Через Ладожское озеро

Утро застало меня на передо­вой линии. Новый 1942 год встретил нас ярким солнечным, мо­розным днем. Противник без­молвствовал. Лишь изредка свистела шальная пуля. выпущен­ная куда то наугад. Между нами и немецкой линией окопов бы­ло, приблизительно четыреста метров. На отделявшем нас про­странстве земли, росли мелкие реденькие кустики, а за ними начиналась широкая полоса про­волочных заграждений против­ника. Внимательно осмотрев в бинокль передний край его обо­роны и сопоставив результаты этого наблюдения с данными, полученными ночью, я напра­вился с докладом к командиру батальона.

Но докладывать мне не приш­лось. Наверху, где то, наконец, спохватились и отменили при­каз о наступлении. Кроме того, через Ладожское озеро прибы­ли свежие подкрепления из Си­бири. В ближайшие дни, нас уже сменяла одна из {49} вновь прибывших дивизий, а мы должны были быть перебро­шены за кольцо блокады, для отдыха и поправки.

Снова снежный поход, эше­лон, нетопленые вагоны, холод... На железных листах расклады­ваем в вагонах костры. Кое кто мастерит из жестянок жаровни.

Снова Ленинград.... Во избе­жание дезертирства, все двери вокзала запираются, дежурят патрули. Все таки исчезает не­сколько человек. У меня во взводе сбегает часовой, дежуривший у дверей вагона. Остались толь­ко винтовка, противогаз и пат­роны.

Наконец, после двухдневного пути, который обычный поезд пригородного сообщения прохо­дил в два часа, подъезжаем к истокам Невы, по ее правому бе­регу и останавливаемся на по­следней станции, на берегу Ла­дожского озера.

Стояли жестокие январские морозы. Все деревья и строения, помимо снега, покрылись тол­стым слоем морозного инея.

Своеобразный вид представ­ляла собой та железнодорожная станция, на которой мы выса­дились для переброски через Ладожское озеро. Это был един­ственный пункт, через который Ленинград сообщался с внешним миром. Через него вывозились гражданское население и воин­ские части, считавшиеся небое­способными. Через него (и это было главное) ввозились продукты, боевые припасы и све­жие войска для осажденного города. Но, так как пропускная способность его была невелика, а единственная железная до­рога на Ленинград невероятно загружена, то этот пункт пред­ставлял из себя своего рода во­ронку, через которую медленно просачивалось все двигающееся и в ту и другую сторону.

Скопление людей, мешков с продуктами, ящиков со снаря­дами и патронами, все это под открытым небом, на тридцати­градусном морозе. Повсюду го­рящие костры (только днем), стоящие и сидящие вокруг них люди.

От этого пункта, на другой берег озера, шла по льду автомобильная трасса, протяжением в пятьдесят километров. Эту до­рогу почти беспрерывно бомбила германская авиация. Бомбы, пробивая лед, образовывали гро­мадные полыньи; вода заливала дорогу и снова замерзала. По­этому, почти каждый день, на отдельных участках дорога ме­няла свое направление. Получа­лась зигзагообразная линия, еще больше удлинявшая путь и задерживающая автомобильный транспорт.

На всем протяжении дороги торчали разбитые машины, ле­жали какие то обломки, разбро­санные трупы людей и живот­ных.

Непрерывный шум {50} автомобильных моторов наполнял воз­дух. Машины все время кур­сировали в обе стороны. Изму­ченные непосильной работой, холодом и бессонницей, шоферы выполняли из последних сил свою опасную и ответственную работу.

Наш полк выгружается и мы присоединяемся к ожидающим погрузки на машины. Они по­степенно подходят. Начинается погрузка. Наша рота дожидает­ся очереди. Хотим развести костры, но нет ни пил, ни топоров, чтобы срубить дерево и приго­товить дров. Разбиваем какие то ящики и зажигаем их.

Один из сержантов показыва­ет мне на какую то странную кучу, занесенную снегом. Оказы­вается — замерзшие трупы.

Подходит из Ленинграда эше­лон с эвакуируемым гражданским населением. Некоторые выходят сами, других выводят под руки. Из опустевших вагонов вытаскивают с десяток полу­мертвецов. Это, так называемые, «доходяги», т. е. умирающие лю­ди, находящиеся уже без созна­ния. Только слабые судорож­ные движения свидетельствуют, что в них еще есть признак жизни. Эти дальше уже не по­едут и найдут последнее при­станище в общей куче их не­счастных сотоварищей.

Леденящий холод, ветер, дым от костров, трупы, рев моторов. Кошмар, который нельзя за­быть.

Наконец, подходят машины. Мой взвод помещается целиком на одной из них. Толчок и ма­шина трогается. Спускаемся на лед и мчимся по накатанной снежной дороге. Ветер свистит, я чувствую как холод пробира­ется сквозь одежду. Отчетливо понимаю, что при этих условиях люди могут замерзнуть. Прика­зываю всем опуститься на дно грузовика, прижаться друг к другу, чтобы как то защитить­ся от ветра. Приказание выпол­няется: на полу — груда тел, напоминающая какой то серый шевелящийся клубок. Проходит час с лишним. Наконец, машина останавливается. Слышен голос шофера:

— Эй, братва! Вылетай греть­ся....

Мы — на другом берету, око­ло какой то прибрежной дерев­ни Вваливаемся в ближайшие избы, обогреваемся. В избе, в которую попал я, на плите ва­рится картошка; картошку мы не видели уже около полугода. Достаю десять рублей, протяги­ваю хозяйке и прошу дать мне только одну картошку.

— Что вы, что вы, — товарищ лейтенант — говорит она — ку­шайте так.....

И, наполнив миску горячей картошкой, ставит перед нами. Мы съедаем ее без соли, вместе с шелухой, благодарим и ухо­дим.

Еще тридцать километров ез­ды, уже по земле и мы попадаем {51} в деревню, предназначенную для размещения нашего полка.

Дата добавления: 2015-08-05