Глава вторая

ЖИЗНЬ

Возникновение деревни Малая Шалега пало на период демографического взрыва после реформ шестидесятых годов XIX века. Она стала той малой единицей, влившейся в миллион населенных пунктов России, без которой история страны неполна, и в которой история страны отразилась, как в капле воды. Не знаменита деревня Малая Шалега ни проезжими гостями вроде Ивана Грозного или Екатерины Второй, чем так любят похваляться краеведы, ни людьми государственного масштаба – деревенскими выходцами. Малая Шалега – рядовая деревня, каких большинство на Руси.

По дореволюционной статистике на каждое сельское поселение приходилось в среднем по 124 жителя. Малая Шалега точно укладывалась в этот показатель. Количество хозяйств не превышало 34, но и не уменьшалось меньше 24, а количество едоков в них держалось на уровне 105 – 140. Та же статистика сообщает, что на 100 квадратных (10 на 10) километров в те годы приходилось около пяти деревень и хуторов. Здесь же семь деревень на округу набирается. Соседи Малой Шалеги – более старые: Большая Шалега и Титково, Песочное и Елховка, Шишкино и Безводное еще в середине XVIII века упоминаются. Разве что Безводное помоложе, и то на сотню лет старше. Шестьдесят лет спустя у Малой Шалеги совсем молодой сосед появится – деревня Фоминское.

У каждой деревни в округе свой норов, к жителям каждой свой, особенный подход нужен. И прозвища у каждой деревни свои. Безводновцев «водохлебами» прозвали – в насмешку над безводным названием деревни. Та же насмешка и в прозвищах песочновцев сквозит – «вьюны». Титковцев «творожниками» окрестили. Шишкинцев – «лешими», потому как в глухой уреме проживали. И у дальних соседей прозвищ хоть отбавляй: кочешковцы – «карагаи», бобылевцы – «плетни», багречане – «колотушки», «арьевцы – «вороны» и проч.

И на долю малошалежцев соответственно прозвищ досталось. «Утята» - это за степенную, вперевалочку, походку. «Звонари» - за звонкие голоса на лугах в сенокосную пору: кричат, ругаются, поют – за пять верст слышно. Еще Шалегу «овечьим городком» прозывали – за любовь к сим тварям. Еще поговорку про деревню сложили: «Шалега – варега, все пальцы – удальцы».

И стали выгоревшие удальцы на новом месте хлеб да детей растить. Первого коренного жителя Малой Шалеги, родившегося в 1865 году в семье Арсентия Охлопкова по прозвищу Курдымов, назвали Филиппом. На греческом имя это означает любителя коней. Пророческим оказался выбор имени. Холили да разводили коней малошалежцы как никто в волости, и барыш от торговли ими извлекали немалый. Благодаря торговле исходили с табунами пол-России, от Архангельска до Кубани. Весь род Киселевых лошадниками был, все братья на Первой мировой с седлом не разлучались, а старейшина рода Арефий Петрович и жизнь свою кончил на лошади, ударившись со всего маху о показавшийся во хмелю высоким переклад ворот родного дома. В 1912 году это было.

Первородными в деревне наряду с семействами Охлопковых, Киселевых считались семейства Басовых, Мухиных, Назаровых, Брагиных, Тороповых, Смирновых, Лебедевых, Комиссаровых, Виноградовых. Широко, с размахом построили деревню новопоселенцы. Улица – не уже Невского проспекта. Один дом от другого – на расстоянии вполне пожаробезопасном. Оттого и был-то в деревне за всю ее историю один большой пожар, когда враз три дома сгорело.

Дома малошалежные большие, светлые, как и полагается в лесном краю, богатом строительным материалом и древесным топливом. Жила Малая Шалега сплоченно, дружно. На выселки, на хутора выселяться никто не стремился. Да и то сказать, для лесистого Заволжья, где диких зверей и разбойников в старые времена хватало, селиться поодиночке было небезопасно. Починки вырастали лишь там, где пошире были ополья, безлесистее местность.

Кроме умения ходить за лошадьми у малошалежцев вскоре еще одно умение обнаружилось – плотницкое. Впрочем, в любой деревне ремеслом этим никого не удивишь. Для крестьянина топор – первый спутник и помощник. Топор у крестьянина на плече или за поясом, едет ли он в лес за дровами, идет ли за грибами. В обороне против дикого зверя да лихого человека топор также всегда пригодится. Убийства в конце XIX века в здешних местах залетными людьми «без письменного вида», то есть без паспорта, совершались часто, о чем гласят записи в приказной книге. Так или иначе, славилась малошалежная плотницкая артель, бравшая в межсезонье подряды по округе.

Любопытная деталь: в списках призывающихся на воинскую службу в графе «занятие, ремесло или промысел» неизменно у всех сельчан проставлялось «плотник».

И все-таки главная дума крестьянина не о промысле, а о земле. Много пота и крови надо было пролить, чтобы землица малошалежная давала те же урожаи, что и испокон веков возделываемая. Первые два-три года она, залежная, целинная, и без особого ухода урожаем радовала. Дальше – хуже. Удобрить ее на первых порах было нечем, живностью-то хозяйства еще как следует не обзавелись. А навоза здешней земле только давай. Места голубичные – верный указатель на кислые почвы. Сколько угодно органики земля примет. Скотом на первых порах шишкинцы помогали. И на развод, и в племя давали. Малошалежцы им за это свои луга для выпаса предоставляли. С тех пор и сложилась дружба двух деревень. «Шалега да Шишкино – Крысино да Мышкино»- завидовали той дружбе соседи.

А вот с «матерью» своей, Большой Шалегой, «дочь» Малая скоро вовсе перестала знаться. И это при том, что вплоть до революций обе Шалеги составляли одну земельную общину. Обидно Большой стало, что в Малой дела так сразу на лад пошли, и малошалежные бабы и ребятишки даже в самое голодное время «по объедкам» не ходили. Была прежде такая система, когда по весне у крестьянина собственный хлеб кончался, и он шел побираться. И совсем рассорились деревни во время Первой мировой из-за истории с большешалежцем, старым солдатом Василием Кудрявцевым.

В областном историческом архиве сохранилось прошение отставного ефрейтора Василия Иванова Кудрявцева, принятого в службу 14 января 1867 года и уволенного в 1882 году, с которым он обращается в уездную управу. «В настоящее время, не имея любого пропитания и никаких средств и родственников благотворителей, и вот только пропитывая себя одним сбором милостыни более пятнадцати лет и в виду старости своей и неспособности к труду, волей-неволей приходится помирать с голода, так как сбор милостыни производить не могу, ибо я имею от роду восемьдесят лет, и за все время выхода моего из военной службы я не был удовлетворен от казны денежным пособием».

Жил Кудрявцев в Большой Шалеге, а побирался по окрестным деревням, так как в своей деревне и без него голи да нищеты хватало. Самая же тяжелая милостыня обычно из Малой Шалеги приносилась. За это его земляки-большешалежцы и невзлюбили. Прошение Кудрявцева было, однако, удовлетворено. Старому солдату положили денежное пособие три рубля в месяц, но обида Большой Шалеги на Малую укрепилась.

Вообще же нищих, несмотря на лестную характеристику писателем Мельниковым-Печерским Урень-края, как зажиточного, хватало. Каждый день через деревню, по рассказам стариков, проходило от десяти до двадцати просящих подаяние. Особенно много их было из ближней Тарбеевки и из дальней, за тридцать верст, Целегородки. Многое из того, что здесь сообщается, записано мной со слов Никифора Арефьевича Киселева, которому на рубеже XIX-XX веков исполнилось восемь лет. Вот слово в слово записанный кусок из его воспоминаний:

- Голодно не ели и худо не ходили. Нет. Ну разве что два-три мужика, те что неумехи да пьяницы. Это на всю Малую Шалегу. Ей бо! Конечно не в крипленах ходили. В рубахах из льняной пестрядины, да портках из белого холста. Всех украшений – кисет на поясе. Малошалежцы зеленые кисеты любили. Теперь про отношение к онкоголю. Было отношение, нечего греха таить. Пили, гуляли. Да, однако, дело знали. Ай, славно гуляли! В Николу летнего – четыре дня кряду, всё по разным деревням. В Троицу тоже четыре дня. Госпожин день тоже обязательно отгуливали. Рождество и масленицу всей деревней гуляли. Бывало, и опивались. Бывало. Но только в праздники. А таких в году от силы дюжина дней набиралась. По другим праздникам в Титково, в церкву ходили. Тверезыми… Ну, разве что, на свадьбах еще крепко пили. По три дня… Но дело знали, ей бо! Веришь – нет, в одиннадцатом году, как раз в армию пошел, по сто пудов хлеба с десятины сняли.

Поверить старику можно. По данным уездной управы в 1906 году в Варнавинском уезде, в который входила Малая Шалега, урожай ржи составил сам-пят (7-8 центнеров с гектара). Правда, овса и ячменя – сам-полтора (2,7-3 центнера). Средняя урожайность зерновых составила 5 центнеров с гектара. По стране в урожайном 1913-м – 8,2.

В 1910 году Больше-Малошалежная община распалась. Событие вполне вписывалось в одно из положений проводимой Столыпинской земельной реформы. А затем была Первая мировая. Многих крестьян оторвала она от сохи. Солдатами становились в основном, конечно, молодые ребята, вроде 23-х летнего Никифора Арефьевича или 26-ти летнего деда моего Федора Арефьевича. Нивы без должного ухода начали скудеть.

Братья Никифор и Федор Киселевы попали на один участок фронта, под Варшаву. Вернуться с войны живыми повезло обоим. Никифор вернулся в 1916-м без глаза, Федор в 1917-м с молодой женой-полячкой, вывезенной из-под Бялостока в виде своеобразного «военного трофея». Вернулись полными впечатлений от виденного, слышанного, пережитого.

- Во, - похвалился передо мной в одной из бесед Никифор Арефьевич металлическим портсигаром,- у австрияка на кисет выменял. Кисет у меня с бисером был. Вот и побратались с ним. До сих пор храню.

Допытываюсь, что в деревне о революции думали.

- Да, ломали голову. Еще на войне метался народ окопный, не зная, к какому берегу пристать: к большакам ли, к сэрам.

Так, переврав через народную этимологию, назвал старик большевиков и эсеров.

- Ну а в деревне-то что думали?

- Так ведь их, революций-то, кажись, две в одном годе было?- проявил Никифор Арефьевич осведомленность в историческом вопросе.

- Совершенно верно, две,- подтверждаю я.

- Так вот про одну раззвонили: царя скинули! Вы все теперь братья! Диковинно это было: как же это теперь без царя-то? А вторая революция для деревни в диковину уже не была. Разве что не братьями, а товарищами стало нас районное начальство называть. А так, как жили при старой власти, так и при новой власти первые годы жили. Будто и не было никаких революций

А в августе 1918 года в Урень-крае разгорелся крестьянский мятеж, вызванный июльской реквизицией хлеба и злоупотреблениями со стороны представителей советской власти. Изъятие хлеба всегда озлобляло крестьян, в данном же случае оно было для них особенно тяжело, так как хлеб выгребался подчистую и безо всяких расписок, не говоря уж о деньгах. Но являлся ли Урень-край неисчерпаемой кладовой хлебных запасов?

В государственном архиве хранится ходатайство крестьян Большой Шалеги о выделении в ссуду семян по случаю градобития - до урожая 1918 года. Варнавинский уисполком в своем решении от 28 мая в выделении овса отказал, обосновывая отказ тем, что выделение производится «лишь лицам, обладающим средствами, к тому же неизвестно, в чьи руки семена попадут».

О катастрофическом положении с продовольствием в Урень-крае сообщал в письме Ленину даже комиссар А.В.Луначарский, посетивший Костромскую губернию в мае 1919 года: «Есть целый многохлебный, зажиточный, старообрядческий край, так называемый Уренский.., с этим краем ведется форменная война… Семена съели, и в одном из двух единственно хлебных уездов губернии в будущем году тоже хоть шаром покати,.. здесь нет соли и мыла… Мыла нет даже для того, чтобы могли умываться тифозные больные».

Так что за «форменная война» велась с Урень-краем? Волнения начались с массового похода продовольственных отрядов в деревню за хлебом. Прокатываются волны стихийных протестных крестьянских сходов. Появляются первые жертвы среди представителей новой власти, не пришедшейся по нраву уренскому крестьянству. Так начался мятеж, о котором публикаций было достаточно много.

После подавления мятежа по деревням прогулялись карательные отряды большевиков. Ни в Малой, ни в Большой Шалеге мятежников среди населения выявлено не было. Но трагедия, разыгравшаяся в перелеске под Большой Шалегой, хранится еще в памяти живущих ныне стариков. В нем на засаду карателей наткнулась группа крестьян Вахрамеевской и Пакалевской волостей, справлявшихся со схода в Урене. Над безоружными была учинена зверская расправа: двенадцать человек были расстреляны безо всяких на то оснований. Двое тяжелораненых, по рассказам стариков, чудом оставшись в живых, выбрались из незасыпанной ямы, пока каратели отлучились до деревни, и уползли в лес. Кое-как добравшись до дома, сообщили о расстреле, и родственники приехали забрать тела расстрелянных. А вот могильная яма до сих пор напоминает о безрассудстве членов красного карательного отряда.

И это был не единственный пример безрассудства. В пяти километрах от Малой Шалеги в Большой Арье были арестованы18 местных жителей и на Борке (ныне городской парк) в числе десятков (если не сотен) прочих расстреляны.

Мятежные страсти улеглись лишь к 1922 году, но в этом году – новое бедствие: массовый голод. На малошалежном кладбище большинство могил – детские, и большинство из них появились как раз в двадцать втором. Уже и следа почти не осталось от них. Вроде кочки, вроде бугорки, в геометрическом порядке разбросанные по кладбищу там и сям. То страшная печать голода.

Но к середине 20-х годов жизни начала налаживаться. Малошалежцы одними из первых стали пайщиками кредитного сельхозтоварищества, созданного в Урене, и через него приобрели три конные молотилки и две конные жатки. Освоение новых земель требовало применения новой агротехники и новых средств обработки земли. Если в дореволюционное время исключительным севооборотом была трехполка, то, начиная с 1924 года, внедряется система многопольных севооборотов, главным образом, ярославское четырехполье, меньше – волоколамское восьмиполье. Но и трехполье продолжало существовать. В конце двадцатых годов один за другим последовали неурожайные годы, доля клеверов сократилась, а с ними и севообороты.

Интенсивно велось строительство жилья. Поставили новые добротные дома в эти годы Иван Лазаревич Назаров, дед мой Федор Арефьевич, Никифор Арефьевич Киселев, Григорий Дмитриевич Удалов и другие селяне. Более охотно стали обзаводиться детьми. Так, в 1925 году в деревне было 2 новорожденных, в 1926 – 3, в 1927 – 6, в 1929 – 7. Словом, жизнь выправлялась.

Появились излишки продуктов, крестьяне принялись ими торговать. На уренском базаре существовал свой «малошалежный ряд». Торговали в нем шерстью (не зря деревню «овечьим городком» прозывали), льняным маслом, солодом, бараниной, конской упряжью. Несколько постоялых дворов также называли «малошалежными» за то, что там останавливались на ночлег (до райцентра – 20 верст) малошалежцы.

Дедова лошадь Тамарка твердо знала в Урене лишь один двор, и достаточно было сказать ей дома в Малой Шалеге: «Тамарка, в Урень!», и та шла все двадцать верст до места назначения без понуканий. Ну, а если скорость едущих не устраивала, дед выдавал команду: «Тамарка, грабят!», и умная животина мчала как угорелая, пока ее не осадишь.

Крестьяне в эти годы уже откровенно начинают интересоваться политикой, прежде всего, конечно, ее экономической стороной: что почем стоит за рубежом, какова цена зерна в Англии и Франции, каковы урожаи, приемы хозяйствования. В Малой Шалеге выделились ряд семейств, где правилом стало давать образование всем детям: Басовы, Лебедевы, Киселевы. Климентий Корнилович Басов первым в деревне выписал сельскохозяйственный журнал. Целый ряд хозяйств начал выписывать газеты. Кругозор малошалежцев расширялся. Мир раздвигал границы, открывая крестьянству новые неведомые города и страны.

В библиотеке моего малошалежного дяди – Николая Дмитриевича Белова, состоящей из десятка книг, географический Атлас мира карманного формата, но чрезвычайно объемистый и подробный, был самым ценным приобретением, почти реликвией. По вечерам пухленький, потрепанный Атлас доставлял большому количеству гуляльщиков в избе Беловых отраду и усладу. Облепленный ребятней, неутомимо путешествовал дядя Коля пальцем по карте то посредством дорог, то рек, то горных гряд. Время от времени произносил со смаком таинственно и обворожительно звучащие для нас слова: «Аддис-Абеба, Кордильеры, Джокьякарта, Коломбо, Антананариву, Рио де Жанейро»…Было так в пятидесятые годы. Что говорить о годах двадцатых! Но, увы, вскоре крестьянин российский начал познавать географию страны отнюдь не по карте. Ох, как дорого стоило ему это познание!

Дата добавления: 2015-07-20