Современное состояние проблемы

В 1980-90-е г.г. как в России, так и на Западе ситуация изменилась: и там и здесь стали появляться многочисленные исследования, свидетельствующие как о пробуждении «новой волны» интереса к творчеству Рахманинова, так и о преодолении мифов и стереотипов прошлых лет. По сути, именно с этих пор можно говорить о «втором рождении» Рахманинова в исследовательской среде: музыковеды открыли для себя «незнакомого» Рахманинова, обнаружили многие свойства его мира, не фиксируемые в системе координат прежнего подхода. «С одной стороны, сказывалась давняя потребность в более широком научном освоении рахманиновского наследия, с другой – сыграла роль публицистическая волна «перестроечных лет», стимулировавшая многие открытия и переоценки... В контексте восстанавливаемых связей с культурой русского зарубежья прослеживается тенденция окончательной реабилитации сочинений позднего периода, над которыми многие годы довлел ярлык «кризисных» и «упаднических»» [78, с. 63-64].

Современное изучение творчества Рахманинова в странах СНГ концентрируется вокруг специализированных научных конференций, проводимых различными ВУЗами Москвы, Санкт-Петербурга, Харькова, Ростова-на-Дону, Саратова, Тамбова. Знаковым событием, стимулировавшим «второе рождение» Рахманинова в музыковедении, стали конференции к 120-летию композитора, прошедшие в 1993 г. в Москве и Тамбове. На них были впервые затронуты вопросы связей Рахманинова с эстрадой (Ю. Васильев, «Рахманинов и джаз») [34], символики (А. Кандинский-Рыбников, «Проблема Судьбы и автобиографичность в искусстве Рахманинова» [62], Е. Вартанова, «Мифопоэтические аспекты симфонизма С. В. Рахманинова» [32], Н. Бекетова, «Колокола» Рахманинова: концепция предостережения [12]), семантики знаменного распева (А. Кандинский, «Хоровой цикл ор. 31 Рахманинова в контексте литургического богослужения») [60] и многие другие.

Среди важнейших рахманиновских конференций, проводимых за этот период, нужно отметить следующие:

· Международная научно-практическая конференция «Творчество С. В. Рахманинова в контексте мировой музыкальной культуры. Опыт и новые направления исследований на рубеже XX–XXI вв.» К 130-летию со дня рождения композитора. (Тамбов, 2003).

· I – III Международные Рахманиновские чтения (Тамбов, 2004-2006)

· «Рахманинов и его современники». К 130-летию со дня рождения композитора (Ростов-на-Дону, 2003).

· I – VIII Международные научно-теоретические симпозиумы «Рахманинов: на переломе столетий» (Харьков, 2004-2011).

· Международная научно-практическая конференция «С. В. Рахманинов — национальная память России». (Тамбов, 2008 г.).

По материалам докладов опубликованы работы, раскрывающие новые аспекты проблемы. Среди таких работ, важных для современного этапа осмысления личности и искусства Рахманинова, нужно отметить исследования Н. Бекетовой «Сергей Рахманинов: на грани миров (личность как символ культурного цикла)» [13], Е. Шевлякова «Рахманинов современный и «не современный» [161] (в которой едва ли не впервые затрагиваются аспекты полистилевого мышления композитора), А. Демченко «Творчество Рахманинова и магистрали художественного процесса его времени» [45], Г. Ганзбурга «Стилевой кризис Рахманинова: сущность и последствия» [39], И. Кривошей «Феномен театра в культуре Серебряного века и романсы Сергея Рахманинова» [76], Л. Скафтымовой «Рахманинов и Dies Irae» [125], Ю. Васильева «Еще раз о проблеме «Рахманинов и символизм» [33], Т. Левой «Рахманинов в зеркале отечественной публицистики» [78].

Важнейшим центром изучения наследия Рахманинова стал Ростов-на-Дону и РГК им. Рахманинова. Среди ведущих современных рахманиноведов – Л. Скафтымова (Санкт-Петербург), К. Зенкин, В. Медушевский, А. Кандинский-Рыбников (Москва), Г. Калошина, Е. Шевляков, Н. Бекетова (Ростов-на-Дону), Г. Ганзбург, Л. Трубникова (Харьков). Панорама современного рахманиноведения отличается характерным для постмодернистского дискурса плюрализмом, широкой амплитудой мнений и интерпретаций, предлагающих порой полярные истолкования одного явления (ср., например, работы Ю. Келдыша «Последнее произведение Рахманинова» [66] и В. Грачева «О художественном мире «Симфонических танцев» С. В. Рахманинова» [42], представляющие собой весьма различные интерпретации скрытой программы «Симфонических танцев»).

В отечественном музыковедении наибольшее внимание уделяется проблемам символизма и связей Рахманинова с православной культурой, обсуждение которых в прежнее время было затруднено. Эти аспекты рахманиноведения, «открытые» в 1990-е г.г., в наше время оформились в новые музыковедческие традиции. Можно даже констатировать, что прежняя доминанта облика Рахманинова в отечественном исследовательском и публицистическом отражении сменилась на противоположную: взамен «реалистичности» постулируется «мистичность», фактор тайного, сокровенного смысла и скрытой религиозной программы (А. Кандинский-Рыбников – «Проблема Судьбы и автобиографичность в искусстве Рахманинова» [62]; В. Грачев – «О художественном мире «Симфонических танцев» С. В. Рахманинова» [42]; Г. Калошина, О. Шапарчук – «О фаустианстве Рахманинова» [54]; Н. Сарафанникова «P.S. о микротематизме» [129]; В. Медушевский «Духовные тайны фактуры в музыке Рахманинова» [96], «Творчество Рахманинова: подвиг несения традиции» [98], и другие работы).

Такая установка коррелирует с некоторыми существенными особенностями музыки Рахманинова, однако порой она представляет собой своеобразное «искушение тайной», приводя в ряде случаев к формированию двух новых мифов о Рахманинове: 1) Рахманинов – православный художник, воплотивший в светских жанрах религиозные образы и символы, составляющие содержание его музыки; 2) Рахманинов – художник-пророк, зашифровавший судьбу России в символической тайнописи, представляющей собой систему программных «лейтмотивов Судьбы».

Первый миф, основанный на роли знаменного распева в интонационной системе Рахманинова, справедлив постольку, поскольку православный контекст неотъемлем от данного материала, и ошибочен постольку, поскольку ошибочно прямое отождествление жанрового происхождения материала с его исходной тематикой. По словам Л. Скафтымовой, «Наличие символов, связанных с православием, в произведениях Рахманинова становится в ряде музыковедческих работ основополагающим критерием оценки музыки композитора. Эта тенденция также не представляется перспективной. Необходим осторожный, бережный подход исследователей к этой важной проблеме» [138, с. 288]. Т. Левая отмечает: «Не хотелось бы, чтобы возрождение религиозной музыки Рахманинова обернулось новой догмой» [78, с. 65]. В этом отношении особенно характерны работы В. Медушевского [96; 98] и В. Грачева [42], не говоря о примерах «околомузыковедческой» литературы (статья свящ. Пафнутия Жукова [50] и др.).

Второй миф восходит к попыткам однозначно-аллегорического программного истолкования мотивной системы Рахманинова. Предпосылки и правомерность таких попыток будут рассмотрены ниже.

В зарубежном музыковедении наблюдаются сходные процессы. Личность и творчество Рахманинова привлекают все больше внимания, освещаются все более подробно и разносторонне[12]. Уже в фундаментальной работе Б. Мэртина «Рахманинов: композитор, пианист, дирижер» (B. Martin, Rachmaninoff: composer, pianist, conductor, 1990) заметна тенденция к рассмотрению творчества Рахманинова в контексте его времени и эстетической панорамы [184].

С тематикой нашего исследования резонирует диссертация В. Джонстона «Гармония и кульминация в поздних произведениях Рахманинова» [180]. Исследователь, правда, под поздними произведениями Рахманинова подразумевает произведения, написанные между 1909 и 1940 г.г., объединяя, таким образом, второй этап периода зрелости с собственно поздним стилем. Надо признать, что с позиций темы, заявленной автором, в таком объединении есть рациональное зерно, поскольку именно отмеченная дата служит точкой отсчета процессов, сформировавших впоследствии поздний стиль Рахманинова; однако в свете прочих критериев (драматургия, эстетика, стиль) такое объединение неубедительно. Исследователь подробно анализирует симметричные и полиладовые гармонические комплексы в контексте гармонического языка современников Рахманинова – Скрябина, Прокофьева и других.

Осмыслению символики Рахманинова и основного ее элемента – темы Dies Irae – посвящено развернутое исследование В. Полловера «Рахманинов и Dies Irae» (V. Pollover, Rachmaninov and Dies Irae, 2004), где автор отмечает: «Рахманинов использует целый ряд синестетических свойств, помогающих передать его сообщение» [189, с. 4].

Чрезвычайно интересна диссертация Х. Канг «Рапсодия на тему Паганини: анализ и дискурс» (Heejung Kang, Rachmaninoff’s Rhapsody on a Theme by Paganini: Analysis and Discourse, 2004), где автор подробно анализирует интонационную структуру произведения, различные аспекты программности и символики, предлагает оригинальный вариант интерпретации программы Рапсодии [181].

Англоязычное исследование А. Ивановой «Фортепианные концерты Рахманинова: одиссея стилевой эволюции» (A. Ivanova, Rachmaninov’s Piano Concertos: The Odyssey of a Stylistic Evolution, 2006) [179] посвящено вопросу, который долгое время игнорировался западным музыкознанием: эволюции стиля Рахманинова. Несмотря на ряд натяжек и традиционно скептическое отношение к Четвертому концерту, эта работа свидетельствует о продуктивных тендециях в западном музыковедении.

Современную литературу о Рахманинове обобщает объемная и подробная работа М. Гаррисона «Рахманинов: жизнь, произведения, записи» (M. Garrison, Rachmaninoff: Life, Works, Recordings, 2005) [177].

Дата добавления: 2015-08-05