не закончится то, что случилось. Неужели мать хочет?..
- А что? Это прекрасное место, здесь живут достойные, трудолюбивые люди, здесь так красиво… - мать словно уговаривала сама себя. – Бабушке нравится здесь, а мы должны быть рядом, потому что она не молодеет…
- Ты с ума сошла?! Остаться на всю жизнь здесь?! – Шарль вскинул лицо к бледному небу, по которому ветер гнал лёгкие облака, и взгляд наткнулся на кромку вечного леса. – Здесь? С гранд-ма, провонявшей падалью, как живодёрня? И кем я здесь буду? Лесорубом?
- Ты мог бы окончить колледж и устроиться на фабрику бухгалтером… Или…
- Да чёрта с два! Я не останусь. Почему мы не можем вернуться? Это из-за того, что случилось с отцом?
Грета вздрогнула. Не мог же он как-то узнать? Нет, конечно, не мог.
- Не в этом дело. Твой отец вёл жизнь неправедную, и после его смерти я решила, что будет лучше, если мы уедем от тлетворного влияния большого города. Поверь, Шарль, я думаю только о твоём счастье…
- Но я несчастлив, – Шарль качнулся с носка на пятку. Ему неуютно было стоять, мать смотрела словно сквозь него. – Просто скажи, что надо сделать, хорошо?
«Он привыкнет, – думала Грета. – Так будет лучше для него, Анна права. Так будет лучше для всех нас, а Шарль… Шарль успокоится и привыкнет. Смирится. В смирении счастье… Да-да…»
Ей было проще верить в это.

Выслушав список дел на сегодня (хватило бы на два дня), Шарль мрачно пошел в дом. Если уж улизнуть не удалось, так хоть позавтракает.
Шарля страшно злили постоянные материнские наставления, но ответить он не мог - видел, каким испуганным становится у неё взгляд, едва речь заходит об их прошлой жизни.
Мать говорила: «Не ходи в бар», - но Шарль её не слушал, забегая туда всё чаще и чаще.
Мать говорила: «Будь послушным мальчиком, будь вежлив со старшими, почтителен с учителями, веди себя скромно», – Шарль дерзил и огрызался, частенько дрался, а пастору заявил, что «Бог был у них дома, в базилике Сент-Анн-де-Бопре, а тут, в этой дыре, нет ни черта».
Мать говорила: «Люби и почитай гранд-ма», - но Шарль, даже во время регулярных визитов, смотрел зло и мысленно желал ей смерти, отыскивал в лесу и ломал её капканы, и с удовольствием подтверждал, что да, его бабка – сумасшедшая ведьма.
Мать говорила: «Постригись, будь опрятен», - Шарль щеголял драными джинсами, ремнём с «ковбойской» пряжкой, завязывал рубашку узлом, на запястье у него красовались индейские браслеты, на шее – всяческая дребедень, в которой только можно было отыскать или проделать дырку, чёрные волосы достигали плеч, а голову он, в пику местным кепкам и шляпам, повязывал красным, изрядно вытертым платком. Как пират с обложки любимой книги. И подумывал проколоть ухо, да вот только вставить туда было нечего.
Мать говорила: «Если кто-нибудь, когда-нибудь, незнакомый подойдёт и начнёт спрашивать о тебе, обо мне, о гранд-ма, ничего не говори, убегай от него и сразу же скажи мне». К Шарлю никто не подходил и ничего такого, кроме «А твоя бабка правда ведьма?», не спрашивал, но если бы кто-нибудь и спросил, Шарль бы ему рассказал. Просто из желания поступить неправильно.
* - гуглите и да будет вам счастье

Дата добавления: 2015-08-09