Уровни и единицы языка

§ 1. Фонологический уровень и его единицы. В существующих учебниках и учебных пособиях фонологический уровень обычно определяется как звуковой состав языка. Хотя такое определение по-своему верно, оно нуждается в нескольких уточнениях.

Во-первых, в указанном определении речь идёт о явлении, которое обнаруживается при производстве или восприятии речи, т.е. в тех случаях, когда кто-то говорит или слушает. Ну а если говорящий на время замолчал? Разве тогда фонологический строй прекращает своё существование? Разумеется, нет. Фонологический строй в этом случае не исчезает, а лишь на время перестаёт воспроизводиться в речи. Здесь мы возвращаемся к разграничению языка и речи, рассмотренному выше (см. гл. 1, § 6). При учёте такого разграничения становится очевидным, что в языке (как со­во­ку­пности навыков говорения и понимания) фонологический строй существует не в звуковой, вещественной форме, а в виде способности производить и воспринимать единицы речи и их сочетания.

Во-вторых, и в языке, и в речи фонологический строй представлен не только единицами и их сочетаниями, но также и отноше­ни­ями между теми и другими. Такие отношения являются важным компонентом системности, свойственной языку как совокупности навыков говорения и понимания (мнеме) – и речи как реализации этих навыков.

Имея в виду сделанные уточнения, дадим фонологическому строю следующее определение:

Фонологический строй – это один из главных уровней языка, единицы которого находятся в закономерных сочетаниях и отношениях, хранятся в памяти и при необходимости воспроизводятся в речи.

Единицы фонологического строя, их сочетания и отношения между ними имеют, таким образом, двойное существование: мнемическое (в составе мнемы) и речевое.

В тот момент, когда носитель того или иного языка молчит и не воспринимает речь извне, фонологический строй, запечатлённый в его памяти, существует лишь как часть мнемы. Когда же носитель языка говорит или слушает речь собеседника, фонологический строй, не утрачивая мнемических свойств, существует также в виде производимых или воспринимаемых звуков речи.

В процессах говорения и слушания, следовательно, действуют обе формы фонологического строя. При этом мнемическая сторона выполняет контролирующую функцию: артикулируя или воспринимая звуки и их комбинации, человек непрерывно соотносит эти единицы с хранящимися в памяти их образцами, подобно тому как токарь, вырабатывающий на станке деталь, постоянно сверяет диаметр, конфигурацию и другие свойства этой детали с её чертежом.

Существование фонологического уровня в двух состояниях – мнемическом и речевом – позволяет понять свойства его главной единицы – фонемы. Хотя фонема и лишена значения, что отмечалось выше, она тем не менее существует в идеальной (мнемической) форме и реализуется в вещественной (речевой – звуковой или графической) форме.

Такая двойственность фонемы создаёт определённые трудности при уяснении её свойств. В самом деле, фонема проявляется в звуке речи, но никогда не совпадает с ним.

Несовпадение фонемы и звука объясняется, во-первых, тем, что фонема существует в идеальной (невещественной) форме, а звук – в форме материальной.

Во-вторых, органы речи устроены и действуют так, что при производстве звуков, реализующих в речи одну и ту же фонему, речевые органы не способны с абсолютной точностью воспроизводить эту артикуляцию, и одна и та же фонема в устах даже одного индивида в разное время никогда не реализуется совершенно одинаково. В большей степени это проявляется в говорении разных людей, речь которых, отвечая большей частью произносительным нормам соответствующего языка, характеризуется нами порой как «гнусавая», либо как «шепелявая», либо как-то иначе, что отражает восприятие индивидуальных речевых различий при общности их фонемного состава.

Несовпадение фонемы и звука вызывается, наконец, тем, что в нормальной речи звуки произносятся не изолированно, а таким образом, что на артикуляцию одного звука наслаивается артикуляция другого. Напр., когда произносят [с] в слоге [су], губы уже вытянуты вперёд, как это требуется для артикуляции [у]. Ясно, что звуковая реализация фонемы [с] в этом слоге будет отличаться от её звуковой реализации в слоге [са], где произнесение [а] не требует участия губ и, следовательно, фонема [с] будет отличаться и от звука [с] в слоге [су], и от звука [с] в слоге [са].

Таким образом, все люди, пользующиеся одним и тем же языком, говорят по-разному, но всё же как-то понимают друг друга, что и отражается в их восприятии своего языка как общего для данного коллектива. Что же служит ключом к взаимопониманию членов одного языкового коллектива?

При ответе на этот вопрос как будто можно сослаться на единообразие фонем в их мнемической форме: соотнося колеблющиеся звуковые реализации одной и той же фонемы с её идеальным образом, слушающий тем самым «расшифровывает» чужую речь и уясняет её содержание. Это объяснение отчасти верно, так как описанный процесс, действительно, имеет место в актах речевого общения людей, владеющих тем или иным языком. Но как быть с ребёнком, который овладевает родным (или неродным) языком и, значит, вынужден извлекать фонемы из их многоликих звуковых реализаций в речи взрослых? Как удаётся ребёнку, от рождения не хранящему в памяти фонемы, выработать в своём сознании мнемические образы, которые непосредственно не даны ему в звучащей речи других людей?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо принять во внимание, что фонемы существуют не сами для себя, а для различения звуковых оболочек значимых единиц языка. Хотя фонемы не наделены значением, они, служа смыслоразличителями, потенциально с ним связаны. Именно эта связь позволяет взрослому человеку отождествлять разные звуковые реализации одной фонемы с её мнемическим образом, хранящимся в памяти этого человека, а ребёнку – путём сопоставления смыслов языковых единиц с их звучаниями выделять в последних тождественные и различные звуковые отрезки, которые в сознании ребёнка с течением времени группируются и обобщаются в мнемические образцы – фонемы.

Так, слыша в речи взрослых людей слова папа и мама, ребёнок научается выделять в них фонему [а] не потому, что она реализуется здесь более или менее сходно, а потому, что эта фонема позволяет отличать смысл слова мама от слова мимо и значение словоформы папа от словоформы папе.

Ясно также, что при «узнавании» одной и той же фонемы в разных звучаниях члены языкового коллектива, исходя из смыслоразличительной функции фонемы, опираются и на её звуковое воплощение. Иначе нельзя было бы объяснить, почему соответствующие звуки в словах папа и мама соотносятся с фонемой [а], но не с [у] или с [ы], или с какой-либо другой.

Однако главным средством отождествления и разграничения фо­нем является всё же их смыслоразличительная функция. Последнее доказывается, напр., тем, что в слове сшить, произносимом [шшыт’], мы выделяем фонему [с] (ср. вить – свить), хотя здесь её звуковая реализация сливается с последующим звуком [ш] в одно долгое [шш], – и делаем это потому, что формы шить и сшить выражают разные грамматические значения и сопоставимы поэтому с формами вить – свить.

Приведённый пример показывает также, что условия реализации фонем неодинаковы: в одном случае реализация фонемы предельно близка к её мнемическому эталону, ср. свить; в другом же – далека от него, ср. сшить.

Условия звуковой реализации фонемы называются позициями. Позиция, в которой реализация фонемы предельно близка к её мнемическому образцу, называется сильной; позиция, в которой реализация фонемы отходит от мнемического эталона и в ряде случаев совпадает с реализацией другой фонемы, называется слабой. Для русских гласных в литературном языке, напр., сильной позицией является положение под ударением, слабой – безударное положение, ср. дом (сильная позиция) – домá (первая гласная фонема в слабой позиции).

Нередко реализация фонемы в слабой позиции настолько отклоняется от её мнемического образца, что опознание фонемы в соответствующем звуке вызывает у языковедов споры споры¹.

Существуют две наиболее авторитетные фонологические теории, по-разному связывающие сильные позиции фонем с их слабыми позициями.

Согласно теории Московской фонологической шко­лы, и в сильной, и в слабой позициях, независимо от качества звука, выступает одна и та же соответствующая фонема: в сильной позиции она представлена в основном виде, в слабой – как вариант (аллофóн) той же фонемы. Так, в формах дом – домá после [д] и в первом, и во втором примерах употребляется одна и та же гласная фонема, представленная чередованиями её основного вида (дом) и её варианта (домá), который звучит ближе к [а], чем к [о].

По мнению представителей Петербургской (Ленинградской) фонологической школы, в этом случае после [д] представлены две различные чередующиеся фонемы: в форме дом фонема [о], в форме домá – фонема [а] именно потому, что она звучит ближе к [а], но не к [о].

Разногласия между фонологами названных научных направлений вызываются прежде всего природой фонемы, которая существует как мнемическая единица, но реализуется в звуке. Московские фонологи при решении вопроса о позиционных свойствах фонемы ведущим считают её мнемический способ существования, петербургские – напротив, её речевую реализацию.

Учитывая рассмотренные факты, дадим фонеме следующее определение:

Фонема – это минимальная незначимая единица, которая существует в мнемической форме, реализуется в звуке и служит для различения и складывания звуковых оболочек значимых единиц языка.

Минимальность фонемы выражается в том, что при попытке разделить её на составные части, мы получаем не фонемы, а единицы, меньшие, чем она сама, и (что самое главное) имеющие иное качество и не употребляемые в качестве относительно самостоятельных языковых единиц.

Эти составные части фонемы называются её признаками. Так как совокупность признаков одной фонемы отличает её от другой, эти признаки получили название различительных, или дифференциальных². Напр., русская фонема [д] имеет следующие дифференциальные признаки: звонкость (в отличие от глухости [т], ср. дом – том), твёрдость (в отличие от мягкости [д’], ср. дам – дядя) и др.

Часть признаков одной фонемы может совпадать с частью признаков другой, ср. твёрдые фонемы [ж], [ш], [ц], глухие [п], [с], [х], звонкие [б], [д], [г]; однако важнее то, что фонемы по своим признакам (или по одному из них) противопоставлены друг другу, находятся в фонологических оппозициях³.

Ввиду того что произносительные возможности речевых органов человека небеспредельны, число фонем в языке ограниченно (оно не превышает ста единиц), так же как ограниченны возможности их комбинаций.

В условиях лавинообразного роста лексики многих языков мира (а следовательно, возрастания необходимости фонемного различения слов и других значимых единиц) дифференциальные признаки фонем принимают на себя всё бóльшую нагрузку и их роль в процессах речевой коммуникации постоянно растёт. С этим непосредственно связана возрастающая роль произносительной, орфоэпической⁴ культуры, за распространение и процветание которой ратовали лучшие представители отечественной словесности. «В су­щ­но­сти ведь, – отмечал А.П.Чехов, – для интеллигентного человека дурно говорить должно бы считаться таким же неприличием, как не уметь читать и писать...» (Русские писатели о языке. Хрестоматия. Л., 1954, с.307).

Фонема – главная единица фонологического строя, но не единственная. Как уже отмечалось, фонемы в виде звуков употребляются не изолированно, а в сочетании друг с другом. Более или менее типизированные их сочетания (обычно гласных и согласных) называются слогом.

Основой слога служит слогообразующая фонема – гласная или, реже, сонорная согласная [р], [л], [м], [н]⁵. Поскольку гласная является типичной слогообразующей фонемой, она может составлять слог и без согласной, напр. о-сень, у-дар.

Слогоделение не связано с различием значений слов и морфем (хотя в ряде случаев слог может совпасть с морфемой). Так, слово сказка делится на два слога: сказ-ка либо ска-зка, но первое и второе слогоделение не определяются значением слова или корневой морфемы (хотя в первом случае один из слогов сказ- совпадает с последней) и не изменяют этого значения. Вот почему лингвистическое определение слога сопряжено с трудностями, а в практике слогоделения возможны спорные решения.

Различаются слоги открытые (которые оканчиваются гласным звуком), напр. мо-ло-ко, го-ло-ва, и слоги закрытые (оканчивающиеся согласными), напр. ан - самбль. В русском языке преобладают слова с открытыми слогами.

Речь представляет собой звуковую цепь, звуковую линию. В свя­зи с этим звук и слог называют линейными единицами речи.

Кроме линейных, в речи выступают и нелинейные, так называемые суперсегментные единицы: ударение и интонация⁶.

Ударением называется звуковое выделение слога или более протяжённого отрезка речи.

Такое выделение достигается либо путём усиленного напряжения мускулатуры произносительных органов (силовое, или динамическое⁷ ударение), либо благодаря удлинению слогообра­зую­ще­го звука (количественное ударение), либо посредством особого те­м­брового изменения такого звука (качественное ударение).

В языках мира эти типы ударения обычно сочетаются, причём один из приёмов ударения является ведущим, а другой (другие) – сопутствующим. Так, в русском языке ведущим выступает количественное (по некоторым данным – динамическое) ударение: ударный слог в русском языке произносится с наибольшей длительностью. Однако русский ударный слог произносится не только более длительно, чем неударенные слоги, но и артикулируется более напряжённо, т.е. характеризуется динамическим, сопутствующим ударением.

Ударение, наблюдаемое в слове или в группе единиц, состоящей из полнозначного слова и одного или нескольких примыкающих к нему служебных, называется словесным, ср. стенá и на сте­нé (во втором случае предлог на сливается с ударенным существительным в одно фонетическое целое).

Словесное ударение необходимо отличать от синтаксического, которое состоит в речевом выделении одних слов или словосочетаний на фоне других.

Наиболее важным видом синтаксического ударения является ударение логическое. С его помощью в речи выделяют части высказывания, содержание которых для говорящего представляется особенно важным. Например, желая подчеркнуть, что чей-то брат приехал именно вчера, а не сегодня или позавчера, говорящий выделит соответствующее слово при помощи логического ударения: Вчера приехал брат (ср. фразу Брат приехал вчера, где смысловая весомость слова вчера обеспечивается не логическим ударением, а порядком слов).

Интонацией называют мелодику речи, её темп, расстановку пауз, силу звучания и некоторые другие её тембровые особенности.

Правильное интонирование и уместная расстановка синтаксического ударения важны в публичной и сценической речи, в речевой практике учителя.

§ 2. Фонема, звук и буква. Буква представляет собой письменный (графический) знак и, следовательно, в состав фонологического строя не входит. Но так как нередко наблюдается смешение звука и буквы, рассмотрим соотношение фонемы, звука и буквы применительно к русскому языку и к русской (кириллической) графике⁸.

При сопоставлении звуков речи с буквами обращает на себя внимание прежде всего то, что практически бесконечному многообразию речевых звуков противостоит относительно немногочисленная группа буквенных знаков. Если мы вспомним, что в многообразных звуках речи материализуется ограниченный состав фонем, то легко сделать вывод, согласно которому буквы изображают не звуки речи, а фонемы. Этот вывод, как мы увидим дальше, не совсем точен, но в своей основе верен и проливает свет на многие свойства русской графики.

Итак, главное назначение букв – изображение на письме фонем. Если бы буквы изображали не фонемы, а звуки речи, потребовалось бы практически бесчисленное множество знаков для воспроизведения на письме всего многообразия звучащей речи, и письменность в том виде, в каком она существует сейчас, никогда бы не появилась.

Но все ли буквы изображают фонемы? Сравнивая написание слов угол и уголь, нетрудно заметить, что в первом случае твёрдость фонемы [л] не имеет буквенного обозначения, тогда как во втором примере противоположный дифференциальный признак фонемы [л’] изображён при помощи буквы ь. Следовательно, эта буква обозначает не фонему, а дифференциальный признак фонемы – её мягкость, причём этот знак употребляется не с какой-то одной буквой, изображающей фонему, но в принципе со всеми буквами мягких фонем, имеющих твёрдые пары (о других значениях мягкого знака см. ниже).

Сопоставим далее написания угла и угля. Может показаться, что в первом написании буква л изображает твёрдую согласную фонему, а во втором – мягкую. Но если от обоих написаний отделить последние буквы а и я, обнаружится, что это не так. В самом деле, написания угл- и угл- совершенно одинаковы и безразличны к воспроизведению твёрдости и мягкости соответствующей согласной фонемы: мы можем с равным успехом к первому написанию присоединить букву я, а ко второму а – и обратно. Следовательно, буква л сама по себе, строго говоря, ничего не значит (информативно недостаточна). Своё значение она получает только в сочетании с буквами а и я (а также с другими гласными буквами).

Гласные буквы в русском письме, таким образом, выполняют двойное назначение: во-первых, изображают гласные фонемы и, во-вторых, обозначают твёрдость или мягкость предшествующей согласной фонемы⁹.Иначе говоря, по отношению к гласным фонемам их графические обозначения отличаются информативной избыточностью.

Целостное изображение большинства русских согласных фонем достигается только в графическом слоге, т.е. в комбинации согласной и гласной букв. Такое свойство называется слоговым принципом русской графики¹⁰.

Этот принцип распространяется на многие написания, однако не является всеохватывающим. Вне его действия находится употребление букв ж, ш, ц, ч, которые обозначают непарные по мягкости–твёрдости согласные. Эти буквы, в отличие от других согласных, сами воспроизводят на письме и твёрдость фонем [ж], [ш], [ц] и мягкость [ч’], т.е. эти буквы информативно самодостаточны и поэтому не нуждаются в поддержке со стороны гласных букв. Графический слог для указанных букв безразличен, и после них в одном и том же слове теоретически можно писать любую гласную букву, ср. жу к и жю ри, шу м и пара шю т, ци рк и цы ц, чу р и Чю рлёнис (фамилия литовского композитора и живописца). Употребление гласных букв после названных согласных регулируется в русской орфографии условными и не всегда последовательными правилами.

Информативная избыточность, о которой упоминалось выше, в наибольшей степени обнаруживается у гласных букв е, ё, ю, я, когда они употребляются не после согласных и обозначают в этом положении сочетание «фонема йот¹¹ + гласная фонема», напр.: éду [jэду], ёлка [jолка], юг [jуг], яма [jама]. Очевидно, что называть такие буквы гласными можно лишь условно, учитывая, что они изображают гласный звук только после согласной буквы. Ясно и то, что здесь действует указанный выше слоговой принцип русской графики, предписывающий правила чтения буквы в составе графического слога.

Этот же принцип диктует необходимость употребления разделительных букв в тех случаях, когда соседство предшествующей согласной буквы препятствует чтению е, ё, ю, я как обозначений «йот + гласная». В самом деле, если, напр., желая изобразить на письме глагол съесть, мы не разделим буквы с и е, то в соответствии со слоговым принципом буква е после с будет обозначать не сочетание «йот + э», а фонему [э] и мягкость предшествующей согласной, в результате чего мы получим написание сесть, изображающее совсем другой глагол. Чтобы этого не случилось, употребляют разделительные буквы ъ и ь, ср. также коплю и лью, кормя (от кормить) и семья ¹².

В ряде случаев буква не изображает ни фонемы, ни звука, ни дифференциального признака фонемы и служит только компонентом графического слога или средством сигнализации разделительного чтения согласной и последующей гласной буквы.

Вот почему необходимо строго и последовательно отличать букву от звука и фонемы.

§ 3. Грамматический строй. В этом термине объединяются два понятия: «морфологический строй» и «синтаксический строй». Такое объединение оправдано тем, что в реально произносимой речи морфологические и синтаксические единицы выступают в тесной связи и могут быть разъединены только при помощи научного анализа. Научное расчленение грамматического строя на морфологический и синтаксический разделы вместе с тем не является плодом воображения учёных, а объективно обусловлено определёнными (иногда весьма существенными) различиями между морфологическими и синтаксическими ярусами и их единицами. Помня об этих различиях, сосредоточимся пока на целостности грамматического строя.

Особенностью грамматического строя, отличающей его от фонологического яруса, является двусторонность грамматических единиц, наличие у них наряду с планом выражения (звучанием) плана содержания (смысловой стороны), или семантики.

Грамматические единицы обеспечивают смысловую связность речи.

Так как в грамматической связности речи опосредованно отражаются связи действительности и их осмысление говорящими, еди­ницы грамматического строя не могут не иметь смыслового наполнения. Этим объясняется численное преобладание грамматических единиц над фонетическими. Если в любом из известных языков чи­сло фонем не превышает нескольких десятков, то количество единиц грамматического строя исчисляется сотнями. Это и понятно: многообразие связей действительности требует для своего отражения соответствующего количества грамматических единиц и средств. Вместе с тем в грамматических единицах отражаются не все, а лишь некоторые, наиболее важные и устойчивые связи действительности. Вот почему число грамматических единиц хотя и велико, но во всех случаях исчислимо. Этим же объясняется большая стойкость грамматического строя, медленные темпы его изменений, нередко сравнимые с постепенной эволюцией фонологического строя.

Связность речи выступает её постоянным признаком, поэтому грамматические единицы, обеспечивающие такую связность, являются в каждом высказывании обязательными.

Так, напр., мы можем без ущерба для понимания речи во фразе Студенты вузов овладевают знаниями заменить слово студенты словом учащиеся, но мы не сумеем, не нарушив смысловой связности речи, заменить грамматическую форму студенты формой родительного или любого другого косвенного падежа либо подставить вместо неё косвенный падеж слова учащиеся.

Обязательно оформляя компоненты связной речи, грамматические единицы вступают с первыми в смысловые отношения. Эти отношения должны быть такими, чтобы, во-первых, грамматическая семантика легко соединялась с любым смысловым содержанием компонентов речи и, во-вторых, чтобы она не заслоняла и не вытесняла указанное содержание. Это достижимо только при следующем условии:

Семантика грамматических единиц отличается высокой степенью отвлечённости, поэтому мысль говорящих не сосредоточивается на ней, фокусируясь на смысловом содержании полнозначных слов.

§ 4. Морфема, словоформа, грамматическая категория. Морфема и словоформа, как уже отмечалось, представляют собой главные единицы морфологического уровня.

Общим свойством названных единиц является их двусторонность, т.е. наличие у них плана выражения и плана содержания.

Различаются морфема и словоформа прежде всего своим смысловым объёмом: морфема представляет собой минимальную (семантически далее нечленимую) двустороннюю единицу, тогда как словоформа есть комбинация морфем. Смысловой объём словоформы поэтому всегда больше, чем у морфемы, ср., напр., окончание - у и словоформу воду.

Другое отличие морфемы от словоформы состоит в том, что морфема является связанной единицей: морфема вне словоформы в речи, как правило, не употребляется, а также относительно прочно закреплена в словоформе за определённым местом (флексия обычно находится в конце словоформы, суффикс – перед флексией, префикс – перед корнем и т.п.)¹³. В отличие от этого словоформа относительно свободна: она может передвигаться по предложению и менять своё место в нём (позиционная самостоятельность словоформы), а также спо­со­б­на выполнять синтаксические функции члена предложения и даже однословного предложения (синтаксическая самостоятельность словоформы), ср.: Приехал брат и Брат приехал, Налей воды! и Воды!

Подобно фонеме, морфема и словоформа имеют мнемическую форму существования. В этом состоянии они выступают как запечатлённые в памяти человека соответствующие значения (чего нет у фонемы) и, подобно фонеме, – как мысленные произносительные навыки этих единиц.

В процессах говорения морфема и словоформа реализуются так же, как фонема, в многообразии звуков речи, вследствие чего мнемические морфема и словоформа – с одной стороны, и их речевые реализации (морф и словоформа речевая) – с другой, по своим признакам расходятся. Примером сказанного может служить морфема неопределённой формы русского глагола: чаще всего она звучит как морф [т’] (писать, бежать, спать и т.п.), реже – как морф [ти] (идти, ползти, нести), и, наконец, значительно реже выступает в звучании морфа [ч’] (лечь, беречь, течь и нек. др.). Примером речевого варьирования словоформы являются такие случаи, как ногой и ногою.

При объединении разных звучаний (напр. [т’], [ти], [ч’]) в одну морфему мы исходим из их семантики, а также из частичного совпадения их фонемного состава. Таким же образом отождествляются разные звучания одной словоформы типа ногой и ногою.

Сложнее обстоит дело с такими единицами, как в крýге и в кругý. Обе они выражают местное значение и в этом отношении как будто могут считаться речевыми реализациями одной словоформы¹⁴. Однако между фонемными признаками флексий той и другой единицы существует большое различие, которое, кроме того, не обусловлено закономерными чередованиями, позволяющими отождествлять в ряде случаев речевые реализации одной морфемы, ср. чередование [г] // [ж] в словах друг и дружба. С этой точки зрения единицы в крýге и в кругý должны быть, вероятно, признаны речевыми реализациями разных (и синонимичных) словоформ.

Как преодолеть это противоречие? Необходимо прежде всего принять во внимание, что окончания -е [ э ] и - у, являющиеся, по-видимому, разными морфемами, употребляются в составе единиц, которые входят в систему однотипных грамматических средств. Иными словами, единицы в круге и в кругу являются компонентами грамматического ряда единиц типа в армии, в поле, в печи. Несмотря на различное звучание этих единиц, все они имеют нечто общее, а именно: грамматическое значение места. Оно, как нетрудно заметить, подчиняет себе не только разные звучания флексий, но и разные звучания и значения разных корневых морфем. Для единиц же с одинаковыми корневыми морфемами вроде в крýге и в кругý это значение обладает не только такой же, но и большей обобщающей силой. Следовательно, если даже звучания [э] и [у] представляют собой речевые реализации синонимичных (и, значит, разных флексий), единицы в круге и в кругу являются речевыми реализациями одной словоформы, именно словоформы предложного падежа.

Грамматически однотипные ряды форм в своей совокупности составляют грамматическую категорию.

Наиболее наглядны грамматические категории, опирающиеся на словоформы, т.е. на грамматические формы с морфологической членимостью. В русском языке такие категории представлены, напр., категориями времени, лица, числа, падежа.

Менее очевидны грамматические категории синтаксического уро­вня, так как они нередко опираются на грамматические формы, лишённые морфологической членимости (подробнее об этом см. ниже). Так, напр., в категорию членов предложения входят обстоятельства, часто выражаемые морфологически нечленимыми наречиями, ср. Самолёт летел низко.

Необходимо поэтому различать грамматическую форму и словоформу. Грамматическая форма не обязательно выражается морфологически членимым словом.

Грамматическая форма существует везде, где есть связная речь, компонентами которой могут быть и морфологически нечленимые единицы¹⁵.

В отличие от этого словоформа всегда состоит не менее чем из двух морфем, причём одна из них обязательно является грамматической, т.е. участвует в обеспечении связности речи. Словоформа, таким образом, есть одна из разновидностей грамматической формы, причём в некоторых языках (напр., в китайском) нетипичная.

Грамматические категории морфологического уровня в зависимости от их отношения к слову как лексической единице делятся на словоизменительные и классификационные.

Словоизменительные категории опираются на изменчивость словоформ и относительно независимы от лексического значения (напр., категория времени у глагола и категория падежа у существительного).

Классификационные категории определяются лексическим содержанием слова или традиционной закреплённостью за соответствующими лексическими значениями и в изменениях словоформ участвуют опосредованно, в составе синтаксических единиц.

Такова, напр., категория рода существительного в русском, немецком и французском языках: грамматический род, как правило, закреплён за каждым существительным и остаётся независимым от изменения его словоформ, находя своё отражение в грамматически зависимых прилагательных и других согласуемых словах.

От грамматических категорий необходимо отличать формальные словоизменительные разряды.

Если грамматическая категория состоит из компонентов, несущих смысловую нагрузку (напр., настоящее и прошедшее время, именительный и родительный падежи), то между компонентами формальных словоизменительных разрядов различия в грамматической семантике отсутствуют, ср., напр., русские глаголы 1-го и 2-го спряжений: отнесение глагола к тому или иному спряжению определяется не смысловыми различиями глагольных форм, а только их звуковыми особенностями.

Формальные словоизменительные разряды – это результат исторических изменений языка, в ходе которых прежде содержательные различия словоформ, составлявших грамматическую категорию, постепенно утратились и остались в языке лишь в своём звуковом качестве, воспроизводимом по традиции¹⁶.

§ 5. Предложение, высказывание, член предложения, член высказывания, словосочетание. В произносимой речи предло­жения осуществляются в виде высказываний.

Предложение – это языковая структурная схема, реализующаяся в речи посредством её наполнения речевыми единицами – членами высказывания.

Так, высказывание Птица летит является реализацией предложения «П – С», где «П» обозначает подлежащее, а «С» – сказуемое. Высказывание Солнце светит представляет собой речевую реализацию той же структурной схемы «П – С», хотя её лексическое наполнение иное. Таким образом, при совпадении членов предложения в первом и во втором примерах члены их высказывания различны, как различны и сами приведённые высказывания.

Член высказывания необходимо отличать от слова и терминологического словосочетания¹⁷. Становясь членом высказывания, слово приобретают новое качество, некую «добавку» к своим признакам и становится иной, более сложной по свойствам единицей. Что же превращает слово и терминологическое словосочетание в член высказывания?

Словá и терминологические словосочетания становятся членами высказывания потому, что в произносимой (и внутренней) речи они выражают суждение – мысль, в которой нечто утверждается о предметах и явлениях действительности. Такое свойство предложения получило название предикативности¹⁸.

Слово и терминологическое словосочетание вне высказывания (напр., в словаре) предикативности не имеет. Это, разумеется, не означает, что слову (прежде всего полнозначному) и терминологическому словосочетанию вне высказывания мыслительное содержание не свойственно. И слово, и терминологическое словосочетание наделены мыслительным содержанием, но, в отличие, от высказывания, им является не суждение, а понятие разной степени сложности.

В понятии обобщённо отражены явления действительности, интересующие человека в практической и познавательной деятельности. Отличает понятие от суждения то, что в понятии не содержится то или иное утверждение о предметах и явлениях. Поэтому слово и терминологическое словосочетание, выражающие понятия, свя­заны с действительностью иначе, чем высказывание, которое выражает суждение. На этом основании слово и терминологическое словосочетание относят к номинативным, а высказывание – к коммуникативным единицам¹⁹.

Терминологическое словосочетание (и фразеологизм) следует отличать от словосочетания, извлекаемого из высказывания. Если первое представляет собой единицу языка, то второе – результат синтаксического анализа, производимого над высказыванием.

Так, предложение Отец и сын шли по улице можно расчленить на подлежащее отец и сын, сказуемое шли и обстоятельство места по улице, причём сегменты, полученные в ходе этого синтаксического анализа, по своему облику и объёму совпадают с членами высказывания (членами предложения в языке).

При сегментации этого предложения на словосочетания такое совпадение совсем не обязательно, хотя и возможно. Так, в нашем предложении допустимо вычленить словосочетание отец и сын шли, включающее в себя подлежащее и сказуемое, но допустимо вычленить и словосочетание отец и сын, внешне совпадающее с подлежащим.

Несовпадение слова с членом высказывания (и с членом предложения) обнаруживается в случаях употребления нечленимых высказываний типа Ночь, Светает, Весело. Такие высказывания, подобно членимым типа Наступила ночь, Уже светает, Было очень весело, содержат утверждениео каком-либо предмете или явлении действительности (т.е. предикативны) и тем самым по своему содержанию богаче слова, которое, называя этот предмет или класс однотипных предметов, предикативности не имеет.

Между номинативными и коммуникативными единицами, однако, непроницаемых перегородок не существует. Высказывания строятся из материала слов и терминологических словосочетаний и без таких номинативных единиц производиться в речи не могут. Тесная взаимозависимость единиц того и другого типа обнаруживается также и в существовании высказываний, которые, подобно словам, извлекаются из памяти как готовые единицы и вместе с тем по своему содержанию и отнесённости к действительности представляют собой высказывания. Это пословицы, поговорки и крылатые выражения, ср.: Как аукнется, так и откликнется; Через пень колоду; А судьи кто?

Ввиду того что между номинативными и коммуникативными средствами языка существует определённая близость, некоторые номинативные единицы специализировались в выражении коммуникативного содержания.

В кругу слов к таким средствам относятся прежде всего глаголы в личной форме. Каждый из них представляет собой потенциальное миниатюрное высказывание, наделённое главными свойствами последнего, ср.: Читаю – Я читаю – Я читаю интересную книгу. Такая способность глагола объясняется тем, что его личная форма, указывая на отношение действия к моменту речи, к производящему этой действие субъекту и др., тем самым предицирует глагольное слово (примечательно, что инфинитив, не содержащий развёрнутых характеристик действия, предицируется лишь в особых условиях).

Из сочетаний слов легче всего становится высказыванием соединение имени (или местоимения) в прямом падеже с личной формой глагола, напр. птица летит (ввиду чего некоторые языковеды называют такие словосочетания предикативными).

Существуют и такие номинативные единицы, которые не специализированы в выполнении коммуникативных функций и осуществляют таковые обычно в составе высказывания. К таким номинативным средствам относятся, напр., деепричастия, которые вне диалога не могут составить предикативной единицы. Так, невозможно в монологической речи вне особых контекстуальных условий произнести с установкой на высказывание слово читая, ср.: Читаю и Читая, он улыбался.

Словосочетания, извлекаемые из высказываний в ходе их синтаксического анализа, в зависимости от их грамматических свойств делятся на предикативные, сочинительные и подчинительные.

Предикативные словосочетания состоят из подлежащего и сказуемого, напр. Солнце освещало вершины гор. Связь между компонентами таких сочетаний несоразмерна: стержневой компонент предикативного словосочетания (в нашем примере солнце) навязывает зависимому компоненту грамматические свойства, тогда как зависимый компонент (в нашем случае освещало) обеспечивает для стержневого условия предикации.

Сочинительные словосочетания состоят из грамматически равноправных компонентов, соединяемых при помощи сочинительных союзов, напр. Хозяйка купила на рынке укроп и петрушку. В ряде случаев сочинительные словосочетания являются компонентом предикативных, ср. Дождь и ветер повредили посевы. Некоторые из сочинительных словосочетаний склонны к превращению в фразеологизмы, ср. день и ночь, отцы и дети, шипы и розы, рога и копыта.

Подчинительные словосочетания состоят из грамматически господствующего и грамматически зависимого компонентов²⁰. Если второй из них повторяет (иногда частично) грамматические свойства первого, такая связь называется согласованием, напр. хвойный лес, высокая стена, угловое окно. Если зависимый компонент употребляется в определённом падеже, не совпадающим с падежной формой стержневого компонента, перед нами управление, напр. чтение книги, говорить соседу, гордиться достижениями. Наконец, в случае примыкания грамматическая связь между компонентами морфологически не выражена и обеспечивается их смысловым соположением, напр. настойчиво учиться, броситься наутёк, сидеть смирно.

§ 6. Фразовый блок. Во всех нормальных случаях наша речь представляет собой либо связное монологическое повествование, либо цепь диалогических реплик, выступающих как тематическое целое²¹. Высказывание в составе такого повествования или тематического единства существует в качестве его составной части и подчиняется некоторым свойствам этой более крупной единицы. Такие единства и их компоненты известны языковедам давно, но предметом научного исследования они стали лишь в последней четверти XX века. Устоявшейся терминологии, применяемой к этим явлениям, пока не существует.

Совокупность высказываний, объединённых общей темой (или, как её часто называют, микротемой), именуют по-разному: либо сложным синтаксическим целым, либо сверхфразовым единством, либо прозаической строфой, либо (что делают реже и с оговорками) абзацем. Более предпочтительным в этом случае представляется термин фразовый блок²².

Фразовый блок, как уже отмечалось, существует в составе связного текста (устного или письменного).

Фразовый блок – это совокупность нескольких высказываний, характеризующаяся относительной завершённостью микротемы, а также смысловой и структурной спаянностью.

Смысловая целостность компонентов фразового блока достигается прежде всего лексическими средствами, а структурная – при помощи специальных синтаксических приёмов.

Лексические средства фразового блока – это наполняющие его слова и их сочетания, смысловое содержание которых организовано таким образом, что «растекается» по всему фразовому блоку, делая его тем самым своеобразной системой сообщающихся сосудов.

В качестве синтаксических приёмов фразового блока применяются союзы в присоединительном значении, анафорически (повторно) употреблённые местоимения и наречия, порядок слов, соотнесённость видо-временных форм глагола и некоторые другие.

В качестве примера фразового блока можно привести следующий фрагмент из повести М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени»:

Грушницкий – юнкер. Он только год в службе, носит, по особенному роду франтовства, толстую солдатскую шинель. У него георгиевский солдатский крестик. Он хорошо сложён, смугл и черноволос; ему на вид можно дать двадцать пять лет, хотя ему едва ли двадцать один год. Он закидывает голову назад, когда говорит, и поминутно крутит усы левой рукой, ибо правая опирается на костыль. Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. Производить эффект – их наслаждение; они нравятся романтическим провинциалкам до безумия. Под старость они делаются либо мирными помещиками, либо пьяницами – иногда тем и другим. В их душе часто много добрых свойств, но ни на грош поэзии.

Этот фразовый блок имеет свою микротему «Юнкер Грушницкий» и поэтому отличается смысловой целостностью. Второе, третье, четвёртое и последующие высказывания раскрывают содержание явления, названного в первом предложении, что придаёт фразовому блоку смысловую завершённость. Целостность его содержания достигается также лексическими средствами (местоимениями он, они, их), общностью временнóго плана глаголов (носит, закидывает, говорит, крутит, опирается и др.), параллелизмом построения ряда высказываний (ср.: Он только год в службе, носит... толстую солдатскую шинель и Он закидывает голову назад... и поминутно крутит усы левой рукой...).

§ 7. Структурное и актуальное членения. Наблюдения над звучащей речью показывают, что высказывание, имеющее один и тот же состав членов высказывания и лексических средств, в зависимости от намерений говорящего может приобретать разный смысл.

Так, высказывание Отец прислал письмо, произнесённое без особого интонационного выделения его компонентов, сообщает о том, что отец произвёл определённое действие: прислал письмо. Это же высказывание, но с иным порядком слов и соответствующей интонацией Письмо прислал отец передаёт уже несколько иное содержание, подразумевающее вопрос «Кто прислал письмо?».В следующей разновидности нашего высказывания Отец письмо прислал мысль говорящего сосредоточена на том, что письмо прислано (как это ожидалось или вопреки ожиданию).

В каждом из трёх вариантов рассмотренное высказывание делится на две смысловые части. Первая из них заключает информацию, которая либо известна собеседнику, либо подсказывается ситуацией или контекстом. Вторая часть является для собеседника информативно новой, раскрывает содержание первой части и составляет центр мысли говорящего. Применительно к нашему высказыванию в начальном его варианте первой частью является отец, второй – прислал письмо, в следующем варианте – соответственно письмо прислал и отец, в последнем варианте – отец письмо и прислал.

Первую часть высказывания, содержащую информацию об его исходном пункте, обычно называют тéмой. Вторая часть высказывания, сообщающая нечто новое о теме, называется ремой ²³.

Деление высказывания на тему и рему называют актуальным членением, имея в виду его актуальность, важность для говорящего²⁴.

Актуальное членение противопоставляют структурному (иначе – грамматическому, синтаксическому, формальному) членению, результатом которого являются члены высказывания. Такое противопоставление понятно: при одинаковом синтаксическом (структурном) составе высказывания его актуальное членение может быть различным.

Актуальное и структурное членения в некоторых случаях симметричны (это относится к делению нераспространённых двусоставных высказываний типа Птица летит, в которых подлежащее может совпадать с темой, а сказуемое – с ремой, и наоборот). Однако полного тождества между тем и другими членениями никогда не бывает.

Такое несовпадение объясняется, во-первых, тем, что тема и рема не закреплены за определёнными членами высказывания (хотя тема чаще всего выражается подлежащим с подчинёнными ему членами высказывания, а рема – сказуемым и его составом). Во-вторых, компоненты актуального членения по своему смысловому объёму нередко шире, чем отдельные члены предложения, даже те, которые могут состоять из двух и более словоформ. Так, в высказывании, произнесённом без особого изменения обычной интонации (Студент Петров вчера выступил с докладом), в состав ремы вчера выступил с докладом входят сказуемое выступил, косвенное дополнение с докладом и обстоятельство времени вчера; тема же этого предложения охватывает подлежащее студент и приложение Петров.

Показывая расхождение между структурным и актуальным членениями, мы изменяли в высказывании Отец прислал письмо порядок его членов или, как говорят обычно, порядок слов²⁵. Следовательно, содержание актуального членения может выражаться словопорядком. Другим средством актуального членения служит интонация. Синтаксическое ударение как разновидность интонации сосредоточено на реме, так как рема является наиболее содержательной частью высказывания. По-разному интонируя высказывание, можно изменять его актуальное членение при постоянном словопорядке, ср. Отец прислал (тема) письмо (рема) и Отец (рема) прислал письмо (тема). И наконец, дополнительным приёмом актуального членения служит употребление частиц, выделяющих и усиливающих тему или рему, напр.: Сосед же (тема) уехал на дачу; Петров сдал (рема®) лишь один экзамен.

Расхождение между структурным и актуальным членениями – следствие различий между мнемой (совокупностью навыков говорения и понимания) и речью как реализацией этих навыков. Мнема содержит набор стандартных моделей предложения, которые в речи приобретают индивидуальное словесное наполнение и ситуативно или контекстуально обусловленную членимость.

Подытоживая наблюдения над грамматическим строем, представим в виде схемы соотношение его главных мнемических и речевых единиц. Попутно заметим, что фразовый блок, представляющий собой комбинацию высказываний и поэтому не входящий в мнему, в схеме не упомянут. Не перечислены в ней и единицы промежуточного типа: пословицы, поговорки и т.п.

Дата добавления: 2015-07-26