Любовный морок

Хозяйственные дела Распутиных шли все лучше. Ржи собрали много. Вдоволь

осталось и после того, как стор-говались с местной мукомольней. Дед вошел в

азарт. Ре-шил подзаработать на остатках. Куда податься? В город, ясное дело.

Ближе всего -- Тюмень. Она казалась немыс-лимо большой: в то время там жило

пятьдесят-шестьде-сят тысяч человек.

Единственным членом семьи, которого дед с наи-меньшими потерями мог

оторвать от хозяйственных ра-бот, был мой отец. Ему и поручили ехать в

город.

Отцу тогда исполнилось шестнадцать. Это был пер-вый его выезд так

далеко. Думаю, именно тогда он по-чувствовал вкус к странствованию, к смене

впечатле-ний, к возможности сравнивать. "Вешать, проверять все в жизни".

Отец благополучно добрался до Тюмени и с выгодой продал товар. Он

обескуражил деда, привезя денег го-раздо больше, чем тот рассчитывал.

Когда спрашивали, каким образом удалось приворо-жить удачу, отец

отшучивался:

-- А ты торгуйся, она и не устоит...

Его стали посылать в город часто.

Однажды на главной улице Тюмени отец увидел вы-ходящую из мастерской с

вывеской "Модистка" "неви-данную красоту": стройная фигура, белокурые волосы

выбиваются из-под вуали, одета в лиловое шелковое платье с маленьким

турнюром.

Объектом обожания оказалась госпожа Кубасова -- скучающая жена старого

богатого мужа. Кокетка, которой польстило восхищение мужика. И это при том,

что она его и за человека-то не считала.

С ним можно поиграть, решила она.

Ирина Даниловна специально стала приезжать к го-родским воротам, ища

встречи с парнем.

И вот как-то, когда коляска барыни поравнялась с возом отца, из экипажа

высунулась служанка и сказала:

-- Госпожа велела передать: через час ты должен си-деть на ограде

имения Кубасовых напротив черного хода.

Бедный, бедный отец! Если бы он знал, что было ему уготовано.

Ясно, что через час он сидел на ограде поместья, на одной из лужаек

которого могло поместиться все хозяй-ство Распутиных. В дверях появилась уже

знакомая ему служанка, и по ее знаку отец перебрался во двор. Оттуда -- в

летний домик.

Увидев предмет своего обожания так близко, он ос-толбенел. По

представлением деревенского парня, она была голая. Не считать же платьем

нечто, почти полно-стью открывающее грудь и плечи. Голова пошла кругом.

Она улыбалась ему ободряющей улыбкой. Хотя каж-дой каплей крови он

рвался вперед, все мышцы сковал благоговейный страх. Быстро догадавшись о

его состоя-нии, она с видимой готовностью распахнула объятия. Повинуясь, он

с трудом двигался. Очутившись в объя-тиях почти божества, отец погрузился в

самое настоя-щее блаженство. Он не имел представления о духах и

ароматических притираниях.

Что делать дальше, он не знал. Просто стоял, неуклю-же сжимая ее в

объятиях. Ирина Даниловна велела ему раздеться, а сама быстрыми шагами вышла

из комнаты.

В лихорадочном волнении отец сорвал с себя одежду и, оставшись в чем

мать родила, последовал за ней, как он полагал в ту минуту, в райские кущи.

В полумраке комнаты он едва различал возлюбленную, лежащую на диване. Она

все еще оставалась одетой. Думая, что она поступает согласно какому-то

странному обычаю выс-шего общества, он внезапно застеснялся собственной

наготы, но горящий в нем огонь сжег остатки разума.

Он ринулся вперед. И тут Ирина Даниловна произнесла одно-единственное

слово:

-- Теперь!

Тяжелые шторы, скрывавшие четыре окна комнаты, были одновременно

раздвинуты четырьмя служанками, прятавшимися за ними. Яркий свет и вид

четырех оде-тых женщин там, где он ожидал увидеть одну обнажен-ную, привел

его в ужас.

Появилась пятая служанка с ведром в руках. Она ока-тила его с головы до

ног. Обожженный ледяной водой, он отпрянул, споткнулся и упал на шестую

девушку, которая стояла за его спиной на четвереньках.

Как только он рухнул, все девушки, за исключением госпожи, которая

хлопала в ладоши, хохотала и под-бадривала остальных, накинулись на него.

Самая младшая из девушек, четырнадцатилетняя, только недавно

поступившая в услужение к Кубасовым, Дуня Бекешова, быстро убежала, увидев

искаженное ужасом лицо жертвы.

Натешившись, несчастного выволокли из летнего домика и бросили на

траву. Как долго он там пролежал, и сам не знал.

Я рассказала об этой истории, знакомой мне со слов одной из участниц

событий, Дуни, служанки Кубасо-вой, которой суждено будет тесно сойтись с

нашей се-мьей. И сделала это потому, что все, произошедшее тог-да, способно

многое объяснить в поведении отца гораз-до позже -- уже в Петербурге. Прежде

чем продолжить интригу, передам один эпизод, описанный тем же Си-мановичем.

"Были у Распутина почитательницы, кото-рые навещали его по праздникам, чтобы

поздравить, и при этом обнимали его пропитанные дегтем сапоги. Рас-путин,

смеясь, рассказывал, что в такие дни он особен-но обильно мажет свои сапоги

дегтем, чтобы валяющи-еся у его ног элегантные дамы побольше бы испачкали

свои шелковые платья. По малейшему поводу он ругал аристократических дам".

Уверена, многие упрекнут меня в том, что я, приво-дя эти примеры,

оказываю плохую услугу отцу. Однако

я повторю, что намерена показать человека, а не героя "Четьих-Миней".

Кто-то назовет подобное поведение отца местью, предметом которой становились

вместо Ирины Даниловны аристократки вообще, а кто-то -- уроком смирения.

Для меня важнее другое. Тогда отцу хотели внушить: "любовь" -- слишком

хорошее слово для мужика. С этим он не согласится никогда.

Отец был опытным странником, много чего видел, еще больше чего понял.

Надо отшелушить лишнее, и ос-танется: "Любовь -- большая цифраПророчества

пре-кратятся и знания умолкнут, а любовь никогда"; "А до-биваться любви до

крайности нельзя! А какую Бог дал, такая пусть и будет!"; "Все мы беседуем о

любви, но только слыхали о ней, сами же далеко отстоим от любви"; "О любви

даже трудно беседовать, нужно с опытным. А кто на опыте не бывал, тот

перевернет ее всячески"; "Лю-бовь живет в изгнанниках, которые пережили все,

вся-ческое, а жалость у всех есть"; "Любовь -- миллионщик духовной жизни,

даже сметы нет"; "Нужны только уни-жение и любовь -- в том и радость

заключается". Из при-веденного видно, что для отца физическая и духовная

любовь сочетается и так становится силой.

Отец был на грани отчаяния. Жить не хотелось. И сам не помнит как,

добрался до дому. Там уже ждали. Оказа-лось, он неизвестно где проездил

почти сутки. Словно в мороке.

Анна Егоровна видела, что сын вернулся сам не свой. ("Хоть не ограбили

и не прибили "-- и то ладно".) Но разговорить его было невозможно.

У нас в семье притчей стало бабушкино (Анны Его-ровны) упрямство,

особенно там, где дело касалось близких. Но мой отец -- был ее сыном во всех

отноше-ниях, а значит, не менее упрямым, чем мать.

Бабушка чувствовала, что причина его тревоги кро-ется в душе гораздо

глубже, чем она может проникнуть.

Дата добавления: 2015-08-05