Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть xx века. 51 страница

<Лебединое озеро> Чайковского) и руководитель Бухарестской студии

танца. В 1938-41 преподавала в Париже. В 1941 по приглашению друзей,

узнавших о ее материальных трудностях, переехала в Дом для

престарелых артистов в Бадене близ Вены, где жила до конца своих

дней.

Лит.: Левинсон А. На смерть Веры Каралли // Жизнь иск-ва, 1918, № 38,

16 дек.; Марквардт Н. В.А.Каралли // Театр, курьер, 1918, № 1, 25

дек.; Красовская В. Русский балетный театр начала XX века, ч.2:

Танцовщики.Л., 1972; Кремень В. У истоков содружества искусств //

Сов. балет, 1983, № 4.

Арх.: РГАЛИ, ф.659, оп.З, ед.хр.1601.

Г. Андреевская

\КАРПОВИЧ Михаил Михайлович (1887 1959) - историк. По семейным

преданиям, польский род Карповичей некогда имел двойную фамилию

(Кораб-Карповичи) и графский титул. Мать К. - М.Е.Преснякова, сестра

историка А.Преснякова, также происходила из старинного дворянского

рода. Детские и юношеские годы К. провел в Тифлисе. Окончив в 1906

гимназию, поступил на историко-филологический факультет Московского

университета. Учился вместе с Г.Вернадским, слушал лекции

В.Ключевского, работал в семинарах М.Богословского, Д.Петрушевского,

А.Савина, но, по словам одного из друзей К., в период 1-й русской

революции он хотел не столько изучать, сколько <делать историю>. В

1904-6 в Тифлисе и в Москве входил в организации эсеров. Подвергался

аресту и высылке из пределов Кавказского наместничества. В 1907

прекратил активное участие в революционной деятельности; как

вспоминал К" <если от революции мы отошли, то без всякого

<ренегатства>, без проклятий по ее адресу, без переходов в стан

врагов, без утраты нашего свободолюбия>.

Весной 1914 блестяще сдал государственные экзамены и был оставлен на

кафедре русской истории для подготовки к профессорскому званию, но

вскоре вынужден был перейти в Петербургский университет. В 1916

призван в армию и направлен в секретариат при Особом совещании по

обороне. Вскоре после Февральской революции близкий знакомый К. по

Тифлису, товарищ министра торговли и промышленности Временного

правительства Б.Бахметьев получил назначение послом России в США и

предложил К. войти в состав отправлявшейся туда <чрезвычайной

миссии>. В российском посольстве К. работал до его закрытия в 1924. В

1927 по рекомендации М.Ростовцева был приглашен в Гарвардский

университет преподавать русскую историю; последовательно занимал

должности лектора, доцента, профессора и заведующего славянским

отделением. Как писал о К. один из его учеников, он открыл студентам

путь к познанию <действительной, а не воображаемой России>. Вел три

обширных курса: <Введение в историю России>, <Русская литература XIX

в.>, <История идейных течений в России>, читал также лекции по

всеобщей истории Европы. По отзывам слушателей, каждая такая лекция

была произведением искусства, заключая в себе богатство материала,

тонкость анализа и совершенство формы.

Помимо Гарварда, К. преподавал в др. американских университетах,

выступал с докладами в русских просветительских организациях, С 1943

К.- главный редактор основанного в 1941в Нью-Йорке <Нового журнала>.

Считая эту работу чрезвычайно важной, он превратил журнал в одно из

самых читаемых периодических изданий русского зарубежья. По словам

американского историка Ф.Мосли, К. стремился <содействовать

двусторонней связи между русской мыслью и свободным миром>.

По своим общественно-политическим взглядам К. был внепартийным

демократом, сторонником <все более социально окрашенного>

либерализма, понимая либерализм как <пафос свободы и свободы личности

- в первую очередь>. В наш жестокий век, подчеркивал К., необходимо

снова <восславить свободу>, но если в XIX в.А.Токвиль призывал

<либерализировать> политическую демократию, то теперь столь же важно

- <либерализировать> демократию социальную.

Среди наиболее значительных научных работ К. - <Императорская Россия.

1801-1917> (Нью-Йорк, 1932, на англ. яз.), раздел по истории России в

коллективной работе <Экономическая история Европы с 1750 г.>

(Нью-Йорк, 1970, на англ. яз.). Обзор литературы о русской революции,

опубликованный К. в 1930 (The Journal of Modem History, vol. 2, № 2),

положил начало изучению этой темы в США. Отвечая на вопрос, что

<вызвало февраль и привело к Октябрю>, К. писал: <Неустойчивость

русского государственного и общественного строя делала революцию, при

неблагоприятных условиях, возможной. Война превратила эту возможность

в вероятность. И только возникший во время войны острый политический

кризис сделал революцию в конечном счете неизбежной. А за этот

политический кризис ответственность лежала целиком на близорукой,

более того - безумной политике власти> (при том, что после 17.10.1905

в России <самодержавие перестало существовать>, <конституционный

режим определенно был>). Возлагая вину за Февральскую революцию на

<человеческую глупость правящих кругов>, К. не усматривал здесь вины

либералов. <Большинство оппозиции не только не хотело революции, но

было озабочено тем, как бы ее предотвратить>. Напротив, за <крушение

Февраля> К. возлагал ответственность не только на Временное

правительство, но и на всю русскую демократию. <Если бы она тогда

действовала как единое целое, если бы все демократические партии

безоговорочно сплотились вокруг Временного правительства, если бы они

все вели решительную борьбу с максималистскими тенденциями, как в

своей собственной среде, так и в народных массах, - то шансы на

преодоление большевистской опасности и на спасение России от

катастрофы несомненно возросли бы во много раз>.

К 70-летию К. 27 его учеников преподнесли ему сборник своих очерков с

посвящением: <Михаилу Карповичу в знак преклонения, любви и

благодарности>. Прошедшие его школу историки преподавали более чем в

20 университетах и колледжах США, в том числе в Гарвардском,

Йельском, Калифорнийском и Чикагском университетах.

Соч.: The Baltic Commerce of the West Russian and Lithuanian Cities

during the Middle Ages // BSC, 1937, vol.3(7); Church and State in

Russian History // Russian Review, 1943/1944, vol.Ill; A Lecture on

Russian History. Cravenhagi, 1962.

Лит.: Russian Thought and Politics // Harvard Slavic Studies, 1957,

vol.IV; Zenkovsky S.A. A Russian Historian at Harvard // Russian

Review, 1958, vol.XVII; М.М.Карпович [некрологи) // НЖ, 1959, № 58.

М. Гавлин

\КАРСАВИН Лев Платонович (1.12.1882, Петербург - 20.7.1952,

концлагерь Абезь, Коми АССР) - историк-медиевист, философ и богослов.

Младшая сестра - балерина Т.КарсаBIIHQ. Закончил Петербургский

университет в 1906 по историческому отделению, был оставлен для

подготовки к профессорскому званию. Под руководством ИТревса

занимался религиозной историей западного средневековья, прежде всего

францисканским движением и еретическими сектами вальденсов и катаров.

В 1910-11 работал над этими проблемами в Италии и во Франции: в 1912

выпустил капитальный труд <Очерки религиозной жизни в Италии Х11-Х111

веков>. В Петербурге преподавал исторические дисциплины в

университете, на Высших женских курсах и в др. учебных заведениях.К.

выдвинул и разработал собственный метод и подход в медиевистике,

ставивший задачи целостной реконструкции психологии, внутреннего

мира, образа жизни и поведения человека средневековья, вводил целый

ряд новых понятий. Идеи К., опережавшие время, были близки позднейшей

французской школе <Анналов> и развитому ею направлению <исторической

антропологии> - одному из самых влиятельных и важных в современной

культур.ологии. Результаты исследования К. представлены в книге

<Основы средневековой религиозности в Х11-Х111 веках, преимущественно

в Италии> (1915).

Годы 1-й мировой войны и революции переходный период творчества К.:

темы его исследований непрерывно эволюционируют от истории к

философской и богословской проблематике, затрагивая в качестве

промежуточного этапа вопросы теории, методологии и философии истории.

Первая религиозно-философская работа К. <Saligia> (1919) - небольшое

сочинение в жанре духовной беседы, разбирающее средневековую

классификацию смертных грехов. Значительное влияние на К. оказывали

Бернард Клервоский, Гуго и Ришар де Сен-Виктор, Франциск Ассизский,

Иоанн Скот Эригена, В 1922 вышла философская книга К. <Noctes

Petropolitanae>, посвященная метафизике любви. Эта книга сложного

жанра и сложных заданий, отражающая и становление метафизики К., и

драматические события в его личной жизни. Она написана в свободной

неакадемической манере, в традициях романтической прозы как

лирико-философские монологи автора, разделенные на 9 <ночей> и

обращаемые к Любви и возлюбленной. Наряду с лирическими и

экзистенциальными мотивами, с изрядными влияниями средневековой

мистики любви, здесь уже выдвигаются идеи самостоятельной философии

К. и намечаются контуры его будущей системы.

Формирование философской концепции К. совпало с резкими переменами в

его жизни. Не занимаясь активной политической деятельностью, К. тем

не менее не скрывал своего неприятия большевистской доктрины,

постоянно подчеркивал свои христианские убеждения. В первые годы

после октябрьского переворота 1917 он читал проповеди в петроградских

храмах, являлся профессором Петроградского Богословского института.

Независимая позиция К. по отношению к большевистской власти привлекла

к нему симпатии широких кругов общественности; в течение нескольких

месяцев в 1922 он являлся выборным ректором Петроградского

университета. Неудивительно, что в большевистской печати его труды (в

особенности <Noctes Petropolitanae>) подвергались грубым нападкам, и

летом 1922 К. оказался в списке ученых и деятелей культуры,

намеченных к высылке за рубеж.

16.8.1922 К. был арестован ПТУ и 15 ноября вместе с другими

высылаемыми петербуржцами вынужден был покинуть родину на немецком

пароходе <Пруссия>, Первый период его изгнания (1922-26) проходил в

Берлине.К. активно участвовал в религиозной, академической,

общественной жизни диаспоры: являлся профессором Русского научного

института, принимал участие в деятельности руководимой Н.Бердяевым

Религиозно-Философской академии, выступал с докладами и лекциями на

исторические, философские и современные темы, руководил

религиозно-философским кружком молодежи. В это время у него

окончательно сложилась собственная философия. Работая чрезвычайно

интенсивно, он опубликовал в берлинском издательстве <Обелиск> ряд

важных книг, отчасти написанных еще в России: <Философия истории>

(1923), <Джордано Бруно> (1923), <О началах> (1925).

Философия К. принадлежит руслу метафизики всеединства, начало

которому в России было положено Вл.Соловьевым. Это - главное

направление, развивавшееся философами Русского

религиозно-философского ренессанса. Вслед за метафизикой Соловьева, к

нему принадлежат философские системы П.Флоренского, С.Булгакова,

Е.Трубецкого, С.Франка, Н.Лосского. В разработке центрального

принципа всеединства К., как и Франк, во многом опирается на

философию Николая Кузанского; однако, в отличие от Франка, он строит

сложную иерархическую конструкцию всеединства как иерархию множества

<моментов> различных порядков, пронизанную горизонтальными и

вертикальными связями. Эта конструкция весьма эффективно используется

им при анализе исторического и социального бытия. Принцип всеединства

ставится у К. в неразрывную связь с другим онтологическим принципом -

триединством. Подобно целому ряду учений в истории философии, от

Плотина до Гегеля, К. строит свою онтологию как описание бытийной

динамики, основанной на троичном принципе становления и развития.

Всеединство же подчиняется этому динамическому принципу и в него

интегрируется: оно описывает аспект распределенности,

множественности, присущей триединству, когда оно рассматривается в

любом своем статическом срезе: по К., всеединство есть <остановка и

покой триединства>. Последнее в своей полноте и совершенстве

отождествляется с Богом как Пресвятой Троицей, а также с бытием

личности; несовершенным же отражением триединства и личности служит

всякая становящаяся цельность в здешнем бытии, субъект развития:

индивид и его психика, нация, церковь, совокупное человечество.

Три стадии триединства раскрываются у К. как <первоединство -

саморазъединение - самовоссоединение>, причем центральная из этих

стадий означает небытие, смерть. Бытие сотворенное, <тварь>, есть, по

К., бытие, полученное от Бога или совершенного триединства: отдавая

бытие твари, Бог тем самым утрачивает собственное бытие и своею волею

избирает небытие, принимает жертвенную смерть ради твари. Наделение

твари бытием - акт любви Божией, и оттого существо и высшее

проявление любви - жертвенная смерть как свободная отдача своего

бытия другому и ради другого. Суть же и назначение тварного бытия -

воссоединение с Богом, и, по К., этот традиционный религиозный тезис

означает не что иное, как ответ твари на Божию жертву, ее

добровольную жертвенную смерть, принимаемую из любви к Богу. В этой

смерти тварь совершает всецелую самоотдачу Богу и сливается с ним и в

нем обретает воскресение и обожание, так что полное выражение ее пути

дает формула-девиз <жизнь через смерть> (т.е. вечная жизнь через

добровольную смерть: радикальное проведение исконной христианской

идеи об уподоблении Христу), Это учение о смерти (включающее смелую

богословскую концепцию смерти Бога), любви и жертве составляет один

из главных специфических аспектов системы К., получая окончательную

форму в последних из опубликованных им философских трудов <О

личности> (1929) и <Поэме о смерти> (1931).

С 1925 началось сближение К. с евразийским движением, к которому он

ранее относился критически. 20.7.1926 К. переехал из Берлина в Париж

и, поселившись в Кламаре, вскоре стал основным теоретиком парижского,

левого крыла евразийцев, которое все более скатывалось на

пробольшевистские позиции. С ноября 1928 по май 1929 К. поместил в

газете <Евразия> 2 1 статью, в которых защищал евразийские идеи. Его

брошюра <Церковь, личность и государство> (1927) рассматривалась как

часть теоретической платформы евразийского движения. В середине 1929

К. прервал свое сотрудничество с евразийцами, хотя известная близость

к евразийству в социальной философии и теории государства продолжала

сохраняться в его работах и в 30-е. Его учение в этих областях всегда

несло отпечаток иерархизма и социоцентризма, подчинения индивида

коллективным образованиям (как это почти неизбежно в метафизике

всеединства).

Получив в 1927 приглашение Каунасского университета, К. в следующем

году переехал в Литву и возглавил кафедру всеобщей истории.

Он читал по-литовски многочисленные курсы и по-литовски же писал

большинство своих трудов. Главная работа К. - фундаментальный курс

<История европейской культуры>, где с единых позиций представлена

история социальная и духовная, история событий, философских учений,

религиозной жизни. Пять томов этого уникального курса (в 6 книгах)

вышли в свет в Каунасе в 1931-37; рукопись 6-го тома была изъята при

его аресте и ныне утрачена. Вокруг К. складывался кружок известных

философов, примыкавших к традиции русской религиозной мысли;

еженедельные собеседования этого кружка, куда, кроме К., входили

В.Сеземан, В.Шилкарский и С.Шалкаускас, проходили в течение многих

лет в Каунасе, а затем в Вильнюсе. Неизменная тяга К. к России

привела к тому, что он, вопреки давлению окружения и семьи, отказался

уехать на Запад. В 1940 К. вместе с университетом переехал в Вильнюс,

где и провел годы войны, не вступая в сотрудничество с немецкой

властью, содействуя спасению евреев из вильнюсского гетто.

В послевоенные годы К. стал подвергаться репрессиям. Он пробовал

возобновить контакты с российскими учеными, совершил поездки в

Ленинград и Москву, однако найти работу в России не удалось. В 1946

К. был уволен из университета. В 1944-49 он являлся директором

вильнюсского Художественного музея и преподавал в Художественном

институте, где читал курсы истории быта и истории костюма. Вместе с

тем К. продолжал философскую работу. В эти годы им написаны и

по-русски, и по-литовски важные сочинения, посвященные философии

времени и истории: их сохранившиеся рукописи до сих пор не

опубликованы. Как и в Петрограде после Октябрьской революции, его

поведение было смело до безрассудства; он отказывался участвовать в

выборах, допускал публично антисталинские высказывания, 9.7.1949

К. был арестован. 20.4.1950 ему объявили приговор (10 лет строгого

режима) и в декабре этапировали в воркутинские лагеря.

В инвалидном лагере Абезь, болея туберкулезом, К. продолжал

творческую работу, создав около 10 небольших религиозно-философских

сочинений, в числе которых произведения философской поэзии: венок

сонетов, крупный цикл терцин. Вокруг него образовался кружок

заключенных, где обсуждались темы искусства, философии, религии. До

последних дней его жизнь в лагере - непрерывная самоотдача: медленно

умирая от туберкулеза, он не оставлял занятий с учеником, вел

духовные беседы со всеми ищущими, В лагерной судьбе К. в значительной

мере воплотилась его философия с ключевой идеей приятия жертвенной

кончины.

Соч.: Религиозно-философские сочинения, T.I. М., 1992; Философия

истории. СПб., 1993; Сочинения. М" 1993.

Лит.: Ванеев А.А. Два года в Абези. В память о Л.П.Карсавине.

Брюссель, 1990.

С. Хоружий

\КАРСАВИНА Тамара Платоновна (по 1-му мужу Мухина; по 2-му - Брюс)

(25.2.1885, Петербург - 25.4.1978, Лондон) - танцовщица. Из

потомственной актерской семьи. Дед, Константин Михайлович, в

молодости был провинциальным драматическим актером и сочинял пьесы,

затем стал портным. Отец, Платон Константинович - ведущий

классический танцовщик Мариинского театра, ученик М.Петипа. Там же, в

Мариинке, танцевал его брат Владимир; сестра Екатерина вышла замуж за

Н.Балашова, театрального художника-декоратора. Мать, Анна Иосифовна

(урожд. Хомякова), была дочерью хорунжего и гречанки, получила

образование в Смольном институте. Ее дядя, А.Хомяков, был известным

публицистом, поэтом и философом, одним из вождей славянофилов. Вся

семья дышала атмосферой театра и жила его интересами. Когда старшего

брата, Л.Карсавина, стали учить грамоте, сестра присутствовала на

занятиях и выучилась читать в 5 лет. С этого времени чтение и книги

стали страстью и брата, и сестры. Оба копили карманные даньги, чтобы

затем истратить их на книги. Особенно полюбившееся Тата увлеченно

декламировала окружающим, осознав лишь в зрелом возрасте, что то было

первое проявление инстинктивной тяги к театру. Первые уроки танца

проходили с В.Жуковой тайком от отца, не желавшего отдавать дочь в

танцовщицы; в конце концов он смирился с артистическими притязаниями

Таты и начал сам готовить ее к просмотру в училище, куда она и

поступила в 1894. Первый выход на сцену состоялся в балете <Коппелия>

Л.Делиба в детском антураже. Ее педагогами были А.Горский,

осуществлявший свою новаторскую программу в балете, позднее -

П.Гердт, крестный К" превыше всего ценивший традиционные нормы

строгой классической школы. Участие в спектаклях театра знакомило с

высшими достижениями исполнительского искусства. Труппа обладала

очень сильным составом солистов и замечательными балеринами -

блестящей М.Кшесинской, необыкновенно музыкальной О.Преображенской,

виртуознейшей итальянкой П.Леньяни. Однако кумиром для К. оставался

Гердт. Он был уже немолод, и техника никогда не была сильной стороной

его дарования. Зато в благородстве манер и актерской выразительности

ему не было равных. В балетной воспитаннице признавали несомненный

актерский талант. Режиссер Юрковский, увидев К. в спектакле

Александрийского театра <Сон в летнюю ночь> одной из фей,

сопровождавших Титанию, попросил ее почитать стихи и затем

настоятельно рекомендовал К. посвятить себя драматической сцене как

более подходящей для ее интеллекта.

Успехи К. в танце были таковы, что ей поручали танцевальные партии не

только в школьных спектаклях, но и в спектаклях Мариинского театра.

Воспитанницей она исполнила Амура на премьере балета <Дон Кихот>

Л.Минкуса в постановке Горского (1902, Мариинский театр), фрагмент <В

царстве льдов> из балета <Искра любви> на музыку И.Чекрыгина и

П.Маржецкого в постановке Гердта (1902, спектакль Театрального

училища в Михайловском театре), 17-летнюю К., не достигшую

положенного для выпуска 18-летнего возраста, вопреки правилам решено

было направить в театр. Официальный дебют состоялся в старинном pas

de deux <Жемчужина и рыбак>, вставленном Гердтом в возобновленную им

<Жавотту> К.Сен-Санса (1902, Мариинский театр). Партнером был молодой

премьер М.Фокин ему выпало в будущем сыграть особую роль в жизни К.

Робкая, застенчивая, мало заботящаяся о своей внешности вне сцены,

погруженная в книги, далекая от театральных интриг - такой была

начинающая танцовщица, принятая в труппу корифейкой. Она была,

несомненно, хороша собой. Застенчивость придавала сценическому облику

К. трогательность и обаяние.К. сразу же полюбилась публике.

Поклонников ее таланта было особенно много среди зрителей <райка>.

Дирекция также относилась к К. благосклонно: ей прощались

танцевальные огрехи, относимые на счет неопытности. За сольными

партиями последовали балеринские: Флора (<Испытание Дамиса>

А.Глазунова), Грациелла (<Грациелла> Ц.Пуни), Царь-девица

(<КонекГорбунок> Пуни), Одетта-Одиллия (<Лебединое озеро>

П.Чайковского). Постепенно накапливался опыт. Танец обретал

уверенность, тщательность в отделке. Тому способствовали серьезное

отношение к искусству, занятия у великолепных педагогов Х.Иогансона,

НЛегата, Е.Соколовой, стажировка в Италии у К.Беретта, консультации

С.Легата.

Искусство К. складывалось в пору кризиса академизма и поисков выхода

из него. Академической танцовщицей инструментального типа с блестящей

виртуозной техникой она так и не стала. Талант К. раскрывался как бы

нехотя и неторопливо, ожидая творческих импульсов и новых идей извне.

Но уже само равнодушие к незыблемым ценностям классического танца

располагало ее к новшествам, обеспечивало интерес к ним. В Фокине,

начинавшем с нарочитого противостояния академическому балету, К.

уловила нечто близкое себе и поверила ему безоговорочно и до конца.

Фокин же, делавший поначалу ставку на А.Павлову, не сразу рассмотрел

в К. свою идеальную исполнительницу и лишь со временем оценил особый

аромат ее интеллектуально-чувственного танца.К. явилась

родоначальницей принципиально новых тенденций исполнительства в

балетном театре XX в. - тех, что позднее получили название

<интеллектуального искусства>. Интеллект был отличительной чертой К.

- чертой индивидуальной и в какой-то мере родовой, унаследованной по

линии матери и ярко реализованной братом-философом. Интеллектуальные

интересы университетской молодежи - друзей брата, напряженные

духовные искания интеллигенции начала века - все, с чем К.

столкнулась в юности, оставило глубокий след в ее становлении как

личности, 1-я русская революция, наивно воспринятая балетной

молодежью как призыв к самоуправлению и независимости от дирекции,

вызвала создание забастовочного комитета - в нем, наряду с лидерами

Фокиным и Павловой, оказалась и робкая К. <Революционная>

деятельность результатов не дала - только обострила ощущение

необходимости перемен.

В 1906 К. гастролировала по России с труппой Г.Кякшта, позднее

состоялись ее гастроли в Праге, Милане и Лондоне (1910). Новое в

искусстве танца уже пробивалось; создавалась новая эстетика балетного

искусства: Фокину здесь принадлежала особая роль. Встреча с ним как

хореографом произошла в новой редакции <Шопенианы> в 1907-К.

исполнила 1 1-й вальс (Ces-dur). В следующем году она заменила

Павлову в роли Актеи (<Эвника> А.Щербачёва). Все это создавалось не

для нее, и сравнение с Павловой было невыгодным: слишком различались

их индивидуальности. Решающей для К. стала встреча с С.Дягилевым,

пригласившим ее участвовать в парижском сезоне 1909. Поначалу и там

ей отводились вторые роли. Но судьба ей благоволила, и К. пришлось

заменить неприехавшую Кшесинскую в <Жар-птице> (так Дягилев назвал

pas de deux принцессы Флорины и Голубой птицы из <Спящей красавицы>)

с В.Нижинским. Успех был выдающимся. В следующем сезоне Павлова

порвала с Дягилевым, и К. получила предназначавшиеся для той первые

роли в <Жизели> А,Адана и <Жар-птице> И.Стравинского. С этого момента

К. стала постоянной и самой надежной балериной дягилевской

антрепризы. Она пользовалась особым расположением мэтра. Это, правда,

не мешало Д. нередко задерживать выплату ей гонораров за выступления,

подчас и вовсе <забывать> о своем долге. Высоко ценя балетмейстерский

талант Фокина, К. не отказывалась от сотрудничества с другими

хореографами.В.Нижинский поставил для нее, себя и Л.Шоллар

хореографическую поэму <Игры> на музыку КДебюсси (15.5.1913, Театр

Елисейских полей, Париж). Это была попытка через спортивные движения

- игру в теннис - воплотить ритмы и пластику современности. В

<Трагедии Саломеи> Б.Романова на музыку Ф.Шмитта (12.6.1913, там же)

К. исполнила заглавную роль. Запутанность сценария помешала зрителям

воспринять талантливую хореографию - балет провалился.

Уникальность дара К. проявилась в работе над новыми постановками

Фокина. Найденное там оказывало свое воздействие и на исполнение

традиционных спектаклей. Все помогало воплощению замыслов хореографа;

чувство стиля, способность проникнуть в авторский замысел и не в

последнюю очередь, внешность танцовщицы - изысканная лепка безупречно

красивого лица с задумчивыми карими глазами, необыкновенного оттенка

нежная смугловатая кожа; неторопливая вкрадчивая грация завораживали

и зрителей, и товарищей по сцене. Аналитически-созидательная основа

ее таланта, с одной стороны, отвечала как нельзя лучше природе музыки

Стравинского, с другой - вносила организующее начало в модуляции

оттенков, красок, состояний, присущих искусству импрессионизма (в

частности, импрессионистической хореографии Фокина). Игра оттенков,

преломленная К., вела к воплощению неких вечных истин и идей. Так

поиски современного искусства в ее творчестве смыкались с ценностями

академизма: к ним она возвращалась обновленной, <глотнув свежего

воздуха> фокинских открытий.

Высшими достижениями творчества К. являются партии Девушки (<Видение

розы>) и Балерины (<Петрушка>; обе - 1911). В <Видении розы> К.

Дата добавления: 2015-08-05