Деформации общения

Потребность в общении выступает источником

активности, направленной на установление и поддержание

стабильных отношений с людьми. А там, где есть источник,

всегда найдется кому припасть к нему. И действительно, эта

потребность оказывается постоянно «введенной в

эксплуатацию». Общественные отношения с их упором на

образование сообществ предлагают людям широкий выбор

средств удовлетворения данной потребности. Жизнь

отдельных людей наполняется ясным житейским смыслом, а

общество получает неистощи-

мый источник психической силы — «энергии масс». Было

изобретено достаточное количество технологий такого взаи-

мовыгодного обмена: найм на работу, развлечения, общест-

венная или политическая активность и т. п. Удивительно,

однако, что потребность в объединении при этом стала ис-

пользоваться для обслуживания разъединения людей на со-

общества. Возможно поэтому она трансформировалась

(деформировалась), став потребностью в приобщении: во-

первых, это уже не само общение, а лишь приближение к

нему, а во-вторых, появилось дополнительное парное

понятие — отлучение.

Весьма показателен с этой точки зрения обряд посвящения,

инициации, в наиболее ярком виде широко распространенный в

первобытных культурах. К. Г. Юнг полагает, что инициация имеет

значение переориентации человека на новое материн-ское лоно

[Юнг 1994-6, с. 155]. Человек как «quasi modo I genitus» (как бы

заново рожденный) включается этим в новый мир. Это есть

эксплуатация чувства первородной привязанности с целью более

узко опредметить ее — перепривязать человека к той или иной

социальной общности. Происходит перемещение, замещение

привязанности новым объектом. Вместо «быть вместе» возникло

«быть включенным в...», то есть принадлежать некой группе. А

отсюда уже рукой подать до «быть собственностью»,

подчиняться.

Однако чем сильнее человек втягивается в то или иное

сообщество, тем выше для него угроза утраты своей индиви-

дуальности, что вступает в противоречие с эволюционным

требованием уникальной идентичности. По значимости по-

требность в индивидуализации является столь же сильной и

властной, как и потребность в объединении — равносильной

ей. Эти две потребности — в общении (объединении) и в ин-

дивидуализации (автономизации) — представляют собой две

стороны одного процесса, уравновешивающие друг друга —

взаимного развития людей в общении в согласии со своей

сущностью — как родовой, так и индивидуальной.

Но и эта потребность — в индивидуализации — тоже экс-

плуатируется, как уже было показано выше. Во время воз-

ведения лидера в его должность эта потребность составляет

мотивационное основание его готовности взять на себя ответ-

ственность за других. Для еще не ставших лидерами эта же

потребность должна бы побуждать людей стремиться к ли-

дерству — хорошее мотивационное обеспечение процесса от-

бора наиболее сильных и ярких лидеров. Борьба за индиви-

дуальность приобретает форму борьбы за лидерство. Разуме-

ется, потребность в индивидуализации выполняет и свою

основную общечеловеческую и уникальноличностную функ-

цию. Но изюминка как раз в том и состоит, что нет потреб-

ности, которую общество бы не научилось эксплуатировать в

интересах отдельных групп людей.

Итак, мы можем кратко очертить характер деформаций,

которым подвергается общение людей — глубоко гуманисти-

ческое по своей сущности — под влиянием дискриминацион-

ных (от лат. discrimino — различаю, разделяю) тенденций в

социуме.

1. Первой деформацией, несомненно, надо признать ис-

пользование людей в инструментальной функции

посредством

эксплуатации как потребности в объединении, так и потреб-

ности в индивидуализации. При этом люди уравниваются (по

значимости для эксплуататора) с вещами, животными и т.

п. Сущностные человеческие качества из ценностей также

превращаются в средства и инструменты подавления и под-

чинения людей, прибирания их к рукам и приручения, при-

влечения к.., закрепления за... и пр.

2. Искусственное (противоестественное) разъединение по-

требностей в объединении и индивидуализации, утрировано

одностороннее их использование. С одной стороны, объеди-

нение без индивидуализации ведет к внутригрупповой уни-

фикации, гипертрофированной межличностной идентифика-

ции членов группы между собой. С другой стороны, инди-

видуализация группы, а не человека,— в чем и парадокс —

лишает ее членов чувства общечеловеческой общности, что

ведет к искусственному противопоставлению членов различ-

ных групп. И само стремление к индивидуализации как

отдельных людей, так и групп возводится в ранг ведущего

средства управления: «разделяй и властвуй».

3.3.3, Машшулятивные уклонения

Мы обнаружили, что на межличностном уровне в живом

общении находят свое воплощение две тенденции. Первая —

общечеловеческая — состоит в синтетическом переплетении

устремлений к объединению людей на основе интимного род-

ства «Я — Ты» и персональной устремленности к индивиду-

ализации, самоактуализации. Вместе они образуют две сто-

роны глубокого полноценного общения между людьми на

основе взаимного признания равноценности и уникальности

друг друга. Этой тенденции противостоит (и дополняет ее)

другая тенденция — социальная, прагматически ориентиро-

ванная к использованию человека и его сущностных сил в

качестве средств удовлетворения интересов сообществ.

Из этого следует, что межличностные отношения людей

основываются «на двух внутренне противоречивых началах,

которые грамматически можно обозначить как «я — ты» и «я

— он(оно)». В отношениях типа «я — он» другой является

для человека внешне противопоставленным, эмпирическим

существом, определенным через совокупность конкретных

свойств и качеств. Эти качества могут быть познаны, оцене-

ны... и использованы в своих интересах. В отношениях «я —

ты» другой принципиально не сводим к каким-то конечным,

определенным характеристикам, он причастен к субъекту,

слит с ним изнутри; он может быть только субъектом

общения и обращения.

Эти два начала не могут существовать в чистом виде, они

постоянно перетекают одно в другое. Очевидно, что человек

не может жить без познания и использования других, но в то

же время человеческие отношения не могут быть сведены

только к этим или каким-либо другим конкретным функци-

ям» [Смирнова 1994, с. 10]. Указанные тенденции образуют

шкалу отношений, в которой один полюс задается отноше-

нием к другому как к самоценности, а другой — отношением

к человеку как средству удовлетворения собственных инте-

ресов. «Наша мысль и наша практика, не техническая, а

моральная (то есть наши ответственные поступки), соверша-

ются между двумя пределами: отношениями к вещи и отно-

шениями к личности. Овеществление и персонификация.

Одни наши акты (познавательные и моральные) стремятся к

пределу овеществления, никогда его не достигая, другие акты

— к пределу персонификации, до конца его не достигая»

[Бахтин 1979, с. 370—371].

Поэтому каждый человек в силу такого положения вещей

оказывается перед проблемой выбора своей собственной по-

зиции, своего личного участка на этой шкале отношений.

Ближе к субъектному (личностному) полюсу — но уже на

нем — оказывается позиция «ты ко мне по-человечески — и

я к тебе по-человечески». В этой фразе заключен девиз от-

ношений, в котором уже содержится компромисс между лич-

ностным и вещным: взаимовыгодный обмен тем, что не

должно бы иметь цены — гуманностью. Два ключевых

элемента — выгода и цена — те новообразования, которые

предоставляют возможность «освоить» всю шкалу.

Критическим (достаточным) условием выступает готовность

к нарушению симметричности соотношения между выгодой

и ценой (приобретением и платой). Отсюда открывается

дальняя перспектива движения в двух направлениях: во-

первых, усиление тенденции к наращиванию собственной

выгоды, и во-вторых, девальвация гуманности, размен

предельно крупной купюры на более мелкие и дальнейшее их

дробление. Соответственно, за большую выгоду требуется

больше платить — огромным количеством мелкой монеты. А

как известно, «пряников вечно не хватает на всех», что и

ведет к соперничеству — стремлению переиграть того, кто

мог бы называться партнером, но теперь получает статус

соперника. Добавьте сюда чуточку вполне понятных эмоций

— получим враждебность. Ну а здесь-то уж все средства

хороши: не только явные, но и тайные, не только честные, но

и коварные. Манипуляция возникает на том этапе, когда

открыто переиграть соперника уже не удается, а полностью

подавить еще нет возможности.

Для полноты картины нам остается описать, каким обра-

зом эти тенденции срабатывают на уровне механизмов фор-

мирования установки на применение хитрости и уловок в

межличностных отношениях. Сделаем это для двух про-

цессов — актуалгенеза и онтогенеза.

На уровне актуалгенеза такая установка возникает при

выполнении двух условий. Первое состоит в столкновении

противоречащих друг другу устремлений, одно из которых

лежит вне данного конкретного человека. Это может быть

либо конфликт устремлений различных людей, либо кон-

фликт между желанием и социальной (или культурной) нор-

мой. В первом случае речь идет о противоречиях типа: «я

хочу сделать одно, а он — другое», «я хочу сделать нечто, но

он противится», «я намерен сделать по-своему, но он будет

недоволен». Во втором случае — о стандартном соотношении

по типу хочу — нельзя: «хочу, чтобы все было по-моему, но

как на это посмотрят другие?», «я бы сделал, но это нехо-

рошо», «мне нужно1 но за это накажут», то есть общепри-

нятые нормы не позволяют (или не та ситуация, в которой

это допускается).

Второе условие заключается в стремлении получить мак-

симум выигрышей по всем направлениям сразу. Вместо вы-

бора между альтернативами, вместо взвешенного

компромисса (за что-то всегда приходится чем-то платить)

возникает детское, никакими обязательствами не

ограниченное, желание получить и то, и другое сразу

(больше, чем «заплачено», вложено). В общем, это

естественная реакция, эволюционный смысл которой

проистекает из полимотивированности поведения человека.

Состоит она в том, чтобы найти общую результирующую

совокупности побуждений в таком действии, в котором бы

находили свое (хотя бы частичное) удовлетворение возможно

большее количество устремлений. В рассматриваемом

случае, как и в большинстве других, по общему правилу

мотивационной интеграции человек стремится найти пути,

которые позволяют максимизировать одновременно оба

выигрыша:

• получить то, что хочется, но при этом выглядеть хорошо

с точки зрения социальных норм,

■ получить то, что хочется, и одновременно по возмож-

ности избежать гнева (недовольства, обиды, мести и

пр.) со стороны своего партнера.

В результате возникает запрос на поиск средств, с

помощью которых можно решить столь непростую задачу.

Но при всей непростоте, похоже, ее с успехом решают дети,

начиная с самого раннего возраста. Поэтому естественно с

нашей стороны рассмотреть также и онтогенез готовности к

манипулированию. Не претендуя на полноту реконструкции

(лишь приблизительной и носящей предварительный

характер), укажем некоторые из факторов, вероятнее всего

играющих существенную роль в этом процессе.

Первый из таких факторов — сладкий опыт управления

взрослыми, приобретаемый в весьма раннем возрасте. Плач

младенца как просьба о помощи — один из самых ярких

примеров таких средств управления. С первых мгновений

жизни мама и другие взрослые выступают по отношению к

беспомощному ребенку в инструментальной функции — вы-

полняют роль средства удовлетворения его потребностей (до-

статочно лишь голос подать). Специалисты (вслед за всеми

родителями, как я понимаю) различают «плач-жалобу, плач-

требование, плач-каприз, плач-недовольство, гнев, протест»

[Кушнир 1994, с. 19]. При этом отмечается, что чем чаще

мать реагирует на плач ребенка и удовлетворяет его нужды,

тем скорее первый громкий крик заменяется специфическим

покрикиванием [Исенина 1983]. Глубокая смысловая фикса-

ция такого типа отношений с другими людьми способна при

последующей актуализации стать мощным эмоциональным

обоснованием стремления помыкать и прибирать к рукам. В

таком свете выглядит неудивительным тот факт, что пас-

сивный манипулятор (тот, который подчеркивает свою сла-

бость и неспособность управлять) оказывается более эффек-

тивным в манипулировании, чем активный [Шостром 1992].

Вторым фактором можно признать потребность внести оп-

ределенность и стабильность в окружающий мир, в

частности, сделать стабильным и предсказуемым поведение

окружающих. Угрожающая неопределенность мира

предъявляет требования не только к способности ребенка

прогнозировать, но и к его умению этот мир структурировать.

Накал и размах борьбы за стабилизацию Мира грандиозны и

впечатляющи. Сама сущность сознания — а вслед за этим и

всей культуры — в одной из своих функций заключается в

том, чтобы остановить процесс, втиснуть его в форму знаков,

понятий, шаблонов, привычек, стереотипов и пр. В этот

грандиозный проект на правах новообращенного включается

и ребенок. Стоит в семье появиться младенцу, его поведение

начинают означивать, истолковывать, подводить под ту или

иную категорию.

Общую установку взрослых относительно поведения ре-

бенка можно было бы выразить девизом: «Хорошее

поведение то, которое предсказуемо». Разумеется, то, что

делают взрослые с детьми, дети начинают делать и со

взрослыми — а именно: стабилизируют их поведение,

делают его предсказуемым, а следовательно, и управляемым.

Все происходит в полном соответствии с известной формулой

Л. С. Выготского: сначала взрослые воздействуют на ребенка,

затем он эти же приемы использует для воздействия на

других, а затем и для воздействия на себя, как на другого.

Вместе с тем, по

крайней мере часть приемов изобретаются самостоятельно.

По-видимому, независимое от других людей изобретение ма-

нипулятивных приемов — третий фактор, участвующий в он-

тогенезе манипулятивности.

Таким образом, мы видим, как межличностные отношения

оказываются ареной столкновения, переплетения или ком-

промисса между субъектным и объектным отношением к

человеку. Общечеловеческие ценности и социальные интере-

сы, нередко противореча, вступают в тесные связи между

собой и воплощаются в живом человеческом общении. Все

это предъявляет высокие требования к каждому человеку:

данное противоречие не только встает перед ним в качестве

социальной проблемы, но составляет также одну из

ключевых внутриличностных проблем: «Собственное «я»

человека также может тяготеть к полюсу овеществления или

персонификации. Оно может восприниматься как вещь, как

объект, как совокупность конкретных качеств, которые

включают социальный статус, представление о своих

качествах, знаниях, образ, который мы хотим создать у

других, оценку собственных качеств и способностей и т. д. В

то же время оно может быть целостным, неразложимым на

части, непосредственно связанным с бытием, с другими

людьми, незавершенным и до конца не определенным. Как и

отношение к другому, отношение к себе колеблется между

двумя этими пределами, не достигая их до конца» [Смирнова

1994, с. 11].

Эта внутренняя коллизия — результат интериоризации

всей системы межличностных отношений, мотивационным

обеспечением которой служат потребности в объединении и в

индивидуализации.

3.4. Имя ему — легион

(манипулятор в каждом нз нас)

Среди индивидуальных источников манипуляции можно

указать как минимум два: невротические потребности и инер-

ционные процессы (характерологические особенности, при-

вычки и т. п.). Последние уже были по существу обсуждены в

предыдущем разделе под видом стандартных паттернов

межличностного воздействия- Нам остается обсудить лишь

невротические потребности.

Тот перечень проманипулятивных мотивов, что был дан в

начале главы, в большей части состоит именно из невро-

тических потребностей. Нет смысла снова перечислять их —

невозможно ни доказать, что чья-то точка зрения наиболее

точно описывает причины, по которым люди прибегают к

манипуляции, равно как нет нужды доказывать, что верным

может оказаться любой из возможных взглядов в том или

ином конкретном случае. Мы ограничимся обсуждением того,

какие процессы реализуют формирование подобных потреб-

ностей.

Если ранее мы обсуждали в известном смысле внешние по

отношению к отдельному человеку источники манипуля-

тивной установки, то здесь речь идет об особом виде моти-

вационного «самообслуживания» — причины к манипуляции

становятся уже независимы от того, с кем и в каких условиях

человек вступает в контакт. Невротически расщепленный

субъект замыкается на себе — теперь любая ситуация пси-

хологически может оказаться ситуацией неудовлетворенной

потребности: в запущенных случаях такой оказывается каж-

дая ситуация. Ради удовлетворения своей невротической по-

требности — в принципе ненасыщаемой, поскольку в своей

мотивирующей части она уже мало зависит от особенностей

ситуации — субъективно кажутся допустимыми уже любые

средства... Мани пуля тивные среди них кажутся далеко не

худшими и вполне привлекательными.

Для подавляющего большинства членов человеческого со-

общества, как уже было показано, характерны частичность,

внутренняя

раздвоенность

(растровнность,

множественность). Для понимания того, какими путями

множественность личности может выводить к

манипулятивной установке, а также какие процессы

реализуют внутриличностную динамику в условиях

манипулятивного воздействия, нам необходимо сделать

дополнительное теоретическое обоснование этого тезиса.

В последующих рассуждениях я буду исходить из поло-

жения, что между внешним и внутренним, социальным и

индивидуальным нет четкой границы — лишь континуальный

переход [Выготский; Леонтьев А. Н.; Modell 1984; Roberts

1987; Сарджвеладзе 1987]. Образно говоря, «психическое

дыхание» (взаимная смена интериоризации и эксте-

риоризации) обеспечивает непрерывный обмен одних и тех

же содержаний между субъектами разного уровня (человече-

ство, государство, группа, личность, психические структуры).

Вероятно, данное утверждение требует более полного дока-

зательства. Такое может быть сделано в одной из дальнейших

публикаций. Пока же ограничимся теми предварительными,

которые изложены в данном разделе.

Дата добавления: 2015-08-05