Март — октябрь 1361 года 3 страница

Жюри совещалось. Старшина как будто не соглашался с остальными. Ральф нетерпеливо смотрел на присяжных. Неужели они еще могут сомневаться, после того что сказал судья? Правда, с присяжными дело такое… Но не может же сейчас все рухнуть, думал граф. В конце концов они, кажется, пришли к единому решению, хотя землевладелец так и не смог понять, чье мнение возобладало. Старшина встал:

— Мы считаем, что Сэм Вигли виновен в убийстве.

Фитцджеральд впился глазами в старого врага. Вулфрика будто пырнули ножом. Он побледнел и словно от боли закрыл глаза. Граф попытался сдержать торжествующую улыбку. Сэр Льюис обернулся к нему, и Ральф оторвал взгляд от Вулфрика.

— И что вы думаете об этом вердикте? — спросил судья.

— Единственно верный, что же еще.

Сэр Льюис кивнул.

— Присяжные не подали просьбу о помиловании.

— Они не хотят, чтобы беглый виллан избежал наказания за убийство сына своего старосты.

— Значит, высшая мера?

— Разумеется!

Судья развернулся к залу. Ширинг опять впился глазами в Вулфрика. Все остальные смотрели на сэра Льюиса.

— Сэм Вигли, ты убил сына старосты твоей деревни и приговорен к смерти. Тебя повесят на рыночной площади Ширинга завтра на рассвете, и да будет милостив Господь к твоей душе.

Вулфрик зашатался. Младший сын поддержал его, иначе крестьянин упал бы. «Да пусть падает, — хотел сказать Ральф, — с ним покончено». Граф посмотрел на Гвенду. Она держала Сэма за руку, но смотрела на Фитцджеральда-младшего. Выражение ее лица удивило его. Ширинг ожидал горя, слез, криков, истерики. Но взгляд был твердым. В глазах светилась ненависть и что-то еще. Вызов. В отличие от мужа ее это не сокрушило. И Ральфу показалось, что дело не кончено. Смотрит так, будто у нее есть какие-то козыри, подумал он.

Когда Сэма уводили, Керис заплакала, но Мерфин, пожалуй, не горевал. Это трагедия для Гвенды, и ему очень жаль Вулфрика, но для всех остальных неплохо, что убийцу повесят. Джонно выполнял требования закона. Может быть, плохого закона, несправедливого, закона, угнетающего людей, но это еще не давало Сэму права убивать Джонно. И потом, Натан все-таки пострадал. То, что Рива никто не любил, дела не меняло.

Вывели человека, обвиняемого в краже, и Мерфин с Керис, покинув зал, направились в таверну. Мастер купил вина и налил жене. Вскоре к ним подошла Гвенда.

— Полдень. Еще восемнадцать часов, чтобы спасти Сэма.

Олдермен удивленно посмотрел на нее.

— Что ты предлагаешь? — спросил он.

— Ральф должен попросить короля о помиловании.

Это представлялось крайне невероятным.

— И как ты собираешься уговорить его?

— Я скорее всего не смогу, — ответила Гвенда. — А вот ты сможешь.

Мостника прижали к стенке. Он не считал, что Сэм заслуживает помилования. С другой стороны, трудно отказать матери.

— Один раз я уже пытался вступиться за тебя перед братом, помнишь?

— Разумеется. Просил передать Вулфрику земли отца.

— И ушел как оплеванный.

— Помню. Но ты должен попытаться.

— Не уверен, что я лучший кандидат на эту роль.

— А кого он еще послушает?

Тоже правда. У Мерфина немного шансов на успех, но больше их нет ни у кого. Керис видела, что муж медлит, и поддержала Гвенду:

— Пожалуйста, Мерфин. Представь себе, что бы былое тобой, если бы на месте Сэма оказалась Лолла.

Мостник хотел возразить, что девочки не дерутся, но спохватился: как раз к Лолле это не относится.

— Боюсь, исход предрешен. — Олдермен посмотрел на Суконщицу. — Но ради тебя попытаюсь.

— Может, пойдешь прямо сейчас? — попросила Гвенда.

— Но Ральф еще в суде.

— Скоро обед. Они быстро закончат. Подождешь в отдельной комнате.

Зодчий восхищался ее решительностью.

— Ладно.

Архитектор вышел из таверны и вернулся в суд. Возле комнаты судей стоял привратник.

— Я брат графа, олдермен Мерфин из Кингсбриджа.

— Да, олдермен, я вас знаю, — ответил тот. — Конечно, проходите.

Мастер зашел в небольшую комнату и сел. Трудно обращаться к брату с просьбой. Уже много лет как между ними установились прохладные отношения. Мерфин давно перестал узнавать Ральфа. Разве это его брат изнасиловал Аннет и убил Тилли? Невероятно, что сталось с мальчиком, которого Мерфин любил в детстве. После смерти родителей они встречались только по официальным поводам и почти не говорили. Наглость просить об одолжении, используя родственные связи. Он бы не сделал этого для Гвенды, но для Керис должен.

Ждать пришлось недолго. Через несколько минут вошли судья и граф. После ранения, полученного на французской войне, Ральф прихрамывал, и Мерфин заметил, что хромота усилилась. Сэр Льюис узнал олдермена и протянул ему руку. Ральф, тоже пожав Мерфину руку, съязвил:

— Редкое удовольствие видеть брата.

Справедливая шпилька. Мастер кивнул, но все же сказал:

— Однако, полагаю, если кто и вправе рассчитывать на твою милость, так это я.

— О какой милости ты говоришь? Ты кого-то убил?

— Пока нет.

Сэр Льюис усмехнулся. Ширинг спросил:

— Тогда что же?

— Мы с тобой знаем Гвенду с самого детства.

Граф кивнул:

— Я убил ее собаку из твоего лука.

Мерфин забыл об этом, но задним числом понял: то был зловещий знак, предсказывавший, что выйдет из Ральфа.

— Может, ради того проявишь к ней сострадание?

— Думаю, Натан Рив больше достоин сострадания, чем этот пес.

— Никаких сомнений. Я просто хотел сказать, что, может, ту жестокость ты теперь загладишь добром.

— Загладить? — переспросил граф с такой яростью, что зодчий понял: все бесполезно. — Загладить? А кто мне загладит вот это? — Он дотронулся до сломанного носа и ткнул пальцем в брата. — Я скажу тебе, почему не хочу, чтобы Сэма помиловали. Глядя сегодня на Вулфрика, когда его сына признали виновным в убийстве, знаешь, что я увидел в его лице? Страх. Этот бесстыжий крестьянин наконец-то меня испугался. Я сломил его.

— Он так много для тебя значит?

— Повесил бы шестерых, чтобы это увидеть.

Мерфин уже готов был сдаться, но вспомнил горе Гвенды и решил попытаться еще раз:

— Но если ты победил, то цель достигнута, ведь так? Отпусти мальчишку. Попроси короля о помиловании.

— Нет. Я хочу, чтобы Вулфрик таким и остался.

Зодчий пожалел, что пришел. Надавив на Ральфа, он сделал только хуже. Его испугала мстительность и злобность брата. Архитектор вообще не хотел его больше видеть. Знакомое чувство, он уже испытывал подобное. Но ему всегда становилось тяжело при лишнем напоминании, каков Ральф на самом деле. Мастер отвернулся.

— Ладно, я должен был попытаться. До свидания.

Граф повеселел:

— Приходи в замок обедать. Шериф приготовил отличный стол. Приводи Керис, нормально поговорим. Со мной Филиппа. Ты ведь ее любишь?

Зодчий не собирался никуда идти.

— Я должен спросить у жены, — ответил он, отлично зная, что та скорее согласится пообедать с самим чертом.

— Ну, тогда увидимся.

Олдермен вернулся в таверну. Когда он шел по залу, Керис и Гвенда выжидательно смотрели на него. Он покачал головой:

— Я сделал все, что мог. Мне очень жаль.

Гвенда ожидала этого. Она расстроилась, но не удивилась. Все равно нужно было сначала попытаться спасти Сэма через Мерфина. Другой способ, находившийся в ее распоряжении, куда радикальнее. Крестьянка быстро поблагодарила олдермена и, выйдя из таверны, пошла к замку. Муж и сын отправились в дешевую таверну предместья, где можно сытно пообедать всего за фартинг. Сегодня Вулфрик ей все равно не поможет. Его сила и честность непригодны для переговоров с Ральфом и ему подобными. Кроме того, супруг не должен даже догадаться о том, как она собирается уговаривать Ширинга.

Поднимаясь по холму, она услышала позади конский топот. Гвенда остановилась и обернулась — Ральф, его свита, судья. Твердо смотрела на Ральфа, уверенная: Фитцджеральд заметит ее и поймет, что она пришла к нему. Но, подойдя к замку шерифа, обнаружила, что ворота заперты. Крестьянка приблизилась к крыльцу и обратилась к надзирателю:

— Я Гвенда из Вигли. Пожалуйста, передай сэру Ральфу, что мне нужно поговорить с ним наедине.

— Еще чего, — ответил тот. — Посмотри: все эти люди тоже хотят видеть графа, судью или шерифа.

По двору слонялось человек тридцать, кто-то с пергаментными свитками в руках. Пытаясь спасти сына от виселицы, Гвенда идет на огромный риск, но может выйти так, что ей просто не удастся поговорить с Ральфом до рассвета.

— Сколько? — спросила она.

Тот посмотрел на нее уже менее презрительно:

— Я не могу обещать, что он тебя примет.

— Назови ему мое имя.

— Два шиллинга. Двадцать четыре серебряных пенни.

Большие деньги, но все семейные сбережения у Гвенды в кошельке. Однако она не собиралась их гут же выкладывать.

— Как меня зовут?

— Не помню.

— Я тебе только что говорила. Как же ты назовешь мое имя графу Ральфу, если забыл?

Надзиратель пожал плечами.

— Ну повтори.

— Гвенда из Вигли.

— Ладно, передам.

Гвенда просунула руку в кошель, достала пригоршню серебряных монеток и отсчитала двадцать четыре. Недельное жалованье батрака. Она вспомнила, каким непосильным трудом заработала их. И теперь этот ленивый хам получит деньги ни за что. Надзиратель протянул руку. Крестьянка еще раз спросила:

— Как меня зовут?

— Гвенда.

— Гвенда откуда?

— Из Вигли. — И вдруг добавил: — Так ведь оттуда же сегодняшний убийца!

Просительница всыпала ему в ладонь деньги и как можно тверже сказала:

— Граф захочет меня видеть.

Надзиратель опустил взятку в карман. Гвенда вернулась во двор. Может, просто выброшенные деньги, промелькнуло у нее в голове. И тут показался знакомый человек с маленькой головой на широких плечах: Алан Фернхилл. Вот это удача! Он шел от конюшни к залу. Остальные просители его не знали. Гвенда загородила Алану дорогу:

— Привет, Алан.

— Я теперь сэр Алан.

— Поздравляю. Передашь Ральфу, что я хочу его повидать?

— Полагаю, не обязательно спрашивать зачем.

— Скажи, мне нужно поговорить с ним наедине.

Рыцарь удивленно поднял брови:

— Не хочу никого обидеть, но в последний раз я видел тебя лет двадцать назад.

— Как ты считаешь, может, он сам решит?

— Конечно. — Фернхилл оскорбительно усмехнулся. — Да, я знаю, он помнит тот случай в «Колоколе».

Ну да, Алан был там. Видел, как Гвенда раздевалась. Оглядывал ее с головы до ног. Видел, как просительница подходила к кровати и становилась на четвереньки лицом к стене. Грубо смеялся, когда Ральф сказал, что вид сзади лучше. Гвенда подавила отвращение и стыд и как можно небрежнее ответила:

— Я на это и рассчитывала.

Тем временем остальные поняли, что Алан имеет какое-то влияние. Его окружили, начали что-то говорить, просить, умолять. Подручный всех отпихнул и вошел в дом. Крестьянка уселась ждать. Уже через час было ясно, что до обеда Ральф ее не позовет. Просительница нашла пятачок земли почище, села и прислонилась спиной к каменной стене, ни на секунду не выпуская из виду крыльцо.

Прошел второй час, за ним третий. Знать часто обедала ближе к вечеру. Гвенда недоумевала, как можно так долго есть и пить. Неужели еще не лопнули? Она вообще ничего сегодня не ела, но из-за напряжения не чувствовала голода.

Стоял серый апрельский день, и стемнело довольно рано. Гвенда дрожала от холода, но не двигалась. Это ее последний шанс. Вышедшие из дома слуги зажгли во дворе факелы. Свет появился и за ставнями некоторых окон. До рассвета оставалось часов двенадцать. Глотая слезы, несчастная мать думала о Сэме, который сидит на полу в подземелье замка; ему, наверно, холодно. Нет, еще не конец, говорила она себе, но решимость ее слабела. Высокий мужчина загородил собой свет, падающий от ближайшего факела. Крестьянка подняла голову и увидела Алана. Сердце Гвенды подпрыгнуло.

— Идем.

Просительница вскочила и двинулась к крыльцу.

— Не сюда.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Ты же сама сказала — наедине. Лорд не хочет видеть тебя в покоях, которые делит с графиней. Сюда.

Гвенда прошла следом за подручным Ральфа в маленькую дверь возле конюшни. Фернхилл провел ее через несколько комнат, потом вверх по лестнице и открыл дверь в узкую спальню. Она зашла. Алан закрыл дверь снаружи. В комнате с низким потолком почти все пространство занимала кровать. Фитцджеральд стоял у окна в одной рубахе. Его башмаки и верхняя одежда были сложены на полу. Лицо графа горело от вина, но говорил он четко и твердо.

— Раздевайся, — улыбнулся Ширинг в предвкушении удовольствия.

— Нет.

Ральф удивился.

— Не буду раздеваться.

— Зачем же сказала Алану, что хочешь видеть меня наедине?

— Чтобы ты решил, будто я хочу с тобой переспать.

— Но если нет, какого черта здесь делаешь?

— Прошу тебя обратиться к королю за помилованием.

— И при этом не собираешься раздеваться?

— Зачем? Один раз я уже это сделала, а ты не сдержал слово. Я отдала тебе свое тело, а ты моему мужу его землю не отдал. — Она даже позволила себе некоторое презрение в голосе. — Опять сделаешь то же самое. Честь для тебя пустое слово. Ты напоминаешь мне моего отца.

Рыцарь побагровел. Было оскорблением говорить графу о бесчестье, а еще оскорбительнее сравнивать его с безземельным батраком, который ловит белок по лесам.

— Полагаешь таким способом меня уговорить? — прошипел он.

— Нет. Но ты добьешься помилования.

— Почему?

— Потому что Сэм твой сын.

Ральф молча смотрел на собеседницу какое-то время, а потом презрительно бросил:

— Ну конечно. Так я и поверил.

— Он твой сын, — повторила Гвенда.

— Ты не можешь этого доказать.

— Нет, не могу. Но ты знаешь, что я спала с тобой в «Колоколе» в Кингсбридже за девять месяцев до его рождения. Да, спала и с Вулфриком. Так кто же отец? Посмотри на него! Конечно, за двадцать два года Сэм перенял некоторые манеры Вулфрика. Но всмотрись в его лицо.

Фитцджеральд задумался, и Гвенда поняла, что зацепила его.

— Но больше всего его характер. — Крестьянка не давала ему опомниться. — Ты же слышал, что говорили на суде. Сэм не просто отшвырнул Джонно, как сделал бы Вулфрик. Тот сбил бы его с ног, а потом помог подняться. Вулфрик сильный, вспыльчивый, но сердце у него доброе. А у Сэма нет. Он так ударил Джонно лопатой, что любой потерял бы сознание, а затем, не успел бедняга упасть, Сэм ударил его еще сильнее, хотя сын Рива уже не представлял никакой опасности, а потом — парень даже не долетел до земли — нанес третий удар. Если бы крестьяне не оттащили его, он бил бы этой окровавленной лопатой до тех пор, пока голова не превратилась бы в кашу. Он хотел убить! — Несчастная поняла, что плачет, и утерла рукавом слезы.

Ширинг в ужасе смотрел на просительницу.

— Откуда этот инстинкт убийцы, Ральф? Загляни в свое черное сердце. Сэм твой сын. И, прости меня, Господи, мой.

Когда Гвенда ушла, граф присел на кровать и уставился на свечу. Неужели это возможно? Гвенда, конечно, не задумываясь соврет, когда ей выгодно, ей верить нельзя. Но Сэм действительно может быть его сыном — как и Вулфрика. Правду можно так и не узнать. Но даже вероятность того, что Сэм его сын, наполнила сердце Ральфа ужасом. Повесить собственного сына? Такое страшное наказание заслужил Вулфрик, но не он.

Уже ночь. Казнь на рассвете. Фитцджеральд схватил свечу и вышел из комнаты. Он хотел утолить здесь плотскую похоть, но вместо этого пережил удар, какого еще в жизни не испытывал. Граф вышел на улицу и пересек двор. На первом этаже тюрьмы располагались присутственные места помощников шерифа. Ральф зашел и обратился к дежурному:

— Я должен видеть убийцу Сэма Вигли.

— Конечно, милорд. Я проведу вас.

Взяв лампу, он отвел Ширинга в следующую комнату — дурной запах, решетка в полу, под ней грязный подвал девяти-десяти футов глубиной с каменными стенами, мебели никакой, небольшое отверстие в земле — должно быть, отхожее место. Сэм сидел на полу, прислонившись к стене. Заключенный поднял голову и тут же равнодушно отвернулся.

— Открой, — велел Ральф.

Дежурный отпер решетку ключом и поднял ее.

— Я хочу спуститься.

Тюремщик удивился, но не посмел спорить с графом. Взял прислоненную к стене лестницу и опустил ее в подвал:

— Прошу вас, осторожнее, милорд. Помните, ему нечего терять.

Фитцджеральд спустился, прихватив свечу. Запах стоял отвратительный, но Ширинг почти не замечал его. Внизу Ральф развернулся. Злобно посмотрев на него, Сэм спросил:

— Что вам надо?

Лорд присел на корточки, поднял свечу повыше и пристально вгляделся в лицо, пытаясь сравнить с тем, что он видел, смотрясь в зеркало.

— Что? — спросил Сэм, испугавшись напряженного взгляда графа.

Тот молчал. Неужели сын? Вполне возможно. Очень даже возможно. Парень красив, и Ральфа в молодости, до перелома носа, называли красавцем. Уже раньше, в суде, Фитцджеральд обратил внимание на его лицо и теперь сосредоточился, напрягая память, пытаясь понять, кого Сэм ему напоминает. Этот прямой нос, темные глаза, густая копна волос, которой позавидовала бы и девушка… Вспомнил. Висельник похож на его мать, леди Мод.

— О Господи, — неожиданно для себя произнес он шепотом.

— Что? — со страхом еще раз спросил заключенный. — Что такое?

Нужно что-нибудь сказать.

— Твоя мать… — начал Ширинг и осекся. У него ком стоял в горле, говорить было трудно. Он попытался еще раз: — Твоя мать просила за тебя… Очень красноречиво.

Сэм вздрогнул, но ничего не сказал. Решил, что граф пришел поиздеваться.

— Скажи мне, — продолжил тот, — когда бил Джонно, ты хотел его убить? Можешь говорить правду, чего теперь бояться.

— Конечно, хотел. Он ведь пытался арестовать меня.

Ральф кивнул:

— Я бы тоже хотел. — Граф помолчал, глядя на Сэма, и повторил: — Я бы тоже хотел.

Встал, развернулся к лестнице, помедлил, затем вновь повернулся к Сэму, оставил ему свечу и выбрался наверх. Тюремщик опустил решетку и запер ее. Ширинг объявил дежурному:

— Казнь не состоится. Арестант будет помилован. Я немедленно должен поговорить с шерифом.

Когда он выходил из комнаты, тюремщик чихнул.

Вернувшись в Кингсбридж, Мерфин и Керис узнали, что Лолла исчезла. Их верные слуги Арн и Эм ждали у ворот, будто стояли здесь уже целый день. Эм начала было говорить, но разрыдалась, и новость пришлось сообщить Арну.

— Мы не можем найти Лоллу, — сокрушенно поведал старик. — Не знаем, где она.

Сначала Мостник его не понял.

— Придет к ужину. Да не волнуйся ты так, Эм.

— Она не ночевала дома уже два дня.

До зодчего дошло. Сбежала. Страх, как порыв зимнего ветра, полоснул его по лицу и схватил за сердце. Ей всего шестнадцать. Какое-то время архитектор не мог думать, просто мысленно всматривался в дочь — ни ребенок, ни женщина. Внимательные темно-карие глаза и чувственный рот матери. Притворная уверенность и жизнерадостность. Снова обретя способность ясно мыслить, мастер спросил себя, что сделал не так. Он нередко оставлял Лоллу на Арна и Эм, с пятилетнего возраста, и никогда ничего не случалось. Почему же теперь?

Он сообразил, что почти не говорил с ней с Пасхи — а тому уже две недели, — когда оттащил ее от дурной компании у «Белой лошади». Строптивица тогда угрюмо поднялась к себе, пока семья обедала, и не вышла, даже когда арестовывали Сэма. Лаура дулась и тогда, когда Мерфин и Керис, несколько дней спустя отправляясь в Ширинг, поцеловали ее на прощание. Олдермена глодало чувство вины. Он грубо поступил с ней у таверны. Неужели дух Сильвии смотрит сверху и презирает его за то, что не сумел сохранить их дочь? Мастер припомнил ту компанию.

— Это все тот парень Джейк Райли. Ты говорил с ним, Арн? — спросил Мерфин.

— Нет, хозяин.

— Тогда я к нему. Ты знаешь, где он живет?

— У рыбной лавки за церковью Святого Павла.

— Я с тобой, — объявила Керис.

Они вернулись по мосту в город и направились на запад. Приход Святого Павла располагался в рабочем районе у реки: скотобойни, кожевенные мастерские, мельницы, сукнодельни, красильни, после того, как наладилось производство кингсбриджского алого сукна, расплодившиеся словно грибы после дождя. У церкви Святого Павла с приземистой башней, возвышающейся над крышами низких домов, Мерфин по запаху нашел рыбную лавку и постучал в высокую обшарпанную дверь соседнего дома. Открыла Сэл Сойерс, бедная вдова наемного плотника, умершего во время чумы.

— Джейк приходит и уходит, олдермен, — рассказала она. — Я не видела его неделю. Парень может делать что угодно, пока платит за жилье.

Суконщица спросила:

— Он уходил с Лоллой?

Сэл с опаской глянула на Мерфина.

— Не люблю сплетничать.

— Пожалуйста, — взмолился мастер, — скажите мне, что вам известно. Я не рассержусь.

— Они часто вместе. Девушка делает все, чего хочет Джейк, больше ничего не скажу. Найдете его, найдете и ее.

— Куда они могли пойти?

— Вот уж мне Райли никогда не сообщал.

— А кто может знать?

— У него здесь не много друзей, кроме Лоллы. Но кажется, его дружки пасутся у «Белой лошади».

Зодчий кивнул:

— Спасибо, Сэл.

— Да все с ней в порядке, — успокоила вдова. — Просто бешеный возраст.

— Надеюсь, вы правы.

Мерфин с Керис пошли к мосту, к «Белой лошади». Архитектор вспомнил, как на пике эпидемии стал свидетелем оргии, когда чумной Дэви выставил эль. После этого таверна несколько лет пустовала, но теперь возродилась. Интересно, почему здесь так оживленно, думал строитель. Помещения тесные, грязные, частые драки, раз в год непременно кого-нибудь убивали.

Зал был весь в чаду. Еще не наступил вечер, но на лавках уже сидели около десятка пьянчуг. Несколько человек сгрудились вокруг стола для игры в триктрак, а стопки серебряных пенни говорили о том, что игра шла на деньги. Краснощекая проститутка по прозвищу Утеха с надеждой вскинула голову, но, узнав вошедших, вновь погрузилась в апатию. В углу мужчина показывал какой-то женщине дорогой плащ, вероятно, предлагая купить, однако, заметив пристальный взгляд, быстро свернул его и убрал с глаз долой. Мерфин понял, что плащ краденый. Хозяин Ивен обедал поздно. Дожевывая жареную грудинку, он встал и нервно вытер руки о тунику:

— Добрый день, олдермен. Какая честь видеть вас в моем заведении. Можно предложить вам эля?

— Я ищу дочь Лоллу, — быстро ответил Мерфин.

— Не видел ее уже неделю.

Сэл то же самое говорила про Джейка. Мастер добавил:

— Не исключено, что она с Джейком Райли.

— Да, я заметил, они дружат, — вильнул Ивен. — Его тоже не видел примерно неделю.

— Ты не знаешь, где они?

— Да неразговорчивый он, этот Джейк. Спросите его, сколько миль до Ширинга, покачает головой и скажет, что это его не касается.

— Зато щедрый. Что правда, то правда, — встряла Утеха, слушавшая разговор.

Зодчий строго посмотрел на нее.

— А откуда у него деньги?

— Лошади, — ответила она. — Ходит по деревням, покупает жеребят и продает в городах.

Мерфин с грустью подумал, что наверняка и приворовывает у беспечных путников.

— Так парень и сейчас этим занимается? Барышничает?

— Возможно, — пожал плечами Ивен. — Приближается ярмарочный сезон. Должно быть, покупает впрок.

— И может, Лолла отправилась с ним?

— Не хочу никого обидеть, олдермен, но вполне вероятно.

— Это не ты обидел, Ивен, — ответил Фитцджеральд, коротко кивнул и вышел из таверны, а за ним Керис. — Все ясно. Она удрала с Джейком. Наверно, считает, это большое приключение.

— Боюсь, ты прав. Надеюсь, не забеременеет.

— Молюсь, чтобы с ней не случилось чего похуже.

Суконщица и архитектор задумчиво двинулись в сторону дома. На мосту Мерфин остановился и посмотрел поверх крыш предместья на лес. Его девочка где-то там, с сомнительным барышником. Дурочка в опасности, а он не может ее защитить.

На следующее утро, зайдя в собор посмотреть, как движется строительство башни, архитектор обнаружил, что работа стоит.

— Приказ аббата, — объяснил Томас. Ему было уже под шестьдесят, и возраст сказывался. Выправка не та, пошатывается. — Из-за обрушения в южном приделе.

Мерфин посмотрел на старого поджарого каменщика из Нормандии Бартельми Француза, который сидел перед сторожкой и точил долото. Тот молча покачал головой.

— Обрушение случилось двадцать четыре года назад, брат Томас, — напомнил мастер.

— Ах, нуда, конечно. Знаешь, память начинает подводить.

Мостник потрепал его по плечу.

— Все стареем.

Бартельми пояснил:

— Аббат на башне, если хотите его видеть.

Конечно, зодчий хотел его видеть и, пройдя по северному рукаву трансепта через маленькую арку, поднялся по узкой винтовой лестнице в стене. Пока он переходил от средокрестия к новой башне, грозовые тучи на утреннем небе рассеялись и камни из темно-серых стали перламутровыми. Долгий подъем: башня возвышалась уже на триста футов, — но Мерфин привык. В течение одиннадцати лет он почти каждый день поднимался по лестнице, которая от раза к разу становилась все длиннее. Ему пришло в голову, что у растолстевшего Филемона должна была иметься веская причина втаскивать по этим ступеням свою тушу.

Ближе к вершине в башне оборудовали небольшое помещение с деревянным колесом диаметром в два человеческих роста, при помощи которого поднимали камни, строительный раствор, дерево. Когда шпиль будет готов, колесо останется. Мало ли что понадобится будущим строителям, пока не прозвучит трубный глас Откровения.

Наверху дул резкий холодный ветер, хотя на земле было тихо. Освинцованные мостки спиралью прилепились изнутри к стене верхнего яруса башни. Восьмиугольное основание шпиля окружали леса. Тут же лежал тесаный камень, а на деревянной доске сохла почем зря груда раствора. Рабочих ни души. На дальнем конце Мерфин увидел погрузившихся в беседу аббата Филемона и Гарольда Каменщика. Заметив Мостника, они виновато умолкли. Ему пришлось перекрикивать ветер:

— Почему ты остановил стройку?

Ответ у Филемона был готов:

— У тебя чертежи хромают.

Зодчий посмотрел на Гарольда.

— Ты хочешь сказать, кое-кто не может в них разобраться?

— Опытные люди говорят, так строить невозможно.

— Опытные люди? — презрительно переспросил Мерфин. — А кто в Кингсбридже опытный? Кто строил мост? Кто работал с самыми крупными архитекторами Флоренции? Кто видел Рим, Авиньон, Париж, Руан? Уж наверно, не Гарольд. Не обижайся, Гарольд, но ты не был даже в Лондоне.

Тот хмуро ответил:

— Не я один считаю, что невозможно поставить восьмиугольный шпиль без опалубки.

Мастер хотел съязвить, но вовремя остановился. Он вдруг понял, что настоятель наверняка основательно подготовился к этому сражению и имеет в запасе оружие более мощное, чем мнение Гарольда Каменщика. Наверное, заручился поддержкой кого-то из членов гильдии. Но как? Чтобы строители подтвердили нереальность плана Мерфина, нужно чем-то их заинтересовать. Вероятно, заказом.

— Ну, говори! — крикнул он Филемону. — Что ты собрался строить?

— Не понимаю, о чем ты, — фыркнул аббат.

— Ты задумал построить что-то еще и предлагаешь заказ Гарольду и его друзьям. Что именно?

— Да что ты такое несешь!

— Новый дворец? Еще больше? Новое здание капитула? Только не госпиталь, их у нас уже три. Давай выкладывай, пока окончательно не опозорился.

Архитектор таки ужалил аббата, и тот ответил:

— Монахи хотят построить капеллу в честь Девы Марии.

— Вот оно что.

Все обретало смысл. Поклонение Деве Марии было повсеместным и приветствовалось церковными властями, так как служило противовесом безверию и ересям, распространившимся среди паствы в связи с чумой. К восточной — самой священной — части многих соборов и церквей пристраивали небольшие капеллы, посвященные Богоматери. Они Мерфину не нравились, как правило, создавая впечатление, будто архитекторы задним числом спохватились. Так оно на самом деле и было. Но зачем это Филемону? Прохвост все время перед кем-нибудь лебезит — таков его modus operandi[20]— и, несомненно, рассчитывает на то, что капелла Марии в Кингсбридже вызовет благосклонность высоких клириков.

Это уже второй выпад Филемона. На Пасху он в проповеди осудил вскрытия тел. Мостник догадался, что аббат вышел на тропу войны. Но с какой целью? Олдермен решил ничего не предпринимать до тех пор, пока не поймет его планы. Не сказав ни слова, он ушел с башни и успел домой как раз к обеду. Через несколько минут из госпиталя вернулась Керис.

— Брат Томас совсем плохой, — буркнул зодчий. — Ему можно как-то помочь?

Целительница покачала головой:

— От старости нет лекарства.

— Лэнгли говорил об обрушении в южном приделе, как будто оно произошло вчера.

— Ничего странного. Старики часто помнят отдаленное прошлое, но забывают, что случилось вчера. Бедный Томас. Вполне вероятно, его состояние будет быстро ухудшаться. Но он по крайней мере все здесь знает. Монастыри не меняются десятилетиями. Его ежедневные занятия скорее всего те же, что и раньше. Это хорошо.

За бараньим жарким с пореем и мятой олдермен рассказал о разговоре на башне. Они сражались с аббатами Кингсбриджа уже несколько десятилетий — сначала с Антонием, потом с Годвином, теперь вот с Филемоном — и считали, что самоуправление положит конец бесконечным войнам. Положение дел, конечно, улучшилось, однако нынешний настоятель, судя по всему, так и не сдался.

Дата добавления: 2015-08-03