Январь 1349 года — январь 1351 года 7 страница

— У меня жена пропала, — буркнул он, входя в зал.

Мерфин отвел глаза от большой шиферной доски, где что-то чертил:

_ Здравствуй, брат.

Архитектор видел: Ральф растерян, словно не может решить, что ему предпринять в связи с исчезновением Тилли. Фитцджеральд-младший ее, разумеется, не любил, но, с другой стороны, какому мужу понравится бегство жены. Испытывая чувство вины, мастер тоже заметался. Все-таки он помог спрятать Тилли. Рыцарь сел на скамью.

— У тебя не найдется вина? Умираю от жажды.

Мерфин подошел к буфету и налил из кувшина вина. Ему хотелось сказать, что он понятия не имеет, где Тилли, но совесть возмутилась при мысли о вранье собственному брату, особенно в таком важном вопросе. Кроме того, присутствие Матильды в монастыре невозможно сохранить в тайне: ее видели слишком много сестер, послушниц и служек. Всегда лучше быть честным, подумал мастер, ну, если только не крайний случай, и, передавая кружку Ральфу, сказал:

— Тилли здесь, в женском монастыре, с ребенком.

— Я так и думал. — Тенч поднял кружку левой рукой, показав обрубки трех пальцев, и сделал большой глоток. — А что это она?

— Убежала от тебя.

— Мог бы сообщить мне.

— Виноват. Но я не мог ее выдать. Она боится оставаться с тобой.

— А чего ты ее защищаешь? Я твой брат!

— Слишком хорошо тебя знаю. Если она напугана, скорее всего на это есть причина.

— Неслыханно. — Фитцджеральд-младший попытался сделать вид, что возмущен, но не очень убедительно.

Мерфину стало интересно.

— Монастырь не может прогнать ее. Она просила убежища.

— Джерри мой сын и наследник. Монахи не имеют права отнять его у меня.

— Навсегда, конечно, нет. Если ты обратишься в суд, я не сомневаюсь, что выиграешь дело. Но ты ведь не собираешься отрывать малыша от матери?

— За ним она вернется.

Вероятно, он прав. Мостник соображал, как по-другому убедить брата, когда вошел брат Томас с Аланом. Здоровой рукой Томас держал Фернхилла за шиворот.

— Он что-то вынюхивал.

— Я просто смотрел, — протестовал Алан. — Думал, монастырь пустой.

— Как видишь, это не так, — ответил Мерфин. — Здесь один монах, шесть послушников и несколько десятков сирот.

— Но я застал его даже не в мужском монастыре, а в аркаде женского, — заметил Томас.

Мастер нахмурился. Издалека доносилось пение псалмов. Алан все продумал: монахини в соборе на службе шестого часа. В это время почти все монастырские здания пустуют. Подручный Ральфа какое-то время мог беспрепятственно шастать по аббатству. Это не похоже на праздное любопытство. Однорукий добавил:

— По счастью, его увидел поваренок и пришел за мной в церковь.

Интересно, что искал Алан. Тилли? Но он ни за что не осмелился бы выкрасть ее из монастыря посреди бела дня. Мерфин повернулся к брату:

— Что вы затеваете?

Тенч возмущенно перебросил вопрос Алану:

— Ты что делаешь?

Мостнику показалось, что гнев его наигран. Фернхилл пожал плечами:

— Просто смотрел, пока ждал вас.

Звучало не очень убедительно. Воины, когда им нечего делать, ждут хозяев на конюшне, в таверне, но не в монастырской аркаде. Фитцджеральд-младший буркнул:

— Ну ладно… Гляди, больше не смей.

Мерфин понял, что брат не собирается ничего рассказывать, и печально подумал: «Я был с ним честен, а он со мной нет». Затем вернулся к более важному вопросу:

— Почему бы тебе на некоторое время не оставить Тилли? Ей здесь хорошо. Может, скоро она поймет, что ты не хотел ничего плохого, и вернется.

— Да это позор.

— Вовсе нет. Знатные дамы иногда проводят по нескольку недель в монастыре, когда хотят на время удалиться от света.

— Обычно такое случается, когда муж умирает или отправляется на войну.

— Но не всегда.

— Когда нет явной причины, всегда говорят: жена удрала от мужа.

— Ну и что? А ты воспользуйся временной свободой.

— Может, ты и прав.

Этот ответ крайне удивил Мерфина. Он не ожидал так быстро уговорить Ральфа. Ему потребовалось какое-то время, чтобы оправиться от изумления:

— Ну вот и хорошо. Дай ей месяца три, а потом приезжай и поговори.

У Мостника было ощущение, что Тилли сбежала от мужа насовсем, но такое решение по крайней мере отсрочит скандал.

— Месяца три, — повторил Тенч. — Что ж, ладно.

Он собрался уходить. Мастер пожал ему руку.

— Как мать с отцом? Я не видел их несколько месяцев.

— Стареют. Отец уже не выходит из дома.

— Я приеду их навестить, как только Керис выздоровеет. Она поправляется после желтухи.

— Передай ей мой сердечный привет.

Зодчий проводил брата до двери и долго смотрел ему вслед. Ральф явно что-то замышлял и явился за Тилли не просто так. Мерфин вернулся к чертежу и какое-то время таращился на него, ничего не видя.

В конце второй недели стало ясно, что Керис действительно поправляется. Мостник очень устал, но был счастлив, его словно отпустило. Пораньше уложив Лоллу спать, он в первый раз за все это время вышел на улицу. Опустился теплый весенний вечер, и на мягком солнце и ласковом ветру олдермен почувствовал себя лучше. Его таверна «Колокол» перестраивалась, но в «Остролисте» царило оживление, посетители с кружками высыпали на улицу. Хорошей погоде радовалось столько народу, что Мерфин остановился и спросил, не праздник ли сегодня, решив, что потерял счет дням.

— А у нас теперь каждый день праздник. Какой смысл работать, когда всё равно все помрем от чумы? Выпей эля.

— Нет, спасибо. — Зодчий прошел дальше.

Он обратил внимание на причудливые одежды — вычурные головные уборы, расшитые накидки, которые в обычное время немногие могли себе позволить. Вероятно, получили наследство, а то и просто украли у умерших богачей. Но результат чем-то напоминал кошмарный сон: бархатные береты на грязных волосах, жирные пятна на златотканых плащах, потрепанные штаны и украшенные драгоценными камнями туфли. Двое мужчин в женской одежде — платья в пол и апостольники на голове — шли под ручку по главной улице, как купчихи, щеголяющие богатством, но с большими руками, ногами и щетиной на лице. У Мерфина закружилась голова, как будто земля уходила из-под ног.

Когда стемнело, он перешел мост. На острове Прокаженных зодчий построил улицу с лавками и тавернами. Работа закончилась, но в аренду никто ничего не брал, двери и окна были забиты досками от бродяг. Жили здесь одни кролики. Мастер предполагал, что остров будет пустовать до тех пор, пока не уйдет чума и Кингсбридж не вернется к нормальной жизни. Если же эпидемия не кончится и в домах никто не поселится, сдача внаем станет его десятой проблемой. Мостник вернулся в Старый город как раз к закрытию ворот. В таверне «Белая лошадь» тоже праздновали. Дом сверкал огнями, у входа толпился народ.

— Что здесь происходит? — спросил Мерфин у пьянчуг.

— Молодой Дэви заболел чумой, а у него нет наследников, так что он все раздает. — Мужчина улыбался от радости: — Пей сколько хочешь, все бесплатно!

Как и многие другие, он, очевидно, действовал именно по этому принципу. Десятки людей уже набрались как следует. Олдермен продирался через толпу. Кто-то бил в барабан, кто-то танцевал. Он увидел кружок мужчин и заглянул им через плечо. На столе лежала очень пьяная женщина лет двадцати, которую насиловал какой-то забулдыга; остальные явно ждали своей очереди. Мерфин с отвращением отвернулся. Сбоку за пустыми бочками олдермен заметил богатого Оззи Барышника на коленях перед молодым мужчиной. Это было богопротивно и каралось смертью, но никто не обращал внимания. Оззи, женатый человек, член приходской гильдии, перехватил взгляд зодчего, но не остановился, а продолжил свое занятие с еще большим рвением, словно его возбуждало, что за ним наблюдают. Мостник изумленно покачал головой.

У входа в таверну стоял уже разоренный стол с остатками блюд: жареные окорока, копченая рыба, пудинги, сыры. Собаки прямо на столе рвали окорок. Кто-то блевал в миску с жарким. У входа в таверну на большом деревянном стуле сидел Дэви Белая Лошадь с огромным кубком вина. Из носа у него текла характерная струйка крови, смертник чихал и обливался потом, но радостно приветствовал бражников, будто хотел упиться до смерти, прежде чем его заберет чума. Мерфина затошнило. Он развернулся и пошел обратно в аббатство. К его удивлению, Керис встала с постели и оделась.

— Мне лучше. Думаю завтра вернуться к работе. — А заметив его скептический взгляд, добавила: — Сестра Онага говорит, что я в состоянии.

— Если слушаешься других, значит, еще не в состоянии, — заметил Мерфин, и монахиня рассмеялась.

При виде этого слезы навернулись ему на глаза. Возлюбленная не смеялась две недели, и порой он вообще сомневался, что услышит еще ее смех.

— Где ты был?

Мостник рассказал ей о прогулке по городу и отвратительных сиенах, свидетелем которых стал.

— Каждая по отдельности еще туда-сюда, — закончил мастер. — Мне просто интересно, что они будут делать дальше, когда отпадут все ограничения. Примутся убивать друг друга?

Поваренок принес ужин. Больная принялась осторожно хлебать луковый суп. Долгое время ей становилось плохо от любой еды. Однако, кажется, суп аббатисе понравился, и она съела всю миску. Когда со стола убрали, Керис произнесла:

— Во время болезни я много думала про смерть, про то, о чем действительно сожалею.

— И о чем же?

— О многом. У меня плохие отношения с сестрой. Нет детей. Я потеряла алый плащ, который отец подарил матери в день ее смерти.

— Как же ты его потеряла?

— Мне не разрешили взять его сюда. Не знаю, куда он делся.

— А о чем жалеешь больше всего?

— О двух вещах. Я не построила госпиталь и слишком мало времени проводила с тобой.

Мастер поднял брови.

— Ну, второе легко поправить.

— Знаю.

— А монахини?

— Всем наплевать. Сам видишь, что творится в городе. Монастырь слишком занят умирающими, чтобы поднимать шум из-за нарушения правил. Джоана и Онага… Это уже не важно.

Зодчий нахмурился.

— Но они все-таки ходят посреди ночи на церковные службы. Интересно, как они совмещают эти две вещи?

— Послушай, в Евангелии от Луки говорится: «У кого две одежды, тот дай неимущему». Как епископ Ширингский совмещает это с сундуком, битком набитым дорогущими нарядами, а каждый берет из учения то, что нравится, и закрывает глаза на неудобные места.

— А ты?

— И я тоже, только по крайней мере делаю это честно, поэтому собираюсь жить с тобой как жена, а если кто-нибудь спросит, то скажу, что настали странные времена. — Она встала, подошла к двери и заперла: — Ты не выходил отсюда две недели. И не выходи.

— Меня не нужно запирать, — рассмеялся мастер. — Я остаюсь добровольно.

Мерфин обнял ее. Керис заметила:

— Тилли нам тогда помешала.

— У тебя был жар.

— В известном смысле он у меня и сейчас.

— Начнем с того места, где остановились?

— Может, сначала пойдем в постель?

— Пойдем.

Взявшись за руки, влюбленные поднялись по лестнице.

Ральф спрятался в лесу севернее Кингсбриджа и ждал. Стояли длинные майские дни. Когда наступила ночь, он позволил остальным вздремнуть, а сам принялся наблюдать. С ним были Алан и четверо солдат королевской армии, которым не удалось найти место в мирной жизни. Фернхилл нанял их в «Красном льве» Глостера. Они не знали, кто такой Ральф, и ни разу не видели его при дневном свете. Сделают, что им скажут, возьмут деньги и не станут задавать никаких вопросов.

Тенч смотрел на дорогу, следя за временем, как делал во Франции. Он обнаружил, что если старательно отсчитывать часы, обязательно ошибешься, а если просто угадывать, то всегда получается правильно. Монахи использовали для этих целей свечи с отметками, означающими часы, или стеклянные колбы с песком или водой, стекающими в узкую воронку, но у Ральфа в голове имелись внутренние часы.

Рыцарь сидел неподвижно, прислонившись спиной к дереву и глядя в небольшой костер, слушал шуршание мелких зверьков в подлеске и уханье совы. Спокойнее всего он становился именно в часы ожидания перед решительными действиями. Тихо, темно, можно подумать. Ощущение близкой опасности, тревожащее большинство людей, его, напротив, умиротворяло.

Но сегодня ночью главная опасность заключалась не в тех случайностях, которыми чреваты сражения. Да, рукопашная, но противники — жирные горожане и мягкотелые монахи. Настоящая опасность в том, что люди могут его узнать. Тенч собирался сделать ужасную вещь. Об этом будут с негодованием говорить во всех церквях Англии, а может быть, и Европы. Громче всех клеймить преступление станет Грегори Лонгфелло, для которого Фитцджеральд его совершал. Если узнают, что это Ральф, его повесят. Но если нет — он станет графом Ширингом.

Решив, что уже два пополуночи, предводитель разбудил остальных. Они оставили стреноженных лошадей, вышли из леса и двинулись по дороге в город. Алан, как и во Франции, выполнял обязанности оруженосца. Фернхилл нес короткую приставную лестницу, моток веревки и железную кошку, при помощи которой штурмующие взбирались на городские стены в Нормандии. К поясу он прикрепил долото и молоток. Может, что-то им и не понадобится, но воины в походах научились, что нужно быть готовым ко всему. Еще Алан тащил несколько туго свернутых и увязанных в тюк больших мешков.

Когда показался город. Тенч выдал всем капюшоны с дырками для глаз и рта, а сам еще надел рукавицу, чтобы прикрыть предательские обрубки трех пальцев. Так его не узнать — если, конечно, не схватят. Все шестеро обернули башмаки поясными войлочными сумками и подвязали их на коленях, чтобы приглушить звук шагов.

Уже сотни лет Кингсбридж не подвергался нападениям, и об обороне особенно не заботились, особенно с приходом чумы. Тем не менее с юга в город не войти. У ближнего к городу моста Мерфина стояли ворога с мощной деревянной дверью на засове. Но река являлась естественной защитой города только на востоке и юге. На севере и западе его обнесла полуразрушенная стена. Тенч решил подойти с севера.

Жалкие лачуги сгрудились у стены, как собаки на заднем дворе мясницкой лавки. Алан разведал путь пару дней назад, когда они приезжали в Кингсбридж справиться насчет Тилли, и теперь вел Ральфа и наемников, как можно тише ступая мимо хижин. Даже бедняки предместий могут поднять шум, если проснутся. Залаяла собака, и Фитцджеральд напрягся, но кто-то ругнулся на нее, и она затихла. Скоро отряд подошел к срытому участку стены и без труда перелез через выпавшие камни.

Шестеро очутились на узкой улице за складами, которая вела прямо к северным воротам города. Ральф знал, что у ворот в будке стоит часовой. Шли тихо. Хотя они находились уже в черте города, часовой, если увидит, спросит, кто идет, а если ему не понравится ответ, позовет на помощь. Но, к радости Фитцджеральда, часовой сидел на табурете, прислонившись к стене будки, и дремал, а позади него на полке оплывали свечи.

И все-таки лорд решил не рисковать. Подошел ближе, заглянул в будку и длинным ножом перерезал часовому горло. Тот проснулся и хотел закричать от боли, но изо рта хлынула кровь. Когда он обмяк, Тенч поймал его и держал, пока тот не замер. Затем прислонил тело к стене, вытер окровавленное лезвие о тунику мертвеца и вложил его в чехол.

Потом Ральф снял засов с двери в человеческий рост в больших воротах, подготовив путь к отступлению. Шестеро мужчин в масках тихо пошли по улице к аббатству. Луны не было, именно поэтому Ральф и выбрал эту ночь; их освещал лишь свет звезд. Он с тревогой посматривал на верхние окна домов: если кто-то не спит и решит выглянуть в окно, то, несомненно, увидит мрачную процессию. К счастью, вечерняя прохлада не позволяла оставлять окна открытыми на ночь. И все-таки Фитцджеральд пониже натянул капюшон плаща в надежде, что тень закроет его лицо и маску, и жестом велел остальным сделать то же самое.

В этом городе он провел детство и прекрасно помнил все улицы. Его брат Мерфин до сих пор жил здесь, хотя Ральф и не знал точно, где именно. Шестеро прошли по главной улице мимо «Остролиста», закрывшегося несколько часов назад, и свернули к собору. Высокие, обитые железом деревянные ворота аббатства уже много лет никто не запирал, петли проржавели и заедали.

В аббатстве было темно, только в окнах госпиталя горел тусклый свет. Тенч прикинул, что в это время монахи уже спят глубоким сном. Примерно через час они проснутся на утреню. Алан, разнюхавший здесь все, повел их вдоль северного фасада собора. Ночные гости тихо прошли по кладбищу, мимо дворца аббата и свернули на узкую полосу земли между восточным фасадом и берегом реки. Фернхилл приставил к отвесной стене лестницу и прошептал:

— Это крытая аркада женского монастыря. За мной.

Он взобрался на стену, а со стены на крышу. Ральф услышал его тихие шаги по шиферу. К счастью, не пришлось использовать кошку, которая подняла бы страшный шум. Следом вскарабкались остальные, Фитцджеральд — последним. Спрыгнув с крыши, они мягко приземлились на дерн дворика. Предводитель с беспокойством обвел взглядом стройные каменные колонны. Арки смотрели на них как часовые, но стояла мертвая тишина. Хорошо, что монахам не разрешается иметь собак. Алан, зайдя в глубокую тень, повел сообщников по дорожке к тяжелой двери.

— Кухня, — прошептал он. Помещение еле-еле освещали угли в большой печи. — Осторожнее, не наткнитесь на кастрюли.

Ральф подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и скоро уже различал очертания большого стола, каких-то бочек, кухонной посуды.

— Устраивайтесь поудобнее, — шепнул он. — Мы останемся здесь, пока монахи не пойдут в собор.

Спустя час, выглянув из кухни, Фитцджеральд сосчитал монахинь и послушниц, которые, шаркая, выходили из дормитория и направлялись по аркаде к собору; кто-то нес лампы, отбрасывавшие на сводчатый потолок причудливые тени.

— Двадцать пять, — прошептал он Алану.

Как и рассчитывал лорд Тенч, жены среди них не было. Знатные гости не обязаны присутствовать на ночных службах. Когда все скрылись, Ральф тихо вышел, оставив подельников. Тилли могла находиться либо в госпитале, либо в женском дормитории. Тенч решил, что в дормитории она будет чувствовать себя в большей безопасности, и сначала двинулся туда.

Бесшумно поднялся по каменным ступеням и заглянул в комнату. Горела одна-единственная свеча. Он, конечно, надеялся, что все монахини ушли в собор, но боялся, что кто-то мог остаться из-за болезни или по лени. Но в комнате не было никого, в том числе и Тилли. Фитцджеральд уже хотел уходить, как увидел в дальнем конце дверь.

Ральф тихонько пересек дормиторий, взял свечу и бесшумно открыл дверь. Голова его юной жены покоилась на подушке, волосы в беспорядке разметались по лицу. Матильда выглядела такой невинной, такой милой, что у Тенча защемило сердце и ему пришлось напомнить себе, как он ее ненавидит, — ведь супруга стоит у него на пути. Джерри мирно, с приоткрытым ртом спал в люльке возле матери. Рыцарь подошел ближе и быстро правой рукой зажал жене рот. Сейчас она проснется, но шум поднять не сможет. Тилли открыла глаза и со страхом посмотрела на жуткого ночного гостя.

Он поставил свечу, достал из поясного мешка, где лежали всякие полезные мелочи, тряпку и забил беглянке в рот, чтобы не шумела. У него создалось ощущение, что жена его узнала, несмотря на маску, рукавицу и полную тишину. Может, как собака, почуяла запах. Но это не важно. Все равно никому ничего не скажет. Ральф связал ей руки и ноги кожаными ремнями. Пока Тилли не сопротивлялась, она забьется позже, когда отправится от неожиданности. Он убедился, что кляп надежный, и уселся ждать.

Из собора доносилось стройное пение женского хора, к которому пытались подстроиться отдельные мужские голоса. Пленница не сводила с него больших глаз, полных мольбы. Тенч развернул ее, чтобы не видеть лица.

Девушка поняла, что этот человек пришел ее убить. Она читала его мысли. Наверное, ведьма. Может, все женщины ведьмы. Так или иначе, Матильда поняла его намерения, как только они появились, и следила за мужем испуганными глазами, особенно по вечерам, что бы он ни делал. Не спала в супружеской постели по ночам, а утром неизменно вставала раньше. Так продолжалось несколько дней, а потом супруга исчезла. Ральф и Алан безуспешно искали ее, пока до лорда Тенча не дошли слухи, что своевольница попросила убежища в Кингсбриджском аббатстве. Что отлично вписывалось в его планы.

Младенец засопел во сне, и Фитцджеральду пришло в голову, что он может расплакаться. А если вернутся монахини? Кто-то ведь может заглянуть в комнату и предложить помощь. Он подумал и решил такую монахиню просто убить. Не впервой. Ему приходилось убивать монахинь во Франции.

Наконец Ральф услышал шарканье и понял, что сестры возвращаются. Алан должен их считать. Когда все окажутся в дормитории, подельники достанут мечи и примутся за дело. Тенч поставил беглянку на ноги. По щекам ее текли слезы. Развернул девушку спиной к себе, схватил одной рукой за пояс и поднял, прижимая к бедру. Она была легкой, как ребенок. Рыцарь достал кинжал и приставил к горлу жены. За дверью послышался мужской голос:

— Тихо, или все подохнете!

Голос Алана, хотя и приглушенный. Наступил решающий момент. В аббатстве еще находились сестры, больные в госпитале, монахи на братской половине, и Фитцджеральд не хотел, чтобы ему помешали. Несмотря на предупреждение, раздалось несколько сдавленных вскриков, хоть и негромких. Пока все нормально.

Он открыл дверь и с Тилли на бедре вышел в дормиторий. При свете ламп увидел монахинь. В дальнем конце комнаты Алан приставил нож к горлу одной из сестер, двое подельников стояли позади. Еще двое караулили внизу лестницы.

— Тихо, — шепнул рыцарь, и Матильда задергалась, узнав голос мужа. Но это не важно, пока его не узнал никто другой. Наступила жуткая тишина. — Кто тут ризничий?

Все молчали. Тенч нажал на кинжал у горла Тилли. Она забилась, но Фитцджеральд легко удерживал маленькое тело. Вот подходящий момент зарезать ее, думал он, однако медлил. Многие приняли смерть от его руки, но вдруг ему стало жутко при мысли о том, чтобы вонзить нож в теплое тело, которое обнимал, целовал, возле которого спал, тело матери собственного сына.

Ладно, решил налетчик, результативнее убить кого-то из сестер. Предводитель кивнул Алану. Тот перерезал горло монахине. Хлынула кровь. Кто-то жутко закричал. Крик, способный разбудить и мертвого, продолжался до тех пор, пока один из наемников не ударил монахиню дубиной по голове и та без сознания рухнула. По щеке у нее потекла кровь. Ральф повторил вопрос:

— Кто тут ризничий?

Когда зазвонил колокол на утреню и Керис выскользнула из постели, зодчий ненадолго проснулся. Потом, как обычно, повернулся и вновь задремал, так что, когда она вернулась, ему показалось, что прошло всего несколько минут. Когда возлюбленная забралась в кровать, мастер прижат к себе озябшее тело. Часто они не сразу засыпали. Мерфин очень любил это время. Нарушительница правил обняла его, зодчий поцеловал ее в лоб, но монахиня заговорила:

— Ты слышал? Говорят, к северу от города в лесу появились разбойники.

— Маловероятно.

— Ну, не знаю. Стены там почти разрушены.

— Но зачем красть? Они могут просто взять все, что им вздумается. Если нужно мясо, в полях тысячи бесхозных овец и коров.

— Это-то и странно.

— Сейчас воровать — все равно что перегнуться через плетень подышать соседским воздухом.

Аббатиса вздохнула.

— Три месяца назад я думала, что эта ужасная чума кончилась.

— Сколько еще человек мы потеряли?

— С Пасхи похоронили тысячу.

Эта цифра совпадала с его собственными подсчетами.

— Я слышал, в других городах ситуация похожая.

Ее волосы на его груди шевельнулись, и Мерфин понял, что возлюбленная кивнула.

— Думаю, вымерла примерно четверть Англии, — предположила Керис.

— И больше половины священников.

— Потому что они сталкиваются с людьми на службах. Церковники практически не могут не заболеть.

— Значит, половина церквей закрыта.

— Если хочешь знать мое мнение, скопления людей, как ничто, способствуют распространению чумы.

— Но все-таки многие потеряли религиозное чувство.

— Зато, может, они теперь поймут, что такое настоящие лекарства.

— Тебе легко говорить, а простому человеку трудно отличить настоящее лекарство от шарлатанского.

— Я дам тебе четыре правила.

Он улыбнулся в темноту. Вечно у нее какие-то списки.

— Ну давай.

— Первое: если кто-то говорит, что от одной болезни существует десять лекарств, можешь быть уверен: ни одно не поможет.

— Почему?

— Если бы хоть одно помогало, про остальные все забыли бы.

— Логично.

— Второе: если лекарство противное, это еще не означает, что оно принесет пользу. Сырые мозги жаворонка не помогут при воспалении горла, даже если тебя от них вывернет, а вот кружка горячей воды с медом его успокоит.

— Полезно.

— Третье: еще никому не помогали человеческие и животные экскременты. Обычно от них только хуже.

— Рад слышать.

— И четвертое: если лекарство аналогично болезни — обвязаться перьями дроздов против оспы, к примеру, или пить овечью мочу от желтухи, — скорее всего это вздор.

— Тебе стоило бы написать книгу.

Она презрительно фыркнула.

— В университетах предпочитают древнегреческие трактаты.

— Да не для студентов, а дня таких, как ты, — монахинь, повитух, цирюльников, знахарок.

— Знахарки и повитухи не умеют читать.

— Кто-то умеет, другим могут прочитать.

— Полагаю, все хотели бы иметь книжечку, которая научила бы бороться с чумой.

Аббатиса глубоко задумалась. Тишину прорезал крик.

— Что это? — спросил Мерфин.

— Как будто землеройку поймала сова, — ответила Керис.

— Нет, не то, — покачал головой зодчий и встал.

Молодая монахиня — да здесь почти все были молоды — с черными волосами и синими глазами вышла вперед:

— Пожалуйста, не трогайте Тилли. Я сестра Джоана, ризничий. Мы отдадим все, что хотите. Пожалуйста, не причиняйте зла.

— Я Тэм Невидимка. Где ключи от сестринской сокровищницы?

— У меня на поясе.

— Давай сюда.

Джоана медлила, опасаясь, что грабитель знает, где сокровищница. Во время разведки, прежде чем его поймали, Алан обошел почти весь женский монастырь. Он выяснил, что лучше спрятаться на кухне, разнюхал, где находится сестринский дормиторий, но сокровищницу так и не нашел. Джоана явно не собиралась выдавать ее местоположение. Времени не было. Шут его знает, кто слышал крик. Ральф чуть надавил на горло Тилли, показалась кровь.

— Мне нужна сокровищница.

— Ладно, только не трогайте Тилли! Я покажу.

— И поскорее.

Чтобы монахини сидели тихо, Фитцджеральд оставил в спальне двух наемников, а сам с Аланом спустился следом за ризничей к аркаде, прихватив Тилли. У подножия лестницы головорезы держали еще трех монахинь, угрожая перерезать горло. Тенч понял, что это подоспевшие на крик дежурные госпиталя, и обрадовался: устранена еще одна угроза. Но где монахи? Он отправил всех монахинь наверх, одного наемника оставил на карауле, а второго взял с собой.

Джоана повела их в трапезную, располагавшуюся на первом этаже под дормиторием. Мерцающее пламя ее лампы осветило грубые столы, лавки, пюпитр и настенную фреску, изображавшую брак в Кане Галилейской. В дальнем конце монахиня отодвинула стол, в полу показалась дверь с обычным резным замком. Она повернула ключ в замке и подняла дверь, за которой виднелась узкая винтовая каменная лестница. Ризничая начала спускаться вниз. Ральф оставил наемника на карауле и двинулся за ней, с трудом волоча Тилли, за ним пошел Алан.

Внизу Тенч с облегчением осмотрелся — святая святых, тайная сестринская сокровищница, тесное подземное помещение наподобие донжона, только лучше: стены из тесаных гладких квадратных камней, как в соборе, пол вымощен плотно подогнанными друг к другу плитами, воздух сухой, холодный. Фитцджеральд отпустил связанную, как курица, Тилли.

Основную часть помещения занимал огромный сундук с крышкой, прикованный цепями к кольцам в стене и похожий на гроб великана. Помимо него, в сокровищнице находились еще только два табурета, бюро и полка с пергаментными свитками — вероятно, приходо-расходными монастырскими книгами. На стене висели два тяжелых суконных плаща — скорее всего ризничей и ее помощницы для работы в зимние холода.

Сундук был огромным, такой вытащить невозможно. Вероятно, его принесли сюда по частям и собрали уже на месте. Ральф кивнул на крышку, и Джоана отперла ее другим ключом с пояса. В сундуке тоже лежали пергаментные свитки — очевидно, хартии, документы, доказывавшие имущественные и другие права женского монастыря; кожаные и тряпичные мешки, конечно же, с драгоценной утварью, и сундучок поменьше; по всей видимости, с деньгами. Рыцарь напрягся. Ему нужно выкрасть хартии, но так, чтобы этого никто не заметил.

Он велел Джоане открыть маленький сундучок. Там оказалось всего несколько золотых монет. Фитцджеральд удивился, что так мало. Наверное, здесь еще есть тайник — например, в стене. Однако он напряженно думал о другом, лишь делая вид, что его интересуют деньги, и пересыпая монеты в кошель на поясе. Алан тем временем развернул большой мешок и начал кидать в него соборную утварь. Дав Джоане посмотреть на это, Тенч кивнул ей, приказывая подняться по лестнице. Тилли в ужасе широко открыла глаза. Затем грабитель развернул еще один мешок и начал торопливо закидывать туда пергаментные свитки.

Дата добавления: 2015-08-03