Январь 1349 года — январь 1351 года 8 страница

Когда они все уложили, Ральф велел Фернхиллу сломать деревянные ящики, снял с крючка плащи, скомкал их и поднес к тряпкам свечу. Сукно тут же занялось огнем. Кинул плащи на сундуки, и скоро пламя горело вовсю, дым забивался в глотку. Ральф опустил глаза на беспомощно лежавшую на полу Тилли и опять помедлил.

Из дворца аббата маленькая дверь вела прямо в здание капитула, которое, в свою очередь, сообщалось с северным рукавом трансепта собора. Мерфин и Керис шли на крик. Капитул был пуст, и они двинулись в храм. Единственная свеча не могла осветить огромный собор, монахиня и олдермен встали в средокрестии и напряженно прислушались. Послышался звук отпираемого засова.

— Кто здесь? — Мерфин устыдился того, что голос его дрожит.

— Брат Томас, — услышали они в ответ.

Голос доносился из южного рукава трансепта. Через секунду однорукий вышел на свет.

— Мне показалось, кто-то кричал.

— Нам тоже. Но в соборе никого нет.

— А послушники, а мальчики?

— Я велел им вернуться в постель.

Втроем они прошли по южному рукаву трансепта в аркаду мужского монастыря и, ничего там не обнаружив, через кладовые двинулись по коридору к госпиталю. Больные лежали на своих местах, кто-то спал, кто-то метался и стонал от боли, но через секунду Мерфин понял, что нет ни одной дежурной монахини.

— Странно, — нахмурилась Керис.

Крик мог исходить отсюда, но здесь все было спокойно. Мастер, аббатиса и Томас прошли на кухню: пусто, как они и ожидали. Лэнгли принюхался.

— Что? — почему-то шепотом спросил его Мерфин.

— Наши все чистые, а здесь был кто-то грязный, — пробормотал тот в ответ.

Мерфин не уловил никакого запаха. Монах взял поварской тесак, и они двинулись к выходу. Томас поднял культю, и все остановились. В крытой аркаде женского монастыря, кажется, в ближней нише — то ли в сестринской трапезной, то ли на каменной лестнице в дормиторий, а может, и там и там — слабый свет. Лэнгли снял сандалии и растаял в тени аркады; его босые ноги неслышно ступали по каменным плитам. У ниши Мерфин уже едва различал его. Вдруг в нос ударил слабый, но противный запах, нет, не немытых тел, который Томас почуял на кухне, что-то другое, новое. Через секунду Мерфин понял — дым. Однорукий монах, вероятно, тоже его почувствовал, так как замер.

Кто-то невидимый издал удивленный возглас, из ниши на дорожку вышел человек. Слабый свет выхватил силуэт мужчины в капюшоне, покрывающем голову и лицо. Он свернул к трапезной, и Томас ударил его. Тесак на мгновение блеснул в темноте и, вонзившись в тело, издал глухой стук. Незнакомец закричал от ужаса и боли. Когда он падал, монах ударил еще раз, и крик перешел в отвратительное бульканье, вскоре, однако, прекратившееся. Ночной гость рухнул на каменный настил. Керис, стоявшая рядом с Мерфином, ахнула от ужаса. Мастер выбежал из укрытия:

— Что происходит?

Томас повернулся к нему, махнул тесаком и прошипел:

— Тихо!

Вдруг аркада осветилась ярким пламенем. Из трапезной выбежал высокий мужчина с мешком в одной руке и пылающим факелом в другой. Он был похож на призрака, пока Мостник не понял, что на нем грубая маска с дырками для глаз и рта.

Лэнгли загородил налетчику дорогу и занес тесак, но чуть опоздал. Человек с криком врезался в него, и Томас отлетел в сторону, ударившись головой о колонну. Раздался хруст. Монах без сознания сполз на землю. Но разбойник, тоже потеряв равновесие, упал на колени. Керис пронеслась мимо Мерфина и склонилась над Томасом.

Появились еще несколько человек, все в капюшонах, кое-кто с факелами. Зодчему показалось, что один выбежал из трапезной, а остальные спустились из дормитория. Послышались женские крики, рыдания, воцарился хаос.

Мерфин подбежал к Керис и попытался прикрыть ее собой. Грабители увидели рухнувшего товарища и приостановились; вдруг все стихло. В свете факелов налетчики поняли, что сообщник мертв: шея вспорота, на каменном полу лужа крови. Непрошеные гости, похожие в своих капюшонах на рыб, поводили головами из стороны в сторону.

Один из них заметил красный от крови тесак Томаса, валявшийся возле Керис, кивнул на него остальным и, рыкнув от гнева, обнажил меч. Мерфин испугался за возлюбленную и выступил вперед, отвлекая внимание на себя. Человек двинулся на мастера и занес меч. Мостник подал в сторону, отводя его от Керис. Когда монахиня оказалась вне опасности, олдермен испугался за себя. Отступая и дрожа от страха, зодчий угодил в кровь мертвеца, поскользнулся и упал на спину. Незнакомец занес над ним меч. Вдруг самый высокий и быстрый из грабителей схватил его за руку. Очевидно, это был вожак, так как без единого слова просто покачал головой в капюшоне, и убийца покорно опустил меч. Мерфин заметил на левой руке своего спасителя рукавицу — только на левой.

Этот немой диалог продолжался несколько секунд и кончился так же внезапно, как и начался. Один из людей в капюшонах повернулся к кухне и бросился бежать, за ним остальные. Налетчики, должно быть, продумали путь отступления: одна дверь с кухни вела на монастырскую лужайку — так быстрее всего пройти на улицу. Разбойники исчезли, прихватив факелы, и аркада погрузилась во тьму. Зодчий растерялся. Что делать? Бежать за грабителями? Подняться в дормиторий к монахиням? Идти на источник пожара? Он встал, подошел к Керис и опустился возле нее на колени.

— Томас жив?

— Ударился головой и без сознания, но дышит, крови нет.

Позади Мерфин услышал знакомый голос сестры Джоаны:

— Пожалуйста, помогите!

Он обернулся. Монахиня стояла в дверях трапезной, держа в руке лампу со вставленной свечой, жутко освещавшей ее лицо. Над ее головой клубился дым, похожий на модную шапку.

— Ради Бога, скорее!

Олдермен встал. Джоана быстро исчезла, и зодчий бросился за ней. Свет ее лампы отбрасывал причудливые тени, но все-таки в трапезной он не споткнулся. Из отверстия в полу выбивался дым. Мостник сразу же увидел, что отверстие — дело рук хорошего мастера: идеально квадратное, с аккуратными краями и прочной откидной дверью. Так это и есть тайная сестринская сокровищница, построенная в свое время Иеремией, понял он. И сегодня воры ее обнаружили. Зодчий глотнул дыма и закашлялся. Интересно, что там горит и почему, но выяснять это слишком опасно.

— Там Тилли! — крикнула Джоана.

— О Боже! — в отчаянии воскликнул Мерфин и спустился по ступеням.

Он задержал дыхание, почти ничего не разбирая в дыму. Невзирая на страх, глаз строителя отметил, что винтовая каменная лестница сделана отлично, все ступени одного размера, одной формы и каждая под одинаковым углом к следующей, так что ступал мастер уверенно, хоть и ничего не видел под ногами.

Через пару секунд олдермен был уже внизу. В центре полыхало пламя. Непереносимый жар не выдержать больше нескольких мгновений. Дым душил. Мостник все еще не дышал, но у него заслезились глаза и все поплыло. Фитцджеральд вытер лицо рукавом и всмотрелся в задымленное помещение. Где же Тилли? Не видя пола, зодчий встал на колени, внизу дым был пожиже. Архитектор ползал на четвереньках, вглядываясь в углы, шаря руками там, где не мог разглядеть.

— Тилли! Тилли, где ты?

Дым забился ему в глотку, и мастер зашелся в кашле, из-за которого все равно не расслышал бы ответа. Больше медлить нельзя. Мерфин конвульсивно кашлял и с каждым вдохом задыхался все больше. Глаза слезились, он почти уже ничего не видел. В отчаянии подполз к пламени, и огонь опалил рукав. Если упасть и потерять сознание, гибель неминуема. И тут рука наткнулась на тело.

Нога человека, девушки. Олдермен подтащил ее к себе. Одежда на ней тлела. Зодчий почти не видел лица Тилли и не понял, в сознании ли бедняжка, но руки и ноги были связаны кожаными ремнями, двигаться она все равно не могла. Изо всех сил пытаясь унять кашель, Мерфин подхватил ее под мышки.

Едва он выпрямился, дым ослепил его. Вдруг Мостник забыл, где лестница. Отступая от пламени, Мерфин наткнулся на стену, чуть не уронив Тилли. Налево или направо? Двинулся налево и уперся в угол. Развернулся. Ему казалось, что он тонет. Силы уходили. Упал на колени, и это его спасло. Внизу справа, как небесное видение, зодчий различил каменную ступеньку.

Из последних сил волоча безжизненное тело, он дополз до лестницы, привалил к ней Тилли и поднялся на ноги. Поставил ногу на нижнюю ступеньку, подтянулся, поднялся на следующую. Беспрерывно кашляя, он заставлял себя двигаться вверх. Наконец ступени кончились. Мерфин зашатался, встал на колени, уронил тело и сам рухнул на пол трапезной. Кто-то склонился над ним. Олдермен пробормотал:

— Захлопните дверь, остановите огонь.

В следующее мгновение послышался стук деревянной двери. Кто-то подхватил его за плечи. Мастер на секунду открыл глаза и увидел перевернутое лицо Керис. Аббатиса тащила его по полу. Дым несколько развеялся, и Мерфин судорожно задышал. Он почувствовал, как его перетащили через порог, и вдохнул чистого ночного воздуха. Настоятельница положила его и вернулась в трапезную.

Зодчий хватал ртом воздух, кашлял, глубоко дышал, опять кашлял. Постепенно нормальное дыхание вернулось, глаза перестали слезиться. Он заметил брезживший рассвет, в предутренних сумерках увидел вокруг монахинь и сел. Керис и другие сестры вытащили Тилли из трапезной, положили рядом с Мерфином и склонились над ней. Мостник попытался заговорить, закашлялся, но все-таки сумел спросить:

— Как она?

— Ей вонзили нож в сердце. — Целительница заплакала. — Ты тащил ее уже мертвую.

Открыв глаза, мастер тут же вновь зажмурился от яркого света. По углу падения солнечных лучей он определил, что дело к полудню, и понял, что спал долго. Вспоминал события минувшей ночи как дурной сон, на какое-то мгновение понадеявшись, что ничего этого на самом деле не было. Но грудь при дыхании болела, а опаленное лицо горело. При мысли об убийстве Тилли и сестры Нелли, невинных юных женщин, ужас снова овладел им. Как это могло случиться?

Оказывается, его разбудила Керис — она как раз ставила на маленький столик возле кровати поднос. Монахиня стояла к нему спиной, но по согнутым плечам и посадке головы Мерфин понял, что она просто убита. Чего удивляться?

Мастер встал. Аббатиса пододвинула к столику два табурета, и они сели. Зодчий с нежностью всмотрелся в нее — вокруг глаз напряженные морщинки. Спала ли она? Левая щека испачкана сажей. Мерфин облизнул большой палец и мягко стер ее. Керис принесла свежий хлеб с маслом и кувшин сидра. Голодный Мостник набросился на еду. Возмущенная Керис есть не могла. С полным ртом Мерфин спросил:

— Как Томас?

— В госпитале. У него болит голова, но говорит связно, отвечает на вопросы, так что, судя по всему, мозг не поврежден.

— Слава Богу. Должно быть расследование.

— Я послала записку шерифу Ширинга.

— Наверняка все навесят на Тэма Невидимку.

— Невидимка умер.

Мерфин кивнул. Он было повеселел после завтрака, но теперь опять скис и, дожевав хлеб, отодвинул тарелку.

— Грабитель не хотел выдавать свое имя и солгал, не зная, что Тэм умер у меня в госпитале три месяца назад.

— И как ты думаешь, кто это?

— Кто-то, кого мы знаем. Иначе зачем маски?

— Возможно.

— Разбойники маски не носят.

Верно. Разбойники все равно вне закона — им плевать, узнают их или нет. Эти же грабители — совсем другое дело. Маски наводили на мысль, что узнанными боялись быть респектабельные граждане. Керис в холодной ярости продолжала рассуждать:

— Они убили Нелли, чтобы Джоана открыла сокровищницу, но убивать Тилли не было никакой необходимости: налетчики уже вошли в хранилище. Но почему-то ее все же убили. И не просто оставили в огне и дыму, а нанесли смертельный удар ножом. По какой-то причине эти люди хотели, чтобы она погибла наверняка.

— И что?

Аббатиса не ответила на этот вопрос.

— Тилли считала, что Ральф хочет ее убить.

— Знаю.

— Один из людей в капюшонах в какой-то момент хотел с тобой разделаться. — У нее запершило в горле, и настоятельница умолкла. Затем отпила сидра из кружки Мерфина и взяла себя в руки. — Но вожак его остановил. Почему? Они уже убили монахиню и знатную леди. С чего вдруг не решились прикончить какого-то строителя?

— Ты считаешь, что это Ральф?

— А ты?

— Увы. — Мерфин тяжело вздохнул. — Видела рукавицу?

— Да, я заметила, что он был в рукавицах.

Зодчий покачал головой.

— В одной. Только на левой руке. Именно рукавица, а не перчатка.

— Чтобы скрыть увечье.

— Я не уверен, и мы, конечно, ничего не докажем, но мои подозрения усиливаются.

Керис встала:

— Давай посмотрим, что они натворили.

Вдвоем прошли в женскую аркаду. Послушницы и сироты мыли сокровищницу, таскали мешки с обгоревшим деревом и пеплом вверх по винтовой лестнице, передавая все, что не совсем сгорело, сестре Джоане и снося мусор к навозным кучам. На столе в трапезной лежала соборная утварь: золотые и серебряные подсвечники, изящные, усыпанные драгоценными камнями распятия, чаши. Мерфин удивился:

— А это они не взяли?

— Взяли, но, вероятно, только для вида. Выбросили потом в канаву за городом. Вещи нашел крестьянин, шедший сегодня утром в город продавать яйца. По счастью, он оказался честным.

Зодчий поднял золотой акваманил, сосуд для омовения рук, в форме петушка с выгравированными на шее красивыми перьями.

— Такое трудно продать. Те немногие, кто может это купить, догадаются, что вещь украдена.

— Но можно переплавить и продать золото.

— Очевидно, слишком много хлопот.

— Может быть.

Это Керис не убедило. Мостника, впрочем, тоже не устроило собственное объяснение. Грабеж был тщательно спланирован, это ясно. Тогда почему же воры заранее не продумали, как поступить с утварью?

Аббатиса и олдермен спустились в сокровищницу. Мастер припомнил ужасы прошедшей ночи, и у него заныл живот. Керис велела отмывавшим стены и пол послушницам передохнуть, сняла с полки деревянный лом и приподняла одну из напольных плит. Мерфин сначала не обратил внимания на небольшие щели вокруг нее. В довольно просторном подполе стоял деревянный ларец. Настоятельница вытащила его и отперла висевшим на поясе ключом. Груда золотых монет. Архитектор удивился:

— Не заметили!

— Здесь еще три тайника. Один в полу и два в стене. Разбойники не вскрыли ни один.

— Значит, не очень тщательно смотрели. Почти во всех сокровищницах есть тайники. Это многим известно.

— Особенно грабителям.

— Тогда, может быть, деньги интересовали их меньше.

— Именно. — Монахиня заперла ларец и поставила на место.

— Если они выбросили утварь, если не очень-то искали деньги, тогда для чего вообще приходили?

— Убить Тилли. А грабеж — прикрытие.

Мерфин подумал.

— Для этого не нужен такой сложный план. Тилли можно было убить в дормитории, а когда монахини вернулись бы с утрени, убийц уже и след простыл бы. А если действовать аккуратно — допустим, задушить подушкой, — мы даже могли подумать, что она умерла естественной смертью. Якобы во сне.

— Тогда что все это значит? Ведь грабители ушли почти с пустыми руками — пара золотых монет.

Зодчий обвел взглядом сокровищницу:

— А где хартии?

— Вероятно, сгорели. Это не так важно. У меня есть копии.

— Пергамент плохо горит.

— Никогда не пробовала его поджигать.

— Он тлеет, морщится, коробится, но огонь его не охватывает.

— Тогда, может, их уже отнесли наверх послушницы.

— Пойдем посмотрим.

В аркаде настоятельница спросила Джоану:

— В пепле был пергамент?

Та покачала головой:

— Ни кусочка.

— Может, ты не заметила?

— Вряд ли, если только хартии не сгорели дотла.

— Мерфин говорит, пергамент не горит. Кому могли понадобиться наши хартии? Их никто не может использовать.

Мостник продолжал размышлять, просто додумывая мысль до конца:

— Предположим, имеется некий документ, который находится у тебя, или может находиться у тебя, или кто-то считает, что он у тебя. Этот пергамент и был нужен.

— И что же это за документ?

Мастер насупился.

— Вообще-то весь смысл записи состоит в том, чтобы люди в будущем могли узнать ее содержание. Тайные документы противоречат логике… — И тут его осенило. Он отвел Керис в сторону, небрежно прошелся с ней по аркаде и, только уверившись, что их никто не слышит, произнес: — Но об одном тайном документе нам известно.

— Ты про письмо, которое Томас закопал в лесу?

— Да.

— А почему кто-то решил искать его в сокровищнице женского монастыря?

— Ну подумай, вспомни. В последнее время случалось что-то, что могло вызвать подозрения?

Лицо настоятельницы страдальчески искривилось.

— О Господи!

— Что?

— Помнишь, я рассказывала тебе про Линн-Грейндж, пожертвованный аббатству много лет назад королевой Изабеллой за прием в монастырь Томаса?

— Ты еще кому-нибудь об этом рассказывала?

— Да, я говорила со старостой Линна. Томас тогда очень разозлился и сказал еще, что могут возникнуть серьезные неприятности.

— Значит, кто-то боится, что ты завладела тем письмом.

— Ральф?

— Не думаю, что Ральфу важно письмо. Если это и он, то действует по указке.

Монахиня испугалась:

— Королева Изабелла?

— Или сам король.

— Неужели король мог приказать Ральфу ограбить женский монастырь?

— Нет, не лично, наверняка через посредника, какого-нибудь надежного, честолюбивого и абсолютно бессовестного человека. Мне попадались такие люди во Флоренции, они терлись во дворцах правителей. Пена на земле.

— Интересно кто.

— Думаю, я знаю.

Лонгфелло встретился с Ральфом и Аланом в маленькой деревянной усадьбе Вигли через два дня. Здесь спокойнее, чем в Тенч-холле, где множество людей следят за каждым шагом хозяина: прислуга, свита, родители. У крестьян Вигли своих дел по горло, им плевать, что в мешке, который нес Алан.

— Надеюсь, прошло без неожиданностей, — напрягся Грегори.

Вести об ограблении женского монастыря мгновенно разнеслись по всему графству.

— Без особых сложностей, — ответил Ральф.

Его несколько обескуражил сдержанный тон лондонца. После риска, на который он пошел, чтобы раздобыть хартии, законник мог бы быть и полюбезнее.

— Шериф, разумеется, начал расследование.

— Они повесят это на разбойников, — отмахнулся Фитцджеральд.

— Вас не узнали?

— Мы были в капюшонах.

Грегори как-то странно посмотрел на Тенча.

— Я не знал, что ваша жена находилась в монастыре.

— Полезное совпадение. Одним выстрелом двух зайцев.

Странный взгляд законника стал еще напряженнее. О чем он думает? Пытается сделать вид, что его потрясло известие об убийстве Ральфом жены? Если так, лорд Тенч готов ему напомнить, что Грегори причастен ко всем этим событиям. Он зачинщик и не имеет права судить. Фитцджеральд ждал ответа. Но лондонец после долгого молчания лишь произнес:

— Давайте посмотрим хартии.

Отослав экономку Виру с каким-то поручением, Ральф велел Алану караулить у дверей и не впускать случайных посетителей. Грегори высыпал хартии из мешка на стол, устроился поудобнее и принялся изучать. Одни были скручены в свитки и перевязаны, другие сложены в стопки, третьи сшиты в книжечки. Лонгфелло по одной раскручивал или раскладывал их в ярком солнечном свете, падавшем в распахнутые окна, прочитывал первые строки, отбрасывал обратно в мешок и брал следующую.

Тенч представления не имел, что он ищет. Грегори лишь упомянул в первом разговоре, что документ неудобен королю. Фитцджеральд недоумевал, каким таким неудобным для короля документом может обладать Керис. Ему стало скучно наблюдать за Грегори, но уходить он не собирался и был намерен сидеть, пока лондонец не выполнит свою часть сделки. Лонгфелло терпеливо просматривал документы. Одна хартия привлекла его внимание, он прочел ее целиком, но потом все же отбросил в мешок.

Почти всю последнюю неделю Ральф и Алан провели в Бристоле. Вряд ли их кто-нибудь будет спрашивать, но они подстраховались — гуляли в тавернах каждый день, кроме того вечера, когда наведывались в Кингсбридж. Собутыльники, конечно, не забудут веселых гуляк, но вряд ли вспомнят, что один вечер они отсутствовали. А даже если и вспомнят, то уж никак не день — четвертая среда после Пасхи или третий четверг перед Троицей. Наконец стол опустел, а мешок снова наполнился. Фитцджеральд спросил:

— Ну, нашли что искали?

Лонгфелло не ответил на вопрос.

— Вы принесли все?

— Все.

— Хорошо.

— Значит, не нашли?

Грегори, как всегда, осторожно подбирал слова:

— Искомого документа здесь нет. Однако я наткнулся на хартию, которая объясняет, почему этот… вопрос… возник в последние месяцы.

— Значит, вы довольны, — настаивал Тенч.

— Да.

— И у короля нет оснований для тревоги.

Законник нетерпеливо зашевелился.

— Не беспокойтесь о тревогах короля. Это мои заботы.

— Следовательно, я вправе ожидать вознаграждения.

— О да. К осени вы станете графом Ширингом.

Ральф был очень доволен. Наконец-то — граф Ширинг. Он получил то, к чему так долго и жадно стремился, и отец еще жив, тоже порадуется.

— Спасибо.

— Я бы на вашем месте сделал предложение леди Филиппе.

— Предложение? — изумленно переспросил Фитцджеральд.

Грегори пожал плечами:

— Разумеется, выбор ее ограничен. Но все-таки формальности лучше соблюсти. Скажите, король, мол, дозволил вам просить ее руки и вы надеетесь, что она полюбит вас так же, как вы любите ее.

— Ладно.

— И преподнесите ей какой-нибудь подарок.

На рассвете вдень похорон Тилли Керис и Мерфин встретились на крыше собора. Это был особый мир. Ученики старших классов монастырской школы на уроках геометрии решали здесь задачи, определяя площадь шиферного покрытия. Рабочим требовался доступ сюда для проведения необходимых работ. Так что верхнюю часть здания изрезали проходы и лестницы, прилепившиеся к скатам и вершинам, углам, водостокам, башенкам, пиннаклям, водоотводным трубам и горгульям. Башню над средокрестием так и не перестроили, но от вида с крыши все равно захватывало дух.

Аббатство уже трудилось вовсю. Похороны ожидались многолюдные. Тилли не играла заметной роли в обществе, но леди Тенч стала жертвой безбожного убийцы в женском монастыре, и попрощаться придут люди, не обменявшиеся с ней и тремя словами. Настоятельница с удовольствием ограничила бы количество желающих поклониться Тилли, опасаясь распространения чумы, но ничего не могла поделать.

Приехавший на поминальную службу епископ остановился в лучших покоях дворца аббата, поэтому Керис отправилась в женский дормиторий, а Мерфин с Лоллой — в «Остролист». Скорбящий вдовец поселился в отдельной комнате над госпиталем.

Его сына Джерри передали монахиням. Леди Филиппа и Одила, единственные уцелевшие родственники убитой, тоже остановились в госпитале.

Ни Мостник, ни Керис не говорили с Ральфом, который появился накануне. Они не видели ни малейшей возможности добиться справедливости, поскольку не могли доказать его причастность к убийству Тилли, но правду знали, хотя ни с кем пока и не делились. Зачем? Сегодня при общении с Тенчем придется делать вид, будто все нормально. Это будет нелегко.

Пока важные гости спали, монахини и служки аббатства вовсю готовились к поминкам. Из пекарни поднимался дым: в печи уже поставили десятки длинных четырехфунтовых пшеничных хлебов. Двое мужчин катили к дому аббата полную бочку вина. Для простых гостей послушницы расставляли на лужайке скамьи и грубые столы.

Поднявшееся над рекой солнце косыми лучами осветило крыши Кингсбриджа, и Керис всматривалась в разрушения, оставленные девятимесячной чумой. С высоты она видела выщербленные ряды домов — как скверные зубы. Деревянные постройки, конечно, и без того постоянно приходили в негодность — от дождей, ошибок строителей, пожаров, да просто от времени. Но теперь их никто не чинил. Из покосившегося дома люди, недолго думая, переезжали в соседний, пустой. Единственным, кто еще что-то строил, был Мерфин, и на него смотрели как на безумного мота.

За рекой, на новом, недавно освященном кладбище, трудились и могильщики. Чума никак не давала понять, что ослабевает. Чем это кончится? Неужели дома так и будут разваливаться, до тех пор пока город не превратится в груду черепичных осколков и обугленных балок вокруг вымершего собора и огромного кладбища?

— Я не дам этому случиться, — произнесла Керис.

Мерфин сначала не понял.

— Ты про похороны? — нахмурившись, спросил он.

Аббатиса обвела рукой город и мир за ним.

— Про все. Пьяницы калечат друг друга. Родители бросают больных детей на пороге моего госпиталя. Мужчины возле «Белой лошади» в очередь насилуют пьяную женщину. На пастбищах дохнет скот. Полуголые люди секут себя и собирают за это деньги. И что хуже всего, здесь, в моем монастыре, жестоко убивают молодую мать. Меня не особо волнует, умрем ли мы все от чумы. Но пока мы живы, я не допущу, чтобы мир распался.

— И что собираешься делать?

Монахиня благодарно улыбнулась. Большинство ответили бы, что она не в силах совладать с ситуацией, но Мерфин всегда ей верил. Керис посмотрела на каменных ангелов, вырезанных на пиннакле — за двести лет ветры и дожди сгладили их лица, — и попыталась представить, что вдохновляло строителей собора.

— Мы восстановим порядок и привычную жизнь. Мы заставим жителей Кингсбриджа снова стать нормальными, хотят они того или нет. Мы возродим город и жизнь в нем, несмотря на чуму.

— Отлично.

— И сейчас самое время.

— Поскольку люди разгневаны из-за Тилли?

— И еще испугались, что разбойники могут ворваться в город ночью и убить кого угодно. Все почуяли опасность.

— И что ты намерена предпринять?

— Сказать им, что это не должно повториться.

— Это не должно повториться! — воскликнула Керис. Ее голос прорезал воздух над кладбищем и эхом отскочил от древних серых стен собора.

Женщина не имела права говорить на церковных службах, но во время похорон миряне, родные покойного иногда брали слово или громко молились. И все-таки настоятельница рисковала. Служил епископ Анри, ему помогали вечный архидьякон Ллойд и приехавший из Франции помощник Мона Канон Клод. Аббатиса, не получившая предварительного разрешения сказать речь в присутствии сановных клириков, явно превышала свои полномочия. Впрочем, настоятельница никогда не руководствовалась подобными соображениями. Она заговорила, когда небольшой гроб опускали в могилу. Некоторые плакали. На похороны пришло не меньше пятисот человек, но при звуках ее голоса люди затихли.

— Вооруженные люди вторгаются ночью в наш город и убивают молодую женщину, попросившую убежища в женском монастыре. Я не собираюсь этого терпеть. — Раздался одобрительный гул. Керис повысила голос: — Аббатство не собирается этого терпеть, епископ не собирается этого терпеть, и жители Кингсбриджа тоже не собираются этого терпеть.

Гул стал громче, люди кричали:

— Нет!

— Аминь!

— Чуму посылает Бог. Но когда Бог посылает дождь, мы ищем укрытия. Когда Бог посылает зиму, мы разжигаем огонь. Когда Бог посылает сорняки, мы вырываем их с корнем. Мы должны защитить себя!

Она посмотрела на епископа Анри. Тот растерялся. Керис не просила у него разрешения сказать слово, а если бы попросила, он отказал бы, но люди явно поддерживали ее, и высокопоставленный церковник не рискнул вмешиваться.

— Что мы можем сделать?

Керис осмотрела людей. Все в ожидании устремили на нее глаза. Люди понятия не имели, что делать, и хотели услышать это от своей настоятельницы. Они обрадуются любому ее слову, даже если монахиня просто подаст надежду.

— Нужно построить новые городские стены! — воскликнула аббатиса.

Толпа одобрительно зашумела.

— Они должны стать выше, мощнее и длиннее старых. — Керис перехватила взгляд Ральфа. — Стены не позволят убийцам войти в город!

— Да! Верно! — закричали из толпы.

Тенч отвел глаза.

— Нужно избрать нового констебля, его помощников и караульных для соблюдения законности и охраны общественных нравов.

— Да!

— Сегодня вечером состоится заседание приходской гильдии, которая обдумает практические детали. Решения будут объявлены в соборе в следующее воскресенье. Благодарю вас, и да благословит вас Господь.

На поминках в большом зале дворца аббата во главе стола сидел епископ Анри, справа от него — леди Филиппа, вдовствующая графиня Ширинг, а возле нее — убитый горем вдовец, сэр Ральф Фитцджеральд. Пока Филиппа ела, он с удовольствием смотрел на ее грудь, и всякий раз, когда вдова Уильяма наклонялась, заглядывал в квадратный вырез легкого летнего платья. Пока графиня этого еще не знает, но недалек тот час, когда он прикажет ей снять одежду, встать перед ним голой и продемонстрировать великолепную грудь во всей красе.

Стол, организованный Керис, был обилен, но не роскошен — ни тебе позолоченных лебедей, ни сахарных башен, зато много жареного мяса, вареной рыбы, свежего хлеба, фасоли и ранних ягод. Тенч налил Филиппе супа из местных цыплят с миндальным молоком. Она серьезно сказала:

— Страшное горе. Я сочувствую вам от всей души.

Когда Ральфу выражали такие искренние соболезнования, он и сам казался себе человеком, на которого навалилась огромная беда, забывая, что своей же рукой вонзил нож в юное сердце Матильды.

Дата добавления: 2015-08-03