Сказания и мифы древнего мира

Мы редко задумываемся над тем, что стало живой основой литературного творчества. А это было «Слово». Произнесенное, «изреченное» во времена глубокой древности, оно представля­лось людям знамением «свыше», знаком «богодухновенности», который следовало удерживать в памяти, передавать потомкам. Стремление такого рода проявлялось вначале в так называемой синкретической форме — в культовых песне и танце, отражав­шим взаимоотношения человека с обожествляемыми им силами природы. Постепенно, в ходе трудовой деятельности людей, ос­воения ими определенных природных ресурсов, в таких «дей­ствах» из неупорядоченных еще представлений об окружающем мире возникала тенденция более стройного осмысления и очело­вечивания его сил — рождались мифы о богах, хотя и обладав­ших сверхъестественными возможностями, но весьма похожими по своим устремлениям и поступкам на самих безвестных твор­цов этих сказаний. Но чем меньше в процессе развития общества становилась зависимость человека от внешнего мира, тем чаще уже он сам представал в эпосе все более сильным, непобедимым — богатырем. Обычно таким персонажем выступал владыка зем­ной, царь, — ведь теперь не только силы природы, но и вожди определяли жизнь простых людей. Так возникали мифы о героях, богатырский эпос.

Эти мифы сначала запечатлевались при помощи рисунков на камнях, посуде, тканях, а с появлением письменности — в клино­писной форме на глиняных табличках, в виде иероглифов на па­пирусах, коже, тканях, записывались буквами первых алфави­тов... Из археологических находок таких носителей информации нам стали известны не только исторические факты глубокой древ­ности, но и произведения, обладающие всеми признаками высо­кохудожественной литературы. Можно сказать, что они и поло­жили начало мировому литературному процессу. Современная наука установила, например, что данным произведениям свой­ственна такая определенная характерная черта, как поэтическая образность. Очень часто она здесь основывается на столкнове­нии «человеческого» и «нечеловеческого», сверхъестественного, когда знакомое, обычное для человека встречается с удиви­тельным, неизвестным, волшебным.

От великих цивилизаций глубокой древности (4—3-е тысяче­летия до нашей эры) — от шумеров, ассирийцев, египтян, древ­них евреев, персов —дошли до нас тексты их великих творений, оставившие глубокий след во всей последующей культуре чело­вечества. Российский исследователь древней истории академик Н.И. Конрад отмечал, что для возникновения и роста литерату­ры как особого явления в развитии человеческого общества ог­ромное значение имеют «истоки», заложенные в эпосе о Гильгамеше, в Библии, в древнеегипетской поэзии, в «Махабхарате» или «Илиаде». «Старый Древний мир, — писал ученый, — дал первый материал для литературы нового; иначе говоря, «завяз­ка» произошла еще тогда, последующая же история этого мате­риала, вьыившаяся в конечном счете в создание известных нам великих литературных памятников, — творческая разработка этой первоначальной завязки». Влияние этой «завязки» несом­ненно: оно видится в широте и занимательности сюжетной осно­вы многих последующих литературных памятников, в яркости образов и могучей силе эмоций, движущих поступками персона­жей, наконец, в подчеркнутой обрисовке их героических харак­теров — по сути, в утверждении приоритета человеческой лично­сти в этом мире.

Многие из таких древних произведений, вернее, эпизоды из них, не раз пересказывались для детей. Широко известны, напри­мер, и вошли в детское чтение пересказы Л. Толстого древних легенд: ассирийской («Ассирийский царь Асархадон»), индий­ской («Два брата»), греческой («Семь греческих мудрецов), рим­ской («Как гуси Рим спасли»). В современное детское чтение проч­но входят также пересказы Р. Рубинштейн, А. Макаровой, А. Си­зова, С. Шиповского и других. А сами сюжеты древних сказаний не раз вдохновляли писателей на создание оригинальных произ­ведений для детей.

Древнейшие из дошедших до нас по письменным источникам литературных произведений первых цивилизаций — шумерские сказания. Они сложились, вероятно, еще в конце первой полови­ны 3-го тысячелетия до нашей эры. По обнаруженным археолога­ми глиняным табличкам с клинописью человечество познакоми­лось с эпосом о Гильгамеше — одном из выдающихся произведе­ний героико-эпической поэзии не только Востока, но и всего мира. Можно с полным основанием утверждать, что это — одна из вер­шин художественно-философской мысли, достигнутая более чем за тысячу лет до гомеровской «Илиады».

Повествование о том, как из крови бога и глины были сотво­рены люди, о насылаемых на них сверхсильными верховными владыками мира бедствиях, о вечном людском страхе пред могу­ществом и непостижимостью божественных сил, о «бремени Божием», построено тонко и искусно. Действие происходит с ритми­ческим нарастанием, начало и конец песен-глав объединены реф­реном. Особо драматичен и знаменателен рассказ о потопе, едва не погубившем весь род человеческий:

Что было светлым, во тьму обратилось,

Вся земля, как горшок, раскололась.

Первый день бушует Южный ветер,

Быстро налетел, затопляя горы,

Словно войною настигая землю.

Не видит один другого,

И с небес не видать людей.

…………………………………………….

Ходит ветер шесть дней, семь ночей,

Потопом буря покрывает землю.

Образ главного героя повествования Гильгамеша предстает перед нами в развитии. Из неукротимого богатыря, не знающего, на что потратить, направить свои силы и обуревающие его стра­сти, он под воздействием своего друга благородного Энкиду ста­новится могучим борцом со злом, стремится «все, что есть злого, уничтожить на свете». Описания гибели Энкиду, обреченного на страдания и смерть за его героические свершения на благо лю­дей, плач по нему Гильгамеша, удалившегося в тоске по другу в пустыню, полны большого лирического напряжения.

Художественная выразительность сохранившихся эпизодов эпоса о Гильгамеше — «О все видавшем» еще в прошлом веке привлекла к себе внимание отечественных поэтов и ученых. Не­которые из них считали необходимым знакомить с ними в пере­сказах и детей, так как усматривали в подвигах этого древней­шего из героев поучительный нравственный пример. Первым на русский язык перевел это произведение поэт Николай Гумилев. Его перевод был опубликован в 1919 году с введением ученого-ассириолога В. К. Шилейко (его собственный поэтический пе­ревод эпоса был, к сожалению, утерян). В 1961 году был издан Другой перевод—известного исследователя Древнего Востока И.М. Дьяконова. Сопровождавшие это издание статья и ком­ментарии ученого давали читателю все известные тогда сведе­ния о выдающемся творении далекой древности.

Следует заметить, что содержащийся в эпосе рассказ об ока­завшемся в темном лесу младшем из братьев, которого наделяет чудесным даром спасенная им птица, загадывание ему загадок и их отгадывание, очень напоминают знакомые всем нам с детства отечественные сказки. Да и сам Гильгамеш своей не знающей меры молодецкой удалью и отвагой весьма похож на хорошо из­вестного Добрыню Никитича из русских былин. Вполне очевид­но, что это одно из древнейших произведений человечества, как писал академик Н.И. Конрад, действительно явилось истоком сюжетов знакомых нам с детства сказок и легенд.

Большое число письменных памятников (записанных иерогли­фами) дошло до нас от Древнего Египта. Сегодня прочитаны по­чти все древнеегипетские тексты, сохранившиеся в свитках па­пирусов, на стенах храмов и гробниц, на заупокойных стелах. Среди них — мифы и молитвы, описания военных походов, пове­сти и любовная лирика, циклы сказаний о волшебниках... Пер­вым перевел с французского на русский язык древнеегипетскую сказку «Два брата» в 1868 году В.В. Стасов. Сам папирус с дан­ным произведением был найден и опубликован незадолго до это­го. По мнению Д.А. Сперанского, сказка была первоисточником русских народных легенд и сказок о Кощее Бессмертном, да и других сюжетов устного творчества.

Библия — эта «ключевая» книга нашей цивилизации — состо­ит из двух основных частей: из Древнего, или Ветхого, завета, созданного еще до нашей эры, и Нового завета, написанного в первые века существования христианства. Оригиналы библей­ских текстов до нас не дошли, наиболее древние их списки обна­ружили в пещерах близ Мертвого моря лишь в 1947 году. Но известно, что Ветхий завет был написан вначале на древнееврей­ском языке, а затем переведен на греческий. Над этим переводом трудились 70 «книжников» из Иерусалима, его еще называют «Септуагинтой» — «Переводом семидесяти». С последнего ви­зантийские монахи-миссионеры Кирилл и Мефодий и перевели Ветхий завет на церковнославянский язык — почти за сто лет до крещения Руси.

А Новый завет уже был написан на греческом языке. И само название «Библия» — греческое и означает «Книги». Они вклю­чают в себя множество произведений, разных по жанру: это и воз­вышенные учения пророков, и ликующий голос любви в «Песне Песней», и повествования о войнах, пагубных страстях и жесто­кости, и восторженные гимны, и лирически вдохновенные откро­вения... Самые разные виды литературного творчества, сложившиеся еще в очень далекой древности, можно найти в этой поис­тине великой Книге. И то, что сегодня она издана на 1800 языках нашего мира, связано не только с ее религиозным значением как «Книги веры», но и с тем, что это гигантский вклад в общечело­веческую культуру вообще и в развитие литературы в частности.

Чтение Библии требует большой внутренней работы, связан­ной с необходимостью войти, вжиться в ее особый образный мир, часто далекий от известного нам реалистического мировосприя­тия, непривычный современному человеку. К тому же, как уже говорилось, это огромный свод текстов, записанных разными людьми на протяжении более тысячи лет до нашей эры, а самые поздние из этих записей отстоят от нас почти на два тысячелетия. Тех, кто создавал, записывал и переводил эти книги, вела одна общая идея, выраженная в следующих библейских строках: «Что слышали мы и узнали, и отцы наши рассказали нам, не скроем от детей их, возвещая роду грядущему славу Господа и силу Его, и чудеса Его, которые Он сотворил».

Гимн Богу сливается в Библии с гимном человеку— как вели­чайшему созданию Божьему и как ответственному за дела свои на Земле: «Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Тво­их; все положил под ноги его: овец и волов всех, и также полевых зверей, птиц небесных и рыб морских, все, преходящее морскими стезями».

Нравственные и этические законы, содержащиеся в Библии, не могут быть поняты без уяснения исторической ситуации, в которой они создавались. Так, пророк Моисей провозгласил закон, по ко­торому следует брать «душу за душу, глаз за глаз, руку за руку, ногу за ногу». А за непочтение к родителям он требовал смертной казни. Объяснить столь суровые установки, противоречащие са­мим же Моисеем провозглашенной заповеди Божией — «не убий», можно лишь уяснив: условия жизни евреев в тот период были тако­выми, что возникло резкое несогласование между записанными на скрижалях моральными нормами и реальными суровыми условия­ми выживания и пережитками традиций кровной мести.

К библейским сюжетам и образам многократно, в течение ве­ков обращались выдающиеся художники, поэты, писатели, музы­канты. Можно сказать, что у них вообще к Библии сложилось особое отношение органичного осмысления и художественного изображения ее богатейшего образно-философского и нравствен­ного содержания. Наше отечественное искусство изобилует не­исчислимым количеством примеров этого в творчестве компози­торов и живописцев, а в литературе у А. Пушкина, В. Жуковско­го, М. Лермонтова, Л. Толстого, Ф. Достоевского...

Произведения их изучаются в школе, вот почему очень важно подготовить к этому детей —дать им еще в дошкольном возрасте хотя бы элементарные знания о Библии. К сожалению, таких книг для дошкольников очень немного.

В прошлом веке известностью пользовалась книга священни­ка П. Воздвиженского «Библия в рассказах для детей». Автор отмечал, что он стремился «совершенно просто» изложить все события Ветхого и Нового заветов, сделать так, «чтобы дети. начиная с самых маленьких, своим чистым, безгрешным сердцем могли сами уразуметь все рассказываемое... будут ли они читать сами эту книгу, или им будет читать ее мать, старшая сестра или грамотная няня». В наши дни маленький читатель может также познакомиться с библейскими текстами в пересказах их для детей отца А. Меня и в книге под редакцией К. Чуковского «Вавилон­ская башня».

К началу 1-го тысячелетия до нашей эры, считают исследова­тели, относятся истоки устной традиции, давшей миру величай­шие шедевры древнего индийского эпоса — «Махабхарату» и «Рамаяну». Созданные когда-то и передаваемые исполнителями устно из поколения в поколение, они бьыи записаны лишь в пер­вых веках нашей эры. Тогда же авторство «Махабхараты» ста­ли приписывать Вьясе, а «Рамаяны» — Вальмики. В Европе об этих поэмах узнали чуть более двухсот лет тому назад: в 1785 году служащий Ост-индской торговой кампании Чарльз Уилкинс, знаток индийской поэзии и философии, перевел с санскрита на английский язык один из эпизодов «Махабхараты». Почти одно­временно с этим английским изданием появился и русский пере­вод книги Уилкинса.

Своим поэтическим строем и способом изложения эти поэмы тесно связаны с тысячелетней индийской культурой, однако при всем этом они близки и к древним героическим эпосам других наро­дов. Грандиозные индийские творения «дошли к нам от той эпохи, откоторой почти не осталось историческихдокументов... — отме­чал известный отечественный индолог П.А. Гринцер. — Читая их, мы невольно приобщаемся к тому странному миру аскетов и воинов, сказочных богатств и жестоких бедствий, тропического изобилия природы и полуфантастических животных, который из­давна с восхищением и недоумением называли «чудесами Индии». И хотя религиозные и философские концепции древнеиндийских эпопей, да и многие моральные установки и сложный мир чувств персонажей остаются непонятными современному европейцу, эмо­циональное воздействие этих произведений на читателя трудно переоценить. Оно опирается на реалистическую правдивость характеров, на великое мастерство их воплощения, на искренность и высоту духовных устремлений героев. Извечные человеческие конфликты, живо, красочно изображенные, и через тысячелетия волнуют сердца людей.

Своеобразие этих поэм определил тот художественный син­тез, который осуществлялся в них на протяжении тысячелетий при их устном исполнении. В результате «Махабхарата» окончатель­но сложилась как религиозно-философская поэма, сочетающая в себе героичесгий эпос и священную книгу индуизма, а «Рамая-ца» — как поэма лиро-эпическая. Однако сюжетная основа их при всем этом оставалась неизменной. В первом произведении — это сказание о борьбе двух царских родов, кауравов и пандавов. Все повествование, по сути, сгруппировано вокруг кровопролит­ной битвы, в которой погибли оба войска враждующих кланов. Одно из самых трагических мест эпоса — плач матерей и жен по погибшим:

Сквозь слезы созерцает Гандхари поле битвы,

Костьми, волосами, жилами устланное, залитое потоками крови,

Из конца в конец усеянное многими тысячами трупов.

………………………………………………..

Прекраснобедрая, она целует покрытого кровью сына,

А Дурьодхану, Прекраснобедрая, ласкает рукой.

Разумная, скорбит и о муже и о сыне:

То взор обратит на супруга, то на юношу взглянет...

Глубокая трагичность, наполняющая подобные сцены в по­эме, делает ее не только «энциклопедией древнеиндийской жиз­ни», но и наполненным реальной жизнью художественным произ­ведением, в котором сквозь сонм богов и жрецов — брахманов, сквозь дидактические их напутствия явно проступает оптимисти­ческая вера в силы и возможности Человека, в его победу над злом, вера в силу его любви, верности и доброты. Сто тысяч дву­стиший, составляющих «Махабхарату» (подсчитано, что для исполнения ее в полном объеме сказителю необходимо около 4 месяцев), несут в себе сильнейший импульс художественного творчества. Недаром этот эпос так притягивал к себе внимание европейских переводчиков и писателей. В.Жуковский, например, по мотивам входящего в него «Сказания о Нале» создал свое по­этическое произведение «Наль и Дамаянти».

«Рамаяна» (в ней «всего» около двадцати четырех тысяч дву­стиший) — сказание об одном из богов древнеиндийского панте­она, Раме. Сложилось оно, по-видимому, позже «Махабхараты». Возвышенный образ Рамы, идеального правителя, народного защитника, неизменного победителя сил зла, создается здесь при помощи более разнообразных художественных средств, чем в пер вом произведении, заметны следы индивидуального художествен­ного стиля. Это уже переходная ступень от устного эпоса к пись­менному. Лирическое единство поэмы формируется мотивом рас­ставания, чувством горечи от разлуки героев. Рама бесконечно тоскует о своей жене Сите:

Блуждая среди озер, рек, ручьев, лесов и перелесков,

Без нее, моей возлюбленной с глазами газели, отныне я не могу быть счастлив;

Да и ее, в разлуке со мной беспомощную,

Красота этой осени может только терзать.

В центре поэмы — тоже грандиозная битва, но это сражение существ фантастических: могучие демоны поражают друг друга вырванными с корнем деревьями, огромными обломками скал, прибегают к колдовским чарам. Сказочный элемент здесь преоб­ладает над всеми остальными обязательными компонентами эпо­са. Данные сюжеты, в частности странствия по миру, похищение Ситы, нашли отражение не только во многих фольклорных, но и в литературных произведениях, например у А. Пушкина в «Русла­не и Людмиле».

Почти все образы этого эпоса олицетворяют силы природы: Сита, например, —дочь богини Земли, и имя ее на санскрите оз­начает «борозда»; вождь обезьян Ханум — сын бога ветра, при­носящего на землю животворную влагу в период дождей. В то же время в сверхъестественные черты героев «Рамаяны» органично вписываются и вполне реальные человеческие характеры. Все это создает причудливый, богато окрашенный сплав ярких обра­зов, способствует сильному эмоциональному воздействию на слу­шателя и читателя. В литературе, дошедшей до нас от древнего мира, эта поэма выделяется своим впечатляющим жизнеутверж­дающим началом. Это гимн самоотверженной чистой любви, друж­бы как главных черт духовной красоты человека.

В античной литературе ранний период открывается поэмами «Илиада» и «Одиссея». Влияние этих поистине великих произве­дений на развитие мировой литературы, да и на все более позднее искусство вообще, огромно. Считается, что их автором бьы жив­ший в VIII веке до нашей эры слепой певец Гомер. Но при этом следует иметь в виду, что поэмы уже опирались на письменную фиксацию текстов, они исполнялись не певцами-аэдами, а декла­маторами-рапсодами, выступавшими перед большими аудиториями. Впечатлению от таких декламации способствовал стихот­ворный размер поэм — гекзаметр. Этот шестистопный, состоя­щий из дактилей, стих сообщал античному тексту гибкость и рит­мическое разнообразие.

Более тысячелетия, на протяжении всей античной эпохи гоме­ровские поэмы были главными литературными произведениями, можно сказать, настольными книгами для греков и римлян. Дети учились по ним читать, а перевод «Одиссеи» на латинский язык стал первым памятником художественной литературы древнего Рима. И во все последующие времена эти поэмы были широко известны, читались многими поколениями людей. Да и сегодняш­него человека они покоряют своим художественным совершен­ством, яркой образностью и величавой торжественностью языка, ритмической выразительностью стиха, свежестью и естественно­стью сравнений и метафор, драматическим совершенством диа­логов.

События, рассказанные великим древнегреческим слепцом, долгое время считались художественным вымыслом. Продолжа­лось это до тех пор, пока уверенный в их правдивости немец Ген­рих Шлиман не предпринял в 1870 году раскопки античных раз­валин на берегах Малой Азии — в местах, упоминаемых в поэмах. Так были обнаружены остатки Трои, города, у стен ко­торого сражались и умирали герои «Илиады». А последующие археологические находки лишь подтверждали историческую до­стоверность этих произведений. Вспомним, как начинается «Или­ада»:

Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:

Многие души могучие славных героев низринул

В мрачный Аид, и самих распростер их в корысть плотоядным

Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля), —

С оного дня, как, воздвигшие спор, воспылали враждою

Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес благородный.

Сюжетной основой греческого эпоса стала Троянская война. В глазах древних это было великим событием. «Илиада» расска­зывает лишь об одном эпизоде — об оскорблении микенским ца­рем Агамемноном могучего героя Ахиллеса и походе последнего в гневе на Трою, ее осаде и взятии.

«Одиссея» повествует о возвращении на родину после паде­ния Трои другого героя — царя Итаки Одиссея и о его удивитель­ных приключениях в пути. Исследователи недаром считают, что главная черта этих творений — наглядность, зримость. Особенно это поражает в образах многочисленных богов. Они настолько конкретны, похожи на реальных людей, что даже наделены чисто человеческими недостатками и изъянами. В то же время гомеров­ские герои-люди часто вполне сопоставимы по своим характе­рам, поступкам, мыслям с небожителями. Жизнь тех и других не­редко переплетается, что придает повествованию неповторимое своеобразие:

Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос;

Ложе покинул тогда и возлюбленный сын Одиссеев;

Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил,

После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши,

Вышел из спальни,лицом лучезарному богу подобный.

Этические установки в поэмах строго однозначны: стойкость добра и честности перед лицом предательства и злобы, постоян­ство выбора прекрасного, несмотря на соблазны безобразного, право судить о поступках с высоты нравственного закона. Суще­ствование человека воспринимается как чередование радости и горя, ибо таков его неизбежный ритм, поэтому в лицо смерти ге­рои поэм смотрят с таким же бесстрашием, как и в лицо жизни.

Исследователи отмечают также композиционное совершен­ство гомеровских поэм. В «Илиаде» действие связывается еди­ной целью — местью разгневанного Ахилла своему врагу Гектору. Повествовательная часть поэмы состоит из ряда эпизодов, в которых события излагаются с наибольшей полнотой и обстоя­тельностью. Именно это придает высокий пафос эпическому рас­сказу, сближает его с древнегреческой трагедией, которая, как говорил Аристотель в своей «Поэтике», воспроизводит страш­ные и вызывающие сострадание события. Развивается действие с нарастающей интенсивностью, постепенно усиливающейся напря­женностью. А разрешается все поединком героев, опание которо­го передает сложные человеческие взаимоотношения и страсти.

В «Одиссее» все группируется вокруг сюжетного стержня — возвращения героя на родину, к любимой жене Пенелопе. При этом автор то сам рассказывает о приключениях своего персона­жа, то поручает это повествование Одиссею. И если «Илиада» — это поэма о событии, то «Одиссея» — о человеке, много узнав­шем и пережившем, не раз смотревшем в лицо смерти. Сюжетная ткань этого произведения состоит из сказочного материала, да и само возвращение мужа после долгих странствий — распростра­ненный в древности сказочный мотив. Композиция поэмы — это разработка замкнутого сюжета, сосредоточенного наличности одного героя. Причем он показан и как могучий воитель, и как человек, испытавший все превратности судьбы, то на фоне чу-песной сказки, то в семейном окружении, в бытовых обстоятель­ствах.

Созданные Гомером художественные образы стали источни­ком вдохновения многих античных произведений. В Европе эти поэмы появились в XVI веке и долгое время были в центре внима­ния служили источником не только восхищения, подражания, создания большого числа поэтических произведений, но и спо­ров — то по поводу их авторства, то совершенства. В России в 1829 году вышел полный перевод «Илиады» Н.И. Гнедича, ра­ботавшего над ним более двадцати лет, а в 1849 году — первый полный перевод «Одиссеи» В. Жуковского. Поэт полагал эту работу самым значительным своим произведением. И до сих пор два этих перевода считаются непревзойденными по поэтическо­му мастерству, изобразительной силе и монументальности. А в самих гомеровских творениях черпали для себя темы многие рус­ские поэты — Жуковский, Баратынский, Майков, Брюсов...

«Среди великолепных памятников устного народного творче­ства «Сказки Шахразады» являются памятником самым мону­ментальным... Это словесное тканье родилось в глубокой древ­ности; разноцветные шелковые нити его простерлись по всей зем­ле, покрыв ее словесным ковром изумительной красоты» — так отзывался М. Горький о сказках «Тысячи и одной ночи». Писа­тель настоятельно рекомендовал обработать и издать эти произ­ведения для детей и даже включил их в составленный им план работы Детгиза.

Грандиозный свод восточных сказок, объединенных названи­ем «Тысяча и одна ночь», создавался веками, постепенно вбирая в себя все новые и новые творения народов — персов, индийцев, но в основном — арабов. Первоначально сборник сказок назы­вался «Тысяча ночей» и содержал рассказы о султане Шахрияре, дочери его визиря Шахерезаде и служанке Дуньязаде. Но со вре­менем он пополнялся произведениями, уже не связанными друг с другом столь тесно. В них возникал огромный мир — от древних чисто сказочных мотивов эти книги ведут читателя к средневеко­вым полуфантастическим сюжетам. В одних сказках действуют вельможи, в других — купцы, мелкие торговцы, ремесленники, слуги, рабы, наложницы... Исследователи группируют эти про­изведения по их персонажам: для «аристократических» харак­терны обилие моральных сентенций и «благочестивая» тональ­ность повествования; в «купеческих» преобладают любовные эпизоды; «плутовские» исполнены грубоватого юмора. Кроме того, в этот «свод» в средние века включались, видимо, уже литературным путем, «рыцарские романы» (например, «Повесть о семи визирях», «Путешествие Синдбада»). Есть тут также раз­личные анекдотические истории, басни, религиозные и нравоу­чительные притчи.

Не перечислить действующих лиц этих сказок с их разнооб­разными характерами. Интересна, например, галерея женских типов. То это женщина решительная, преодолевающая все жиз­ненные невзгоды, то меланхоличная возлюбленная какого-то ге­роя или энергичная его помощница, а то и обманщица, плутов­ка... Но центральная, объединяющая роль в этом «своде» при­надлежит находчивой и смелой Шахерезаде. Спасая свою и дру­гих женщин жизнь, она без конца рассказывает царю заниматель­ные истории, прерывая их на рассвете на самом интересном месте с тем, чтобы продолжить их на следующую ночь. И жестокий вла­дыка, когда-то обманутый женой и поклявшийся утром убивать каждую новую жену после первой же брачной ночи, настолько увлекается, что слушает рассказчицу тысячу и одну ночь и в кон­це концов смягчается — не казнит Шахерезаду.

Популярность этих сказок непреходяща уже несколько столе­тий. Целые поколения еще в детстве с увлечением знакомились с ними в переложениях для маленьких читателей и продолжали это чтение, уже будучи взрослыми. Бесконечная игра воображения в каждой удивительной или поразительной истории, быстрые и нео­жиданные повороты фабулы, изобретательность или хитрость персонажей, а то и их высокое благородство и самоотвержен­ность, органичное сочетание познавательного, увлекательного и занимательного — все это постоянно привлекало внимание к ги­гантскому памятнику народной фантазии. Начиная с эпохи Воз­рождения, его сюжеты использовались многими европейскими авторами. Но особое внимание к сказочным произведениям воз­никло после того, как их перевел в XVIII веке француз А. Галлан. В русской литературе к их сюжетам и образам обращались А. Пушкин, В. Жуковский, Л. Толстой, М. Горький и многие дру­гие писатели.

Дата добавления: 2015-08-03