Привлечение научных концепций в целях толкования Священного Писания прошлом и в настоящее время.

Как мы увидели, учители Церкви активно используют и принимают самые различные натурфилософские концепции или их элементы, исходя из церковной пользы (экзегетика, апологетика, нравственное назидание) при условии непротиворечия вероучительным догматам, при этом ясно отдавая себе отчет в том, «что тварная Божья премудрость непостижима, а [ кто ] надеется досконально разузнать истину всего в мире с помощью внешней мудрости, тот не замечает, что возводит строение своего знания на песке, вернее, на волнующейся зыби, столь важное дело вверяя словесным плетениям наук, которые всегда можно опровергнуть другими плетениями»^[286].

Вопрос о том, насколько адекватна реальности правда, постигаемая посредством естественных наук, был нами рассмотрен выше, в разделе, посвященном методологии и истории естествознания. Напомним, что словосочетание «научная истина» или «научная правда» весьма специфично. Хотя научное знание, безусловно, безгранично растет, оно не может достичь абсолютной истины (Истины – с большой буквы), после постижения ко­торой уже нечего будет исследовать. Мы детально рассмотрели и соответствующие критерии истинности для эмпирических наук(верифицируемость, фальсифицируемость), итакие понятия, как «научная революция», «смена парадигм», «конкурентная борьба научно-исследовательских программ», формирующие взгляд на естествознание как на динамичный и бесконечный познавательный процесс, и дискуссии о соотношении научных концепций (начиная с теорий и заканчивая картинами мира) с реальностью, и стратегию системного подхода, позволяющего вести речь об одновременном использовании множества моделей для описания отдельных объектов и их систем.

Учитывая все вышеизложенное, представляется наиболее перспективным раскрытие библейского текста именно как словесной иконы, которая написана богодухновенным автором с соблюдением особых правил композиции, гармонии, поэтики для всех времен и народов, которая кроме реальной истории и онтологии мироздания заключает в себе богословский, нравственный и художественные планы. Как иллюстрации реализации данного подхода можно использовать иконографию двунадесятых праздников (Рождество Христово, Преображение Господне, Воскресение Христово и т. п.)^[287]. Безусловно, следует указать и на границы научного познания как такового^[288], и на «аспект иероглифичности»^[289], относящийся к сущностной стороне самого акта сотворения космоса и первых людей, «ибо, - как писал В.Н. Лосский, - если есть тайна Божественного, есть также и тайна тварного»^[290]. Такой подход к соотнесению науки и веры никак не стоит преградой на пути исследовательских интересов, но вместе с тем ставит вопрос о необходимости благоговейного отношения к таинству появления из небытия мира и человека, предупреждая как вульгарно-материалистические, так и агностические построения.

Касаясь же непосредственно обсуждения истории миротворения, необходимо осознавать, насколько сложен данный вопрос в первую очередь для науки, часто выходящей за границы собственной компетенции в область «мифологии». Проблема обусловлена тем, что обилие накопленных к настоящему моменту научных фактов лишь мнимое. «Книга естественного Откровения» еще не только не прочитана, но и, по всей видимости, только начинает раскрываться перед нами. В этом смысле горделивые заявления о близости человечества к полному познанию мира и своей собственной истории, характерные и для советской, и для западной науки первой половины ХХ века, сейчас представляются, мягко говоря, наивными. Академик Владимир Иванович Вернадский призывал философов «не поддаваться соблазну» и не торопиться преждевременно интерпретировать современные открытия в области естествознания хотя бы до тех пор, пока не будет создана «прочная научная основа» новых концепций[291]. Обсуждая модели соотнесения библейского Откровения о сотворении мира и человека с современными научными данными, следует помнить о принципиальной невозможности освещения каждой детали библейского текста научными данными. Сама система полного «согласования», по словам проф. прот. Василия Зеньковского, «ложна в своем принципе», т. к. наука постоянно развивается, а священный текст остается все тем же^[292]. Именно поэтому, несмотря на свое развитие, апологетическую ценность и возможное приближение к истине, все концепции согласования библейского текста и космологических научных теорий остаются лишь «моделями» или «рабочими гипотезами», рассматриваемыми в рамках здравого умеренного скептицизма. Важнейшие условия, которые должны быть непременно соблюдены при построении подобных моделей – неповрежденность догматического учения Церкви, научная и богословская компетентность. Подразумевая под церковной рецепцией догматизацию «своей» концепции, современные «научные креационисты», «телеологические эволюционисты» или апологеты иных подходов фактически повторяют методологическую ошибку, сделанную иерархами Католической церкви в XV-XVI вв. Напомним, что ошибка эта заключалась в попытках использования аристолевско-птолемеевской геоцентрической системы мира для обоснования богословских представлений о Земле как центре Домостроительства спасения, а также в смешении при толкованиях известных мест Священного Писания (Ис. Нав. 10:12-13; Пс. 103:5; Еккл. 1:5 и др.) буквального смысла с буквалистическим.

Если мы говорим о библейском тексте как о словесной иконе, то модели соотнесения его с естествознанием можно сравнить с окладами или киотами, которые могут меняться в зависимости от той или иной исторической эпохи при условии гармоничного сочетания с самой иконой. Неприемлемыми бы здесь оказались две крайности: во-первых, утверждение об абсолютной идентичности ценности образа и обрамляющего убранства (аналогии - догматизация геоцентризма КЦ, современный нео-креационизм); во-вторых, попытки нарушить целостность иконы ради помещения ее в определенный киот (аналогия – догматический либерализм, библейский критицизм). Таким образом, церковная «рецепция» естественнонаучных картин и концепций может быть лишь «служебной», «временной», «утилитарной», «инструментальной», но никак не законодательно-канонической. «Космология греческих отцов воспроизводит картину вселенной, свойственную науке того времени. Но это нисколько не обесценивает чисто богословской основы их комментариев к библейскому повествованию о сотворении мира. Богословие Православной Церкви, а оно всегда богословие сотериологическое, никогда не вступало в союз с философией с целью построения «научного синтеза». Несмотря на все свое богатство, у восточной религиозной мысли не было своей схоластики. Если в ней и имеются элементы христианского гносиса, как у святого Григория Нисского, святого Максима Исповедника или в «Физических и богословских главах» святого Григория Паламы, эти философские теории всегда подчиняются центральной идее соединения с Богом и не становятся типичными системами. Не оказывая особого предпочтения какой-либо одной философской системе, Церковь всегда вполне свободно пользуется философией и другими науками с апологетическими целями, но она никогда не защищает эти относительные и изменчивые истины, как защищает непреложную истинность своих догматов. Вот почему космологические учения, как древние, так и современные, нисколько не затрагивают более основных истин, Богооткровенных Церкви, - писал В.Н. Лосский[293].

Говоря о моделях соотнесения, необходимо помнить, что кроме наиболее известных в широких кругах «неокреационизма» и «христианского эволюционизма» существует также еще целый ряд интересных и одновременно дискуссионных подходов к осмыслению соотнесения библейского учения о сотворении мира и человека с современными научными космологическими концепциями, иногда вообще не лежащих в «привычной» плоскости конфронтации^[294].

В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» (Разд. 14.1) проблематика соотнесения библейского Откровения и научного знания детально не обсуждается, открывая пространство всему спектру допустимых «надлежащих разномыслий» (1Кор.11:19). «Верность преданию — не инертна, а динамична, - писал В.Н. Лосский, - Без новых и новых усилий богословской мысли не может быть подлинной верности преданию Отцов Церкви»[295]. Необходимо помнить и о том, что в отличие от конкуренции «исследовательских парадигм», теорий, гипотез в естествознании, научно-богословские концепции «соотнесения» в апологетике подчиняются не только интеллектуальному «естественному отбору», но и зависят от Божественного дара «разумения», подаваемого в ответ на молитвенное вопрошание, без которого богословское творчество, в т.ч. и в апологетике, выхолащивается.

Итак, наше прочтение и интерпретация библейского текста должны гармонично сочетать, по крайней мере, три компонента:

· соответствие контексту и духу Священного Писания (включая знание правил герменевтики – науки о толковании богодухновенного текста, библейской поэтики, текстологии и проч.),

· связь с вероучительной (святоотеческой) традицией Церкви,

· адекватность жизненной правде, постигаемой через естественные науки.

Трудящимся на ниве церковной апологетики полезно всегда держать в памяти слова блаженного Августина, который, предстоя тайне сотворения мира и человека, молился так: «Дай мне услышать и понять, каким образом Ты сотворил в начале небо и землю. Написал это Моисей, написал и ушел, перешел от Тебя к Тебе, и нет его сейчас передо мною. Если бы он был тут, я ухватился за него и просил и заклинал Тобою раскрыть мне эти слова... А так как я не могу его спросить, то прошу Тебя, Истина (он говорил истину Ею исполненный), прошу Тебя, Боже мой, … Ты давший рабу Твоему сказать эти слова, дай и мне их понять» ^[296].

Дата добавления: 2015-08-18