Вифания

Иисус спасал людей не только Своими проповедями, обращая их души к жизни духовной, но и телесно, исцеляя и воскрешая людей к физической жизни. Но до сих пор (до чуда в Вифании) скептики всегда могли возразить, что, мол, исцеленный выздоровел сам, а воскрешенный был мнимоумершим, очнувшимся от обморока. Поэтому Иисусу предстояло преподать такой урок, который не оставил бы никаких сомнений у Его учеников в грядущем воскресении и бессмертии. Как известно, отрицание загробной жизни отнюдь не есть изобретение современных атеистов. Скептики и неверующие были всегда. Неверие в загробную жизнь во времена Иисуса проповедовала правящая религиозная партия саддукеев, в чем они расходились во взглядах с фарисеями, но и не все фарисеи, признавая посмертное воскресение на словах, верили в него в действительности. Далеко не все современные христиане, иудеи-ортодоксы, а также не ортодоксы и исповедующие прочие религии, практически верят в воскресение, ибо нередко предпочитают ничтожное продление плотской жизни всякому риску подвергнуть ее опасности во имя веры. Даже если обстоятельства не требуют выдерживать такие испытания, их фальшь, так или иначе, проступает наружу. Самый лучший детектор лжи – это оговорка. Когда какой-нибудь поборник “правоверной” религии вдруг заявляет вам невзначай, что, мол, жизнь дается человеку один раз и поэтому нужно постараться получить от нее как можно больше благ, не изобличает ли это неверие в бессмертие души и не выдает ли его с головой как идолопоклонника?

Поэтому, чтобы укрепить веру своих учеников перед решающим испытанием, Иисус наглядно демонстрирует им Свою власть над смертью. Иоанн пишет:

“Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее. Мария же, которой брат Лазарь был болен, была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Господи! вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий. Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря. Когда же услышал, что он болен, то пробыл два дня на том месте, где находился. После этого сказал ученикам: пойдем опять в Иудею. Ученики сказали Ему: Равви! давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда? Иисус отвечал: не двенадцать ли часов во дне? кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним. Сказав это, говорит им потом: Лазарь, друг наш уснул, но Я иду разбудить его. Ученики Его сказали: Господи! если уснул, то выздоровеет. Иисус говорил о смерти его; а они думали, что Он говорит о сне обыкновенном. Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему. Тогда Фома, иначе называемый Близнец, сказал ученикам: пойдем и мы умрем с Ним. Иисус пришед нашел, что он уже четыре дня в гробе. Вифания же была близ Иерусалима, стадиях в пятнадцати, и многие из Иудеев пришли к Марфе и Марии – утешать их в печали о брате их. Марфа, услышавши, что идет Иисус, пошла навстречу Ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой; но и теперь знаю, что, чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог. Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня не умрет во век. Веришь ли сему? Она говорит Ему: так, Господи! я верую, что Ты Христос Сын Божий, грядущий в мир. Сказавши это, пошла позвала тайно Марию, сестру свою, говоря: Учитель здесь и зовет тебя. Она как скоро услышала, поспешно встала и пошла к Нему. Иисус еще не входил в селение, но был на том месте, где встретила Его Марфа. Иудеи, которые были с нею в доме и утешали ее, видя, что Мария поспешно встала и вышла, пошли за нею, полагая, что она пошла на гроб – плакать там. Мария же пришедши туда, где был Иисус, и увидевши Его, пала к ногам Его и сказала Ему: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат Мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею Иудеев плачущих, Сам воскорбел духом и возмутился, и сказал: где вы положили его? Говорят Ему: Господи! пойди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда Иудеи говорили: смотри, как Он любил его! А некоторые из них сказали: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер? Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе. Иисус говорит ей: не сказал ли Я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня; Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет. Тогда многие из Иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него; а некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус” (Ин. 11:1-46).

Почему же не все Иудеи, видевшие это чудо, уверовали в Иисуса? Может быть, они сомневались в истинности того, что Он совершил? Отнюдь нет? И Евангелия, и даже Талмуд свидетельствуют, что евреи знали и верили в чудеса Иисуса, но не все верили в Него как в Мессию, и те, кто не верили, боялись Его чудес и видели в Нем своего опасного Соперника, о чем сообщает далее Иоанн: “Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот человек много чудес творит; если оставим Его так, то все уверуют в Него, – и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом” (Ин. 11:47-48). Надо сказать, что “чудотворцы” в те времена были не такая уж редкость, но особой опасности для государства и правящего класса они не представляли. Какая же тогда была для первосвященников опасность в Иисусе, почему они Его так боялись, ведь Он им не угрожал, на их место не претендовал, к бунту не призывал? Все дело в том, что Он освобождал людей от страха, внушал им уверенность в победе над смертью, доказывал, что законы материального мира не властны над верующими, Он учил: “не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне” (Мф. 10:28); и первосвященники, и фарисеи почувствовали, что их власть над душами людей уплывает, так как чудеса Иисуса доказывали, что не они хозяева жизни, а такими людьми, которые это поняли, уже никто не сможет владеть, кроме Бога, даже римляне. Это сулило первосвященникам потерю власти над народом, что было бы для них хуже римского завоевания. Да, сильные мира сего могут дать или отнять у человека те или иные блага и даже саму жизнь, но они ничего не могут отнять у того, кто знает, зачем он живет, кто стремится прожить свою жизнь не как можно дольше, а как можно достойнее, и они не знают, как еще можно угрожать праведнику, когда, чем большим преследованиям он подвергается, тем больше у него возможностей прославить Бога своими подвигами.

В наше время уже мало кто задумывается о том, как прожить жизнь наиболее достойно, как лучше послужить Богу, это все устарело, зато стало модным говорить о “культуре проживания жизни”, этой теме посвящаются радиопередачи и лекции корифеев-психологов. Нам со всех сторон предлагаются всевозможные альтернативные способы “проживания”, на любой вкус: телесериалы, футбол, сидение с друзьями, путешествия и т. п. Бери любой – и не пожалеешь, что жил. Чтобы не испытывать состояния депрессии, нужно учиться проживать жизнь – говорят современные психологи. А главное, при всем при том, – меньше думать, а то, даже при самом успешном проживании жизни, к вам могут прийти мысли, подобные Библейскому Екклесиасту, что все это суета сует. Но никто из них не говорит, зачем нам все это надо, почему мы должны проживать эту жизнь именно так и к чему это все приведет. Ведь образ жизни – не смысл жизни.

Так определил наше “проживание” жизни Паскаль: “Вообразите себе некое количество людей, закованных в кандалы и поголовно осужденных на смерть, причем одним из них каждодневно перерезают горло на глазах у других, а оставшиеся в живых могут наглядно усмотреть свое собственное положение в положении им подобных: вглядываясь друг на друга с безнадежной печалью, они ожидают своей чреды. Такова картина положения, в котором находятся люди”. И действительно, как бы мы себя ни развлекали, как бы ни выглядели занятыми по горло различными “важными” делами, смысл которых для себя мы так и не постарались уяснить, ничто не может избавить нас от абсолютно ясной мысли, периодически посещающей нас, и преследующей как рок: “Я живу, я провожу время в хлопотах, строю планы на будущие, хотя я прекрасно знаю: чтобы я ни делал, лично у меня никакого будущего нет и быть не может, и в любой момент я могу быть выдернут из этого бытия, и мне уже не надо будет никуда торопиться; просто моя очередь пока еще не пришла, но тем не менее я приговорен, и ждать, в общем-то, не так уж долго, и в один прекрасный день и час это случится именно со мной, а не с кем-то другим”.

Лев Толстой в своей Исповеди приводит по этому поводу буддийскую притчу: “Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он все держится и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает из языком и лижит их. Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать меня, и я не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я пытаюсь сосать тот мед, который прежде утешал меня; но этот мед уже не радует меня, а белая и черная мышь – день и ночь – подтачивают ветку, за которую я держусь. Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно – неизбежного дракона и мышей, – и не могу отвратить от них взор. И это не басня, а это истинная, неоспоримая, и всякому понятная правда”.

Такова участь всех нас, и никто, ни первосвященники, ни фарисеи, не в состоянии здесь ничего изменить, разве что временно угостить нас “каплями сладкого меда”; что ж, остается только брать эти “капли”, ибо, казалось бы, надеяться больше не на что. Но вот приходит Человек, и говорит: “Я победил дракона, Я выведу тебя из этой ямы, как Я вывел Лазаря, только следуй за Мной”. И многие пошли за Ним, в том числе и Лев Толстой, и были выведены Им из ямы, но также многие предпочли остаться во мраке этой ямы, утешая себя разного рода иллюзиями.

Человек, попавший в затруднительную ситуацию, из которой он не видит выхода, часто склонен обманывать себя разного рода самовнушениями. И одна из таких иллюзий – это признание со смертью своего личного конца. Так он говорит себе: “Не буду думать о смерти, буду жить пока живется в свое удовольствие, да и никакого дракона там нет, просто меня не станет и все”. Но если бы все было так просто, люди бы не боялись смерти, и не боролись бы за жизнь до последнего вздоха, продлевая ее в любом качестве, какой бы она скверной ни была, разве это не противоречит здравому смыслу? Иммануил Кант писал: “Только ребяческим рассудком человека можно объяснить то, что он боится смерти, не любя жизни, и, когда последняя становится ему невмоготу, продолжает влачить свое существование, как будто удовлетворенный, не переставая, однако, повторять свои жалобы” [1]. Но ведь смерти боятся не “рассудком”, а инстинктом, который исходит из самой природы, и он, инстинкт, знает, чего бояться. Скорее можно сказать, что “ребяческим рассудком” обладает тот, кто смерти не боится; но и мудрец не боится смерти, а почему? – потому что он больше смерти боится жизни, то есть неправедной жизни, ибо глупо бояться небытия, того, чего нет, но поскольку мы боимся смерти, мы тем самым признаем, что за ней следует бытие, которое нас и страшит. Августин Блаженный писал: “Та смерть не должна считаться злою, которой предшествовала жизнь добрая. Смерть делает злою только то, что следует за смертью. Поэтому, кому предстоит необходимость умереть, те не должны много заботиться о том, что именно с ними случится такого, от чего они умрут, а должны заботиться о том, куда, умирая, они вынуждены идти” [2].

Признание смерти как полное уничтожение и разрушение личности и ее самосознания есть не что иное, как солипсизм в крайнем виде. Отрицая вечное существование конкретной личности в окружающем ее мире, эти люди не всегда отдают себе отчет, что тем самым они отрицают существование и самого мира, так как мы можем говорить о существовании лишь того, что мы как-то ощущаем непосредственно или опосредовано. Те же материалисты ведь не хотят признать параллельное существование ни рая, ни ада, ни еще миллионов иных миров, которые до сих пор никак не проявили себя, воздействуя на наши чувства, они вполне логично утверждают, что, мол, может быть, они и существуют, но для нас их нет, тогда с допущением потери конкретным человеком ощущения вечного соприсутствия, также и наш мир становится временным, зыбким и призрачным и непонятно, что его отличает от категории тех миров, которых “для нас нет”. Как сказал Николай Бердяев: “Нет разницы, когда вы говорите, что нет никого и ничего, кроме меня, и тем, когда вы говорите, что меня нет” [3]. Значит наше существование абсолютно равно существованию мира. Поэтому я верю в непрерывную и бесконечную линию своего существования от начала начал от дней вечных. Мы существовали всегда в природе, будучи в себе, в виртуальной реальности, ибо если бы мы там не существовали, мы бы и не смогли родиться, так как “ex nihilo nihil fit” (из ничего ничто не возникает), родившись мы существовали для себя, а когда умрем – будем существовать для Бога, для дальнейших Его планов и целей Ему ведомых. Последовательный, научный ум Вольтера привел его к следующему умозаключению: “...Я существую, а следовательно, нечто существует извечно....В конце концов, ясно, что мы уже прошли чрез различные виды существования. Мы существовали до того, как новое сочетание органов заключило нас в материнское чрево; в течение девяти месяцев наше существо было весьма отлично от прежнего; детство наше совершенно не походило на наше зародышевое состояние; в зрелом возрасте не осталось ничего от детства; смерть может дать нам еще иной модус существования” [4].

Что, во всяком случае для меня, абсолютно ясно, – это то, что небытия не бывает. Небытие – это чистая абстракция, фантом или условный термин, которым обозначают иную форму бытия чего-либо. Но, поскольку постоянных форм тоже не бывает, ибо все течет, все движется и все меняется, то, как учил Гегель: “Бытие и небытие суть одно и то же; следовательно, одно и то же, существую ли я или не существую, существует ли или не существует этот дом, обладаю ли я или не обладаю ста талерами” [5]. Это как раз то, что не понял шекспировский Гамлет, что “не быть” невозможно, возможно лишь изменить форму своего бытия (или карму, если угодно), в лучшую или в худшую сторону. Рассказывают такой случай: один студент пришел исповедоваться к священнику и говорит: “Батюшка, я решил покончить с собой, так как ничего не вижу в своей жизни, кроме страданий, наверно, я рожден неудачником”. И что же ему ответил священник? А вот что: “Ты правильно рассуждаешь, сын мой, и я одобряю твое желание покончить с собой, но скажи мне, каким способом возможно это сделать, и я в свою очередь тоже им бы воспользовался. Да, можно разрушить свое ни в чем не повинное тело, но себя мы уничтожить не можем, и если мы не в состоянии решить наши проблемы в этой жизни, то они все останутся у нас и в будущей”. Самоубийца подобен нерадивому скрипачу, который в досаде на свою плохую игру разбивает скрипку, и в итоге у него скрипки больше нет, а бездарный скрипач остался. Но есть верный способ покончить с собой – это отрешиться от своего эго и отдать себя воле Господней.

Но вот умирает человек, мы видим мертвое тело и думаем, что это все, что от него осталось. Нет, господа, не все. Осталась его жизненная энергия, которая, как известно из первого закона термодинамики, не появляется из ниоткуда и никогда не исчезает, и, хотя ее форма может меняться, ее суть неизменна. Эту энергию богословы называют душой. Сейчас, даже ее пытаются, так сказать, “пощупать руками”, улавливая ее присутствие особыми чувствительными приборами, пытаются узнать поподробнее о “загробном мире” и посмертных ощущениях человека, исследования в этом плане доктора Рэймонда Моуди, я думаю, известны всем, но мы не будем углубляться в эти проблемы, ибо это не наша тема.

Древние мудрецы не имели современных приборов и лабораторий, зато у них был гораздо более чувствительный прибор – сердце. Зная своим сердцем о существовании бессмертной души, они пытались обосновать это философскими умозаключениями. Так, еще римский философ Эпиктет учил: “Если разлука или смерть кажется тебе такою страшною, то ты должен во время жатв горевать о том, что умирают колосья, а осенью плакать о том, что засохшие листья падают с деревьев. Разлука людей больше ничего, как небольшая перемена, а смерть – также перемена, только немного большая. В мире нет уничтожения, а только превращение одной жизни в другую. И для нас наступает это превращение тогда, когда Богу угодно. Ведь и родились мы не тогда, когда хотели, а когда Бог велел” [6]. Средневековый философ-богослов Дунс Скотт поставил вопрос: “Может ли материя мыслить?”. Наверно, если бы он увидел наши современные компьютеры, он бы поставил его иначе, ведь суть его вопроса в том, чтобы найти уникальное качественное отличие человеческой самости от материального мира. Эта самость сама по себе не есть материя, но использует материю в своих целях. Так, человеку даны ноги, чтобы передвигаться, но он счел, что возможности этого инструмента недостаточны и изобрел транспортные средства. Ему даны глаза, чтобы видеть, но и этого ему показалось мало, и он изобрел микроскопы и телескопы. Наконец, ему дан мозг, чтобы мыслить. Изобретенный компьютер доказал, что и этот инструмент далек от совершенства. Но чтобы компьютер начал “мыслить”, нужна энергия – воля, которая бы его привела в действие. Поэтому вопрос следовало бы поставить так: “Присуща ли материи воля?”. А воли у материи нет, и там, где мы наблюдаем такое явление, там мы уже сталкиваемся не со свойством материи, а с совершенно иной сущностью, с материей не связанной, ибо одна и та же воля может воплощаться в различное вещество, постоянно заменяя его, оставаясь при этом сама собой. Сколько раз за нашу жизнь мы уже “хоронили” вещество нашего тела в виде шлаков и заменяли его другими атомами, совершая тем самым как бы самовоскрешение? Само собой разумеется, что наша воля, освободившись со смертью от всех шлаков старого тела, необходимо воссоздаст себе новую материальную оболочку, поэтому в нашем будущем воскресении нет абсолютно ничего фантастического.

Но эмпирическая наука также, вроде бы, выставляет неопровержимые аргументы против идеи бессмертия. Она говорит, что все наши эмоции, знания, мысли, логические операции, то есть все то, что называется сознанием, есть деятельность живого телесного органа – головного мозга, и все наше “сознание” зависит от его деятельности, а с нарушением функций головного мозга, даже еще при жизни человеческого организма, сознание разрушается. Ну что ж, допустим, что так, хотя даже и это предположение опровергается некоторыми экспериментами и разными явлениями, позволяющими установить контакт с умершими, свидетельствующими о том, что мертвые помнят все, даже лучше чем живые. И тем не менее наше сознание не есть наше “Я”, более того, оно в меньшей степени может претендовать на адекватность нашему “Я”, скорее оно есть то, что нашему “Я” противоположно, что есть “не Я”, что привнесено в него извне, ибо ни мысли, ни переживания, ни информация, которую мы воспринимаем, не являются нашей сущностью, так как связаны с внешними вещами. Что бы вы, например, предпочли: лишиться памяти, все забыть и начать познавать жизнь сначала или записать все содержимое вашей памяти на какой-нибудь вечный компьютер, который бы продолжал работать за вас, а самим больше не жить? Уверен, что большинство выбрало бы жизнь. Однако именно этот фантом вместо жизни лицемерно предлагает нам принять материалистическая идеология, утешая нас тем, что мы будем “жить” в наших делах, в потомках, в воспоминаниях друзей, в светлом будущем народа, ради которого нам предлагается пожертвовать собой сейчас. Почему-то бедная Золушка не очень радовалась тому, что на бал вместо нее поедут ее сестры, но хотела там быть также и сама. Особого оптимизма перед лицом смерти ухитрилась добиться советская идеология, целиком покорившись ей: “Ты умрешь, и тебя не будет, – говорила она, – но какая в этом трагедия? Ты боишься смерти только потому, что ты эгоист, но ты должен забыть о себе, и знать только то, что ты винтик нашего коллектива и чем больше ты себя подчиняешь воле коллектива, тем меньше у тебя воли к своей жизни”. Только вот эта “коллективистская идеология” сама оказалась смертной, эпоха оптимистов завершилась, а ее существование продлилось даже меньше продолжительности средней человеческой жизни. Николай Бердяев писал: “Смерть трагична именно для личности, для всего безличного этой трагедии не существует. Все смертное, естественно, должно умереть. Но личность бессмертна, она есть единственное бессмертное, она творится для вечности” [7].

Итак, что значит умереть? Это значит всего лишь потерять собственное тело. А чтó есть тело? Килограммы мяса и жира, которые навешены на нас тяжким бременем, от которого мы не в состоянии освободиться, пока живем. Странно, мы столько терпим из-за него неудобств и даже страданий, ни одна вещь не причиняет нам столько хлопот, как собственное тело. Даже если мы и наслаждаемся относительно коротким периодом крепкого здоровья, мысль о том, как сохранить его подольше, отнимает у нас лучшие духовные силы. Когда же мы сталкиваемся с первыми признаками естественного дряхления или начинаем осознавать свои врожденные изъяны, мы проклинаем судьбу за то, что дала нам такую жалкую телесную форму, но в то же время так боимся расстаться с ней. Может быть, разумнее было бы поступить так же, как если бы мы, будучи недовольны какой-нибудь вещью, например, холодильником, который и тесен, и устарел, и плохо работает, но худо ли бедно, продолжает существовать, занимая место в комнате и 10, и 15, и 20 лет, но в конце концов мы его выбрасываем (даже в рабочем состоянии) и покупаем новый. Другой вопрос: вправе ли мы распоряжаться нашим телом как надоевшей вещью? Я думаю, что нет. Не мы его создали, а посему наше тело нам полностью не принадлежит, оно дано нам как бы напрокат. Поэтому нам и дан инстинкт самосохранения, чтобы мы заботились о себе, продлевали свою жизнь настолько, насколько возможно, но в то же время и использовали его по своему назначению, как в притче о талантах: “Ибо Он поступит, как человек, который, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тот час отправился. Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов; точно также и получивший два таланта приобрел другие два; получивший же один талант пошел и закопал его в землю и скрыл серебро господина своего. По долгом времени, приходит господин рабов трех и требует у них отчета. И подошед получивший пять талантов принес другие пять талантов и говорит: “господин! пять талантов ты дал мне; вот, другие пять талантов я приобрел на них”. Господин его сказал ему: “хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего”. Подошел также и получивший два таланта и сказал: “господин! два таланта ты дал мне; вот, другие два таланта я приобрел на них”. Господин его сказал ему: “хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего”. Подошел и получивший один талант и сказал: “господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал; и убоявшись пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое”. Господин же его сказал ему в ответ: “лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я пришед получил бы мое с прибылью; итак возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов” (Мф. 25:14-30).

Что такое талант? Дословно по притче – это 36 килограмм золота или серебра, довольно-таки крупная сумма денег, талантами в те времена выплачивали государственные долги, естественно, что господин рабов, “жестокость” которого состояла в том, что он не мог допустить экономического застоя в своей стране из-за откровенного саботажа нерадивого чиновника, не использовавшего по назначению отведенные ему фонды, но в более широком смысле здесь имеется в виду вся совокупность наших хороших задатков, которые мы получили от рождения, и которые останутся при нас и после смерти, но при условии, если мы их использовали при жизни и смогли приумножить, то это есть тот капитал, единственный из всего имеющегося у нас, который мы можем взять с собой в иной мир. Конечно, не все люди при жизни отдают себе в этом отчет, хотя каждый знает это в своем сердце, это же отражено почти во всех религиях, точнее у их истоков, когда еще их циничные плутократы-жрецы не успели довести вероучения до маразма, когда, например, Царство Небесное предлагается за индульгенцию или когда мусульманским фанатикам обещают гарем сверстниц в раю за совершенный теракт. Однако мистическое познание опровергает утверждение циников, что у всех один конец. Люди, же пережившие каким-либо образом контакт со смертью, если даже до того и были циниками, полностью перерождаются, и единогласно верят, как о том свидетельствует Рэймонд Моуди, что только две вещи имеют значение для посмертного бытия – это возрастание в любви и в мудрости, а все остальное, если не служит этим целям – суета. Я помню, когда мною были поданы документы в ОВИР на выезд из Советского Союза, для меня отпало множество проблем от бытовых до общественных, которые раньше казались важными, меня уже, например, как-то не волновало, кто станет завучем в нашей школе и как там будет распределяться нагрузка, кто победит на выборах в городской совет, зато было гораздо важнее учить языки и накапливать знания. Но в конце концов все мы будем эмигрантами, а потому Иисус учил: “Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут; ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше” (Мф. 6: 19-21).

Но вернемся к истории воскрешения Лазаря. Многие библеисты-критики отрицают это событие как исторический факт, что само по себе, надо сказать не требует особого аналитического ума, понять же, каким образом это повествование оказалось в Евангелии от Иоанна, и почему о нем ничего не знают другие евангелисты – значительно труднее. Что это, выдумка? Но зачем же тогда сочинителю заходить так далеко, что описывать это событие как общеизвестное и даже утверждать, что духовные власти Иерусалима знали о нем? Не лучше бы было написать, что это воскрешение Иисус сделал втайне, и велел о нем никому не рассказывать до поры, но теперь, мол, Иоанн решил, что настало время поделиться своим секретом со всеми? Но это чудо, согласно Иоанну, Иисус совершил не ради благотворительных целей, каковыми были почти все Его другие чудеса, а совершил его именно для того, чтобы всем продемонстрировать Его власть над смертью, для чего даже позволил временно умереть своему другу Лазарю – поступок, который не могут Ему простить “высокоморальные” критики, ведь Иисус, зная, что Лазарь болен, мог поспешить к нему или хотя бы исцелить на расстоянии, но не допустить смерти. Видимо, тот урок, который Он хотел преподать ученикам накануне Его собственной смерти, был для Иисуса гораздо важнее его репутации гуманиста среди обывателей, ибо что может быть гуманнее, чем открыть людям: “Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня не умрет во век”. Давид Фридрих Штраус был вполне логичен, когда писал: “Действительно, тому, кто в истории Лазаря видит не истинное чудо, остается лишь одно из двух: либо отстаивать правдивость рассказа, в ущерб и достоинству Иисуса.., либо отстаивать честь Иисуса и здравый смысл в ущерб правдивости рассказа” [8]. Так как ложь Иоанна не укладывается в здравый смысл, остается обвинять Иисуса либо в бесчестном поступке по отношению к другу, которого Он принес в жертву Своим интересам, либо в том, что Он действовал с Лазарем заодно, обманывая народ, а потому тем, кто верит Иисусу (помимо доверия к Иоанну), ничего не остается, как признать факт чуда. Может быть, потому и молчат синоптики об этом эпизоде, что он не вписывается в их концепцию Иисуса – нравственного гумманиста. Во всяком случае для меня, это повествование есть тайна и чудо не менее удивительное, чем само воскрешение Лазаря, такова, видимо, была воля Господня, чтобы дать каждому евангелисту свою функцию, чтобы сообщение Иоанна прозвучало как кульминационный аккорд в этой четырехчастной симфонии всех Евангелий. Я почему-то даже не могу себе представить, чтобы об этом написал еще кто-нибудь, кроме Иоанна, так же как нельзя себе представить, чтобы повесть о Ромео и Джульетте написал кто-нибудь еще, помимо Шекспира. Люди факта с неразвитым абстрактным мышлением не понимают, что в Божественной истории, в отличие от дурной истории мира сего, есть вещи уникальные, о которых должен писать кто-нибудь только один. Господь не захотел, чтобы самое чудесное деяние Его Сына стало темой для базарных сплетен. Но есть определенная взаимосвязь, логическая последовательность, синтезирующая предшествующие сообщения синоптиков. Так, например, чудо воскрешения вифанского Лазаря можно рассмотреть как продолжение разговора, начатого Иисусом в притче о богаче и нищем Лазаре, которую приводит Лука:

“Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача; и псы приходя лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово; умер и богач, и похоронили его; и в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его, и возопив сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, иб

• Добавить комментарий

ЧАША

Posted by irusalimland on 14 Июнь, 2009 12:49

СОРОКОУСТ,МОЛЕБЕН,ПАНИХИДА,МОЛИТВЫ ЗА ВАС И ВАШИХ БЛИЗКИХ С ИЕРУСАЛИМА http://simvol-veri.ru/commodity/uslugi/index.shtm Поминовение на Божественной Литургии Водосвятный молебен Молебен о здравии Молитва об упокоении Молитва о здравии Свеча о упокоении Свеча о здравии Сорокоуст о упокоении Сорокоуст о здравии Панихида

Дата добавления: 2015-08-05