Основные свойства языка 3 страница

Язык представляет собой относительно самостоятельное явление, обладающее качественной определённостью, собственным внутренним строением и собственными закономерностями функционирования и развития.

Первое, что обращает на себя внимание при наблюдении над внутренними свойствами языка, – это наличие в нём двух сторон: материальной (звуковой) и идеальной, невещественной (совокупности языковых значений). В обыденном сознании звучание и значение слова (а вместе с ними обозначаемый звучанием предмет действительности) существуют в виде нераздельного целого. На этой почве возникает такое явление, как словесное табу ⁴ – запрет употреблять те или иные слова и выражения. Табуирование широко распространено у отсталых народов и связано с их мифологическими верованиями. Так, напр., в соответствии с очень древними представлениями, человек, произносящий своё имя, отделяет от себя частицу собственного тела. Поэтому частое произнесение своего имени, согласно такому представлению, угрожает истощением. По этой причине имена собственные табуируются, напр., у американских индейцев. У некоторых племён юго-восточной Африки женщина не имеет права публично произносить имя мужа и даже все те слова, в которых есть хотя бы один слог, входящий в состав этого имени. У многих народов, находящихся на ранней стадии общественного развития, табуируются обозначения смерти, названия болезней, имена богов и духов, а также названия животных, служащих основными объектами охоты. Наложения запрета на эти слова объясняется боязнью «вызвать» соответствующим наименованием смерть, болезнь или злого духа, а также стремлением «не спугнуть» животное, которое должно стать добычей охотника.

Наивное представление о тождестве звучания и значения языковых единиц легко преодолевается, если вспомнить о существовании синонимов (имеющих одно и то же понятийное содержание, но звучащих по-разному), напр. дорога, путь, стезя, и омонимов (звучащих одинаково, но наделённых разными значениями), напр. ключ «инструмент» и ключ «родник» (см. также § 5).

Источником указанных наивных представлений является отмеченная выше у с т о й ч и в а я связь между значением и звучанием языковых единиц. В отсталых общественных формациях темпы социальных изменений крайне медленны. Поэтому незначительны там и перемены в лексической семантике, отражающей события общественной жизни. При жизни одного-двух поколений в этих условиях заметить сдвиги между звучанием и значением языковых единиц непросто. Отсюда убеждённость в тождестве звучания и значения слов.

Многие языковые единицы имеют план выражения (материальную сторону, звучание) и план содержания (идеальную, невещественную сторону – значение).

В разных единицах языка план выражения и план содержания соотносятся неодинаково. Различны и свойства этих сторон языковых единиц. В зависимости от способа связи плана выражения и плана содержания, а также особенностей каждой из этих сторон, единицы языка распределены по некоторым относительно автономным совокупностям, называемым уровнями (или ярусами) языка.

Различаются основные и промежуточные языковые уровни. К основным уровням относятся фонологический, морфологический, синтаксический и лексический, к промежуточным – морфонологический, лексофонологический, словообразовательный и фразеологический.

Фонологический уровень языка состоит из фонологических единиц (незвучащих и звучащих) и их отношений. Главной единицей фонологического уровня является фонема⁵ – незвучащая единица, которая служит для различения и построения звуковых оболочек языковых единиц. Выполняя эти функции, фонема опосредованно, через звуки позволяет разграничивать и значения языковых единиц, не являясь вместе с тем значимой единицей. Так, сравнивая слова пар и бар, мыубеждаемся в том, что, хотя различия между их звучаниями и значениями обеспечиваются фонемами [п] и б], сами эти фонемы как в составе указанных слов, так и в изолированном положении лишены какого-либо значения. Фонема, следовательно, представляет собой одноплановую, одностороннюю единицу, имеющую план выражения, но не наделённую планом содержания. Фонема имеет идеальную (мысленную, незвучащую) форму существования: фонемы хранятся в нашей памяти как образцы, эталоны звуков, которые мы произносим и слышим. Тем самым фонема отличается от з в у к а, который существует как материальная, звучащая единица и служит средством осуществления фонем в речи. Между фонемами имеются строго организованные отношения, основанные на свойствах фонем и связывающие их в систему единиц.

Морфологический уровень представляет собой системно организованную совокупность морфем и словоформ. Морфема⁶ – это наименьшая двуплановая (т.е. имеющая значение и потенциальное звучание) языковая единица. Своей двуплановостью морфема отличается от односторонней фонемы. Это различие видно при сопоставлении однофонемной морфемы с соответствующей фонемой. Так, если сравнить начальную фонему [у] и однофонемную морфему - у в форме утюг-у, нетрудно убедиться в том, что первая осуществляется только в звучании (образец которого в идеальной форме хранит наша память), а вторая, наряду со звучанием, имеет значение дательного падежа единственного числа. В речи фонема реализуется как морф, ср. морфы [друг-], [друз-], [друж-] одной и той же морфемы в словах друг, друзья, дружить.

Морфемы в изолированном виде обычно не употребляются, а существуют в составе словоформ. Словоформа представляет собой слово как морфемный блок, членящийся на постоянную грамматическую часть – основу – и переменную часть – флексию⁷ (окон­чание), напр. стол-а, стол-у, где основа стол- и флексии -а, -у. Словоформа, образуемая двусторонними единицами языка, является также двуплановой единицей. Морфемы и словоформы объединяются системно организованными отношениями, которые в силу двуплановости этих единиц отличаются значительно большей сложностью, чем отношения между фонемами (подробнее о морфологическом уровне см. гл. 2).

Синтаксический уровень, подобно морфологическому, охватывает двуплановые единицы. Наименьшей из них является член предложения, наибольшей – предложение. Особенностью, отличающей синтаксические единицы от морфологических в плане содержания, является более обобщённое смысловое содержание синтаксических единиц, ср., напр. обстоятельства негромко и с чувством в предложении Он пел негромко, но с чувством; выраженные разными частями речи и при помощи различных морфологических средств, они тем не менее представляют собой тождественные синтаксические единицы с общим для них обстоятельственным значением. Это же относится и к предложениям, которые при известных различиях в составе их членов выражают тождественные синтаксические значения, ср., напр., такие предложения, как Птица летит и Испуганная птица быстро взлетела. Предложение, являющееся главной синтаксической единицей, часто выступает в роли составной части фразового блока. Фразовый блок представляет собой совокупность нескольких предложений, объединённых общностью содержания и скреплённых синтаксическими средствами (подробнее о синтаксическом уровне и его единицах см. гл. 2).

Лексический уровень также характеризуется двуплановостью своих единиц – слов. Слово – единица сложная и противоречивая, но на лексическом уровне первостепенную роль играет смысловое содержание слова, называемое лексическим значением, в то время как звучание слова, его морфемное строение и грамматические свойства отступают на второй план. Между лексическими значениями существуют сложные связи (подробнее о лексическом уровне см. гл. 2).

Отличительной особенностью промежуточных уров-ней языка является противоречивая форма существования их единиц: образуются эти единицы на одном уровне, а используются на другом.

Морфонологический уровень расположен между фонологическим и морфологическим (что и отражено в его названии). Единицами морфонологического яруса служат фонемы, которые используются для различения словоформ одного и того же слова. ср. бегу – бежишь (морфонологическое чередование [г] // [ж]), веду – вёл [ в'ол ](чередование [э] // [о]). В приведённых при­мерах фонемы [г] // [ж] и [э] // [о] не являются грамматическими морфемами, однако их чередование, сопутствующее мене грамматических морфем -у, -ишь и -у, -л, усиливает различие между соответствующими словоформами и тем самым участвует в их разграничении.

Лексофонологический уровень находится между фонологическим и лексическим. Единица лексофонологического уро­в­ня – фонема, применяемая для различения звуковых оболочек разных слов, входящих в минимально противопоставленные пары, ср., напр.: пар – вар, угол – уголь, дом – дам, точка – тачка. Противопоставление фонем [п] – [в], [л] – [л’], [о] – [а] прямо не связано с различием лексических значений соответствующих слов (ср. разные пары слов дом – дам и точка – тачка, в которых использовано одинаковое противопоставление [о] – [а]), однако такие фонемные противопоставления являются решающими для различения звуковых оболочек слов и в связи с этим – их лексических значений. К явлениям лексофонологического уровня относятся также чередования в составе одинаковых морфем, обслуживающих разные слова, ср. несу – ноша (чередования [э] // [о], [с] // [ш]).

Единицами словообразовательного уровня служат морфемы, используемые для образования новых слов, ср. дорога – дорожный (где использован суффикс -н -), удача – неудача (где использован префикс не-), ремонтный – авторемонтный (где использована корневая морфема авто-). Словообразовательный уровень, таким образом, расположен между морфологическим и лексическим.

Фразеологический уровень расположен между лексическим и синтаксическим уровнями. Единицы фразеологического уровня образуются на синтаксическом ярусе и используются на лексическом. Напр., сочетание слов железная дорога когда-то возникло в речи как соединение относительно свободных смысловых единиц, ср. грунтовая дорога, широкая дорога, опасная дорога и т.п., но, закрепившись в речи для наименования особым образом устроенной дороги для рельсового транспорта, словосочетание железная дорога превратилась в единицу с целостным, неразложимым смысловым содержанием – фразеологизм⁸. Ср. также фразеологизмы бить баклуши, очертя голову, во всю Ивановскую, смысловое содержание которыхтакжецелостнои эквивалентно лексическим значениям слов бездельничать, отчаянно, громко.

Таким образом, внутреннее строение языка довольно сложно. Язык состоит из единиц (фонем, морфем, слов и др.), между ко­торыми существует совокупность отношений – структура. Однотипные единицы и их связи объединяются в относительно автономные разделы – уровни (основные и промежуточные).

Основные и промежуточные уровни образуют систему языка – особо организованную совокупность единиц и структур.

Так как многие единицы отличаются двуплановостью, существует структура плана выражения и структура плана содержания, или семантическая⁹, структура.

Важное свойство языка как системы – закономерная взаимозависимость между его единицами и уровнями.

Такая зависимость выражается в том, что качественные изменения единицы одного уровня закономерно вызывает изменения в свойствах единицы (или единиц) того же, а нередко и другого уровня. Так, напр., в древнерусском языке употреблялся так называемый звательный падеж – особая форма существительного, служившая для обозначения лица или предмета, к которому обращаются с речью (от этого падежа в современном русском языке остались некоторые следы, ср.: старче – от старец, господи – от господь, боже – от бог). С течением времени в русском литературном языке звательный падеж утратился, и его функции взял на себя именительный¹⁰. Ввиду исчезновения звательного падежа диапазон значений именительного расширился.

Системность (закономерную взаимозависимость) единиц и уровней языка необходимо отличать от их упорядоченности (симметричности).

Системность основана как на упорядоченных (симметричных) связях единиц и уровней языка, так и на неупорядоченных (асимметричных) зависимостях. Так, напр., между всеми фонемами современного русского языка существуют системные связи (что и позволяет объединять эти единицы в фонологический уровень). Однако в одних случаях эти связи симметричны, ср. противопоставленность фонем по звонкости – глухости: [б] – [п], [г] – [к], [з] – [с] и др., а в других – асимметричны: русские фонемы [р], [л], [м], [н] не имеют глухих, а фонемы [ч], [ц] – звонких соответствий.

В системе языка существуют многочисленные внутренние противоречия, служащие главным источником её саморазвития.

(Подробнее об этом см. гл. 3).

§ 8. Язык как единство стабильного и изменчивого. Необходимым условием изменения языка является его употребление как средства общения и орудия мыслеоформления в изменяющемся обществе. Общественные изменения, отражённые в мышлении людей, должны получить в языке соответствующее выражение – в противном случае язык перестал бы выполнять свои главные функции. Однако неверно полагать, что общественные изменения являются непосредственной причиной языковых преобразований. Главной причиной развития языка служат, как уже отмечалось, его внутренние противоречия, обеспечивающие энергию саморазвития языка.

Импульсы, исходящие от социальной действительности, постоянно воздействуют на язык. Однако они влияют на язык не прямо, а опосредованно, преломляясь через его сложную систему.

Так, напр., в русском языке 200–300 лет назад широко употреблялись притяжательные прилагательные, образованные от имён существительных при помощи суффиксов -ов, -ев, -ин, напр. Никифоров двор, Петров брат, королевичев указ, судьин приказ. С ними конкурировали синонимичные формы родительного падежа единственного числа, ср.: двор Никифора, брат Петра, указ королевича, приказ судьи. Наличие параллельных форм создавало в языке противоречие между единством их значения и разными способами выражения. К нашему времени решительную победу в этой конкуренции одержала форма родительного падежа. Важную роль сыграло в этом случае то, что носители русского языка, в результате крупных общественных перемен, стали широко употреблять в своей речи фамилии типа Никифоров, Петров, Патоличев, Митин, которыепреждебылипривилегией правящих классов (к крепостным, дворовым и слугам обращались бесцеремонно: Ванька! Гришка! Манька! Палашка! Эй, человек! и подобным образом. Ср., напр., у А.Грибоедова в «Горе от ума»: Фамусов. Петрушка, вечно ты с обновкой / С разодранным локтём). Когда русские фамилии на - ов, -ев и -ин сделались достоянием всех носителей русского языка, между этими фамилиями и притяжательными прилагательными на - ов, -ев и - ин возникла нежелательная омонимия. С течением времени она была устранена посредством вытеснения таких прилагательных соответствующими формами родительного падежа единственного числа.

Примером того как социальные факторы парализуют внутриязыковые противоречия, может служить грамматическая судьба существительного путь. В древнерусском языке оно вместе со словами тесть, медведь, червь, голубь, гусь, огонь, зверь изменялось по так называемому склонению основ на краткое *- i, в состав которого входили также существительные женского рода кость, скорбь, честь, ночь и некоторые другие¹¹. Со временем в русском литературном языке все такие существительные мужского рода по признаку грамматического рода объединились со склонением слов типа конь. Исключение составило слово путь, которое в единственном числе продолжает склоняться так же, как слова женского рода типа кость (лишь творительный падеж единственного числа существительного путь имеет особое окончание, ср. кость-ю и пут-ём). Налицо противоречие между грамматическим родом слова путь (мужским) и его типом склонения в единственном числе (женским). Устранение такого противоречия сдерживается сознательно поддерживаемыми нормами русского литературного языка. Нормализация же языка, опирающаяся на объективно действующие в нём закономерности, представляет собой социальное явление: она производится планомерно, вырабатывается и внедряется в речевую практику специалистами-языковедами, дикторами радио и телевидения, учителями школ и преподавателями вузов, другими представителями интеллигенции. В русских диалектах, где литературная норма не действует, отмеченное противоречие не сглаживается, а устраняется. При этом слово путь либо включают во второе склонение (ср. путя, с пýтью, к путю, на путé), либоизменяют его мужской род на женский (ср. эта путь, путь шла лесом, счастлива вам путь).

Судьбаслова путь в литературном языке – свидетельство того, что общество заинтересовано не только в обновлении языка, но и в его неизменности, устойчивости. Если бы язык изменялся очень быстро, разные поколения людей, живущие в одно и то же время, перестали бы понимать друг друга. Это неминуемо привело бы к полному расстройству общественной жизни. Устойчивость языка необходима ещё потому, что она обеспечивает единство художественной, научной, публицистической и иной литературы разных эпох и поколений.

Непостоянство и устойчивость, противоречиво объединяясь в языке, обеспечивают его сравнительно медленное изменение.

Постепенность языковых изменений, однако, не означает их равномерности. Неравномерно изменяются уровни и подуровни языка. Наиболее подвижен лексический ярус, чутко и быстро откликающийся на общественные перемены. Так, в связи со стремительным развитием вычислительной, электронно-оптической и электронно-акустической техники русский язык за короткий срок пополнился такими словами и выражениями, как компьютер, принтер, дискета, (микро)процессор, монитор, файл, дисковод, программное обеспечение, факс, телекс, сотовая связь и многими другими.

Подвижность многих лексических слоёв уживается с очень устойчивым основным лексическим фондом, в который входят наименования жизненно важных предметов и явлений (вода, огонь, небо, солнце, дом и т.п.), названия основных частей тела (голова, рука, нога, глаз, ухо и т.п.), личные местоимения первого и второго лица (я, ты, мы, вы), термины родства (мать, отец, сын, дочь, брат, сестра и т.п.), числительные первого десятка и некоторые другие слова.

Фонологический уровень, в противоположность большинству единиц лексического яруса, отличается большой устойчивостью. Типичный путь изменения фонологического строя – это перегруппировка прежних фонемных противопоставлений и возникновение новых системных связей. Появление же новых фонем и утрата старых – явление сравнительно редкое. Напр., фонологический строй современного русского языка отличается от фонологического строя древнерусского языка не столько количеством фонем, сколько характером их системных противопоставлений. В древнерусском языке не было фонемных соотношений [п–п’], [б–б’], [м–м’], [в–в’], [д–д’], [т–т’], [г–г’], [к–к’], [х–х’], но по произносительным признакам соответствующие древнерусские твёрдые фонемы не отличались от современных. Что же касается их мягких соответствий, то для слуха древнего русича они звучали бы не как новые единицы языка, а как несколько изменённые твёрдые фонемы (и мы воспринимаем в речи иностранцев мягкие [ш], [ж], [ц] как изменённые твёрдые фонемы, а не как новые единицы русского языка). Современные русские [б’], [п’], [м’], [в’] и другие фонемы, имеющие твёрдые соответствия, представляют собой самостоятельные единицы фонологического уровня только потому, что они находятся в системных противопоставлениях с соответствующими твёрдыми фонемами. Эти соответствия – результат исторических изменений. В то же время произносимые мягко [ш], [ж], [ц], не имеющие фонологически противопоставленных мягких соответствий, остаются теми же твёрдыми согласными в ненормативном, мягком исполнении. Это обнаруживается при сопоставлении, например, таких слов, как мол, мёл, шёл [шол]: различие между двумя первыми словами обеспечивается фонологической противопоставленностью [м–м’], тогда как в последнем слове мы можем произнести [ш] и твёрдо, и мягко, но это совершенно не изменит восприятия звучания [шол] как глагольной формы 3-го лица единственного числа прошедшего времени несовершенного вида. Таким образом, упомянутые мягкие согласные фонемы в современном русском литературном языке – это не что иное, как артикуляторные разновидности древнерусских твёрдых фонем, получивших фонемную нагрузку вследствие перестройки фонологических отношений.

Что же касается новых фонем с необычной артикуляцией, то в системе согласных русского языка за несколько последних столетий появилась только одна такая единица – фонема [ф], которая пришла к нам вместе с заимствованиями преимущественно из греческого языка, напр. фонарь, порфира, фарисей, Фёдор. Однако в русской диалектной речи и доныне эта фонема воспринимается как чуждая русским произносительным навыкам и её заменяют сочетаниям [хв] или фонемой [х], напр. хванарь, сарахван, кохта. В литературной речи заимствованная фонема закрепилась лишь потому, что независимо от неё литературная речь и некоторые диалекты выработали свою фонему. Сначала она представляла собой глухую разновидность фонемы [в], ср. коров [ короф ], головка [ голофка ], лавка [ лафка ]и корова, голова, лавочка; но впоследствии, поддержанная многочисленными заимствованиями с иноязычной [ф], получила статус фонемы.

История фонемы [ф] в русском языке представляет собой свидетельство не только постепенности языковых изменений, но также их системного характера. Последнее свойство выразилось в возникновении закономерной противопоставленности между древ­ней фонемой [в] и новой фонемой [ф]. Кроме того, судьба фонемы [ф] демонстрирует связь внешних и внутренних факторов языковых изменений: заимствованная извне, эта фонема получила поддержку в фонологическом строе русского языка, который выработал звук [ф] под воздействием внутренних импульсов.

Устойчивость фонологического строя, его замкнутость и малопроницаемость по отношению к влияниям со стороны общества и мышления объясняются немотивированностью звуковой оболочки языковых единиц (см. § 5).

Постепенность изменений показательна и для грамматического строя, состоящего из морфологического и синтаксического ярусов. Присмотримся к фразе, извлечённой из памятники русской письменности 1595 г. «Наказ князю Фёдору Елецкому и голове Василию Хлопову»: А государево денежное и хлебное жалование служивым людям роздати по росписи, какова роспись с ним прислана за приписью диака Василия Щелканова. Несмотря на то что некоторые слова в этом отрывке написаны для нас непривычно (роздати, приписью, диака), мы не заметим никаких существенных грамматических отличий этой фразы от современной речи, хотя с момента создания этого памятника прошло более 400 лет.

Почему же грамматический строй, единицы которого наделены значениями и, следовательно, отражают в своей смысловой стороне достаточно быстро изменяющуюся действительность, отличаются тем не менее малоподвижностью, сравнимой с консерватизмом немотивированных звуковых единиц?

Причин этого несколько. Первая из них следующая:

В значениях грамматических единиц отражаются не все, а лишь некоторые, наиболее важные и устойчивые свойства действительности. Это называется избирательностью грамматического строя.

Напр., во всех известных языках земного шара существуют грамматические средства обозначения времени или последовательности событий (иногда того и другого вместе), а также отношения действия к производимому им лицу, поскольку эти явления жизненно важны для человека и постоянно воспроизводятся в окружающей его действительности.

Вторая причина:

Грамматический строй отражает действительность не прямо, а при посредстве лексического строя.

Все грамматические единицы, прежде чем стали таковыми, были прежде лексическими и лишь в результате длительного, стихийного отбора превратились в средства отражения наиболее устойчивых и жизненно важных явлений действительности.

Напр., в современном болгарском языке существует постпозитивный определённый артикль, который исторически восходит к указательному местоимению и с существительным, не сопровожаемым определением, сливается в одно слово, ср. морé «море (вообще или какое-то)» и морéто (то – определённый артикль среднего рода единственного числа) «море (конкретное или уже упомянутое)», ср. с русскими местоимениями то, это.

Грамматические единицы, кроме того, употребляются только в составе лексических. Тем самым речь получает связность, которая представляет собой опосредованное отражение связей явлений действительности. Поскольку слишком быстрое изменение грамматических единиц вызвало бы нарушение грамматической связности речи и вслед за этим – нарушение взаимопонимания говорящих, в языке действуют силы, препятствующие такому изменению.

Итак, язык представляет собой противоречивое единство стабильного и изменчивого, устойчивого и колеблющегося. Так как изменения в языке происходят сравнительно медленно, в необходимых случаях можно отвлечься от его изменчивости и рассматривать язык как неподвижный объект. Именно так описывается, напр., русский язык в школьных и в некоторых вузовских учебниках, а также в нормативных грамматиках и многих словарях. С другой стороны, язык можно и нужно исследовать в его исторической изменчивости. Это находит своё отражение, напр., в вузовских учебниках по исторической грамматике русского языка, а также в некоторых словарях, напр., этимологических.

Подход к языку без учёта (или с минимальным учётом) его исторических изменений называется описательным, или синхроническим¹²; подход, направленный на исследование исторической изменчивости языка и его результатов, называется историческим, или диахроническим¹³.

Историческую изменчивость языка, вследствие которой возникают качественно новые единицы и отношения и устраняются прежние, необходимо отличать от функционирования языка, которое сводится к воспроизведению уже существующих единиц и их отношений в процессе употребления языка.

Так, к функционированию относится, напр., изменение существительного по падежам, глагола – по временам и лицам и т.п. И обратно – появление в языке новой единицы, напр. существительного компьютер, есть результат исторической изменчивости языка. Ясно, что изменения происходят в ходе его функционирования – иной возможности для появления изменений нет.

Связующим звеном между функционированием языка и его изменениями служит вариативность языковых единиц. Она находит своё выражение в наличии у них конкурирующих вариантов, ср., напр. акцентные варианты мышлéние и мышление, тóтчас и тотчáс, инáче и иначе; произносительные варианты будничный – буднишный, искренно – искренне, междугородный – междугородний; грамматические варианты ставень – ставня, накапливать – накоплять, достигнуть – достичь. Преобладание одного варианта и вытеснение другого приводят к качественному изменению в языке.

Взаимосвязь функционирования, вариативности и изменчивости языка выражает его сложный, противоречивый характер.

§ 9. Происхождение языка и языков. Когда говорят о происхождении языка, чаще всего имеют в виду ЯЗЫК ВООБЩЕ, язык как систему звуковых, словарных и грамматических средств, являющихся орудием общения и мышления людей и тем самым отличающих их от всех других живых существ. Следовательно, при такой постановке вопроса происхождение языка связывают с обособлением людей от мира животных и возникновением свойственного только человеку абстрактного мышления. Но вопрос о происхождении языка можно отнести и какому-либо отдельному языку, напр. русскому, английскому, немецкому, французскому. В этом случае происхождение языка рассматривают в связи с историей других конкретных языков, не имея в виду происхождение человеческого общества и абстрактного мышления.

Чтобы различать эти вопросы, назовём первый из них «проблемой происхождения языка», а второй – «проблемой происхождения языков».

Проблема происхождения языка издавна волновала людей. Ещё на заре научного знания возникли первые гипотезы о происхождении языка, часть из которых дожила до наших дней. Одной из них была гипотеза о его звукоподражате­ль­ном происхождении. Её сторонники утверждали, что первоначальные единицы языка возникли в условиях, когда первобытный человек, окружённый миром природных звуков (пением птиц, рычанием хищников, шумом ветра и др.), начал подражать этим звукам. Впоследствии примитивные и немногочисленные звукоподражания, которые вначале использовались для наименования соответствующих предметов, развились в более сложные и многозначные единицы.

Создатели этой гипотезы верно подметили, что язык с самого начала сложился как звуковой, однако в своей основе гипотеза о звукоподражательном происхождении языка несостоятельна. Прежде всего, возникновение языка рассматривается в ней как процесс индивидуального творчества, не вызванного общественной необходимостью. Во-вторых, эта гипотеза не объясняет, почему животные и птицы, которые хорошо воспринимают звуки окружающей среды и нередко искусно воспроизводят их, не выработали языка, подобного человеческому. И, наконец, рассматриваемая гипотеза не учитывает того, что речевой аппарат первобытного человека, как установили исследователи, не был достаточно совершенным, чтобы умело имитировать разнообразные и тонко дифференцированные звуки окружающей среды (на это не способны и современные человекообразные обезьяны, физиологическая и анатомическая организация которых очень схожа с человеческой)¹⁴.

Дата добавления: 2015-07-26