Часть третья. Сколько будет продолжаться этот спуск, это наваждение

Вниз

Вниз

Вниз

Вниз

Вниз

Вниз

Сколько будет продолжаться этот спуск, это наваждение, это погружение в омут полярной ночи?

Визжит под стальными кантами лыж перемороженный снег. Слабенький лучик налобного фонаря вырывает из тьмы лишь несколько метров пространства - и скользишь в этом облачке тусклого света, словно в кабине диковинного лифта. Медленно наплывают скалы, заструги. Аккуратно объезжа6ешь карнизы, черные провалы. Вниз...

Да есть ли там дно? Ноги уже дрожат от перенапряжения. Сзади скачет лучик второго фонарика. Кажется, что черные стены справа и слева от нас уже уходят в бесконечную высь. Лишь две невесомые пылинки света, плавно кружась, скользят вниз, в бездонный черный колодец.
Ночной спуск с незнакомого перевала.

* * *

Февраль девяносто третьего. Уже год, как мы в пути

Снова - и окончательно - прощаюсь с Денвером.

Пора.

Морозный Денвер завален снегом, а с запада опять идет снежный шторм. Я экипирован до абсурдного легко: ведь наш дальнейший путь - только на юг... Но пока еще минус двадцать.

Миша как тигр сражается в Вашингтоне с посольствами - простуженный, замордованный, но упрямый. Пора спешить на помощь. За два с половиной дня пролетаю две тысячи миль. И вот поредевший состав Автоколумба в сборе.

Два человека. Миша и я.

"Экспедиция жива, пока жив ее последний участник".

* * *

В Вашингтоне тем временем сложилась парадоксальная ситуация: Гватемала была готова выдать нам визу, но лишь на мексиканской территории, а Мексика, в свою очередь, отказывалась выдавать свою визу до получения гватемальской.

Бумажные игры. Замкнутый круг.

* * *

Первой пошла нам навстречу все-таки Гватемала - та самая Гватемала, виза которой стоила нам девяти месяцев и половины команды.

Я сижу в посольстве Гватемалы, а надо мной висит на редкость красноречивый герб этой страны: сидящий на штыках попугай держит в лапах свиток со словами о свободе. Пояснения излишни.

Девушка, только что выписавшая нам визы, мило улыбается:
- Сеньор, а у Вас с собой нет монетки из России?

* * *

Монетка из России. Как все напоминает детские игры:

И я - мысленно - уже в прошедшем ноябре. Тогда, предельно выжатый, в глубокой депрессии, я очередную ночь лежал без сна, и было только одно желание - уткнуться лицом в колени самому близкому человеку, ждущему меня там, на другой стороне Земли, - но пришла мысль, что если встанут новые проблемы с визами, то мне не дойти, меня не хватит на новую попытку. Сдаться, сойти с трассы? И жить опустошенным, сломавшимся? И вдруг пришла простая и ясная мысль: если окончательно почувствую, что больше нет сил, - просто сжечь себя у дверей очередного непробиваемого посольства. Мы шли к ним с открытым сердцем, я потерял свою команду, что остается? - канистра бензина и осветительная ракета; такой аргумент хотя бы услышат. Скорее всего, Гватемала...

Наутро я содрогнулся. Вечером взял ледоруб и ушел на ночь в горы. Луна, крутой склон, визжащий под ледорубом снег исцелили меня: я понял, что меня хватит еще надолго.

Странные игры взрослых. Почему эти игры порой такие жестокие? Почему куклы и плюшевые мишки в этих играх - мы с вами?
"Оторвали мишке лапу, уронили мишку на пол..."

- Простите, сеньорита, - улыбаюсь я в ответ, - монетки-то у меня и нет...

* * *

Черный-черный "Mitsubishi" везет нас под Балтимором сквозь черную-черную ночь. Лишь на черном лице водителя сияет белозубая улыбка.
- Вот это да! Ну, вы даете - вокруг света! Ребята, а может вы выйдете в эфир на нашей радиостанции, а?
- Why not? А как она называется?
- Voice of America. Может, слышали?..

Ну ты спросил...

* * *

"Голос Америки", русская редакция.
Мои пальцы сжимают микрофон.
И вдруг я понимаю, что меня услышат.

Я еще не могу знать, что там, в Питере, радио "Балтика" временами ретранслирует их передачи - а "Балтику" именно в этот момент пустят по городской трансляционной сети. Я не могу знать, что жена Кирилла Ирина вдруг остолбенеет, услышав из репродуктора мой голос, лихорадочно наберет номер моей Ленки и просто приложит к репродуктору телефонную трубку. Что еще несколько близких нам людей ошеломленно услышат наши голоса.

Но откуда-то я знаю это.

- Здравствуйте. Я - капитан "Автоколумба" Алексей Воров. Наша экспедиция продолжается...

* * *

Шестнадцатое марта.

На выходе из последней станции вашингтонского метро висит огромный плакат: "Kiss and go!"
Смеемся. Kiss некого.
- Go?
- Go!

Толкаемся палками - и с замирающим сердцем летим в темноту

Вниз

Вниз

Вниз…

с огромной-огромной горы размером с половину земного шара.

Невесомые пылинки света наших налобных фонариков, вальсируя, скользят во тьме.

* * *

Мы несемся с Мишей по заваленному тающим снегом восточному побережью Соединенных Штатов на юго-запад, к мексиканской границе. На ночевках с трудом отыскиваем под дождем чистые от снега клочки земли. Мы оба давно простужены - да какое это имеет значение?

* * *

Здоровенный Кадиллак (впрочем, разве бывают маленькие?) неторопливо заруливает на обочину. Оттуда улыбочка, аккурат в пол-Кадиллака шириной. Рон. Как вскоре выясняется - звезда "кантри" - и просто широченной души человек.
- Ну так поехали со мной в Нэшвилл! Праздник же - St. Patrick's day! Я вас приглашаю!

Это практически совпадает с нашим направлением.

И вот - мы с Роном на телевидении. Он поочередно знакомит нас с парой десятков звезд "кантри" - и с хитрой улыбкой наблюдает за нашей реакцией. Мне стыдно - ничего мне их имена не говорят, я существо из другого мира, не кинусь я с визгом за автографом. Но - они чертовски славные люди! Атмосфера безудержного праздника - и мы на нем - нет, не из чьей-то милости, а как желанные гости! Нам улыбаются, нас засыпают вопросами.

Вечер. Снова катим на Кадиллаке Рона. С нам Ким - напарница Рона по записи диска. Несколькими годами раньше она была "Мисс Америка".

Плывет по вечернему городу Кадиллак. Звезда "кантри" за рулем, сзади "Мисс Америка" поет для нас песни, - мы едем к ней в гости.

Похоже, жизнь налаживается...

И вот - прощание. На лице Ким - искренняя забота. "Ребята, вам ведь завтра так далеко ехать!" Она выходит - и возвращается со свертком.
"Я вам тут собрала - немножко покушать, всякие мелочи, - вам пригодится в дороге..."

Эх ты, "Мисс Америка"... Каким непередаваемо милым, по-домашнему, по-бабьи, был этот узелок на дорожку... Она ведь не просто очень красива - она замечательный, милый человек.

Пройдет три месяца, Олег Иванович, российский консул в Буэнос-Айресе, попросит нас о встрече с детьми посольских работников - а там одна девочка позовет нас к себе на день рождения. "Приходите обязательно! У меня замечательные мама с папой! Вам у нас понравится!"
Понравилось. Очень. Но что мы можем подарить двенадцатилетнему ребенку?
И я вручаю ей так и не распечатанный брусочек мыла от Ким.
"Когда мы пересекали Теннесси, мы были в гостях у "Мисс Америка". Это от нее - она дала нам на дорожку, а нам так и не пригодилось..."

Девочка задохнулась. Она прижала маленький ароматный брусочек к груди и не смогла вымолвить ни слова.

Прошло девять лет. Где ты, малыш? Ты выросла, у тебя своя жизнь, но не хранится ли где-то в твоем доме кусочек мыла от "Мисс Америка"?

* * *

Мы снова пересекаем мексиканскую границу. Знакомый запах сухой пыли, хаос мелких дорожек. Ночь настолько черна, что не видишь собственных ботинок. Сбиваемся с нашего направления, выгружаемся в какой-то маленькой деревушке. Несмотря на ночь, здесь еще не спят. Стоим на позиции. Вскоре к нам подходит мальчуган лет семи и молча, улыбаясь, протягивает два яблока. У дома напротив замечаем его мать, она тоже смущенно улыбается. У них хорошие, наивные и открытые улыбки. Мы снова в Мексике.

И вот мы входим в двери ТАСС в Мехико. Вышедший нам навстречу Сергей ошарашенно смотрят на нас.
- Вы откуда здесь? Почему только двое? Да вы что, еще до Петербурга не доехали?

Я очень рад видеть его. Как хорошо на другой стороне Земли встретить друга. Наши рваные выгоревшие комбинезоны говорят лучше любых слов.

Мы доедем, Сергей. Нас хватит еще надолго.

* * *

Пересекая границу Гватемалы, мы словно ступаем на поверхность Марса. Десять месяцев назад эта паршивая пограничная речушка встала неодолимой преградой на пути нашей экспедиции. И вот только теперь, когда половина команды сошла с трассы, мы, наконец, пересекаем ее.

Пересекаем и... ничего особенного. Те же пальмы и в меру разбитый асфальт. Чья сумасшедшая прихоть провела здесь эту черту? Разве не одно небо по обе стороны этой речки? Или пальмы здесь растут вверх ногами?

В каком-то остервенении рвемся вперед как на соревнованиях - без отдыха, без остановок, сменяя машину за машиной. Ночь застает нас, раскладывающих спальные мешки на крыше фургона невдалеке от гондурасской границы. Девятьсот километров. Один день. Одна страна. Но - что характерно - и звездное небо не отличается от мексиканского.

* * *

О, благословенные пикап-траки! На этих маленьких разбитых грузовичках мы уже проделали огромный путь, подставив лица ветру!

В одном из них мы несемся по Гондурасу, состоящему из гор, солнца и пыли.

Для очередной проверки документов солдаты останавливают нас, попросту направив на машину стволы винтовок. Лаконично - и ясно без переводчика.
- Несколько лет назад, студентов, которые учились в вашей стране, после возвращения убивали, - говорит один из водителей.

Несомненно, высокая цена за образование... Чего же заслуживаем здесь мы? Мы ведь не только учились, но и прожили там всю жизнь.
Мы мало объясняем ему про идеи нашей экспедиции. Он - тертый парень, те самые несколько лет назад служил в армии. Возможно, он и занимался студентами.

В странном городе Тегусигальпе идем по колено в мусоре. Кто-то кого-то режет. Кто-то бежит мимо окровавленный. Навстречу - демонстрация. Колонны детей с унылыми лицами нестройным хором славят какую-то хунту. Детей конвоируют взрослые.

Скорее отсюда в горы! Там пыль, солнце и ветер...

* * *

Во всех краях, где цивилизованность вызывает сомнения, стараемся ночевать поближе к полиции: это защищает и от случайного нападения, и от... самой полиции.

В Манагуа по ночам порой слышна стрельба. Это не вызывает чувства тревоги. Просто кому-то стало скучно, а оружием страна переполнена.

Молоденький офицер никарагуанской полиции объясняет, что ставить палатку возле них "ну никак не возможно", прыгает в джип и в сопровождении двух автоматчиков и автоматчицы зачем-то везет нас среди ночи к российскому посольству. С трудом мы убеждаем его не будить никого, отходим на сто метров на пустырь и ставим палатку.

Утро приводит посольство в состояние, близкое к коматозному. Под шестиметровой стеной посольства, ощетинившейся шипами и готовой огрызаться огнем автоматов, стоит маленькая желтая палаточка. А над ней - такой же российский флаг. А возле нее - двое безмятежных людей варят на примусе завтрак - и их никто не собирается убивать.

* * *

...Сначала исчезает асфальт. Потом дорога становится уже. Потом еще уже. В ночных ветвях над головой орут какие-то птицы. В кустах кто-то кого-то сосредоточенно доедает. Ночная тьма скрывает от нас до утра табличку "Welcome to the rainforest national park". На нашей карте эта дорога обозначена как главная трасса через Коста-Рику.

Видим какие-то строения, подходим ближе. Школа. Ночуем на полу в кабинете математики - прямо под тригонометрическими таблицами.

Утро. Милые люди - взрослые и ребятишки - расспрашивают нас обо всем. Экзотикой оказался не rainforest. Экзотикой оказались мы сами.

* * *

Ну не было в Панаме российского консула! ТАССовец Саша Чернов, чьим телефоном нас снабдили в Мехико, отдувается за все: представляет Россию где только можно... катает на яхте по тихоокеанским островам богатых туристов... играет за панамскую сборную по футболу... служит в US-Army в зоне Канала.

Мы ввалились к нему со здоровенной дыней в руках. Сашка расхохотался и потащил нас в дом. Его жена вцепилась в нас и стала срывать с нас одежду. Не подумайте плохого - она стала запихивать ее в стиральную машину.

На юге Панамы дорог нет. Pan American highway, пересекающий Америку от Аляски до Огненной земли, здесь разорван джунглями и болотами Дарьена.

Нам снова искать варианты обплыва-облета. И на три недели Саша завладевает нами. Плаванье на яхте по коралловым островам. Поездки на футбол. На Панамский Канал.

И вот в четвертый раз за маршрут экспедиция отрывается от земли. Дождь, гроза. В эту погоду здесь летает только один самолет - русский грузовой АН-32 - прекрасная мощная машина. Недавно он прилетел сюда с Украины, - когда он сел, в баках оставалось 5 литров топлива - и теперь работает здесь. Сижу в кресле бортмеханика и не могу отвести глаз от родных русских надписей на приборах. Два часа полета пролетают мгновенно. Мы в Колумбии.

* * *

И снова - нелегкий выбор. Двигаясь через Венесуэлу в Амазонию, мы попадем в сельву на грунтовые дороги в период дождей.

Двигаясь через Перу и Боливию мы будем пересекать Анды глубокой осенью на пяти тысячах метров - абсолютно без теплых вещей и с условными спальными мешками.

Колебания были недолгими.

Лучше замерзнуть, чем сгнить заживо.

* * *

А пока горы спасают нас от жары, от чужой, враждебной южной природы. Трудные дороги, серпантины, тоннели, но до чего все это близко сердцу!

Пересекаем юг Колумбии, въезжаем в Эквадор. Пальмы? Кактусы? Нет. Мы едем по лугу, поросшему клевером. Пахнет Россией.

29 апреля, в день пятнадцатилетия Лиги, пересекаем экватор. Пересекаем в кузове самосвала, стуча зубами от холода: четыре тысячи метров над уровнем моря. (Видимо, судьба у меня такая. Тринадцатью годами раньше впервые в жизни попав в пустыню, я чудом не утонул в случившемся там наводнении).

Утро. Горы медленно отступают. Удушливый жаркий воздух. Спускаемся к морю.

* * *

Удивительный народ - немцы. Их можно встретить в любой точке земного шара. Случайно встреченный в горах иностранный альпинист, например, наверняка окажется немцем, поверьте моему опыту!

Встретивший нас на севере Перу немец рад европейцам. Мы сидим в его доме, когда вдруг вошедшая старая леди здоровается с нами по-русски.

Она очень стара. У нее умное ироничное лицо, она безукоризненно говорит по-английски и по-французски, в ее испанском слышен французский акцент.

Она родилась в Польше. В 1939 году, спасаясь от войны, прошла всю Европу. Была в концлагере. Бежала - с тремя пулями в ноге. После войны - жила в Бельгии. Но вот она - здесь, в забытой Богом перуанской пустыне.

- Я всегда мечтала побывать в России! Ведь от Польши было так близко - говорит она. - А потом вы напали на нас!.. Как жаль! Я так никогда и не увижу Россию!
- Приезжайте! Я буду рад! - говорю я.
- Нет. Я очень стара. У меня нет таких денег. Как жаль...

* * *

Две с половиной тысячи километров перуанского побережья - это две с половиной тысячи километров пустыни. Справа - океан. Слева - сухая пыль, барханы, камни. Местами на барханах стоят кубом пять циновок. Это дом.

Все Перу ездит на грузовых "Volvo" бразильского производства. Машины перегружены, идут медленно.

Наша машина разгружается. Работают четыре парня. Чтобы ускорить разгрузку, беремся за дело и мы. Слышу в разговоре дважды прозвучавшее "грингос".

Грингос? О'К! Увеличиваем скорость. Парни еле поспевают за нами. Увеличиваем еще - и начинаем поторапливать их. Вскоре машина разгружена. "Грингитос" - говорит парень с умилением. Его лицо сияет, сам он с ног валится от усталости.

* * *

Странная вещь - асфальтовая дорога, построенная на песке - идущая над морем по склонам исполинских дюн. Местами она засыпана песком, иногда асфальт проваливается вместе с песком вниз, к морю. Долго ли живет такая дорога?

Машины на ней долго не живут - это определенно. Это видно по обилию могил вдоль дороги.

Ночь. Дремлю в кузове очередного "Volvo". Просыпаюсь, - машина пятится куда-то задом.

Выглядываю. Мы в узкой щели глубиной в полсотни метров. Впереди - даже не тоннель, а нора, прогрызенная в скале. Мы же встретились с другим грузовиком и... застряли.

Долго маневрируем. Машины расходятся сантиметрах в двух друг от друга. Вползаем в нору, почти задевая ее стенки. Неожиданно она обрывается пустотой. Разворот на 180° практически на месте, вдалеке в черноте ночи - огоньки где-то внизу. Чудом разворачиваемся. Начинаем медленно сползать вниз по крутым виткам дороги - среди немыслимых скал и расщелин. Чувство, что едем по кладбищу - каждые несколько метров фары высвечивают кресты - не меньше сотни на несколько километров спуска.

Спускаемся в долину. Прогоняю из кузова тарантула и засыпаю сладким сном, подложив под голову мешок с химическими удобрениями.

* * *

Выходим из очередного поселка, поднимаемся по длинному пологому подъему дороги. Мое внимание привлекает странные каменные стеночки. Подходим ближе. Ого! Ошибиться невозможно: пулеметные гнезда, огневые точки. Заглядываю внутрь: чисто, гильз нет. (Я видел эти штуки на Кавказе - только там были и гильзы, и кости. Следы дивизии "Эдельвейс").

Вот оно как... Люди, которых пощадила дорога, деловито расстреливают тут друг друга из автоматов...

Трудно искать в происходящем здравый смысл.

* * *

Дорога уходит на восток, от побережья. Мы пересекаем Анды. Уже второй день мы движемся с колонной из пяти грузовиков. Уже второй день дорога - лишь узкая полочка на крутых горных склонах, где каждая встречная машина вызывает сложные маневры.

Пыль - повсюду. Вряд ли я был когда-то грязнее. Волосы похожи на засохшую кисточку для клея. Глаза, ноздри забиты пылью.

Мы ползем уже на почти пятикилометровой высоте. Двигатели отчаянно дымят - кислорода не хватает.

* * *

Когда заходит солнце, температура падает мгновенно. Наши спальники - не толще махрового полотенца и спасти нас не могут. Используем для утепления каждый клочок ткани из нашего предельно облегченного снаряжения - разве что бинты из аптечки еще в дело не идут.

Но приходит утро - и звенят льдинки на камнях в просыпающемся ручейке, и понимаешь, что жизнь продолжается, и через час снова шлейф пыли над горизонтом обозначит грузовичок, ползущий к нам по головокружительным серпантинам.

Пожалуй, даже в Арктике мы так не мерзли.

* * *

- Расскажите самый страшный эпизод из "Автоколумба"!
Ну что ей рассказать? Про торчащую из-под перевернутой машины, засыпанную снегом голову человека, с которым только что ехал? Отшутиться и рассказать, как нас чудом не придавило здоровенным креслом?
Журналистка серьезна. Не дура, похоже.
- Если Вы и поймете, Вы же не сможете передать...
- Ну, я попытаюсь...

Ночь. Четыре тысячи метров над уровнем моря. Перуанские Анды. Несколько маленьких домиков, освещенных керосиновыми лампами.

Выхожу за дверь. Поодаль стоят наши грузовики.

Чернота такая, что не видно даже пальцев вытянутой руки. Пронзительный холод. Глубокая и такая же пронзительная тишина. И лишь в одном домике - плач ребенка. Негромкий, абсолютно недетский, горький и безнадежный.

Я поднимаю голову. И цепенею. Громадные звезды, сбившиеся как-то в кучу, набок, в перекошенном, непривычном узоре.

Чужое небо.

И ледяная мысль окатывает внезапно: весь тот мир, Питер, дорогие лица, - все то, что мы из месяца в месяц несем в себе, как маленький живой огонек, все это... лишь плод моей измотанной психики? Что пора просыпаться? Что ничего этого нет - и никогда не было? Что все это существует только во мне? А над головой - небо другого мира - ясное и холодное - мира, из которого я никогда не вернусь...

Я влетел в дом. Миша вопросительно поднял глаза.

- Очень... холодно... - сказал я.

Мы давно уже понимали друг друга с четвертьслова.

Журналистка молчала. Ее симпатичное лицо было бледным.
- Кажется... я поняла. Вы правы. Мне об этом не написать.

* * *

Всю ночь советник российского посольства в Ла-Пасе не смыкает глаз. С его лица не сходит блаженное выражение.

Чай, гитара. Визбор, Ким, Городницкий.

Разве мог он ожидать такого вечера здесь, в Боливии? А мы?

- Ребята, какие вы молодцы! Вы ведь формируете по всему миру отношение к нашей стране! Вы же делаете то, что пытаемся делать мы - только: по-своему! Когда будете в Москве - обязательно сделайте доклад в МИДе, я вам дам телефон моего друга там. Это же так важно!

В МИДе мы окажемся решительно никому не нужны. Хмурый чиновник выслушает нас по телефону, поблагодарит за привет из Ла-Паса и повесит трубку, так и не поняв, что же мы от него хотели.

* * *

По мере того, как наша крошечная экспедиция продолжала движение на юг - и привычные понятия все больше теряли свой смысл.

Полдень. Южная Боливия. Извилистая пыльная полочка, вырезанная на склоне горы. Она называется "дорога". Несколько домиков. Кафе. Миша заказывает что-то поесть, кончая словами "...y una coca". Хозяйка кивает и выходит. Сидящий рядом шофер мгновенно оценивает ситуацию. "Coca-cola!" - кричит он вслед, поправляя нас.

Хозяйка возвращается. "Извините - говорит она. - Кока-колы у нас нет." Привычное слово "кока" здесь имеет совершенно иной смысл, - и с кокой здесь, похоже, проблем нет.

Это странный мир. Грузовики "Volvo", работающие автобусами. Они поначалу создавали нам проблемы - идея нашей экспедиции автостопом категорически исключает использование любого рейсового пассажирского транспорта. "Извините, ваш грузовик - это автобус или грузовик?" - задавали мы вопрос, отдающий для посторонних идиотизмом. Довершением картины были сохранившиеся на большинстве грузовиков финские номера и надписи "Turku", "Lahti", "Oulu"...

Пыль. Кактусы, гирляндами спускающиеся по скалам. Три-четыре машины в день - не больше - но все-таки и с такой интенсивностью движения надо двигаться.

Старинные маленькие городки - вполне аккуратные, чистенькие, сонные -их можно пересечь пешком за пять минут. И уже в полукилометре от городских домов - первозданная глушь, лишь узкая колея в пыли.

Дорога ныряет в немыслимые ущелья, карабкается на перевалы. Где-то идет прямо по сухому руслу реки.
- А если дождь? - спрашиваем мы водителя.

Он пожимает плечами. Если дождь - дороги не существует. Но нам везет - небо безоблачно - и мы уже за полчаса до появления машин видим их по шлейфу пыли на витках серпантинов.

В ночные города машина спускается как самолет - часами кружа по серпантину над россыпью огоньков, словно прицеливаясь на посадку.

Что чувствуют пришельцы из космоса, бродя по многолюдным земным городам? Возможно, я знаю. "Откуда вы?" - спрашивает нас кто-нибудь. " Из России" - говорим мы. "А что это? А где это?" К чему объяснения? Здесь не все знают даже о существовании Европы. "Это другая сторона Земли" - говорим мы.

Впрочем, испанского языка многие тоже не знают. На случайного собеседника, говорившего по-английски, я смотрел просто с восхищением...

* * *

Потерю высоты нетрудно почувствовать и без альтиметра. Становится теплее. Воздух насыщен влагой. Наша маленькая грузовая "Toyota", тарахтя моторчиком, упорно ползет в вязкой черной ночи. Колеса проскальзывают по осыпающейся глине, внизу, в провалах между ветками, проблескивает река. До нее метров пятьсот. Ветки хлещут по кабине, иногда вдруг из тьмы нас окатывает брызгами водопада. Девушка, сидящая рядом со мной в кузове, кутается в одеяло: "Frio..."

Я улыбаюсь. "Frio" - это когда за двадцать секунд кожа ладони намертво примерзает к железному борту кузова - и ее уже не оторвать.

"...Словно места нам нет в почерневшей от горя России,
и Господь нас не слышит, зови- не зови..."

- разносится по ночным джунглям.
Это наша кассета в магнитофоне в кабине.

Вранье. Еще как есть место!

Мы пересекаем южный тропик.

* * *

Что-то странное случилось с нами. Настало утро - и мы проснулись. И словно во сне осталась "Toyota", пробирающаяся по обрыву среди зарослей, и странный индейский говор, и бесстрастные женщины в одинаковых нелепых шляпках - да и сами горы. Мы лишь пересекли небольшую речку и проснулись.

Асфальт. Чистые, ухоженные машины. Европейские лица. Эта страна называется Аргентина.

Карту Аргентины, впрочем, мы купить в Боливии не смогли. Еще в нашем посольстве в Ла-Пасе завхоз под хохот собравшихся подарил нам здоровенную карту мира - подобные вешают в школьных классах. Не найдя ничего лучшего, мы вырезали из нее Аргентину - размером с две ладони, с несколькими городами и реками.

По такой "карте" мы и пересекали Аргентину.

* * *

Капитан покидает судно последним.

Однако в южном полушарии даже эта истина перевернулась вверх ногами.

Когда латвийско-аргентинская рыболовная фирма "Латар" разорилась, три латвийских судна, принадлежавших ей, застряли в Буэнос-Айресе навсегда.

С траулером "Латар-1" нас-то и свела судьба.

Мы узнали, что из последних денег капитан "Латара-1" выплатил себе зарплату и сбежал в Латвию. А команда - без денег, без документов, без малейшей возможности вернуться на родину, - и арестованное судно - без топлива, - так и остались в Буэнос-Айресе.

Что вынесли эти люди? Многие спились. Один сошел с ума. Кто-то смог выбраться домой. Кто-то нелегально нашел в городе работу. Это и спасло от голода.

Они приняли нас радушно. На две недели, проведенные в Буэнос-Айресе, "Латар-1" стал нашим домом.

Впрочем, "Латар" был уже не судном, а его ржавым остовом. Жутковатый призрак, "Летучий Голландец", накренившийся на правый борт и осевший на корму.

* * *

В аргентинцах, как и во всех латиноамериканцах, сильно развито чувство героического.

То, что во всем мире называют "Фолклендским вооруженным конфликтом" - для аргентинцев - величайшая война в истории страны.

Я видел подробные исследования, посвященные этой войне. На схемах были изображены все воронки от английских авиабомб, их точные размеры в сантиметрах.

Сколько бы веков понадобилось, чтобы измерить все воронки в России, в Европе - когда судьба целых дивизий Второй Мировой войны зачастую неизвестна?

* * *

Время идет. Мы успешно продолжаем поиски какого-нибудь грузового судна на Африку. Судна нет.

Сначала мы искали судно на намеченный нами участок побережья - от Марокко до Нигерии. Через день мы уже искали судно на любую точку Африки - от Кейптауна до Канарских островов. Судов по-прежнему не было.

"Это безнадежно",- единодушно говорили все моряки. Ну что можно возить из Южной Америки в Африку? Судно на Африку может быть лишь случайно.

Опять наступило время принимать решение.

Наша экспедиция, рассчитанная на полгода, идет уже шестнадцатый месяц - и, видит Бог, если бы было реально пройти хотя бы на неделю быстрее, мы бы не упустили этот шанс. Забравшись на юг даже дальше намеченного, мы честно делали свое дело. Что же теперь - двигаться на Европу или терять два-три месяца на ожидание?

Прохождение Сахары, бесспорно, проще той трассы, которую мы уже прошли - лишь пятьсот-восемьсот километров бездорожья, остальное - асфальт. Кто нас упрекнет в попытке упростить маршрут?

Но - сейчас мы поднимемся на борт судна, уходящего в Европу, - и, наверное, уже никогда в нашей жизни не будет этого - прохождения Сахары. Хотя, казалось бы - ну какая разница, плыть на Испанию или на Касабланку?

В трех километрах от "Латара" стоит у причала петербургское судно "Новоалтайск". Оно идет на Испанию.

Решение принято. Африки не будет.

* * *

На ногах Дуткевича - чудовищно драные носки. Понять, чем они ему так дороги, я не в состоянии.

- Даю слово их наконец выбросить, когда мы отсюда уплывем!

На лице Миши отчаянная решимость.

* * *

До отхода "Новоалтайска" остается меньше суток, когда мы случайно натыкаемся в магазине на великолепную автомобильную карту Сахары. Я не мог найти подобную даже в Вашингтоне.

Мы буквально впиваемся в нее. Забыв обо всем, мы прокладываем оптимальный маршрут, рассчитываем дистанции, время прохождения, запасные варианты...

Боже, что мы делаем? Этого не будет. Но за последние шестнадцать месяцев в нас слишком крепко засела мысль, что мы должны проходить Сахару. Мы уже не осознаем себя без нее. Это болезнь. Что бы мы делали, если бы продавались автомобильные карты Марса?

Выходим из магазина. На душе очень тяжело.

* * *

В темноте забурлили винты. Качнулись и поплыли назад береговые огни.

Good bye, America...

Всплеска я не услышал, - но знал: мишины носки полетели в Атлантический океан.

Алексей Воров, капитан "Автоколумба"

Всего лишь снова открыть Америку

Отрывки из ненаписанных глав так и не написанной книги

Дата добавления: 2015-08-05