В походной колонне

Стояла морозная, безлунная декабрьская ночь. Черное без­донное небо, с ярко горящими звездами, безмолвно смотрело на безумство, происходившее на земле. Окутанная туманной дымкой тридцатиградусного мо­роза, походной колонной, пеш­ком, дивизия двигалась к месту своего назначения. Это даже не была колонна. Это был поток беспорядочно идущих людей и санного обоза, запряженного ло­шадьми, которым надо было все {38} время помогать и подталкивать сани. Люди шли закутавшись в одеяла, в какие то шарфы и еще во что то непонятное Наша дивизия напоминала скорее от­ступающих французов в войне 1812 года, чем воинскую часть, идущую на фронт.

Мороз захватывал дыхание. Выходящий пар осаждался на головных уборах, на волосах, на ресницах, бровях, в виде бе­лого инея, превращаясь в ку­сочки льда. Люди медленно шли, под ногами скрипел снег и этот скрип, повторенный не­сколькими тысячами ног, прев­ращался в какой то странный гул, отдалённо напоминавший шум водопада

Мы должны были войти с се­вера в Ленинград, пройти его восточную окраину и выйти на шоссе, идущее вдоль реки Не­вы.

Уже с самого начала похода часть людей начала отставать. Всем комиссарам и политрукам рот был дан приказ идти обяза­тельно сзади своих подразделе­ний и подгонять отстающих. А отстающих и просто выходящих из колонны и ложащихся на землю было много. По мере продвижения дивизии, их было все больше и больше. Приходилось из за них останавливать всю колонну. Их уговаривали полити­ческие работники; сначала это помогало. Люди подымались и, пошатываясь, как то брели дальше. Но скоро этот метод воздей­ствия перестал помогать. Тогда, вместо «культурных» и «идей­но-выдержанных» уговоров, посыпалась грубая площадная брань, затем толчки, пинки и, наконец, удары ногами. Исполь­зовав все способы воздействия, наши политруки остервенели и начали избивать лежащих лю­дей, добиваясь, чтобы они вста­ли и шли дальше.

Несомненно, что все отстав­шие от дивизии, и легшие или севшие на снег, были обречены на смерть. Большинство из них, те. которые не симулировали, а безусловно не могли идти, на таком морозе очень скоро бы замерзли. Остальные, конечно, разбежались бы. Видя в каждом отстающем дезертира и симулянта наши политруки выходили из себя. Им на помощь пришли командиры взводов, рот, стар­шины и сержанты. Ругань, понукание, вопли и стоны висели в воздухе.

Но, несмотря на все старания, всех поднять не удалось и, по прохождению дивизии, на ее пути оставались лежащие, мед­ленно замерзающие люди. Под­бирать их было некому. Не бу­дучи на фронте, дивизия несла уже потери.

Когда наш полк, шедший в голове колонны, вступил в Ле­нинград, мимо нас, на лошади, обгоняя всех, пронесся командир полка, комиссар и ординарцы. Вдоль колонны на лошадях ста­ли проезжать какие то офицеры, {39} появился начальник особого от­дела штаба полка (военное НКВД).

Каждому офицеру был передан приказ, зорко смотреть за своими подчиненными.

Дивизия, состоящая сплошь из ленинградцев, вступала в свой родной город. Начальство принимало меры, опасаясь мас­сового дезертирства. Но несмот­ря на эти меры, некоторое ко­личество людей сбежало. Да и можно ли было усмотреть за всеми в темных, ночных улицах, затемненного, полумертво­го, голодного города. Достаточно было сделать два-три шага в сторону и человек мог юркнуть в любой переулок, разбитый дом, подворотню и т. д.

Едва ли сбежавшие в эту ночь выиграли, что либо. Они попа­ли в свои умирающие от голода семьи, как дезертиры должны были скрываться и превратить­ся, в конце концов, в бандитов, в целях добывания пищи. Ведь получить официально, что либо, при том жестоком продовольст­венном режиме, который царил в Ленинграде, они, конечно, не могли. Но, видимо, люди пред­почитали умереть от голода в своей квартире, чем идти в мо­розную даль сражаться за «ве­ликого Сталина».

Дата добавления: 2015-08-05