Санкт‑Петербург. Конец сентября 1992 г.

Пока Коляныч ощупывал мой череп и заклеивал пластырем порезанное ухо, я напряженно размышлял. Голова гудела. Две бутылки — это все же многовато. Слава Богу, пузыри были пустые. Наши противники успели все выдуть. Возможно, для них опустевшие бутылки были чем‑то вроде сигнала к действию. Меня не покидало ощущение, что парни не были “ниндзя” и Учитель просто воспользовался подходящим материалом, создавая ситуацию для нас. Ситуацию типа “ловушка для кроликов”. Мы оказались особой породой длинноухих. Шакалы нас не взяли. Значит, в следующий раз это будут волки.

Коляныч закончил заниматься моей башней, налил нам обоим чаю и уселся напротив.

— Ты был прав, — сказал он после непродолжительного молчания, — мы еще не под защитой. Может, нам раскрыть карты… Обратиться к Наставнику, например?

— И что мы ему скажем? — я усмехнулся. — Что мы ищем убежища? Прикройте нас, мы хорошие!

Колька остался серьезен.

— Может, и прикрыл бы, будь мы свои. А так… неофиты ни то, ни се. И неясно еще, — перевесит ли польза от нас те хлопоты, которые мы доставляем…

— Но ведь и ждать нельзя! Защита нужна немедленно! Учитель, похоже, принялся за нас всерьез…

Мы помолчали, глядя друг на друга. Что же делать? Китаец, ясен пень, не даст нам передышки! Наоборот, он будет атаковать как можно быстрее.

— Вот если бы… — начал Колька и умолк, будто сомневаясь в том, что собирался сказать.

— Что?

— Это из разряда благих пожеланий, Игореха. Но если бы нашлась такая Школа, где мы могли бы сразу переговорить с Наставником и он сознательно…

Я невесело рассмеялся.

— “Бы” мешает! Это же альтруизм чистой воды! Что в нас такого, чтобы влезать в наши проблемы?

Но Колька не улыбнулся в ответ. Вместо этого он как‑то странно посмотрел на меня и тихо сказал:

— А вдруг есть что‑то… Не зря же Китаец так на тебя рассчитывал.

В отличие от Коляныча, я в это не верил. Мало ли, на что рассчитывал Кутузов. Может, я ему и подходил. Но не факт, что подойду другому.

Чай остыл. Я рассеянно прихлебывал его, когда Колька вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ну мы и ослы! Где книга? Где боевой Карлос?

Я подскочил. Как мы не сообразили сразу?! Нужен совет? Так вот книга! Открывай на любом месте и прочти!

Томик обнаружился в прихожей. Доставив его на кухню, я плюхнулся на свою табуретку и толкнул книгу через стол к Кольке.

— Ты додумался, так что — давай!

Мой друг прикрыл глаза, посидел так некоторое время, а затем быстро развернул томик вокруг оси и распахнул, впившись взглядом в нижний абзац слева. И лицо его приняло озадаченное выражение. Я потянул книгу к себе и прочел:

“…Слушая ее, Нагваль все больше убеждался, что знак указал ему на нее самым своеобразным образом. Знак скорее походил на приказание…”

Подняв взгляд от строки, я увидел, что Коляныч внимательно смотрит на меня, вопросительно приподняв бровь.

— Кажется, нам надо ожидать Знак. И еще какая‑то “Она”. Знак подаст женщина? Но где?

— Ты неподражаем, — Коляныч изобразил, как я глубокомысленно закатываю глаза. — Однако ты прав. А насчет “где”…

Он взглянул на стену за моей спиной, на которой висела карта Питера, и… Схватив с холодильника дротик для “Дартс”, метнул его в план великого города. Дротик вонзился прямо в значок, обозначающий станцию метро “Площадь Мужества”. Мы переглянулись.

Похоже, что завтра мы там дежурим.

* * *

Ночь, как ни странно, не принесла никаких неприятных ощущений. Как говаривал старина Фрейд в одном известном анекдоте, “бывают просто сны”. На следующий день без четверти двенадцать мы с Колянычем вышли на станции метро “Лесная”.

В ту благословенную пору перегон между “Лесной” и “Мужества” работал как часы. Еще не крутились бешеные “бабки” на “маршруточном” бизнесе, не работали многочисленные магазины и ларьки и разнообразных хануриков на выходе было куда как поменьше. Тихо, пыльно, печально. Однако мы вышли наверх именно здесь, чтобы пройтись пешком и настроиться. На всякий случай за поясом у каждого было спрятано по короткой текстолитовой палочке. Явара в умелых руках — серьезное оружие. Наши руки были уже достаточно умелыми. Практи‑ка‑с, господа!

Переход к “Мужества” занял у нас почти полчаса. Шли через парк “Лесопилки”[29]. На меня это место всегда навевало странные мысли. Сам воздух, казалось, был здесь какого‑то другого качества, деревья необычных пород, суетящиеся студенты с рейками, старые домики, теннисный корт. Лучи солнца били сквозь кружево листвы янтарными клинками. Все вокруг казалось ярким, необычайно прозрачным и легким, как часто бывает осенью. Тысячекратно прав Костя Кинчев — осеннее солнце гиперсюрреалист! Как еще именовать ощущения, когда, путешествуя по аккуратным дорожкам, слушая шорох опавшей листвы, за очередным поворотом вдруг натыкаешься на серое бетонное чудовище. Испятнанный тенями как камуфляжем угловатый бункер времен последней Отечественной войны. Именно “гипер”, и именно “сюр”! И чудится под тяжкими слоями бетона некая тайна. Давняя и, как водится, покрытая мраком. Студенты “Лесопилки” поговаривают, что под парком прячется целый укрепрайон, в переходах и туннелях которого в войну работал патронный завод. После сорок пятого его законсервировали, а то и просто забросили.

Как всегда, когда сталкиваешься с чем‑то таинственным, воображение начинает неистово работать. Я шел и представлял, что корни деревьев давно пробили себе дорогу через бетонные своды и висят там, в тишине и мраке, как мертвые змеи. Откуда мне было знать, что этот парк станет одним из самых значимых мест в моей жизни…

Площадь Мужества встретила нас ревом автомобильных движков и клубами выхлопных газов. Было не по‑осеннему пыльно. Даже Коляныч, который всю дорогу сосредоточенно молчал, поднял глаза к ясному, прозрачному небу и проворчал:

— Дождика бы, хорошего…

— Э, нет! Откуда мы знаем, сколько здесь болтаться придется? Без зонтов нам дождь ни к чему.

К счастью, Колькино пожелание не было услышано тем, кто ведает погодой. Небо так и оставалось ясным, а мы начали свой скорбный обход площади по часовой стрелке. Ходили долго. К шести вечера мне уже казалось, что ноги стоптаны до колен. От мороженого ощутимо поташнивало, а ассортимент книжных лотков у метро был изучен от и до. Сначала мы бродили молча, стараясь ни на чем не фокусировать внимания и рассматривать окружающее как бы невзначай, мельком. Нас хватило на пару часов. Как известно, смена телохранителя не может составлять более четырех часов подряд. Глаз “замыливается”. Мы еще не годились в телохранители, а потому устали значительно быстрее. Устав, принялись трепаться, но запас анекдотов быстро иссяк. Тогда в дело пошли армейские и флотские байки, причем один рассказывал, а второй в это время должен был бдеть. Потому как лучше пере, чем недо.

Так мы и нарезали круги, будто спятившие от отравы тараканы. Торговцы уже дружно косились в нашу сторону, да и менты наверняка взяли нас на заметку. Когда байки закончились, мы стали развлекаться наблюдением за пригожими девицами, попадающимися навстречу. Что ни говори, а красивые у нас в России женщины. И Питер в этом смысле не самый последний город.

Мы уже совсем было смирились, что нам бродить здесь до темноты, а ночевать, скорее всего, в “обезьяннике”. Колька взглянул на часы и севшим голосом произнес:

— Восемнадцать сорок две… Гляди‑ка!

О да! Она была хороша. Небольшого роста, стройная, в черной мини‑юбке, светлом свитерке… и с несообразно большой спортивной сумкой на плече. Каблучки ее черных туфелек задорно звенели по асфальту, когда она шла от метро к проспекту Непокоренных. Мы плелись следом (новый круг) и тщились обогнать девушку, чтобы посмотреть — как личико? Однако стройные ножки ее были мускулисты (в меру!), а походка спортивна, поэтому нам пришлось лицезреть ее светлый затылок, с модным мелированием “перышками”. Мы отчаялись уже ее настигнуть, когда Судьба вдруг подарила нам шанс. Рукой Судьбы оказались два маленьких горбоносых сына гор, торговавших цветами на углу.

— Вай! — воскликнул один из них, намеренно, по всей видимости, утрируя акцент. — Какой дэвушка! Красавица, да!

Он толкнул локтем напарника, и тот нацелил свой клюв в том же направлении. А первый тем временем продолжал голосить:

— Милая, хорощая, — цвэточек дару, только постой са мной! Ну пагляди, видищ какой! Э‑э! Пага‑ды! Ничего не жаль, телэфончик…

Девушка делала вид, что горцев просто нет. Отсутствуют.

Видя такой непорядок, подключился второй “Маклаут”.

— Эй! Подойди, не пожалэещь! Мащина катать буду, ресторан пойдем! — и, видя, что красавица уже поравнялась с ними и продолжает игнорировать, оба разразились кудахтающими фонемами на неведомом наречии, а второй присовокупил:

— Сука драная! Я твоя мама… — договорить он не успел.

Нет, это не мы подоспели, чтобы проверить бессмертие джигитов. Девушка резко остановилась, развернувшись на каблуке, как танк на одной гусенице. Пальцы разжались, сумка соскользнула с ее плеча и мягко шлепнулась на асфальт. Джигиты от неожиданности замолкли и… Мелькнули загорелые бедра. Тот горец, что выразился по‑русски, вцепился руками в самое дорогое, раскрыл рот и начал падать. А девушка уже подняла сумку и шла себе дальше. Второй джигит стоял, тупо глядя перед собой. Глаза его были выпучены, а рука нашаривала ширинку.

Опомнившись, мы кинулись следом за девушкой. Нам даже не нужно было обсуждать произошедшее. И так ясно — вот он, искомый Знак!

Промчавшись мимо упавшего наконец горца (мне пришлось дернуть Коляныча за руку, иначе он пробежал бы не мимо, а “по”), мы развили приличную скорость. Поэтому, обогнав девушку, нам пришлось лихо притормозить. Она спокойно остановилась, глядя между нами, и отшагнула вбок, чтобы видеть, не бежит ли еще кто следом. Никто не бежал, но мы, переглянувшись, оценили грамотность ее действий. На мгновение повисла тишина, однако теперь можно было без помех рассмотреть лицо девушки. Правильный овал, тонкий прямой нос, большие серые глаза, красивые, четко очерченные губы… Песня!

— К… гм, — содержательно произнес Коляныч. Даже не глядя на него, можно было понять, что он сражен. — Сударыня, простите за навязчивое преследование, но ведь это был классический Кинзуцу‑мае‑тоби‑гери по уровню чудан[30]!

Колька как скажет! Но что с него взять — любит он японскую терминологию. Об этом ли надо… Я уже приготовился вмешаться, наивно полагая, что неотразим и уж со мной‑то, красавцем, она поговорит… Но девушка вдруг улыбнулась.

— Уровень был скорее гедан. Но в общем и целом вы правы. Кекусинкай?

Колька просиял.

— Так точно! Однако давно, сейчас Сетокан и У‑шу “Шо Фут Фань”. Вот с ним, — друг хлопнул меня по плечу, — это Игорь, а меня Николаем зовут.

— Наташа, — девушка чуть наклонила голову и улыбнулась уже мне. Однако что‑то в ее улыбке…

Я понял: по‑настоящему понравился ей как раз Колька.

— А каким стилем вы занимаетесь? — спросил я, чтобы заглушить ревность. Впервые девушке понравился сначала мой друг. Обычно все бывает наоборот. Правда, вполне возможно, что Наташа просто хорошо разбирается в мужчинах…

Кажется, девушка заметила мою борьбу с чувством собственной важности, потому как ответ она сопроводила ехидной улыбкой.

— Если мы пройдемся немного, то вы меня очень обяжете. Я опаздываю на занятие той Школы, о которой вы спрашиваете.

Мы одновременно кивнули и двинулись вдоль проспекта, следуя по бокам от Наташи, как гвардейцы при выносе знамени.

Дата добавления: 2015-08-05