Седьмой день

В этот день пар, какой нельзя было даже назвать тума- ном – дымчатый, горячий, зыбкий – поднимался над бере- гом и садом, над деревьями и дорогами, словно источая от земли густые острые соки нагретых за день трав. Пар, та- кой влажный, что, казалось, это капли пота выступили на лбу полуострова.

Когда мы стояли под струями воды, смывая соль по- сле утреннего купания, и Джим положил руку на кран, мне ощутимо показалось, что это моя рука и что это я включи- ла воду.

Я сделала то же самое с холодным краном. Джим укусил меня за ухо.

– Еще горячей, – тихо проговорил он. Я повернула кран.

– Еще холодной, – прошептала я. Он повернул еще раз.

* Песнь песней Соломона.

И, положив руку мне на запястье, стал большим пальцем оттирать зеленый след водоросли, оставшийся на моей ла- дони.

Не одеваясь, как все эти дни, мы вернулись наверх. Джим потянулся, выгнув спину и расправив руки. Глубоко выдыхая и с наслаждением протяжно заскрипев, он вдруг рассмеялся в полный голос.

– Никогда еще… Никогда еще я так не отвыкал от одеж-

ды.

Он продолжал тянуться к потолку, глядя вверх. Потом

перевел взгляд на меня.

– Оказывается, это так хорошо.

– Знаешь, что еще хорошо?

Подойдя ближе, я обняла его со спины и пальцем нари- совала на сердце знак вопроса.

– Что?

– Вот что!

Я изобразила восклицательный знак.

– К нам стал возвращаться дар речи.

Мои пальцы двигались по его солнечному сплетению восьмеркой.

– Не все сразу, – его голос чуть дрогнул, он обернулся ко мне.

Этот час был бесконечно улыбчивым и нежным, словно невесомым, и в считанные мгновения взаимопроникаю- щим стало все плотное в нас. Мы будто облеклись каждый в плоть другого, не обремененные ничем. Джим улыбался во сне, освещенном солнцем. Il lume levantino, свет леван- тийский.

Еще через час к нам вернулись дар речи и одежда. Еще через час – катер. Еще через два мы были в воздухе над Лагу- ной, возвращаясь домой.

– Пааааааааааааааап!

Уилл бежал к нам по лужайке.

Джим, раскрыв руки, побежал ему навстречу.

– Капитан на мостике! – захлебнулся Уилл, когда Джим схва- тил его и вскинул над собой. – Вжжжжжжжжжжжжжжжжж!!!

– Бесстрашно туда, где еще никто не бывал! – Джим по- кружил Уилла и заглянул ему в глаза. – Лети! Я держу тебя!

Только так, наверное, и может взлетать человек. Само- забвенно от восторга, зная, что есть эти руки. Которые всегда поймают тебя. И глаза, которые всегда рядом. Только лети.

XIII. Dilige et quod vis fac*

Незадолго до рождественских каникул, когда мастер- классы, продлившиеся восемь вместо первоначально ого- воренных трех месяцев, подходили к завершению, Оле подводил итог этим встречам. Главным результатом года он считал «Гамлета», вернувшегося на сцену «Серебряного меридиана» в октябре. Все чувствовали себя на этой встре- че, как и в начале, странно, но с ощущением, что подошли к чему-то новому. Каждый по-своему.

–...живое слово, – говорил Оле, – призвано радикально мир преобразить, а вовсе не консервировать.

Когда возникла пауза, Фрея спросила:

– Оле, а можно к тебе обратиться с почти интимной просьбой?

– При всех? – засмеялся он.

– Именно при всех.

– Поскольку это интересно, можно.

– В твоих словах и примерах, в текстах, с которыми ты нас знакомил, очевидно, много иллюстраций и образов со- вершенно определенного рода и ряда.

– Наверное.

– А ты мог бы сейчас сказать, почему? Оле опустил голову, несколько смущенно.

– Можно?

– Допустим.

– Скажи. Или мне сказать?

* Лат. Люби и тогда делай, что хочешь. Св. Августин.

– Скажи ты.

– Ты же теолог. Это правда?

После короткой паузы он посмотрел на всех, с одной стороны, доверительно, с другой, явно с тревогой, которая появляется во взгляде человека, не знающего, ждать ли ему сейчас камня, факела или принятия, улыбнулся и кивнул.

– Теолог.

Фрея, не отрываясь, смотрела на него.

– Тогда у меня еще одна просьба. Можно?

– Наверное, коли так.

– Скажи, что ты думаешь по этому поводу.

Оле помолчал какое-то время и заговорил тоном, каким сообщают о предстоящей поездке в Лондон.

– Когда-нибудь спросят – а что, собственно, ты хотел сказать? Фактически, «что сказал» равносильно тому, «что сделал». И может создаться впечатление, что есть Творец – тот, кто что-то создает или создал, и есть восприниматель, который, кроме как воспринимать, по тем или иным при- чинам, сам действовать и высказываться уже не может. Это осознание и ощущение может быть очень тяжелым. Потому что самое страшное в ответ на вопрос, «а что, собственно, ты хотел сказать-то, что, собственно, ты имел в виду?» – это пустое, ничего не значащее пожимание плечами. А у воспри- нимателя, на самом деле, перед лицом Того, Кто спросит, есть возможность ответить: «Я хотел сказать, что это – что- то виденное, слышанное, созданное Тобой – хорошо». И все. А что Ему от человека нужно? Чтобы люди видели. Видели Его. В мире, созданном так. В мире, созданном Им. И только хотя бы однажды показали другому что-то, что хорошо. Воз- можно, единственный раз, навсегда. Созданное в таком бес- конечном многообразии с таким титаническим трудом. А в целом – dilige et quod vis fac. Люби и тогда делай, что хочешь.

В ночь с 25 на 26 декабря, перед встречей, посвященной теме надежды в искусстве, Фрее приснился странный, яр- кий, в густых, насыщенных тонах, запомнившейся и обдав- ший ее обжигающим шлейфом, сон.

Ей снился Оле. Судя по всему, она была невидимой для него, растворена в пространстве. Он стоял к ней в профиль,

в комнате со стенами цвета светлого топаза и был ярко ос- вещен невидимым источником света. Его волосы казались совсем прозрачными и белыми с ореолом словно из тончай- ших шелковых нитей. Оле был одет в дуплет и аппа-стокс, сшитые из плотной замши цвета зеленого граната. В правой руке, облаченной в сложно скроенную замшевую перчатку светло-терракотового оттенка, с клапанами и ремешками на запястье, поверх которой на указательном и безымян- ном пальцах сверкали сапфировый и рубиновый перстни, он держал кубок, опоясанный по краю чаши, по всей высо- те «стебля» и контуру основы могучими золотыми ободами, украшенными эмалью, жемчугом и драгоценными камнями. Кубок был выточен из насыщенно-зеленого оникса, ставше- го бордовым внутри после того, как он напоил его вином.

Оле медленно поднял кубок, вглядываясь в камни золо- того обода, прикрыл глаза и также медленно, не прерыва- ясь, осушил его, задерживая каждый глоток.

Фрея проснулась в жару, будто у нее поднялась темпера- тура.

Дата добавления: 2015-08-18