Червень, 7. 11200 год.

Весна: Не стоит подбивать Сивогривова на нарушение правил. Ему нельзя. Ты же знаешь… я вообще-то планирую наше с ним общее будущее в Великограде.

Добрыня: Маме привет.

Весна: Не уходи от ответа!

*

В кои-то веки (то есть и в этом веке, и в том, если не обращать внимания на расчёты сектантов) я чувствовала себя действительно подготовленной к испытаниям. Где-то в глубине души проснулся отличник, настойчиво требующий свою пятёрку, и не реагирующий на гневное цыканье. К отличнику в душе Милорада я давно привыкла, а свой тревожил.

В день первого испытания, с утра ярко светило солнце. За окном парил над высотками огромный орёл. А Лучезара поглядывала на меня с непонятной улыбочкой. Я решила не интересоваться её природой. А то ведьма, чего доброго, начнёт уговаривать, чтоб я купила игривого в случае похвальной оценки.

Я спускалась по лестнице, руководствуясь принципом «Движение – жизнь». Ну и другим, более веским, тоже. Возле десятого замедлила ход, а затем вовсе остановилась. Поправила ремешки на сандалиях, ворот блузки, посмотрелась в маленькое зеркальце. Я это проворачиваю по нескольку раз в день. По дороге в оба конца. То в лавку сбегать, то почту внизу проверить (ничего ни от кого не жду, к слову сказать), занятия опять же. Ни разу с Усмарём не столкнулась. Я его не видела с дня рождения Великограда. Десять дней прошло. Считать дни лучше по календарю. А то пальцы на руках быстро заканчиваются. И ведь лифт последний месяц почти не работает. Должен же Пересвет хоть иногда появляться на лестнице.

Раза два он звонил. Вечером. Навеселе. Говорил, что скучает, и называл меня загадочной стервой. А утром извинялся, тоже по мобильнику. Зато на горизонте периодически возникал Добрыня. Блудовит вообще звонил каждый день. Мой спрос рождает какое-то не то предложение. Потому не люблю утверждения Надёжи о материальности мысли. Если б мысль имела склонность к материализации, то все мечты у всех непременно сбывались.

Возле главного корпуса повстречалась Златка.

- Как Усмарь? – Сразу осведомилась она, - есть новости?

- Отвратная Лучезара, - ругнулась я в ответ.

Чародейка с максимально возможной в её положении быстротой, растрепала мою тайну девчонкам.

- Ладно, - кивнула Златка, - слушай, тут этот… как его? Лазарь, друг Славомира, про тебя расспрашивал. Что ты за человек, что любишь, и всё такое. По-моему ты ему интересна.

- Другое ему интересно, - нахмурилась я и глянула в сторону стоянки, куда показывала подруга. Там возле светомобиля болталась Гуляевская свита, – что ты ему сказала?

- Что он не в твоём вкусе. Правильно сделала?

- Да. Нечего тебя отвлекать глупыми вопросами.

После угроз Лазарь перед глазами больше не мельтешил. Я уж начала думать, что Дубинин сообразил, как избавить меня от шантажиста. И не просто сообразил, а ещё и избавил. Только спросить всё забывала. Милорада вообще сейчас задевать не стоило. Он после трагедии с приятелем сам не свой стал. История мудрёная. Никто, кроме преподавателя и группы исследователей, работавших с ним (ну и меня) не знает, в чём собственно дело. Но эти избранные пишут на лицах: «без комментариев», и ходят молча. Зорица в своём фиговом листке выдвигает гипотезы, одну страшнее другой. А после того, как она видела, что к Милораду и остальным приходили стражи, её предположения обросли чудовищными домыслами. Слухи, ползущие по общежитию, изобилуют фантастическими подробностями. А «безкомментарные» прикладывают все силы, чтобы не дать вывести себя из равновесия. Но заметно нервничают. Вроде ничего сверхъестественного. Пропал человек. Случается. Но кто-то что-то где-то услышал, и началось.

- А что ему интересно? – Нарушила ход моих мыслей Златка.

- Богатство и власть, - пробормотала я и заметила, что с другой стороны к зданию Академии подходят, доигравшиеся с перемещениями исследователи, с непроницаемыми лицами. Дубинин с сотоварищами. – Слушай, мне тут с братцем побеседовать нужно. Я пошла…

- Да и я на консультацию опаздываю, но вечером зайду.

Я выросла на пути полушёпотом спорящих изыскателей, и только тогда они меня заметили. Милорад остановился. Остальные стали подниматься по ступеням крыльца, пряча глаза от окружающих.

Дубинин попытался как можно скорее избавиться от помехи:

- Вьюжина, мне совершенно некогда.

И сделал шаг в сторону.

- Стоять! – Прикрикнула я. Кричу я обычно либо от злости, либо от беспокойства. Здесь второе, - про «некогда» я уже слышала раз пятьсот. Никуда не пойдёшь, пока не ответишь на два вопроса.

- Если быстро.

- Не ставь мне условий! Что там у нас с Лазарем? И что там у вас с пропавшим?

- Лазарь, - Дубинин воспроизвёл в памяти вымогателя, - я забыл.

Я кивнула. Говорю же, братцу сейчас не до этого. И потом, я думаю, ему не очень хочется говорить с Гуляевским приятелем. Лучше, мне самой от него отбиваться.

- Тогда переходим к другому пункту.

- Добряна, - Милорад повлёк меня в сторону. Почему-то на газон, за кусты, - пообещай, что никому не скажешь.

У меня ёкнуло сердце. Странно, что Дубинин во мне сомневается. Значит удумал что-то чрезвычайное.

- Только не говори, что собираешься повторить подозрительное занятие, и отправится на поиски в непонятно какую дыру в измерениях. Если она вообще имеется в наличии.

- Вьюжина, это жребий, - братец снизил громкость. - Я вытащил короткую спичку.

В груди у меня похолодело. Прям почувствовала, как кровь отливает от лица, и бледнею на глазах.

- Ты спятил? - Моё яростное шептание спугнуло, нечаянно забрёдшую в кусты, кошку. – Я думала, вашу лавочку уже должны прикрыть.

- Её прикрыли. Препод не в курсе. Но у нас есть ключи. Пойдём ночью.

- Нет, Дубинин. Не пущу. Я костьми лягу. Я вой подниму.

- Лучше не лезь, а то придётся тебя вырубить.

Моё воображение развеселилось. Из Милорада неубедительный вырубатель. Но сама смеяться не планировала.

- Это не шутки…

- А то я не знаю. Между прочим, вижу Лазаря, пойду поговорю с ним, вдруг потом не получится…

И откуда ему столько смелости привалило?

Я ошарашено осталась стоять возле урны, где присела испуганная кошка. Старалась обдумать сложившуюся ситуацию, найти выход из неё. И тут услышала голос за спиной.

- Добряна, привет. Дай руку на десять секунд.

Я обернулась и упёрлась взглядом в вышитый ворот рубахи. Подняла голову, собираясь сказать, что мне недосуг раскидываться секундами. Могла думать лишь о том, что надо срочно сообразить, как бы поудобнее лечь костьми, и не дать Дубинину совершить ошибку. При этом не разругаться с ним в хлам (Милорад упёртый). И не проболтаться кому не надо. Но меня к месту пригвоздил пронизывающий взгляд Храбра.

- Какую руку? Зачем?

- Левую или правую. Выбирай сама.

- Знаешь что, я не раздаю свои руки во временное пользование!

Ну их, этих колдунов, действительно!

Я собиралась повернуться и зашагать прочь, но взгляд надёжно удерживал на месте. Ноги не слушались.

Уххх, как я этого не люблю! Проще дать ему руку. Почему Численный не всегда может распоряжаться своим временем и желаниями? Почему мы вынуждены идти на поводу?… Надо присоединяться к борцам за права. Или найти в себе силы Силы, и повысить голос на колдуна так же, как тот на дядьку со странным галстуком.

- Да я быстро. К тому же возвращу в целости и сохранности.

Мне безумно желалось, чтоб Дубинин вернулся (нечистик с ним, с Лазарем) и внял голосу разума, который в данный момент я представляю. Резко протянула руку Храбру в надежде, что он перестанет терзать меня взглядом.

- Левая. Хороший выбор.

Вообще-то я считаю себя правшой. Но многое делаю левой рукой не хуже, чем правой. Когда-то давно, ещё в школе, Дубинин поспорил с одноклассником, что легко можно научиться одинаково владеть обеими руками. Антагонист утверждал, что главная рука одна. Вторая же, ни при каких тренировках, не сможет достичь её уровня. Милорад спор выиграл. Через определённое время он насобачился всё делать левой рукой. Кроме того, он всегда восхищался самым знаменитым гением всех времён и народов. Потому, в подражание, научился писать одновременно двумя руками. Один и тот же текст. На разные, как гения, Дубинина не хватило. И даже освоил зеркальное письмо. Я в такие дебри не полезла. Но, поддавшись на подзуживания братца, довела левую руку до некоторого совершенства. Оттого иногда хватаю ручку, или нож левой рукой, и подаю её вместо правой.

- Ага. Тоже так считаю. Можешь объяснить, что ты делаешь?

Храбр в этот момент внимательно разглядывал мою ладонь.

- Кое-что проверяю. Нам тут на днях рассказывали, как по руке определить есть ли на человеке заклятие.

Я бы спросила почему Сивогривов не на Острове, но меня больше волновало, чтобы Дубинин не успел никуда деться. Руку мне Забытый вернул и вправду довольно скоро и, не попрощавшись, я направилась туда, где ранее видела Лазаря. Сейчас я никого не могла отыскать в толпе. Народу возле главного корпуса собралось! Чего бы им по кабинетам не разбрестись?

- Добряна, - снова окликнул меня кто-то, и тут же обнаружилось, что я проскочила мимо Любавы, разговаривающей с Милорадом.

Славненько. Никуда не исчез.

Пока не исчез.

Изыскания для Дубинина многое значат. С него станется за них погибнуть.

Не желаю об этом думать!

- Ты мне нужен. До зарезу.

- До чьего зарезу?

- До твоего, Дубинин, если понадобится.

- Я ещё с Лазарем не поговорил.

- Плевать! Милорад, отойдём в сторонку.

- Ты не видишь? Я занят!

Дубинин повышает на меня голос в случаях крайнего душевного напряжения.

- У вас всё в порядке? – Растерянно пролепетала Любава.

- Добряна, - выросла возле меня Надёжа, - ты почему здесь? У нас испытания уже начались. Пойдём скорее. Нельзя опаздывать.

- Вот это верно, - кивнул Милорад. – А мне тоже срочно…

Он схватил меня под локоть, повёл к лестнице, и зашипел на ухо:

- Не надо здесь сцен устраивать. Всё будет хорошо.

- Это не твоя фраза, - так же по змеиному ответила я, - и вообще всё хорошо никогда не бывает. Никуда не уйдёшь. Я к вам ночевать приду.

Дубинин помолчал, пока мы протискивались в двери (всем внезапно срочно понадобилось туда же), потом продолжил:

- Да не сегодня ночью. Сегодня я работаю.

- А, ну мне сразу легче стало, - съязвила я. – То есть ты собираешься к следующей смене вернуться. Сколько уже нет вашего друга? Две седмицы?

- Три.

Мы прошли мимо колонн и опять услышали испуганную Любаву. Уже успели про неё позабыть. Я-то точно.

- Почему вы ругаетесь?

- Да мы не ругаемся, - Милорад остановился и попробовал улыбнуться, - я тут рассказываю Добряне… к слову, Вьюжина, мне на днях Ягода написала, поинтересовалась, как у тебя дела.

- Поторопись, - потянула меня в сторону Надёжа.

- Передавай привет Ягоде. Мои дела неизменны. Ты же понимаешь, о чём я. И, к слову, может ты сперва получишь подарок от своей заокеанской подруги? А потом пустишься в дорогу. Это ведь тоже игры. На выживание. Ты понимаешь, о чём я.

Ещё не один раз бы повторила последнюю фразу, но уже позволила увлечь себя к лестнице на второй этаж. Если не сегодня ночью, значит время есть. А вот испытание прямо сейчас.

Не такая уж плохая идея – ночевать в 1003.

***

Нехорошо мне стало ещё во время сдачи накопленных знаний преподавателю. Закружилась голова. Яркие белые звёздочки завертелись перед глазами. Я опять списала всё на нервотрёпку. И недосыпание. Сдала на отлично. Возможно, преподаватель милостив оказался. И может в самом деле что-то знаю. Возвращаясь домой, чуть не свалилась на пешеходном переходе. Накатили тошнота и страх. Вспомнился утренний взгляд Лучезары.

- Ты что-то сделала со мной? Сознавайся? – Едва войдя в комнату, я начала шуметь.

- Что ты чувствуешь? – Подскочила ведьма.

Итак, подозрения не беспочвенны.

- А что я по-твоему должна чувствовать? То же, что и в прошлый раз. Малость помягче только. Дрянно мне, Верещагина. Что ты натворила?

- Да ты радоваться должна, - всплеснула руками Лучезара. – Может сейчас всё наладится. Ничего не бойся. Я попробовала одно из непроверенных заклинаний. Но не на тебе, а на джинсах. Чтоб не навредить. Наши совместные с Ягодой усилия всегда работали много сильней, чем раздельные. Правда, раньше вообще общая волшба влияла по-другому… сейчас не те времена, но…

Увидев моё перекошенное лицо, Чародейка начала отступать вглубь комнаты.

- Убирайся, - раздельно, чеканя каждый слог, процедила я, надвигаясь на неё. – Прямо сейчас.

Потом остановилась, стянула джинсы, не желая больше участвовать в колдовских опытах, и резюмировала свои, разбегающиеся от тошноты и волнения, мысли:

- Я сейчас иду на кухню, готовить себе травяной чай. Да к нечисти чай! Кофе буду готовить. Когда вернусь, чтобы тобой здесь и не пахло.

- Добряна, - захныкала Лучезара, и принялась мямлить.

Я не слушала. Переоделась, взяла чайник и вышла. Но ведьма отвела глаза, и поволоклась за мной, продолжая негромко оправдываться, и уговаривая верить ей. Она поминутно всхлипывала, чем раздражала не на шутку. Я сердито гремела посудой, и даже почувствовала себя совсем хорошо. На кухне мы были одни. Это и ушедшая дурнота сподвигли разговаривать в полный голос, но тут произошло событие, заставившее одеревенеть.

- О! Ты же эта… как оно… тебя ведь разыскивают, - прозвучал совсем рядом чей-то голос.

Я живо оборотилась, но никого не увидела. В сторону Лучезары повернуть голову никак не получалось. Отвод работал. Но даже краем глаза я не улавливала её присутствия. Лишь воздух слегка подрагивал. Ну, в смысле, если предположить, что воздух вообще может подрагивать.

- Я видел твой светопортрет.

И тут будто спало незримое покрывало. Выяснилось, что прямо посреди кухни, на покорёженной временем плитке, стоит бессовестный Дарен и лыбится, словно застукал меня за неприличным занятием.

- Ох, - выдохнула Лучезара. Воздух замерцал, и волшебство исчезло. Я посмотрела на неё. Чародейка явно находилась в замешательстве. Видимо, настолько обалдела, что напрочь забыла об отводе. Вот тебе и неуловимость. В коридоре послышались голоса, и в проёме вдруг обнаружились Зорица и Млада.

- Лучезара?! – Зорица возопила так, что её, пожалуй, услышали и возле памятника князьям-возродителям.

- Подлинно, - выдал невидимка, - читал, читал, тебя ж Лучезарой кличут, - и заржал.

Так бы и врезала скалкой! Что смешного?

Но в тот миг я не нашла ничего лучше, чем дико завизжать, изображая, будто только сейчас заметила Чародейку, и перепугалась, что она явилась за мной. Мир взялся каруселить. Сотни огоньков сплелись в вихрь. Я осознала, что валюсь на пол. Или в глубокий, чёрный колодец…

***

Очухивалась я тяжко. И не смогла довести процесс до конца. Глаза всё норовили захлопнуться. Ощущалась неимоверная слабость во всём теле. Организм просился в сон. Тело требовало перевернутия на бок. Но я медлила. Боролась с веками, стремившимися слипнуться. Несколько кратких мгновений, позволивших осмотреться, дали представление о том, что лежу я на собственной кровати. Уже неплохо. Знакомые шторки на окне. Не смогла бы сказать, как этот цвет называется. Полочка с книгами. Мелькнувшая сбоку тень. Я всё-таки повернулась. И сразу начала затягивать дрёма, кажущаяся такой приятной и несомненно необходимой. Однако я ещё успела уловить метания Лучезары, услышала её напуганный голос:

- Проснулась? Сбылось твоё желание? Куда мне сейчас? Радмилка сказала не пустит. То есть не так, но смысл… меня видели, Добряна! Как? Ума не приложу. Что взять с собой? Почему Забытый-недозабытый свободно шарахается по общежитию?

Я хотела спросить: разве никто не вызвал ко мне Чародейных лекарей? Но не успела. Уснула.

***

Не имею понятия, сколько прошло времени. Когда я проснулась окончательно (в этот раз чувствовала себя бодренькой, и глаза легко открылись) за окном стояла темень. А в прошлый раз из-за шторок пробивался свет. Любопытно, Лучезара их закрыла, чтобы мне солнце не мешало пребывать в бессознательном состоянии, или себя оберегала от чужих глаз? Все чужие глаза находились в высотке через дорогу, и вряд ли испытывали интерес к Чародейке. Но чужая душа, как известно, потёмки, а уж Лучезарина…

На полу белели неясные очертания предметов. Ведьма не знала, что прихватить в бега, и разбросала шмотки. А мне порядок наводить.

Я встала и начала осторожно пробираться к выключателю. На финише (тьфу ты!) оказалось, что света нет. Пришлось лезть в тумбочку, искать свечу. А затем – спички, в ящике стола. Пока я проделывала всё это, споткнулась раз пятнадцать. Помянула Лучезару столько же. И уж готовясь зажечь свечку и установить её на блюдце, уразумела, что двигаюсь по-новому. Вернее по хорошо забытому старому.

Не веря догадке, я ощупала одной ногой ступню второй. Точно. Ступню. Не копыто.

- Ух, ты! – Вырвалось у меня, и дрожащие пальцы зачиркали спичкой.

Несколько минут я разглядывала в свете слабого огонька свои вернувшиеся ноги. Отводила взгляд, собираясь бежать куда-то, хвастаться и поздравлять мир с собственным возвращением. Но тут же снова принималась разглядывать и гладить ноги.

Ноги!

Ноги! Ноги! Ноги!

Вдруг спохватилась. Отодвинула штору, чтобы убедиться, а правда ли ночь. Кинулась искать мобильник. Возможно же такое – сейчас полдень, а снаружи затмение. Сотовый не нашла и снова выглянула в окно. Малолюдно. Мигает жёлтый глаз светофора. Ночь.

Я запрыгала, как мячик, прямо на Лучезарином платье. Захлопала в ладоши и даже взвизгнула.

А где ж Чародейка?

Мысль о ней мелькнула и пропала.

Снова стала искать мобильник. На сей раз, желая позвонить Радмилке. Природная скрытность толкала к тому, чтобы пока никому ничего не рассказывать, но стоило поинтересоваться не знает ли подруга о судьбе Верещагиной.

В коридоре загорелся фонарь. Полоска света пролегла по полу, и я поняла, что дверь в комнату приоткрыта. Ой, Лучезара! Надеюсь, она в этот раз забыла прихватить ключ, и больше не сможет заявиться в 1407 среди ночи.

Я щёлкнула выключателем – ну и бардак! – продолжила разыскивать сотовый. Процесс не принёс результата. Похоже, ведьма его позаимствовала. Попытавшись проанализировать её действия, я вскоре махнула рукой. Вряд ли Лучезара хорошо соображала. Ей это и в спокойные-то дни не свойственно. А меня сильнее занимали ноги, и мысли ни на чём другом долго не задерживались.

Зеркало показало меня выспавшуюся и довольную. В той же домашней одежде, в какой меня, очевидно, притащили с кухни. Хотелось бы узнать кто. Я кинулась было к Златке спросить, что слышно, и заодно узнать который час, но вспомнила: она уже не живёт в доступной близости. Потому вернулась в комнату, где споткнулась о вещицу приятного голубого цвета. Тряпка оказалась красивым коротким платьем, по-моему великоватым Лучезаре. Типично женское стремление во что бы то ни стало купить понравившуюся модную штучку, пусть она и не подходит по размеру. По принципу: «Пусть будет!» Знаю, знаю. Со мной такое тоже случалось.

Я натянула шмотку на себя. Идеально. Никогда ещё не казалась себе такой восхитительной. Особенно ноги. Впечатление, что они стали гораздо лучше. А гладкие какие!

Нет. Я непременно должна кому-нибудь показаться!

Пока приводила возрождённую Добряну в порядок, умудрилась ещё несколько раз запутаться в Лучезариных вещах. (Да, похоже, отвыкла я ходить по ночам на человеческих ногах). Она даже золото не взяла. На полу браслет валялся. Я не стала ничего собирать. Только не сегодня. Не в эту ночь.

Чародейкины белые босоножки с ремешками, тоже перекочевали под мой протекторат. А нечего разбрасываться!

Уже намереваясь покинуть комнату, я огляделась (привычка проверять всё ли взяла), и заметила на столе белый лист бумаги. Под блюдцем с погашенной свечой. Как-то не обратила внимания раньше. Рекомендации Чародейного лекаря. Отлично! Мне таки его вызывали. Судя по всему, лекарь обнаружил явные улучшения (полагаю, он приезжал до заката), потому посоветовал покой и крепкий сон, а не увёз в Доброделово. Что ж, сон мне действительно помог.

Также обнаружилась записка от Златки: «Выздоравливай, я вечером зайду!». А когда у нас вечер?

Я отложила бумажки, погасила свет, и (опять привычка) направилась к чёрной лестнице.

В полумраке спускалась осторожно, словно бы ноги у меня до сих пор не свои. На самом деле, почти ничего не видно, а я давно не носила каблуков.

На десятом этаже первым встретила Добрыню. Он сидел на подоконнике, курил и, с какой-то затаённой грустью, смотрел на огни ночного города. Знала бы его мама, что сынуля в столице плохому учится.

Мне вспомнились строки из песни Цветавы:

Полный спокойной печали

Город закурит луну,

Тёплые плечи устали

И опустились во тьму.

Он отхлебнёт из бутыли

Ночи, дома застегнёт.

Пеплом, частичками пыли

Звёзды на площадь стряхнёт. (стихи Марии Казаковцевой)

Когда я слышала эти слова, то всегда представляла себе задумчивого человека возле окна. Помыслить только, если сохнущие по несбывшимся мечтам люди, скурят всю луну, что нам весёлым останется? Тут же упрекнула себя, мол, по-настоящему весёлой (за долгие несколько месяцев) стала лишь минут десять назад, и моментально выкинула эту думу.

Вообще-то Третьяков не курит. Сигарета для него способ скоротать время. Никогда не понимала, зачем его коротать. Мои свободные минуты все посвящены книгам. Но это я, фанат литературных трудов. Каждый кромсает время по-своему. Третьяков, без всякого желания, берётся за сигарету, и, вроде как, кусочек суток отмотан. И этот кручинный взгляд. Коль его так воротит от Великограда, почему бы не уехать? Впрочем, могут иметься другие причины горевать. В душу не полезу.

- Привет! – я встала перед Добрыней во всей красе, - поздравь меня!

- О! – Он улыбнулся. – На этаже даже светлее стало. Настолько ты выглядишь счастливой.

- Да, не знаю, что поспособствовало, - выговорила я, - что только не пробовала, и никаких… и вдруг сразу…

- Угу, - кивнул Добрыня, и посмотрел в другой конец коридора. Там собирались слушатели возле той самой девицы с гитарой, а она сидела на полу, и лениво водила пальцами по струнам, - с меня бочонок медовухи, получается.

Я тоже посмотрела в сторону исполнительницы, машинально отметив про себя, что за медовухой нужно идти в подвал. А ещё медовухой отмечают победы.

- Пойду, загляну к Дубинину. Он должен видеть.

Улыбка никак не сходила с моего лица. Желаю, чтоб теперь она поселилась там надолго.

Ноги! Ноги! Ноги!

- Он уходил куда-то, - Добрыня смотрел на меня, явно разделяя радость. Я бы расцеловала его сейчас. Я бы сейчас весь мир расцеловала.

- Да. Он же говорил…

Если у Милорада сегодня смена, то у Пересвета точно выходной.

- Я всё равно зайду.

И, махнув рукой Забытому, я начала отворачиваться, но вспомнила:

- Сколько, кстати, времени?

- Без четверти полночь.

Лишь он так говорит. Все остальные отвечают: «без пятнадцати». Четверть по отношению ко времени – это раритет. Красивый. По моему мнению.

Полночь.

Здорово, что полночь, а не затмение. В глубине души я истерично сомневалась.

- Добряна, - удержал меня посерьёзневший Добрыня, - Дарен сегодня видел Чародейку. У него талант. Я должен был сказать. Шумела вся общага. Я заходил к тебе. Ты спала. Лекарь сказал: не беспокоить.

- Она сбежала, - я уже смотрела в другую сторону, и рвалась туда же.

В противоположном конце коридора, со стороны главной лестницы, показался Лазарь. Он нёс в руках поистине огромный букет красных роз. Занимательно, к кому это он на десятый этаж среди ночи явился? С цветами, и при полном параде?

Забыв про Третьякова, я направилась навстречу чужому обольстителю. Параллельно пыталась вспомнить обитательниц десятого. Девушек здесь не так много. Часть их них сидела возле певуньи, и взгляд Лазаря на них не задержался. Значит другая. Синдром «Хоромов» настойчиво заставлял память работать, а она протестовала. Лазарь тоже заметил меня. Встретились мы где-то посередине коридора.

- А я тут, видишь ли, ноги выгуливаю.

- Вижу, - Лазарь кисло посмотрел на мои потрясающие конечности. – Нелицеприятное зрелище. Дурафья ты. Стоило пользоваться моментом.

Мне захотелось огреть его сковородкой. Не потому, что балде мои ноги не понравились. И не за дурафью (нежненькое какое ругательство!) То есть за это тоже, но во вторую очередь. А в первую, за коверкание моего родного языка. Манера языковедческая въелась до мозга костей. Я поправляю тех, кто что-то произносит неправильно.

Хотя поправляй, не поправляй… разговорный язык – живой организм. В нём постоянно происходят изменения. Слова, которые раньше означали одно, с годами могут получить совсем иной смысл. Вернее с веками. Годами дело не обходится. Взять, к примеру, слово «довлеть». Несколько сотен лет назад оно означало «хватать». Словечко-то абсолютно точно одного корня с «довольством». За тысячу лет до сегодняшнего дня я спокойно могла выразиться, допустим, о Щедрине: «Пьёт он только для запаха, а дури у него и своей довлеет», и меня бы все поняли правильно. Шли годы. «Довольство» так и осталось «довольством», а «довлеть» стало ассоциироваться у людей с давлением. И вот теперь я могу сказать, что до вчерашнего дня надо мной довлело Лучезарино проклятие. Будь она неладна! И современники меня тоже поймут.

С сороками такая же история. Наши числительные «тридцать» или «пятьдесят» состоят из числа с прибавлением десятка. И понятно о каком именно количестве десятков идёт речь. Когда-то вело спокойное существование числительное «четыредесят». А сороками исчислялись шкурки животных, дорогие меха. Один сорок включал в себя как раз около четырёх десятков шкурок. Столько требовалось для пошивки длинного мужского кафтана, носившего похожее название. Потому сохранилось слово «сорочка» - длинная одежда. Правду сказать, современные сорочки иногда даже зад не прикрывают. Нынешняя действительность.

Подобный процесс теперь происходит со словом «нелицеприятный». Многим кажется, что оно имеет значение «неприятный», тогда как между ними языковая пропасть. Ещё какую-то сотню лет назад все знали, что лицеприятие – это пристрастие. Предпочтение одного лица другому из соображений выгоды.

Впрочем, прежнее понимание слова предано забвению, а Лазарь вообще иностранец. Что с него взять? Да и сковородки под рукой нет.

Но меня-то раздражает!

И очень раздражает, что сковородки не оказывается, когда при мне говорят: звОнит, или моЁ день рождения. Поубивала бы!

- Ой, дурафья! – Издевательски согласилась я. – Как же так получилось-то?!

И направилась дальше, постоянно оглядываясь, дабы обязательно узнать в какую комнату намылился Лазарь. Он тоже то и дело оборачивался и мы сталкивались взглядами, вслед за чем принимали вид, будто совершенно друг другом не интересуемся. Любопытство – штука заразная. Лазаря, по всей видимости, тоже глодало желание разведать в какую комнату я иду ноги выгуливать.

Добрыня наблюдал за нами с подоконника. С ним нескуренная луна, через стекло. Мы с Лазарем постучались в двери одновременно. Зараза! Его ждут на той стороне, где по пять человек в комнате. Поди узнай, кто из них его избранница.

Ну и пусть! Услышав голос, разрешающий войти, я потянула дверь на себя. Пересвет дома, соседи отсутствуют. Уже успех!

Я вошла, остановилась посреди коврика. Усмарь оторвался от кроссворда. Или что там у него в журнальчике?

- А Дубинин? – Для чего я изображаю, что забрела сюда по другой причине? Можно подумать, ради Милорада стала бы надевать туфли и платье.

Пересвет отложил журнал, и оглядел меня с ног до головы. От этого взгляда аж пробрало.

- Его нет. Отлично выглядишь.

Из коридора донеслись упорядоченные звуки гитары, затем пение:

- Излюблена до самой редкой грани.

Брильянтовая пыль висит в глазах.

И будет утро, будет вечер ранний,

И солнце будет горизонт лизать.

- Спасибо, - ответила я. Счастливая до сумасшествия улыбка и ноги! Ноги! Ноги! Ещё бы не отлично выглядела.

И похоже Усмарь забыл наш последний разговор.

- Видишь, как замечательно. Чувствую, тебе хочется праздника и всенародного ликования.

Как верно подмечено.

Коридорная примадонна продолжала:

- И ты недалеко, по карте мира

Всего лишь сантиметр, от силы два.

Тебя не видеть нету больше силы.

И сил лишают пыльные слова.

- Праздника? – Переспросила я, - смотря какого. Ликования? Не думаю, что можно найти достаточно большую толпу ликующих по данному поводу.

- Хорошо. Обойдёмся без толпы. Так чего тебе сейчас хочется?

- Не знаю, - я на мгновение задумалась. Что бы такого пожелать, пока золотая рыбка спрашивает? Что-нибудь обязательно связанное с ногами. – Наверное, танцевать.

Вне стен комнаты чувства тоже бушевали вовсю:

- Они, как моль, до дыр сжирают чувство,

Но истощенное, как призрачный мертвец,

Оно - в шкафу. И целое искусство –

Скрывать его от близких, наконец! (стихи Анны Харлановой)

- Вот как? Ну, пойдём.

Дальнейшее крутилось в каком-то пылком, страстном вихре. Среди чужих лиц, незнакомых интерьеров, дикой музыки. Неизменным в этой летучести оставались лишь глаза Усмаря, его руки. Между выпитыми коктейлями, насмешившими шутками. Сквозь косые или, напротив, восхищённые взгляды откуда-то со стороны, я замечала одного его. Всё моё естество заполнял восторг от возвращения ног. И ещё больший от близости Пересвета.

Восторг, не утративший накала до рассвета.

***

Кто-то вошёл. Снял обувь. Сел на соседнюю кровать, пружины заскрипели. Сон уходить не стремился. Я чувствовала тепло Усмаря, слышала стук его сердца. Луч солнца падал сквозь щель между занавесками, неминуемо приближался к моим глазам. Пришлось просыпаться.

Я увидела Дубинина. Раз он пришёл с работы, значит около девяти. Спать довелось совсем мало.

- Привет, - пробурчала я, - как отработался?

Дежурный вопрос. Просто показалось, что нужно его задать. Мне сейчас нет дела до трудов Милорада.

Братец посмотрел так, словно ему в данный момент не было никакого дела до меня.

- Я не с работы, - ответил устало, - с Академии. Всю ночь бились. Никак повторить не можем.

Ах, он меня ещё и обманул!

Впрочем, хорошо, что очередной опыт с исчезновением не удался.

И то, что Пересвет этой ночью не работал. Если б не так, я бы обнаружила обман Дубинина раньше и…

- Вот и ладненько. Не хватало…

Дубинин взорвался:

- Да как ты не понимаешь, Вьюжина? Мы должны повторить. Всё просчитано!

Хорошо, что не толкует про систему.

Пересвет потянулся и открыл один глаз.

- Чего ты орёшь? – Недовольно проворчал он, на что Милорад отозвался гневным хмыканьем.

Я поняла, что глаголить нотации, и отчитывать меня за прошедшую ночь братец не намерен. Не до того нынче. Собственно, мы в постельные дела друг друга обычно не вмешиваемся. Так, позволяем себе делать иногда ехидные замечания.

Я поудобнее устроилась на плече Пересвета, сообразив, что лучше не приставать к Милораду со своей точкой зрения. Фу! Как неграмотно выразилась. Огрейте меня кто-нибудь сковородкой!

Дубинин начал переодеваться. Стянул рубашку. Затем до него дошло. Повернулся:

- Погоди. А как?…

- Как взрослые люди, - всё так же досадливо ответил Усмарь.

- Да я не об этом.

- Исцелилась, - на моём лице снова возникла обалделая до оскомины улыбка. Я зачем-то высунула ногу из-под тонкого одеяла. Кого после восхода солнца можно удивить человеческими ногами Добряны Вьюжиной?

- Рассказывай, - Милорад сел на кровать (пружины опять кхе-кхе), забыв надеть рубаху, какую держал в руках. Его щуплый голый торс, позволял заняться обстоятельным подсчётом рёбер. (Толстеет он! Не смешите меня. Или от нервов так сильно схуднул?)

Но в этот миг дверь отворилась и вошёл Ратмир. Поставил спортивную сумку на свою кровать (куда он по ночам с такой большой сумкой шлындает?) Увидел меня, и издал развесёлый возглас, поздоровался со всеми, а потом сообщил:

- Сейчас видел, как твою бывшую соседку стражи под руки из общежития выводили.

Моментально меня пробил озноб. Радость замёрзла.

- Какую соседку?

От улыбки не осталось и следа.

- Ну ведьму. Как её? Лучезару.

Мы с Милорадом переглянулись.

Неужели Верещагина вернулась? Вот ненормальная! Я выпрыгнула из кровати, как была, в длинной майке Пересвета со странной, тягомотной надписью белым по чёрному: «Конец света, о котором так много говорили сектанты, свершился вчера. Итак, чего начинаем ждать сегодня?» А что? Встречается и хуже. Я как-то видела в «Изрядном» женщину в рубашке с надписью: «Я самая стройная!» размера этак пятьдесят четвёртого, не меньше. Что это? Аутотренинг?

Схватила со стула Лучезарино платье, потом отбросила его. Суетливо стала впихивать ноги в босоножки.

- Постой, - сказал Дубинин, - тебе туда не надо.

- Откуда ты знаешь? – Вскричала я и выбежала вон.

Но никто не ждал меня в 1407. И вчерашний беспорядок не претерпел никаких изменений. Я к тому, если б Чародейка наведалась обратно за вещами, то что-то было бы не так. Может Дельцу почудилась Лучезара? Или… предположим, её задержали здесь. Тогда должен же кто-то бумажки составлять. Место осматривать. Или я сужу по криминальным сериалам? А в жизни всё не так…

Я огляделась. Выбежала наружу. Посмотрела по сторонам. Вернулась в комнату. Верещагина, почему бы тебе сразу не укрыться в Забытии?

Влетел Милорад. Тоже обшарил глазами стены.

- Лучезару действительно забрали. Мне только что рассказали. Наши видели. Похоже она сопротивлялась.

- Нет, бардак с вечера, - махнула рукой я. – Дубинин, за мной тоже придут, да?

- Вероятно, - Милорад перешёл на шёпот, но тут же взял себя в руки, - так, без невроза! Слушай меня внимательно.

И он взялся за подробный инструктаж. Всё это я уже слышала. И от него и от Радмилки. Толку-то теперь?

Стало по-настоящему страшно.

На пороге застыл Пересвет. Оставил открытой дверь. Прислонился к косяку. Чем больше он внимал Милораду, тем вопросительнее изгибалась его бровь.

- … даже хорошо, что ты сегодня дома не ночевала, - Дубинин мельком глянул на Усмаря, и опять поворотился ко мне, - можешь сказать…

Внезапно раздался возглас, в комнату вбежала Любава.

- Добряна, ты здесь? Что творилось! Тебя искали.

- Кто? – Упавшим голосом вопросила я, хотя догадывалась, что услышу в ответ.

Затрезвонил мобильник. Я не сразу осознала, что мелодия моя. Пошла на звук и отыскала сотовый под своей кроватью, куда ночью не догадалась заглянуть. Радмилка.

- Что такое? Я тебе почти час дозваниваюсь. Наша девочка устроила. Плохо дело, роднуля.

Я села на пол, ощутив, как подкашиваются с перепугу ноги на неудобных каблуках. Опять навернулись слёзы. Как они мне надоели…

***

Дата добавления: 2015-08-13