Март — октябрь 1361 года 2 страница

— И как же ты собираешься его ставить без опалубки?

— Подожди, увидишь, — отходя, ответил мастер.

Когда они шли по главной улице, целительница спросила:

— Почему ты не рассказал, как поставишь шпиль?

— Чтобы не выкинули из дела. Тогда с мостом, как только я выполнил самую сложную часть работы, от меня избавились и взяли кого подешевле.

— Да, помню.

— А сейчас они этого не могут сделать, поскольку никто не знает, как ставить шпиль.

— Тогда ты был молод, а теперь олдермен. Никто не посмеет тебя выгнать.

— Вероятно, нет. Но приятно осознавать, что никто и не может.

В конце главной улицы, где прежде стоял старый мост и сохранилась таверна «Белая лошадь» с дурной репутацией, Керис увидела прислонившуюся к стене шестнадцатилетнюю падчерицу в окружении молодых людей постарше. У красавицы Лоллы была смуглая кожа, полные губы и знойные карие глаза. Молодежь играла в кости и пила из больших кружек эль. Увидев, что девушка бездельничает на улице среди бела дня, Суконщица расстроилась, но не удивилась, а вот Мерфин рассердился. Он подошел к дочери, взял ее за руку и строго приказал:

— Пойдем-ка домой обедать.

Та откинула густые волосы движением, предназначавшимся явно не для отца.

— Не хочу, мне и здесь хорошо.

— Я не спрашивал, чего ты хочешь, — ответил Мостник, оттаскивая дочь.

От группы отделился красивый юноша лет двадцати, с курчавыми волосами и насмешливой улыбкой. Керис узнала Джейка Райли, молодого человека без определенного рода занятий, у которого тем не менее всегда водились деньги. Он подошел и, оскорбительно ковыряя в зубах щепочкой, спросил:

— В чем дело?

— Не твое собачье дело, — ответил Мерфин.

Джейк загородил ему дорогу:

— Девушка не хочет никуда идти.

— Отойди-ка, сынок, иначе тебе придется провести остаток дня в колодках.

Целительница с тревогой замерла. Муж в своем праве: он обязан следить за Лоллой, которая станет совершеннолетней только через пять лет. Но Джейк из тех, кто все равно может ударить, а потом усесться в колодки. Однако Суконщица не вмешивалась, зная, что Мерфин рассердится на нее. Джейк бросил:

— Ты, видать, ее отец.

— Ты прекрасно знаешь, кто я. Можешь называть меня олдерменом и говорить почтительно, иначе нарвешься на неприятности.

Джейк еще секунду нагло смотрел на зодчего, но затем отошел, небрежно бросив:

— Да ладно, подумаешь.

Керис вздохнула с облегчением, угроза драки как будто миновала. Мостник не любил рукоприкладство, но дочь могла довести и его. Все вместе пошли к мосту. Лолла освободилась от хватки отца и вырвалась вперед, скрестив на груди руки, мрачно опустив голову, хмурясь и бормоча что-то под нос. Ее уже не в первый раз заставали в дурной компании. Мерфин был вне себя от ярости, что дочь выбрала таких друзей.

— Почему она это делает? — спросил зодчий у жены на мосту.

— Бог весть. — Керис уже заметила, что так чаще ведут себя дети, пережившие смерть родителей. После смерти Сильвии за Лоллой ходили Беси Белл, леди Филиппа, экономка Мерфина Эм и, конечно, сама Керис. Может, она не знала точно, кого слушаться. Но эта мысль могла показаться упреком отцу Мерфину, и Суконщица не стала ее высказывать. — Я страшно ссорилась с теткой Петрониллой в этом возрасте.

— Из-за чего?

— Да то же самое. Ей не нравилось, что я бываю у Мэтти Знахарки.

— Это совсем другое. Ты не таскалась по сомнительным тавернам с бездельниками.

— Но Петронилла считала Мэтти дурной компанией.

— Все равно это не то же самое.

— А мне кажется, что одно и то же.

— Ты многому научилась у Знахарки.

Лолла тоже, несомненно, кое-чему училась у красавца Джейка Райли, но Керис промолчала — Мерфин и без того взбешен.

Остров полностью застроили, и он стал неотъемлемой частью города. Здесь даже поставили приходскую церковь. Когда-то еще молодыми людьми Мостник и Суконщица гуляли по пустырю, а теперь шли по дороге между домами, от которой под прямым углом отходили боковые улочки. Кролики давно исчезли. Почти всю западную часть острова занимал госпиталь. Керис бывала там каждый день, но все равно при виде аккуратных серых каменных стен, ровных рядов больших окон и по-солдатски выстроившихся каминных труб испытывала чувство гордости.

Через ворота прошли на участок Мерфина. Цвет укутал яблони как снег. Как всегда, вошли через кухню, хотя в доме был главный вход со стороны реки, никогда никем не использовавшийся. Даже блестящий архитектор может совершать ошибки, с улыбкой подумала Керис, но в который раз за сегодняшний день решила промолчать. Лолла взбежала по лестнице к себе.

— Всем добрый день! — послышался из комнаты женский голос.

Мальчики с радостными криками бросились в гостиную к матери. Мерфин и Керис тепло поздоровались с Филиппой.

Когда Суконщица вышла замуж за Мерфина, они с Филиппой стали свояченицами, но былое соперничество смущало Керис еще несколько лет. Однако мальчики свели женщин. Когда сначала Джерри, а потом Роли поступили в монастырскую школу, дядя, естественно, стал приглядывать за племянниками, и со временем леди Ширинг стала заходить к ним всякий раз, бывая в Кингсбридже.

Сначала целительница ревновала Мерфина. Он никогда не делал вид, что его любовь к Филиппе была чем-то случайным, и графиня все еще интересовала его. Однако теперь леди являла собой печальное зрелище. Ей исполнилось сорок девять, но выглядела она старше, седая, на лице залегли печальные складки. Теперь жена Фитцджеральда-младшего жила для детей, часто гостила у дочери Одилы, графини Монмаут, или наведывалась в Кингсбриджское аббатство к сыновьям, умудряясь проводить очень немного времени в Эрлкасле с мужем.

— Я приехала забрать мальчиков в Ширинг, — объяснила она свой приезд. — Ральф хочет, чтобы сыновья жили при дворе. Говорит, это обязательная часть их воспитания.

— Он прав, — кивнула Керис.

Если Джерри суждена долгая жизнь, он когда-нибудь станет графом, а если нет, титул унаследует Роли. Оба должны знать, что такое двор. Филиппа добавила:

— Я собиралась в собор на пасхальную службу, но сломалось колесо, пришлось заночевать в дороге.

— Но теперь ты здесь, и давайте обедать, — пригласила Керис.

Они прошли в столовую. Суконщица открыла окно и глянула на реку. В комнату ворвался прохладный свежий воздух. Интересно, что Мерфин собирается делать с Лоллой? К ее облегчению, муж ничего не сказал и позволил Лолле подняться к себе: юношеская мировая скорбь за обеденным столом только испортила бы всем настроение. На обед подали вареную баранину с пореем. Зодчий разлил красного вина, и Филиппа жадно отпила. Графиня полюбила вино. Может, оно стало ее утешением. Вдруг вошла встревоженная Эм.

— Просят хозяйку.

— Ну кто там еще? — нетерпеливо спросил мастер.

— Человек не назвал своего имени, но сказал — хозяйка его знает.

— И что за человек?

— Молодой. Судя по одежде, крестьянин, не городской.

Эм высокомерно относилась к деревенским.

— Что ж, звучит безобидно. Пусть войдет.

Через секунду в комнату вошел высокий человек с накинутым капюшоном. Когда гость снял его, Керис узнала старшего сына Гвенды Сэма, которого помнила с рождения. Видела, как он появился на свет, наблюдала, как рос, менялся, становился мужчиной, походкой, осанкой, движениями рук во время разговора напоминая Вулфрика. Суконщица всегда подозревала, что его настоящий отец не Вулфрик, но, хотя они с Гвендой были очень близки, никогда не высказывала свои сомнения. Некоторые вопросы лучше не задавать. Однако едва Керис услышала, что Сэм разыскивается за убийство Джонно Рива, ее подозрения вспыхнули с новой силой. Ведь мальчиком сын Гвенды был копией Ральфа. Крестьянин подошел к целительнице, приподнял руку, как Вулфрик, помедлил и встал на колени:

— Пожалуйста, спасите меня.

Хозяйка пришла в ужас.

— Как же я могу тебя спасти?

— Спрячьте. Я в бегах. Убежал из Олдчёрч в темноте, шел всю ночь и с тех пор почти не присел. Только что пытался купить в таверне что-нибудь поесть, и меня узнали. Пришлось бежать.

Вид у парня был очень несчастный, Керис стало жаль его, и тем не менее она задала резонный вопрос:

— Как же я тебя спрячу? Тебя обвиняют в убийстве.

— Это было не убийство, а драка. Джонно ударил первым — бросил в меня кандалы, вот смотрите.

Сэм показал две затянувшиеся царапины на ухе и на носу. Керис невольно отметила, что повреждения нанесены дней пять назад, нос заживает хорошо, а ухо неплохо бы зашить, но в голове стучало — Сэму нельзя здесь находиться.

— Ты должен предать себя в руки правосудия.

— Но они решат, что Рив не виноват, я уверен. Я бежал из Вигли в Аутенби за жалованьем, Джонно пытался меня вернуть. Скажут, что он имел право швырять в меня цепью.

— Следовало подумать, прежде чем бить.

Крестьянин с упреком бросил:

— Когда вы были настоятельницей, брали на работу беглецов.

Ее кольнуло.

— Беглецов — да, убийц — нет.

— Меня повесят.

Целительница заметалась. Как же поступить, чтобы он ушел?

— Ты не можешь прятаться здесь по двум причинам, Сэм, — вмешался Мерфин. — Во-первых, укрывать беглецов — преступление, а я не хочу ради тебя нарушать закон, хотя и очень люблю твою мать. А во-вторых, всем прекрасно известно, что Гвенда — старая подруга Керис, и если констебли Кингсбриджа начнут тебя искать, первым делом придут сюда.

— Правда?

Суконщица знала, что Сэм не самый сообразительный; у его брата Дэви голова крепче сидит на плечах. Мостник продолжил:

— Хуже места, где прятаться, не придумать. Выпей вина, возьми вот буханку хлеба и уходи из города, — уже теплее посоветовал он. — Я обязан найти Манго Констебля и сообщить ему о твоем визите, но могу идти медленно.

Мастер налил вина в деревянную кружку.

— Спасибо.

— Твоя единственная надежда — это уйти далеко-далеко, где тебя никто не знает, и начать новую жизнь. Ты сильный, всегда найдешь работу. Ступай в Лондон, наймись там на корабль. И не ввязывайся в драки.

— Я помню твою мать, — медленно произнесла Филиппа. — Гвенда?

Сэм кивнул. Графиня обратилась к Керис:

— Видела ее в Кастереме, когда еще был жив Уильям. Она приходила ко мне, после того как Ральф изнасиловал девушку из Вигли.

— Аннет.

— Да. — Гостья вновь обернулась к Сэму: — Ты, наверно, и есть тот самый ребенок, которого она несла тогда на руках. Твоя мать — хорошая женщина. Мне очень жаль, что у нее беда.

Наступила тишина. Сэм выпил вино. Взрослые думали о том, как бежит время, как невинный, обожаемый родителями младенец может превратиться в убийцу. Вдруг у заднего хода послышались мужские голоса. Крестьянин огляделся, как загнанный медведь. Одна дверь из комнаты вела на кухню, другая — к парадному входу. Беглец рванул к ней, распахнул, выбежал из дома и, не оборачиваясь, бросился к реке.

Через секунду Эм открыла дверь с кухни, и в столовую вошел Манго Констебль с четырьмя помощниками, вооруженными деревянными дубинками. Олдермен кивнул на другую дверь:

— Он только что ушел.

— За ним, — кивнул Манго помощникам, и они выбежали на улицу.

Керис поднялась и поспешила за слугами порядка, остальные следом. Дом стоял на низком, в три-четыре фута, каменистом уступе, омываемом быстрым течением реки. Слева через реку был переброшен изящный мост Мерфина, справа к воде вели склизкие подступы. На противоположном берегу, на старом чумном кладбище, подрастали деревья. По обе его стороны, как сорняки, уже появились жалкие лачуги небольшого предместья.

Суконщица с грустью увидела, что Сэм поступил неправильно, повернув направо, где скоро упрется в тупик. Крестьянин бежал по берегу, оставляя в грязи глубокие следы. Констебли гнали его, как собаки зайца. Целительнице было жаль Сэма, как всегда бывало жаль зайцев. Это не имело ничего общего со справедливостью, просто он превратился в добычу.

Поняв, что бежать некуда, беглец забрел в воду. Манго свернул налево с мощеной дорожки перед домом и побежал к мосту. Двое помощников бросили дубинки, стащили башмаки, накидки и в одних рубахах прыгнули в воду. Остальные остались на берегу, вероятно, не умея плавать, а может быть, не желая заходить в воду в такой холодный день. Пловцы ринулись за Сэмом. Тот был сильным, но промокшая тяжелая зимняя накидка тянула его вниз. Суконщица с замиранием сердца смотрела, как стражи порядка нагоняют беглеца. С другой стороны раздался крик. Манго с моста звал оставшихся на берегу помощников. Они бросились к нему, и констебль побежал дальше по мосту.

Сэм доплыл до противоположного берега, прежде чем пловцам удалось догнать его, нащупал дно и побрел по мели, тряся головой; с него стекала вода. Крестьянин повернулся и, увидев, что почти нагнавший его преследователь споткнулся и неловко нагнулся вперед, быстро ударил помощника Манго в лицо тяжелым намокшим башмаком. Тот вскрикнул и упал. Второй был более осторожен, остановившись подальше. Сэм развернулся и побежал в сторону кладбища, констебль рванул за ним. Сэм замер, замер и второй пловец. Беглец понял, что с ним играют, зарычал от злости и бросился на преследователя. Тот отпрянул, но позади была река. Страж порядка забрел в воду, невольно замедлив шаг, и Сэм нагнал его.

Он схватил неприятеля за плечи, развернул к себе лицом и ударил головой. Даже на другом берегу Керис услышала, как у бедняги сломался нос. Крестьянин отпустил его, и тот упал в реку, брызгая кровью. Сэм вновь повернул к берегу, но там его ждал Манго. Беглец стоял по щиколотку в воде и не мог свободно двигаться. Констебль приблизился к нему, остановился, дал выйти вперед, затем поднял тяжелую деревянную дубинку и сделал обманный выпад. Сэм увернулся, и тут Манго ударил его по голове.

Это был страшный удар, и целительница ахнула от ужаса, словно ударили ее. Невольный убийца заревел от боли и рефлекторно прикрыл голову руками. Констебль, часто имевший дело с сильными молодыми мужчинами, еще раз ударил, на сей раз по незащищенным ребрам. Сэм упал в воду. Помощники с моста добежали до начальника, прыгнули на жертву и принялись мстить, нанося беспощадные удары, а те, что добирались вплавь, держали беглеца. Когда буян обмяк, его вытащили из воды, Манго быстро связал ему руки за спиной и повел задержанного в город.

— Ужасно, — прошептала Керис. — Бедная Гвенда.

Во время заседаний графского суда в Ширинге царила праздничная атмосфера. Все постоялые дворы на площади заполнили люди, нарядившиеся в лучшие одежды и громко выкрикивавшие заказы. Город, разумеется, не упустил возможности открыть рынок, и на площади понаставили столько лотков, что несколько сотен ярдов приходилось преодолевать полчаса. Помимо лоточников между рядов сновали булочники с подносами, уличный скрипач, безногие, безрукие, слепые нищие, проститутки, приоткрывшие грудь, танцующий медведь и монах-проповедник.

Графу Ширингу одному из немногих удалось быстро пересечь площадь. Он ехал верхом; впереди — трое всадников, сзади — несколько слуг. Землевладелец продирался через сутолоку, как лемех плуга, оттесняя людей в сторону. Во дворе замка шерифа свита сделала почетный круг и спешилась. Слуги подозвали конюхов и носильщиков. Ральф любил, чтобы о его приезде знали все.

Фитцджеральд-младший волновался. Предстоял суд над сыном его давнишнего врага, которого обвиняли в убийстве. Он в двух шагах от самой сладкой мести, которую только можно вообразить. Ему так не терпелось засудить Сэма, что было даже немного стыдно. Граф не хотел, чтобы его рыцари, тот же Алан Фернхилл, заметили, как много это для него значит, как сильно Ширинг хочет казни Сэма. Лорд боялся, что в последнюю минуту все почему-нибудь сорвется. Никто лучше его не знал, как может дать сбой механизм правосудия: он дважды избежал повешения. Ральф решил сесть на скамью судьи — это его право, — и сделать все, чтобы заседание прошло как по маслу.

Граф передал поводья груму и осмотрелся. Неукрепленный замок скорее напоминал таверну с двором, хотя прочен и хорошо охраняется. Шериф Ширинга мог не опасаться здесь мести родственников тех, кого он арестовал. В подвалах содержались арестанты, а наверху имелись гостевые комнаты, чтобы наезжающих судей никто не тревожил. Шериф Бернард показал Ральфу его комнату.

Шерифы представляли в графствах интересы короля, отвечая за сбор налогов и судопроизводство. Заманчивая должность выгодно присовокупляла к жалованью подарки, взятки и проценты с легальных выплат и невыкупленных залогов. Отношения между графами и шерифами часто бывали непростыми: граф стоял выше, но, как вершитель правосудия, шериф ему не подчинялся. Ровесник Ральфа Бернард, богатый торговец шерстью, в обращении с Ширингом неуклюже сочетал панибратство и почтительность.

Филиппа, с замысловатой прической из длинных седых волос, в дорогом плаще тусклых серо-коричневых тонов, ждала Ральфа в приготовленных для них покоях. Высокомерные манеры, некогда делавшие из нее гордую красавицу, теперь превратили графиню в ворчливую старуху. Она могла бы сойти за его мать.

Лорд поздоровался с сыновьями — Джерри и Роли. Он никогда толком не знал, как обращаться с детьми, так как видел их не часто: в младенчестве за ними, разумеется, ходили женщины, а теперь мальчишки учились в монастырской школе. Отец вел себя с ними примерно как со сквайрами — приказывал, а через секунду добродушно подшучивал. Фитцджеральду было бы проще, будь сыновья постарше. Но кажется, это не имело значения: мальчики все равно смотрели на него как на героя.

— Завтра вы будете сидеть на судейской скамье. Я хочу, чтобы вы видели суд.

Джерри спросил:

— А можно сегодня сходить на рынок?

— Да. Возьмите с собой Дикки. — Дикки был одним из слуг в Эрлкасле. — Вот деньги. — Ральф дал каждому по горсти серебряных пенни.

Мальчики ушли. Ширинг сел подальше от Филиппы. Он не дотрагивался до нее и всегда старался соблюдать дистанцию, чтобы не задеть случайно. Не сомневался: жена одевалась и держала себя как старуха, пытаясь вызвать у него отвращение. Каждый день ходила в церковь. Странные отношения родителей одного ребенка, но они длились долгие годы и уже не изменятся. По крайней мере граф безоглядно развлекался со служанками и падшими девицами на постоялых дворах.

Однако супруги вынуждены были говорить о детях. У Филиппы имелись твердые убеждения, и с годами Ральф пришел к выводу, что проще обсудить некоторые вещи, чем принимать решения самому, а потом бороться с ней.

— Джеральд уже может стать сквайром.

— Согласна.

— Хорошо! — удивился Ральф. Он думал, жена станет возражать.

— Я уже говорила с Дэвидом Монмаутом, — добавила Филиппа.

Так вот откуда ее уступчивость. На шаг опередила его.

— Понятно. — Он попытался выиграть время на обдумывание.

— Дэвид согласен его взять, когда ему исполнится четырнадцать.

Но больше Ральфа беспокоило то, что женой Дэвида, графа Монмаута, являлась дочь Филиппы.

— Смысл службы сквайром в том, чтобы мальчик стал мужчиной, — заметил Фитцджеральд, — а у Дэвида Джерри будет слишком привольно. Одила очень его любит и будет потакать во всем. Мальчишка окажется там в тепличных условиях. — Граф немного подумал: — Полагаю, вы именно поэтому и хотите его туда отправить.

Филиппа не отрицала:

— Мне казалось, вам полезно закрепить альянс с графом Монмаутом.

Она знала, что говорить. Дэвид был самым важным союзником Ральфа среди знати. Отослав Джерри к Монмауту, граф Ширинг скрепит их отношения еще одним звеном. Может быть, потом сыновья Дэвида поступят сквайрами в Эрлкасл. Такие семейные связи бесценны.

— Вы позаботитесь о том, чтобы его там не избаловали?

— Конечно.

— Тогда я согласен.

— Ну и ладно. Рада, что мы решили этот вопрос.

Филиппа встала, но Ральф еще не закончил:

— А Роли? Мальчикам хорошо быть вместе.

Филиппе вовсе не понравилась эта идея, но, как умная женщина, графиня Ширинг не стала возражать прямо.

— Он еще маловат. — Леди как будто задумалась над такой возможностью. — Толком даже не выучился.

— Военное искусство для благородного человека важнее обучения. Он все-таки второй наследник. Если с Джерри что-нибудь случится…

— Не дай Бог.

— Аминь.

— И все же я думаю, стоит подождать, пока ему исполнится четырнадцать.

— Не знаю. В Роли всегда было что-то мягкое. Иногда он напоминает мне брата. — Ральф заметил, как в глазах жены вспыхнул страх. Наверно, боится отпускать мальчика, решил он. Ему захотелось настоять на своем, просто чтобы ее помучить. Но десять лет — действительно слишком мало. — Ну посмотрим, — небрежно закончил граф. — Все равно рано или поздно закалится.

— Всему свое время, — заключила Филиппа.

Лондонский судья Королевской скамьи сэр Льюис Абингдон объезжал графства с целью вынесения вердикта по серьезным правонарушениям. Поджарому мужчине с розовым лицом и светлой бородой было лет на десять меньше, чем Ральфу. «Чего удивляться, — думал граф, — мне уже сорок четыре». Половину поколения выкосила чума. И все же он не переставал изумляться, встречая знатных и влиятельных людей моложе себя.

Пока собирались присяжные и арестантов вели из замка, Фитцджеральд с Джерри и Роли ждали в отдельной комнате на постоялом дворе «Суд». Выяснилось, что сэр Льюис молодым сквайром был при Креси, хотя Ральф его не помнил. Судья обращался к Ширингу настороженно-вежливо. Граф попытался незаметно его прощупать.

— Мы считаем, что ордонанс о батраках трудно выполнять. При любой возможности заработать крестьяне забывают про закон.

— Всем беглецам, получающим незаконное жалованье, платит наниматель, — ответил Абингдон.

— Именно! Монахини из Кингсбриджского аббатства никогда и не соблюдали ордонанс.

— Трудно судить монахинь.

— Не понимаю почему.

Законник сменил тему.

— Сегодня у вас какой-то особый интерес? — спросил он. Вероятно, ему сообщили, что обычно Ральф не пользуется своим правом сидеть подле судьи.

— Убийца — мой виллан. Но главное, мне хочется показать сыновьям, как работает суд. Один из них, когда я превращусь в призрака, скорее всего станет графом. Пусть завтра посмотрят и на повешение. Чем скорее они привыкнут к смерти, тем лучше.

Льюис кивнул в знак согласия:

— Дети благородного происхождения не имеют права быть мягкотелыми.

Судебный писарь постучал молотком, и гул в соседнем помещении затих. Тревога Ральфа не улеглась: беседа с сэром Льюисом дала немного — значит, судья нелегко поддается внушению. Абингдон открыл дверь и отошел, пропуская графа.

В зале суда на помосте стояли два больших деревянных кресла, а рядом — низкая скамья. Ропот прошел по залу, когда на нее сели Джерри и Роли. Люди всегда с интересом смотрят на детей, которые когда-нибудь станут их господами. Но в данном случае скорее сыграло роль то, что в суде, где речь идет об убийствах, кражах и мошенничестве, оказались два невинных мальчика, решил граф. Они напоминали ягнят в свинарнике.

Усевшись в кресло, Ширинг вспомнил день двадцать два года назад, когда он стоял в этом самом зале в качестве обвиняемого в изнасиловании — смехотворная претензия к лорду, когда так называемая жертва происходила из его же вилланок. За гнусным судебным делом стояла Филиппа. Ну что ж, она за это уже хлебнула. Тогда Ральф удрал. Сэму не убежать: он безоружен, в цепях. А войны с Францией, судя по всему, кончились, так что великодушного помилования, какое в свое время получил лорд Вигли, ожидать не приходится.

Пока зачитывали обвинительное заключение, Ральф изучал Сэма. Сложение Вулфрика, не Гвенды: очень высокий, широкий в плечах. Мог бы стать неплохим воином, если бы родился знатным. Не очень похож на Вулфрика. Что-то в лице юноши насторожило Фитцджеральда. Как и многие обвиняемые, он смотрел с некоторым вызовом, за которым стоял страх. «Вот так же чувствовал себя и я», — думал Фитцджеральд.

Первым свидетелем оказался Натан Рив. Отец погибшего засвидетельствовал, что Сэм — виллан графа Ширинга и не получал разрешения уходить в Олдчёрч. Нейт рассказал, что в надежде выследить беглеца послал своего сына за Гвендой. Староста Вигли вызвал не очень много симпатий, но его горе, разумеется, было искренним. Лорд радовался: это явно на руку обвинению.

Около Сэма, по плечо сыну, стояла мать. Не красавица: близко посаженные к крючковатому носу темные глаза, выступающие лоб и подбородок, придававшие ей решительный вид. Но вместе с тем проглядывала какая-то женская привлекательность, даже сейчас. Ральф спал с ней больше двадцати лет назад, однако ясно вспомнил тот день, и у него пересохло во рту. Он встретился с ней глазами. Гвенда не сразу отвела взгляд, словно пытаясь прочитать его мысли. У нее, наверно, перед глазами встала та же картина, поскольку стыд вдруг залил ее простое лицо и крестьянка все-таки отвернулась.

Рядом с ней стоял еще один юноша — вероятно, второй сын, больше похожий на нее, невысокий, жилистый, с хитрецой в глазах. Он впился глазами в Ширинга, явно пытаясь понять, что происходит в голове у графа, и полагая, что может считать ответ по лицу.

Но Фитцджеральда больше интересовал отец юношей. Он ненавидел Вулфрика с той самой драки на шерстяной ярмарке в 1337 году и невольно дотронулся до сломанного носа. Позже ему наносили увечья и другие люди, но никто так болезненно не ранил самолюбие. Однако и месть была болезненная, решил Ральф. «Я десять лет не давал то, что полагалось тебе по праву рождения. Я переспал с твоей женой. Когда ты попытался помешать мне удрать из этого самого зала суда, я распорол тебе щеку, вон шрам. Когда ты бежал, я на веревке привел тебя домой. А теперь повешу твоего сына».

Вулфрик отяжелел, но это даже шло ему. Темная борода с проседью не закрывала полностью тот самый длинный шрам. Морщинистое лицо загрубело от непогоды. Если Гвенда негодовала, то Вулфрик страдал. Когда крестьяне Олдчёрч подтвердили, что Сэм убил Джонно дубовой лопатой, глаза матери непокорно вспыхнули, а на широком лбу Вулфрика залегли тревожные складки. Старшина присяжных спросил, имел ли подданный основания опасаться за свою жизнь. Ральф нахмурился. Этот вопрос подразумевал оправдание убийцы. Отвечал одноглазый тощий крестьянин:

— Нет, сын старосты не представлял для него опасности. Хотя, думаю, парня напугала собственная мать.

В зале захихикали. Старшина спросил, вызвал ли Джонно обвиняемого на драку, — еще один вопрос, возмутивший Ширинга симпатией к Сэму.

— Вызвал? — переспросил одноглазый. — Ну, он врезал ему железными кандалами по лицу, если считать это вызовом.

Все громко рассмеялись. Вулфрик был ошарашен. «Как люди могут смеяться, когда на кону жизнь моего сына?» — словно спрашивал он. Ральф тревожился все больше. Старшина вел себя неправильно.

Вызвали Сэма, и Фитцджеральд обратил внимание, что говорит он похоже на Вулфрика. Тот же наклон головы и движение рукой. Обвиняемый рассказал, как его мать попросила Джонно перенести разговор на утро, а тот в ответ попытался надеть на него кандалы. Подавляя негодование, граф тихонько сказал судье:

— Какое все это имеет значение: имел основания опасаться — не имел, вызвали его на драку — не вызвали, предлагал он перенести разговор…

Сэр Льюис ничего не ответил, и Ширинг продолжил:

— Неопровержимый факт заключается в том, что беглый крестьянин убил приехавшего за ним человека.

— Да, убил, — сдержанно отозвался сэр Льюис, и Ральфу это не понравилось.

Пока присяжные задавали вопросы Сэму, Фитцджеральд смотрел в зал. Перед тем как стать монахиней, Керис одевалась модно и, сняв обет, вернулась к своим привычкам. Сегодня на ней было яркое двухцветное платье — сине-зеленое, отороченный мехом плащ из кингсбриджского алого сукна и маленькая круглая шапочка. Ширинг вспомнил, что Суконщица с детства дружила с Гвендой. Все они тогда видели, как Томас Лэнгли дрался в лесу с двумя воинами. Ради подруги Мерфин и Керис постараются помочь Сэму. «Не помогут, если я в состоянии этому помешать», — подумал граф.

В зале также находилась преемница Керис, мать-настоятельница Джоана, — вероятно, поскольку долина Аутенби принадлежала женскому монастырю, который являлся поэтому незаконным нанимателем Сэма. Джоана сама должна сидеть на скамье подсудимых вместе с обвиняемым, подумал Ральф, но, перехватив ее взгляд, заметил в нем упрек, как будто монахиня считала, что это убийство — его вина, не ее.

Аббат Кингсбриджа не явился. Сэм приходился настоятелю племянником, и монах решил не привлекать внимание к тому факту, что стал дядей убийцы. Ширинг вспомнил, что когда-то Филемон любил и защищал сестру, но, вероятно, с годами эта привязанность ослабла.

Пришел и дед Сэма, печально известный Джоби, теперь седой сутулый беззубый старик. Чего пришел? Они поссорились с Гвендой много лет назад, и вряд ли прохиндей так уж любит внука. Наверное, рассчитывает стянуть деньги у людей, все внимание которых поглощено процессом.

Сэм сел, и слово взял сэр Льюис. Его логика понравилась Ральфу.

— Является ли Сэм Вигли беглецом? — начал он. — Имел ли Джонно Рив право арестовать его? Убил ли Сэм Джонно лопатой? Если ответ на все три вопроса — «да», Сэм виновен в убийстве.

Фитцджеральд-младший удивился и обрадовался. Никакого вздора про какой-то там вызов. Все-таки судья что надо.

— Каково ваше мнение? — спросил Абингдон.

Ральф посмотрел на Вулфрика. Тот был убит. «Вот что значит схватиться со мной», — подумал граф, ему очень захотелось произнести эти слова вслух. Отец обвиняемого тоже смотрел на него. Ширинг не отвел глаза, пытаясь понять, что чувствует враг. Страх. Никогда прежде дерзкий крестьянин не боялся высокородного недруга и вот испугался. Его сына повесят, и это лишило его сил. Глядя в расширенные глаза Вулфрика, Ральф испытал глубокое удовлетворение. «Все-таки я сломил тебя, — подумал он. — Через двадцать два года; наконец-то ты боишься».

Дата добавления: 2015-08-03