Особенности методологии исследования

Тенденция рассматривать музыку Рахманинова с позиций программности и символики (преимущественно религиозной) в последнее время (1990-2000-е г.г.) стала доминирующей в отечественной рахманистике. В этом отношении данная работа вписывается в эту тенденцию и выступает определенным ее обобщением. Однако, при безусловной ценности многих исследований[15], некоторые из них отличаются произвольными попытками «угадать» смысл того или иного символа или произведения как некую однозначную программу (в романтическом, «веймарском» понимании), «объясняющую тайный смысл» рахманиновской музыки. Такие попытки, при всей правомочности самой постановки вопроса, в целом нередко бессистемны, противоречивы и потому выглядят порой наивно, ибо «музыка как «выражение» не может ни изобразить каких-либо картин, ни изложить содержания мыслей» [148, с. 20]. Произвольность программных истолкований музыки Рахманинова объясняется отсутствием системного подхода к рахманиновской символике.

В качестве необходимых условий такого подхода в данной работе постулируется:

1. Несводимость художественного символа к конечному значению («программе» в романтическом понимании).

2. Трехуровненость рахманиновской символики (мотивный, стилевой и драматургический уровни).

3. Отношение к рахманиновской мотивной системе как к мобильной, динамичной среде аллюзий и смыслов, а не к статичной лейтмотивной системе.

Музыка Рахманинова в большинстве случаев не имеет объявленной, «официально» фиксированной авторской программы. Более того, известно неприятие Рахманиновым «околомузыкального» дискурса в любых его проявлениях, особенно – в «философских», которые Рахманинов презрительно именовал «вумными разговорами» [158, с. 121-123]. Однако взаимодействие исторических, жанровых, интонационных и стилевых контекстов образует в музыкальном произведении сложный комплекс метамузыкальных смыслов. Поздний стиль Рахманинова отличается предельно высокой степенью осмысленности и системностиэтого комплекса, а также сложнейшей структурой его значений. Благодаря этим качествам поздний стиль Рахманинова не только вписывается в тенденцию к символизации художественной структуры, характерную для искусства XX века, но и выделяется в ее ряду как один из наиболее ярких и сложных примеров.

Тем самым подразумевается, что для осмысленияпоздних циклов Рахманинова принципиально понимание отношений музыкальных и метамузыкальных смыслов как системы осмысленных отсылок первых ко вторым, или символики. Текст поздних циклов Рахманинова (музыкальный феномен) образует сложное многоуровневое единство-целостность с контекстом (метамузыкальный феномен). Данный комплекс метамузыкальных смыслов имеет, как указывалось выше, системный характер, а следовательно – выражает намерения автора. Говорить о «полной» их осознанности, равно как и определить приблизительную ее степень не представляется возможным в силу специфики художественного творчества, метафорически выраженной в романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота»: «Авторство – вещь сомнительная, и все, что требуется от того, кто взял в руки перо и склонился над листом бумаги, так это выстроить множество разбросанных по душе замочных скважин в одну линию, так, чтобы сквозь них на бумагу вдруг упал солнечный луч» [113, с. 343]. Для исследователя важна не столько осознанность, сколько осмысленность художественного явления.

Система метамузыкальных смыслов поздних произведений Рахманинова образована взаимодействием музыкальных явлений, имеющих свой стабильный, исторически обусловленный контекст. Под стабильностью подразумевается возможность сходной верификации данного контекста реципиентами, имеющими сходный (необходимый) уровень знаний, ассоциативного багажа и слухового опыта. Стабильность этого контекста позволяет считать данные музыкальные явления объективными факторами, определяющими комплексный семантический контекст данной музыки. К таким объективным музыкально-семантическим факторам в данной работе отнесены:

· Историко-стилевой контекст музыкального материала.

· Жанровый контекст музыкального материала.

· Знаковая специфика музыкального материала, приобретающая в контексте исторического и жанрового факторов определенную семантику (например, цитата и аллюзия).

· Взаимодействие слова и музыки (в произведениях с вербальным текстом).

· Авторский вербальный комментарий к музыке, связанный с ней единой художественно-смысловой целостностью – программа (при ее наличии), а также разнообразные ремарки.

Выбор конкретики этих факторов в поздних произведениях Рахманинова настолько показателен, что их комплексное взаимодействие образует знаковую систему отсылок, значений и контекстов. Анализ смыслов и форм проявления этой системы и определяет основное содержание данного исследования.

Поздние произведения Рахманинова, обладающие беспрецедентной смысловой общностью, рассматриваются в этой связи как синтетическая системная целостность философского, мифопоэтического и образно-художественного контекста, воплощенного музыкальными средствами. Тем самым постулируется понимание феномена позднего цикла Рахманинова как музыкальной модели философско-мифопоэтической концепции, или рода «музыкальной философии», в соответствии с концепцией художественного символа А. Лосева: «Необходимо, чтобы художественное произведение в целом конструировалось и переживалось как указание на некоторого рода инородную перспективу, на бесконечный ряд всевозможных своих перевоплощений» [80, с. 119].

К позднему циклу в творчестве Рахманинова в полной мере применим термин «притча», обозначающий повествование с иерархически организованным множеством смысловых уровней, соединенных между собой системой отсылок. Иными словами, особенности музыки Рахманинова предполагают наличие в ней скрытой программы – не в литературном, «веймарском» смысле этого понятия, а в более широком, философско-мифопоэтическом значении. Демонстративная нелюбовь Рахманинова к «философии» и к «вумным разговорам» говорит, вероятно, не столько об эстетических приоритетах, сколько о нелюбви к вульгаризациидуховно-философской сферы, к ее опустошению путем отрыва от сокровенного единения с музыкально-художественным образом.

Основное направление анализа в данном исследовании нацелено на реконструкцию смыслового потенциала рахманиновских «притч». Процесс реконструкции представляет собой трехуровневую герменевтическую операцию:

1. Отслеживание и анализ объективных музыкально-семантических факторов, их генеалогии, семантики и форм воплощения;

2. Вербализация значений символики, произведенная на основе интерпретации комплексного взаимодействия объективных музыкально-семантических факторов;

3. Установление связей данного круга значаний с объективным культурно-историческим контекстом и его интерпретация с учетом этого контекста.

Данная операция является необходимым путем, который пройден автором в процессе анализа во всех направлениях в равной мере.

Центральной задачей данного исследования является, таким образом, герменевтика символа. Весь материал анализа в данной работе трактуется тем самым как символика различного рода, форм, уровней сложности, опосредования и верификации. Выделяется три уровня рахманиновской символики: мотивная система, стилевая семантика и драматургия музыкального пространства-времени. Произведения позднего периода творчества Рахманинова, таким образом, интерпретируются как сложная (как минимум, трехуровневая) символическая структура-шифр, требующая осознанной герменевтической дешифровки.

Художественный символ не имеет, в отличие от аллегории, конечной и однозначной семантики [80, с. 111-112], а подразумевает иррациональную многозначность и мобильность смыслов. Поэтому вербализация метамузыкальных смыслов, воплощенных в символе, будет лишь указанием на определенное поле значений. В нашей интерпретации метамузыкального уровня мы не пытаемся определить некое конкретное значение той или иной музыкальной отсылки («что хотел сказать автор»), а указываем на возможный ассоциативный потенциал ее значений. Даже в тех случаях, где отсылка подразумевает, по нашему мнению, некое фиксированное значение, конечный смысловой объем отсылки никогда им не ограничивается, подразумевая продолжение цепи ассоциаций с учетом этого значения.

Поле значений музыки Рахманинова, очерченный таким анализом, трактуется как мифопоэтический феномен и рассматривается в соответствии с основными закономерностями мифопоэтики, обозначенными Ф. Кассирером во втором томе «Философии символических форм» [64].

Дата добавления: 2015-08-05