Глава 22. Время и пространство

Категории «время» и «пространство» являются философскими и част­нонаучными. Если в первом своём значении они вбирают в себя самые общие признаки времени и пространства и раскрывают их отношение к материи (субстанции) и человеческой жизни, то во втором случае, основываясь на философском о них представлении, делают акцент на их специфическом про­явлении в отдельных частях бытия (в природе, обществе, в жизни индиви­дов); при этом исследуются такие формы, как физическое, биологическое, социальное (историческое), культурологическое, перцептуальное (связанное с восприятием, психологическое), духовное время и пространство.

В этих понятиях констатированы всеобщие формы бытия. Время и про­странство (наряду с движением и системностью) являются атрибутами мате­рии.

Их определения (по Физическому энциклопедическому словарю) та­ковы: время – это совокупность отношений, выражающих координацию сменяющих друг друга состояний, явлений – их последовательность и дли­тельность; пространство есть совокупность отношений, выражающих координацию сосуществующих объектов – их расположение друг относи­тельно друга и относительную величину.

Время одномерно; пространство трёхмерно. Если в пространстве воз­можен возврат в ту же точку, то во времени такой возможности не имеется; время необратимо.

Длительность образуется из возникающих один за другим моментов или интервалов, на которые может быть расчленён весь период существова­ния системы.

Один из парадоксов времени отмечен Августином в его «Исповеди»: «Ни будущего, ни прошлого нет, и неправильно говорить о существовании трёх времён: прошедшего, настоящего и будущго. Правильнее было бы, по­жалуй, говорить так: есть три времени – настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в на­шей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего – это память; настоящее настоящего – его непосредственное созерцание; настоя­щее будущего – его ожидание» (Исповедь Блаженного Августина. М., 1991. С. 297); «Что я измеряю время, это я знаю, но я не могу измерить будущего, ибо его ещё нет; не могу измерить настоящего, потому что в нём нет дли­тельности; не могу измерить^[444] прошлого, потому что его уже нет. Что же я измеряю? Время, которое проходит, но ещё не прощло?» (там же. С. 303).

Для философов субъективно-идеалистической ориентации трактовка времени как сопричастного только психике и душе человека вполне естест­венна. Для этого, кстати, имеются основания, и они заключены в том, что существует реально психологическое (перцептуальное) время.

«Перцептуальное» – это наше «чувство», наше ощущение времени, это ощущение настоящего, прошедшего и будущего. Оно связано с пережива­нием времени индивидом: время то «бежит», то «замедляется», иногда даже «останавливается». Одно дело, когда мы кого-то с нетерпением ожидаем, и другое, когда заняты чем-то интересным. В детстве нам кажется, что время течет медленно, а в зрелом возрасте — что оно ускорило свой бег. Это субъ­ективное чувство времени, и оно лишь в целом соответствует реально-физи­ческому времени. Как отмечают специалисты, психологическое время вклю­чает: оценки одновременности, последовательности, длительности, скорости протекания различных событий жизни, их принадлежности к настоящему, удаленности в прошлое и будущее, переживания сжатости и растянутости, прерывности и непрерывности, ограниченности и беспредельности времени, осознание возраста, возрастных этапов, представления о вероятной продол­жительности жизни, о смерти и бессмертии, об исторической связи собствен­ной жизни с жизнью предшествующих и последующих поколений и т.п. Так или иначе, но психологическое время своеобразно в сравнении с физическим временем, хотя по многим направлениям и определяется им.

Имеется взгляд на соотношение психологического и онтологического времени, согласно которому психологическое является приоритетным в рам­ках данного соотношения. С.А. Аскольдов, например, писал: «Дерево, ка­мень, кристалл, молекула, атом и т.п., понятие лишь во внешнем содержании своей материальности и вне наблюдающего их сознания, могут быть поняты лишь как совершенно внешнее рядоположение взаимно иных моментов. И ни для какого из этих моментов предыдущий и последующий не могли бы иметь значение прошлого и будущего, потому что о прошлом можно гово­рить, лишь когда оно как-то удержано и для настоящего, а о будущем, когда оно хотя бы в виде неверной возможности предварено. Этой силой удержа­ния и предварения обладает лишь живое сознание или жизнь вообще. И изменение в мертвом, неживом, дается лишь взгляду жизни на мертвое. Отмыслите этот взгляд, и в мертвом останется лишь рядоположение статических моментов, в котором нет ни прошлого, ни настоя­щего, ни будущего, ибо их необходимо сознавать. Вне сознания эти^[445] слова теряют всякий смысл. Итак, изменение, или, что то же, время, есть прежде всего достояние души, Его содержание прежде всего психоло­гично. И все другие значения времени заимствуют свой смысл именно из этого психологического». (Время и его преодоление // На переломе. Фило­софские дискуссии 20-х годов. М., 1990. С. 400).

С.А. Аскольдов, как видим, пошёл дальше Августина Блаженного: если тот лишь констатировал парадоксальность времени (а в контексте всего сво­его труда он связывал время с Богом), то С.А. Аскольдов психологизировал его, довольно ясно говоря о его приоритетности по отношению к физиче­скому времени. Однако он перевёртывает это соотношение: если физическое время в разных структурах известной нам части Вселенной может существо­вать без перцептуального времени, то психологическое время, сколь бы зна­чимым оно ни было, для возникновения и существования нуждается в своей предпосылке и базисе – физическом времени.

Теперь о положении, будто настоящего нет. В одной из известных пе­сен отмечается: «Призрачно всё в этом мире бушующем. // Есть только миг, за него и держись. // Есть только миг между прошлым и будущим, // Именно он называется жизнь». Здесь не отвергается объективное существование ни прошлого, ни будущего, а только указано на исключительное значение на­стоящего для жизни человека. Из настоящего (из экзистенциальных «момен­тов») и складывается прошлое, а на основе «прошлого», участвующего в пе­реживании «момента» (или «мига»), воспринимается и перерабатывается «будущее». В этом смысле «настоящее» как бы «пожирает будущее» (или «будущее» «пожирает настоящее»). Оправдано такое утверждение: если брать не широкомасштабный отрезок времени, а «сиюминутный», то отчёт­ливо виден переход «прошлого в настоящее» (т.е. на основе прошлого созда­ётся «настоящее»); прошлое «рождает» настоящее, а настоящее является ис­ходным для будущего (как причина явления – по отношению к своему след­ствию).

Для философского осмысления трудным и интересным оказывается во­прос о соотношении времени и вечности. Касаясь этого вопроса, Н.А. Бер­дяев отмечал следующее. Нить во времени разорвана на три части. В резуль­тате – странное утверждение у некоторых людей, что нет реального времени. Представление о поедании одной части времени другой приводит к исчезно­вению всякой реальности и всякого бытия во времени. Во времени обнару­живается злое начало, смертоносное и истребляющее. Будущее есть убийца прошлого и настоящего. Будущее пожирает прошлое, для того чтобы потом превратиться в такое же прошлое, которое, в свою очередь, будет пожираемо последующим^[446] будущим. Такое рассуждение, полагает Н.А. Бердяев, должно быть включено в более широкую концепцию, в которой выявляется разрыв конечного с выходом в вечность. Философия истории, пишет он, должна признать прочность исторического, признать, что историческая дей­ствительность, та действительность, которую мы считаем прошлым, есть действительность подлинная и пребывающая, не умершая, а вошедшая в ка­кую-то вечную действительность; она является внутренним моментом этой вечной действительности. Имеется целостная жизнь, которая совмещает прошлое, настоящее и будущее в едином целостном всеединстве, поэтому действительность, отошедшая в прошлое, не есть умершая историческая дей­ствительность; не менее реальна она, чем та, которая свершается в данное мгновение, или та, которая будет свершаться в будущем. Каждый может быть приобщен к истории постольку, поскольку он существует в этом эоне мировой действительности. Христианское учение открывает эту вечность. С этой точки зрения, по Н.А. Бердяеву, исторический процесс имеет двойст­венную природу: он что-то истребляет, но, с другой стороны, сохраняет. В мире действует истинное время, в котором нет разрыва между прошлым, на­стоящим и будущим, – время ноуменальное, а не феноменальное. Настоящая философия истории выявляет единство времени (Смысл истории. Опыт фи­лософии человеческой судьбы. Париж, 1969. С. 78—92. См. то же в антоло­гии: На переломе. Философские дискуссии 20-х годов. М., 1990. С. 402–410).

В истории науки сложились две концепции по вопросу о том, как отно­сятся время и пространство к материи, – субстанциальная и реляционная (relatio, relativus – «отношение», «относительный»). Истоки их были зало­жены ещё в античности, в трудах Платона и Аристотеля. Своё классическое выражение они получили в конце XVII – начале XVIII вв., в работах И. Нью­тона и Г.В. Лейбница.

И. Ньютон разрабатывал положение об абсолютности времени и про­странства. Он полагал, что время, или темпы течения временных процессов, везде и всегда одинаковы, ни от каких явлений не зависимы. Такое время аб­солютно. Абсолютное время, писал он, «само по себе и по самой своей сущ­ности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равно­мерно». Пространство тоже абсолютно, оно не зависит ни от вещей, ни от движения; оно «остаётся всегда неподвижным и одинаковым». С его точки зрения, пространство есть огромных размеров вмести^[447]лище, в котором на­ходится бесчисленное множество предметов, чьи пространственные характе­ристики неизменны. Получалось, что пространство и время, такие же суб­станции, как и материя (отсюда и название концепции – «субстанциальная»). Аналогичную точку зрения разделяли и многие философы XVII в. П. Гас­сенди говорил: «Я знаю одно – единственное время, которое может назы­ваться или считаться абстрактным, поскольку оно не зависит от вещей, так как существуют вещи или нет, движутся они или находятся в состоянии по­коя, оно всегда течёт равномерно, не подвергаясь никаким изменениям. Су­ществует ли кроме этого времени какое-то другое… я никоим образом не могу знать» (Соч.: в 2 т. Т. 2. 1968. С. 641).

Для Г.В. Лейбница же пространство, как и время, есть своеобразное отношение. Для появления этой точки зрения на пространство приводится пример: перед вами доска. Согласно И. Ньютону, она занимает какое-то пространство, которое остаётся, если вы уберёте доску. По Г.В. Лейбницу, пространство – это и есть соотношение доски с окружающими её предме­тами; вне этого соотношения нет и пространства. Пространственные харак­теристики тел должны зависеть также (т.е. изменяться) от скорости передви­жения тел. В споре с ньютонианцами в XVIII – XIX столетиях сторонники Г.В. Лейбница не находили должного подтверждения своей концепции в данных естествознания. В XX в. её обоснование связано с именами А. Эйн­штейна, Г. Рейхенбаха, А.Д. Александрова и др. Эта концепция теперь стано­вится едва ли не ведущей (заметим, что обе концепции ныне не являются ис­черпывающими; предпринимаются попытки, например Ю. Молчановым, осуществить их синтез).

Любопытние следствия для понимания пространства и времени выте­кают из теории относительности А. Эйнштейна.

Так, оказывается, что с возрастанием скорости длина тела сокращается в направлении движения в размере, устанавливаемом формулой:

здесь l – длина тела при скорости V, l ₀ – его же длина в покоящемся состоя­нии, С – скорость света.

Если длина ракеты на Земле составляла 100 м, то при движении с око­лосветовой скоростью (по отношению к Земле) её длина составит 50 м. Суть дела здесь не в том, что наблюдателю, находящемуся внутри ракеты, что-то «кажется» таковым, а в реальном изменении длин (протяжённости, т.е. про­странственных характеристик тела); реально в разных отношениях – разные длины. При небольших скоростях величина изменений практически не­улови^[448]ма. Так, радиус Земли, движущейся вокруг Солнца со скоростью 30 км/с, как показали расчёты, уменьшается всего на половину стомиллионной доли, т.е. приблизительно на 3 см.

Оказывается также, что ход времени (темп течения временных процес­сов) в каждой системе зависит от скорости движения этой системы и может быть рассчитан по формуле

где t – время на движущейся системе, t ₀ – на покоящейся.

При обычных, земных скоростях движения тел время фактически не изменяется. Движение ракеты почти со световой скоростью замедлит течение времени в ней в несколько десятков раз; немецкий учёный Зенгер подсчитал (и эти данные имеются в нашей литературе), что при полёте космического корабля с субсветовой скоростью, т.е. со скоростью, близкой к световой, ритм временных процессов на нём сильно замедлится. Измеряя время по своим часам, его путешественники придут к выводу, что они достигли центра Млечного Пути за 14 лет, а возвратившись на Землю, они обнаружат, что с начала их путешествия здесь прошло 66 тысяч лет. Отсюда и такой парадокс: если космонавт, отправившись в полёт в возрасте 25 лет, оставил на Земле только что родившегося сына, то при встрече 50-летний сын будет встречать 26-летнего отца.

Приведенные сведения, связанные с теорией относительности (мате­риал взят из работ В.Ф. Глаголева, Л.Б. Баженова и М.С. Слуцкого), служат отправной точкой для многих умозрительных конструкций вплоть до раз­мышлений о радикальном продлении человеческой жизни при межзвёздных полётах. Подобные феномены часто описываются в произведениях научной фантастики. Но специалисты указывают, что пока нет и в ближайшем буду­щем не предвидится возможность создания фотонных ракет, способных раз­вивать нужную для таких полётов скорость. Кроме того, отмечается, что че­ловеческий организм не выдержит колоссальных перегрузок в течение не­скольких лет, нужных только для разгона и торможения такого космического корабля. Но это касается только практической реализации выводов теории относительности. Будущее может внести коррективы в определение возмож­ностей человечества.

Что касается теоретических заключений, то они, несмотря на критику теории относительности А. Эйнштейна со стороны некоторых физиков, не вызывают возражений философов, профессионально занимающихся пробле­мами времени и пространства. В философии уже немало столетий сущест­вует убеждение, что^[449] время и пространство есть формы существования ма­терии. Поскольку они есть формы, то они должны быть зависимыми от со­держания, т.е. от материи, точнее – от изменений в материи, в том числе и от изменений скорости движущихся материальных систем.

Если подвести общий итог тому, что касается значимости субстанци­альной и реляционной концепций для науки и философии в наше время, то можно, по-видимому, констатировать, что пространство и время, с одной стороны, абсолютны (в смысле самостоятельности в отношении отдельных предметов, находящихся в статике или близких к этому состояниях), а с дру­гой стороны, относительны (в смысле их обусловленности достаточно уско­ренным движением). Пространство и время обладают свойствами и относи­тельности, и абсолютности, каковые фиксированы субстанциальной и реля­ционной концепциями. В целом имеются все основания полагать, что мате­рия, движение, время и пространство взаимосвязаны и находятся в един­стве.^[450]

Дата добавления: 2015-08-05