Сцена первая. Мать Екатерины

Мать Екатерины. Это становится невыносимым. Ты ведешь себя как обиженная девчонка, совершаешь глупые поступки… Зачем ты сказала Васе, что не желаешь его больше видеть? Мужа ты прогнала, сын у тебя в депрессии, теперь ты хочешь поссориться с братом? Это плохо кончится для тебя, вот что я тебе скажу. Гордость – большой порок. За него приходится дорого платить. Если бы у меня зажила нога, я бы тоже давно уехала от тебя.

Екатерина. А по-твоему можно так поступать, да?

Мать Екатерины. Да он не сказал ничего такого…

Екатерина. Ты так считаешь? Положить парня в психиатрическую клинику… Он что, не понимает, что это значит? Да там неизвестно что с ним могут сделать. Начнут пичкать его всеми этими антидепрессантами, так что неизвестно что с ним потом будет.

Мать Екатерины. Так что?

Екатерина. А то, что он бездушный механизм по заколачиванию бабок!

Мать Екатерины. Ты слишком болезненно все воспринимаешь. Может, он как раз хорошего хотел. А потом, мне не кажется, что твои консультации с какими-то знахарками, всеми этими доморощенными психотерапевтами лучше.

Екатерина. Валерик должен сам, своими силами победить это состояние, вот в чем я убеждена. Но эти силы в нем надо активизировать. Обычная медицина действует топорными методами. Лекарства, химия, наркотики… Все это грубо и бесчеловечно. Есть люди, которые умеют иначе. Ираида Прокофьевна лучше кого бы то ни было разбирается в этом. Она считает, что надо как-то преодолеть кармическую блокировку, с которой может быть связано состояние Валерика. Какой-то код неправильно сработал, его надо восстановить и заставить правильно функционировать.

Мать Екатерины. Не понимаю я всей этой тарабарщины. В наше время никто ни про какие «кармы» не думал. Все было по-другому.

Екатерина. Ну, вы вообще железное поколение, гвозди бы из вас делать.

Мать Екатерины. Правильно, чем легче жизнь, тем слабей люди. У нас было много испытаний, куда больше, чем у вас. Ничего, выжили, и трудности научились преодолевать спокойно, без истерик. А у вас на каждом шагу затык. Чуть что – сразу паника, трагедия. Вы сами виноваты, что дети у вас такие хлипкие. Жить им, видите ли, скучно. И будет скучно, если всё сразу приносят на блюдечке с голубой каемочкой. Вы сами себе все портите, вот что я тебе скажу. Вы и вместе жить не умеете, каждый тянет одеяло на себя. А мы как-то умудрялись быть снисходительными друг к другу, прощать ошибки.

Екатерина. Ну да, личное вы могли простить, зато идеологическое нет.

Мать Екатерины. Ты можешь говорить все что хочешь, если тебе так легче. Только мы с отцом прожили достойную жизнь.

Екатерина. Это на твой взгляд.

Мать Екатерины (резко). Все, я прекращаю этот разговор. (Прихрамывая, гордо удаляется. Перед дверью оборачивается.) В конце концов, ты останешься совсем одна. Никто не захочет с тобой общаться. Удивляюсь, как это еще Игорь не порвал с тобой отношений. Не случайно, однако, что его давно не видно.

Екатерина (раздраженно, с сама собой). Ну вот, опять наговорили друг другу… Как это получается? Не хочешь, даешь себе слово, а потом опять срываешься. Главное, что никому это ничего не дает, все остаются при своем. Нет, люди никогда не поймут по-настоящему друг друга, даже самые близкие. Близкие особенно.

Звонок в дверь. Екатерина. идет открывать, появляется Ираида Прокофьевна, полная, вальяжная женщина с крашеными хной рыжеватыми волосами и румяным лицом..

Ираида Прокофьевна. Ну что, радость моя? Как настроение?

Екатерина. Как вам сказать? Вчера Валерик неожиданно включил магнитофон, чего давно не делал. Правда, он его быстро выключил, но мне кажется, что-то в нем сдвинулось в лучшую сторону. (Стучит по столу.) Боюсь сглазить.

Ираида Прокофьевна (радостно). Вот-вот… Что и требовалось. Ничего, все будет о’кей. Мы еще поработаем с ним. Но я уже говорила вам, что в его ауре были нехорошие, тревожные оттенки, в первый раз я даже испугалась. Но уже после первого сеанса немного успокоилась – у него хорошие задатки, природа хорошая, но уж больно тонок и трепетен. Таким трудней всего в наше грубое сумасшедшее время. Он очень сложный мальчик, его состояние не спишешь только на переходный возраст и на семейный кризис. Сбой произошел на более глубоком уровне, что уже давно было закодировано. В чьем-то роду – вашем или мужа – уже был такой сбой, и он записался в генах. Раньше или позже он бы все равно дал себя знать. А сейчас еще все можно поправить. Так что мы движемся в правильном направлении.

Екатерина. Я вам очень признательна.

Ираида Прокофьевна. Я и сама радуюсь, если получается. Ведь никогда до конца не уверена, что все удастся. Иногда встречается такая сильная энергетика, с которой просто не справляешься. Особенно у людей взрослых. В юности психика еще достаточно лабильна, с ней по-своему и трудней и легче работать. Она более восприимчива и податлива. Вы разговаривали с ним, как я просила?

Екатерина. Да, много. Рассказывала ему про свое детство. Оказалось, что я многое помню, словно это было вчера. Не знаю, почему раньше я этого не делала.

Ираида Прокофьевна. Ну, это легко объяснимо. У всех дела, проблемы, надо зарабатывать на жизнь…

Екатерина. Может, и поэтому. Я вообще мало вспоминала детство, словно тогда это была не я. А сейчас это доставляет мне удовольствие. Деревня, куда мы ездили к бабушке с дедушкой, поездки с отцом и братом на озеро ловить рыбу, цыплята, которых мы обогревали на печке, чтобы они выжили. Такие маленькие желтенькие пушистые комочки… А какие там были роскошные огурцы и помидоры, мы ими объедались. Однажды с братом поплыли на лодке одни, и вдруг поднялся ветер, причем такой сильный, что нас стало относить от берега, а озеро очень большое и довольно глубокое, волны самые настоящие … Ох, и натерпелись мы тогда. Гребешь, гребешь, а лодка не слушается. И воду в нее захлестывает, так что приходилось вычерпывать. И страшно, что опрокинется. Жуть! Много всякого разного было – то ли подзабылось потом, то ли прочее заслонило.

Ираида Прокофьевна. Беда, что наша эмоциональная жизнь становится из-за каждодневных перегрузок обедненной. Память души хранит именно эмоциональные впечатления, в отличие от памяти интеллекта. Организм задыхается от переизбытка ненужной информации, тогда как информация необходимая вытесняется в область бессознательного, блокируется.
Это очень плохо и вызывает всякие болезни, не только душевные, но и соматические.

Екатерина. Тот день на озере я помню в самых мельчайших подробностях, даже цвет воды – как он менялся, то серебристый, то какой-то сиреневый, то желтоватый, и небо – сизое, все в низких тучах, дымное, тяжелое, и вдруг светлая полоска, словно просвет из другого мира… Что-то нездешнее, мистическое было во всем этом, как иногда в кино показывают. И в глубину было страшно смотреть – вот-вот оттуда что-нибудь покажется, живое…

Ираида Прокофьевна. Мы не знаем, что здешнее, а что нездешнее. Иной раз нам подают знак, а мы даже не обращаем внимания, не замечаем либо не придаем значения.

Екатерина. А как тогда все пахло, боже, как пахло – каждый листик, каждый цветок, каждая травинка, у всего был свой аромат, от всего душа начинала трепетать и петь – от шума дождя по крыше, от холодка росы под босыми ступнями, во всем была какая-то музыка… А теперь день за днем, все одно и то же, и если чего-то ждешь, то только какой-нибудь новой напасти, неприятности, еще чего-нибудь… Почему так? Неужели все в прошлом?

Ираида Прокофьевна (чуть в сторону). Вам бы тоже не мешало пройти курс реабилитации…

Екатерина (словно не слыша). А какие сны были роскошные. Я часто летала во сне. Парила так легко, словно действительно умела летать. Словно наяву, а потом не знала, явь это или сон.

Ираида Прокофьевна (смотрит на часы). Так, мы отвлеклись. Я иду к нему…

Екатерина. Прошу прощения. Да, пожалуйста, и поможет вам Бог…

Ираида Прокофьевна. Не сомневайтесь!

Уходит. Пауза. Екатерина. подходит к бару, наливает рюмку, выпивает, закашливается.

Екатерина (сама с собой). Эх, если бы я могла!

Дата добавления: 2015-08-05