Анализ специфики русского культурно-исторического типа.

При попытке приложить схему последовательного развития западноевропейской цивилизации к России, становилась очевидным ее неприменимость. Это породило мысли об особой сущности России, которую, например, Чаадаев охарактеризовал как варварство (в ранних работах), а Хомяков видел ее в православии. Славянофилы говорили о российском типе культуры как об особенном типе. Не следует забывать, что их типология была типологией духовных типов. Специфика русской культуры определялась ее историей, была связана рядом событий отличных от западных, таких как отражение азиатских кочевников, принятие византийского православного христианства «мирной проповедью», освобождение от монгольских завоевателей и объединение разрозненных княжеств в единое государство, кроме того, предшественники русского народа, в отличие от западных не были ни завоеванными, ни завоевателями.

В определении периодов русской истории явно выделялся петровский период, воспринимаемый как переломный для русской культуры. Славянофилы поняли, что принципы, на которые опирался русский западноориентированный царь, далеки от идеальных, что выбор Петра на подражание европейскому государственному и культурному строительству ошибочен. Славянофилы утверждали: «Русские не европейцы, они носители великой самобытной православной культуры, не менее великой, чем европейская». К счастью, считали они, европеизация еще не глубоко пустила корни и не успела разрушить начала русской жизни – общину и православие. Западники, напротив, оценивали реформа Петра как толчок, приведший Россию в движение. К.Д. Кавелин, выразивший закон развития русской жизни в формуле «родовой быт — семья и вотчина — личность и государство», отмечал: «В Петре Великом личность на русской почве вступила в свои безусловные права, отрешилась от непосредственных, природных, исключительно национальных определений, победила их и подчинила себе». Столкновение с западной культурой пробудили потенцию России, и она сделала духовный рывок.

Критически настроенный в отношении России Чаадаев, критикует формирующуюся славянофильством проблему специфики развития России, рассматривая ее в сфере проблемы «Восток – Запад». Чаадаев говорит о делении мира на две части, соответствующие двум идеям, двум силам природы, двум особенным регионам человечества. Восток представляют «покоренные умы, коленопреклоненные перед историческим авторитетом, которые уснули, тогда, как на Западе они шли гордо и свободно, преклоняясь только перед авторитетом разума и неба,.. непрестанно устремив взор в безграничное будущее. И здесь они еще идут вперед...». Россия, по мнению Чаадаева никогда не принадлежала Востоку, который сыграл свою великую роль в истории человечества, Россия еще не играла ее. «Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих... Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы...».

Чаадаев говорит о русской культуре, как культуре «всецело основанной на заимствовании и подражании», не двигающейся по пути прогресса, не имеющей прошлого.

Опровергая мнения, что Россия не имеет ни истории, ни преданий, Хомяков восклицает: "…не значит ли это, что она не имеет ни корней, ни основы, ни русского духа, не имеет ни прошедшего, ни даже кладбища, которое напоминало бы ей величие предков? – Надо знать только историю салонов, чтоб быть до такой степени несправедливым. Виновата ли летопись старого русского быта, что ее не читают?»..

Хомяков в статье "О старом и новом", писал, что если в прошлом России действительно есть много примеров междоусобной вражды и бунтов, то не меньше в нем и обратных явлений. В основании нашей истории, развивал он свою мысль, нет пятен крови и завоевания, а в традициях и преданиях нет уроков неправедности и насилия, ненависти и мщения. Киреевский же собранием народных песен по-своему опровергал суждения Чаадаева о русском прошлом, показывая «грациозные образы в памяти народа " и "мощные поучения в его преданиях», находя в фольклоре «почтенные памятники», воссоздающие героизм и величие национальных исторических событий. «Есть ли у кого из народов Европы, кроме шотландцев, подобные нашим легенды и песни? у кого столько своей, родной, души… столько ума в пословицах?»

На вопрос Чаадаева «где наши мудрецы и мыслители». Хомяков обращается к «нашим мудрецам». Смотрите только на запад, вы ничего не увидите на востоке, смотрите беспрестанно на небо, вы ничего не заметите на земле. Покуда Русь переносила детские болезни, невольно покорствовала истукану ханскому и была, между тем, стеной, защитившей христианский мир от магометанского, – Европа в это время училась у греков и наследников их наукам и искусствам». На вопрос сочинителя, что делали мы, когда возникало в Европе «величественное здание» нового образования, Хомяков ответил: «Мы принимали от умирающей Греции святое наследие, символ искупления и учились слову; мы отстаивали его от нашествия Корана и не отдали во власть папы…». Говоря об идеи западников догонять Европу, Хомяков отмечает отставание России в монгольский период, прервавшее культурное развитие, в то время как европейские народы имели достаточно времени для наук и искусства.

Культура в России создавалась другими путями, где восточное христианство не смешивалось с наследием этой древности и в чистоте святоотеческого предания воздействовало на национальные начала, рассуждал Киреевский. Отсюда особый тип образованности, направленной не на овладение внешним миром для увеличения и утончения материальных удобств наружной жизни, а на очищение и добролюбящее устроение ума.

Несмотря на то что «богатый и великий мир западного просвещения» заключает в себе невольное, почти неотразимое обаяние, считал Хомяков, нельзя более блаженствовать в подражательной страсти, не утихающей с семнадцатого столетия». «Принимая все без разбора, добродушно признавая просвещением всякое явление Западного мира, всякую новую моду… мы еще не осмелились ни разу хоть вежливо, хоть робко, хоть в полусомнении спросить у Запада: все ли то правда, что он говорит? Все ли то прекрасно, что он делает?» Речь здесь идет лишь об отказе от комизма безотчетного пристрастия в заимствованиях и о более серьезном понимании изнутри сущности основополагающих результатов (и исходных начал европейской культуры.

Следующим вопросом, по которому возникли разногласия меду западниками и славянофилами – отношение к русскому государству. Западников объединяло идея главенствующей роли государства в истории. Они считали, что русское государство не могло устраиваться «снизу» вследствие слабости представительного начала и создавалось «сверху». Славянофилы придерживались противоположного взгляда, утверждая возникновение государственности из русского быта.

В дискуссии о русской истории и культуре происходила выработка национального самосознания, и выделялись русские национальные черты мыслителями обоих направлений. Чаадаев усматривал в этом процессе некие черты, о которых он писал Тургеневу, как отрицание западного опыта и враждой к западной цивилизации, «квасной патриотизм» и обращение к прошлому. Основывать выработку национального самосознания на основе обращения к прошлому нельзя потому, что, по его словам, для этого «отсутствует какой-либо материал», это прошлое — есть лишь некоторое «небытие».

Чаадаев, говоря о чертах русского национального характера, пишет, что отмечаемая иностранцами «бесшабашную отвагу» русского человека есть результат типичной для русских неспособностью «к углублению и настойчивости», а «равнодушие к житейским опасностям» – полного «равнодушие к добру и злу, к истине и лжи». Кроме того, он делает вывод о враждебности русского народа ко всякому прогрессу, как начала, ставившего Россию вне всемирной истории.

Хомяков выделяет такие черты русского народа как смиренность, набожность и любовь к идеалам святости, его склонность к общественной организации в форме деревенской общины или артели, основанной на обязанности взаимопомощи. Он также говорит о чуждом славянам аристократическом режиме воинственных народов. Для Аксакова, считавшего русскую истории «всеобщей исповедью», русский народ обладал «духом христианской гуманности» и более развитыми по сравнению с другими народами общечеловеческими принципами и потому был выше иных народов. Аксаков говорит и о такой черте русских как «скромность», о которой «говорит тот факт, что все свои победы и достижения он приписывает не себе, а воле Божией. Русские не сооружают памятников в честь народа и его великих людей, а славят Бога молебнами, шествиями и воздвигают церкви».

Именно благодаря этим чертам, русский народ пойдет дальше Европы в вопросах общественной справедливости. Интересно замечание Бердяева о том, что славянофилы выразили не все черты русского и славянского характера. «Так, русско-славянский бунт и мятежность — очень глубокие, религиозные, национальные черты — почти не отразились на славянофильстве. А между тем бунт и мятежность не менее характерны для нас, чем смирение и покорность».

1.4. Проблема выбора вектора историко-культурного развития России.

Анализ особенностей западноевропейской и русской культур привел к постановке вопроса о векторе исторического развития России. Западники были убеждены в необходимости для России пройти западный путь и учиться у Европы, освоить плоды просвещение. Выше отмечалось, что большинство западники рассуждало не с религиозных позиций, но те из них, кто был религиозен, преувеличивали недостатки русской православной церкви. В социально-общественной сфере западники ценили более всего политическую свободу. Для того чтобы достичь успехов европейского общества на всех уровнях его развития и участвовать в мировом прогрессе, Чаадаев считал необходимым России не простор слепо и поверхностно усвоить западные формы, но, впитав в кровь и плоть социальную идею католицизма, от начала повторить все традиции и этапы европейской истории

В противоположность западничеству, славянофильство, высоко ценившее самобытность русской культуры, настаивало на развитии России по собственному пути, отличному от западноевропейского. Киреевский признавал, что Россия должна идти своим путем, избегая попыток возродить уже отжившие формы быта и слепого подражания западу, но ей не следует отрываться от духовного наследия христианства. По словам Аксакова надо воротиться не к состоянию «древней России (это бы значило окаменение, застой), а к пути Древней России (это значит движение)» Так же он отмечает, что две культуры не должны отрицать друг друга во избежание односторонности.

Славянофилам были присущи идеи панславизма и предприняты попытки развить представления о мессианской роли России в нравственно-гуманистическом ключе. Миссия России – оздоровить Западную Европу духом православия, помочь разрешит ее проблемы в соответствии с принципами христианства. Порицая порядки буржуазного Запада, они утверждали, что именно православный русский народ – богоносец с его старинными формами общности избавит от скверны капитализма сначала славян, а затем и другие народы. Хомяков указывает, что миссия России будет осуществлена, когда русский народ полностью проявит все духовные силы.

Культурологические и философские идеи славянофильства получили свое развитие в работах поздних славянофилов – Н.Я.Данилевского и частично К.Н. Леонтьева.

Книгу Данилевского «Россия и Европа» современники называли «катехизисом и библией славянофильства». Данилевский выступает как «обличитель пороков западной цивилизации, лишенной духовного порыва, погрязшей в меркантилизме и воинствующем мещанстве». Германо-романский тип по Данилевскому уже прошел свой путь и склоняется к упадку и должен быть сменен восточнославянским, центром которого является Россия.

К.Н. Леонтьев так же говорит о ключевой роли России в международной политике, которую она играет вследствие ее расположения между Западом и Востоком, – роль арбитра и судьи – кроме того, Россия всегда оказывает поддержку порабощенным, обладая каким-то «нравственным характером поддержки слабого». Леонтьев критиковал идею панславизма, на основании отсутствия славянства как целой общности. Тем не менее, он допускает возможность такого объединения, по типу федерации, где роль защитницы прав и хранительницей православия будет Россия. В работе «Византизм и славянство» Леонтьев противопоставляет эти понятия: византизм рассматривается как принцип религиозной, государственный, культурной жизни и он противопоставлен славянству, как началу племенному, низшему и деструктивному. Славянство не определенно и подобно облакам, из которых при приближении могут явиться различные фигуры – не контуры традиционного общества, а проводников деструктивных европейских влияний, носящих принципы равенства, демократия, т.е. вырождения жизненных сил. Леонтьев практически вводит понятие «глобализма». Он предостерегает, что процесс смены культурно-исторических типов может прерываться и это чревато глобальной катастрофой, бедствиями, а люди одурманены прогрессом и не видят, как многообразие форм гибнет во всесмесительном упрощении. Панацея видится Леонтьевым в отдалении России от Европы и даже от славянства и сближение ее с Востоком.

Узловая точка, в которой сходятся взгляды мыслителей, приверженных славянофильской концепции – Россия и Православие. Именно православие через Россию может привести к перестройке всей культуры.

40-е годы 19 века – философия революционно-демократиичсекого движения и народничества. Отказ от идеализма.

социальные вопросы: Белинский - уничтожение крепостничества, Герцен - путь России к социализму без капитализма, Чернышевский - общество как сложные организм и возможный путь Росии в социализму с сохранением общины.

Вторая половина 19 века – четкая поляризация направлений. Идеализм и материализм становятся враждебными друг другу в соответствии с политическими течениями – охранительными и революционными идеями.

Религиозная философия

Дата добавления: 2015-08-03