Глава третья. На пятьдесят четвертом году жизни поразил деревню Малая Шалега страшный недуг

СМЕРТЬ

На пятьдесят четвертом году жизни поразил деревню Малая Шалега страшный недуг. Недуг этот, с самого начала получивший в стране характер эпидемии, привел, в конечном счете, Малую Шалегу к смерти…

1928-й, роковой, поначалу не сулил крестьянину ничего худого. В меру дал бог снегу на полях, хватало летом дождичка и солнышка. Сносный урожай обещал безбедную зиму. Малошалежцы спокойно планировали житье-бытье. Затеял строительство нового дома для сына Ивана Лазарь Максимович Назаров. Прибыло пополнение в семьях Охлопковых, Басовых и Комиссаровых, но новые рты не обременяли, хлеба на всех хватало, не ровня прошлому засушливому году. По весне, правда, прошел слух, что хлебные излишки будут изымать, как десять лет назад. Но слух, к счастью, оказался слухом.

А перед Новым Годом – новый слух. Богатеньких, де, станут зорить. А кто богатенький в Малой Шалеге? И нет таких. Почти все живут в достатке, то правда. Ну, две-три семьи похудее. Пройдет и на этот раз беда стороной.

Ан нет, не прошла. С ранней весны зачастили из Большой Шалеги в Малую председатель сельского совета Адельфинский, да активистка при нем Таисья Летова с призывом не зажимать хлеб. А кто зажимать будет, тех в кулаков будут записывать. Посмеивались на эти угрозы малошалежцы и в открытую называли Адельфинского и Летову голодранцами, потому как собственного хозяйства те не имели и жили на государственном иждивении. Видя это, сельактивисты бессильно матерились, обещали, что «товарищ Сталин им еще покажет». И мчались по другим деревням сельсовета.

Имя Сталина малошалежцев, конечно, остужало, однако, и в то верили, что «Сталин против народа делать не станет». А товарищ Сталин, одержав к 1928 году победу в борьбе за власть, решив добыть крайне необходимую для осуществления плана индустриализации валюту, увидел верный источник ее в продаже зерна за границу, что имело место во времена дореволюционные. А чтобы добыть ее, надо было загнать крестьян в колхозы и через них изымать выращенную продукцию. Единоличник-то за бесценок, тем более, за просто так, ее не отдаст.

В декабре на паре с бубенцами вновь прикатили Адельфинский с Летовой.

- А? Что я говорил! Прижмет теперь вас товарищ Сталин. На пленуме ЦК ВКП(б) что сказано?

- А что сказано?- не желали верить на слово Адельфинскому и Летовой деревенские грамотеи, и хотели верить самолично товарищу Сталину.- Осип Сарионыч понимает нашу нужду и не позволит никаких прижимов.

- Ну-ну,- ухмыльнулся на эти доводы Адельфинский,- скоро увидим.

Да, скоро увидели: в доверии к крестьянству что-то нарушилось. Сперва в деревне очень не понравилась введенная лесозаготовительная повинность. Отныне крестьянин каждую зиму обязан был отрабатывать в лесу, заготавливая материал для превращения аграрной страны в индустриальное государство. И если поначалу лесозаготовительную повинность отбывали только мужчины, то затем она в широких масштабах распространилась и на женщин, особенно на незамужних девушек. Последствия этого сказались драматическим образом, о чем речь впереди.

В феврале 1929-го в Малую Шалегу вновь нагрянул Адельфинский с неизменной спутницей своей Таисьей Летовой. А с ними еще и уполномоченный из района, милиционер и секретарь сельсовета. В новом, просторном, еще необжитом доме Ивана Лазаревича Назарова собрал Адельфинский собрание, объявил повестку: «Кулацкий вопрос».

- Нету у нас такого вопроса!- услышав повестку, завозникали малошалежцы.

- Нет, так будет,- ответно парировал председатель сельсовета.

- Товарищи, вопрос очень серьезный. Можно сказать, стратегический даже для текущего дня,- начал вносить ясность в вопрос уполномоченный из района.- По всей стране идет очищение от чуждого нам кулацкого элемента. В вашей деревне его должно быть не менее трех процентов.

- Берите выше!- перебил уполномоченного Адельфинский.- Тут все тридцать три наберутся. Каждый третий - кулак или подкулачник.

Что тут началось! Какие страсти разгорелись! Утихомирить их смог лишь милиционер, тронув пальцами пуговку кобуры. И тогда в наступившей тишине прозвучал голос Осипа Парфеновича Торопова:

- Во, какие мы кулаки!- потряс перед носом уполномоченного кулаком и разжал его, показывая загрубевшую, почти черную от дратвы ладонь. По зимам Осип Парфенович сапожничал.

- Но, но, не протягивай руки!- осекла его Летова и начала оглашать формулировки:- Служители культа у вас есть?

Собрание ответило на данный вопрос хохотом.

- Ты сама дьячкова дочь,- выкрикнул кто-то из глубины избы.

- Арендаторы мельниц есть?- словно не слышала поддевки активистка сельсовета.

- А ты спроси сперва, река-то у нас есть?- зашумели мужики.- Чё ты туфту-то гонишь?

- Владельцы овчинных, солодильных заводов,- скороговоркой перечислила Летова по бумаге дальше.- Вот! Торговля лошадьми, мануфактурой, сельхозпродуктами,- нашла нужное.

- Стоп!- остановил ее уполномоченный.- Давайте поименно.

- Да чего поименно!- взъярились мужики.- Всех в торговцы записывай. Все мы, выходит, кулаки.

Горячиться бригада по раскулачиванию в тот раз не стала. Она лишь добросовестно отобрала необходимый процент кулаков, рекомендованный сверху. Жребий пал на семьи двух братьев Киселевых – Лазаря Алексеевича и Ивана Алексеевича. Обоих определили торговцами сельхозпродуктами, хотя кто в двадцатые годы не торговал? Не зря же на районном базаре существовал Малошалежный торговый ряд. Но вот, поди ж ты, именно в их лице нашли козлов отпущения. Обложили братьев твердым заданием, а потом еще и избирательных прав лишили, вроде как звания человеческого. И еще 430 глав семейств по Уренскому району вкупе с ними.

Окрестные, более крупные селения более крупно и пострадали. Так, в Шишкине из 37 хозяйств выявили 5 кулацких, в Титкове из 126 – 9, в Большой Шалеге из 87 – 7 (это во всегда-то бедной деревне), в Песочном из 49 – 15(!), в Большой Арье (деревне и впрямь зажиточной) из 261 – 21.

Более точные формулировки, утвержденные в мае 1929 года СНК СССР, пришли уже позднее, а в феврале-марте судили и рядили по принципу «кашу маслом не испортишь». Выбиваешься из общего ряда? Торговал, ремесленничал, постоялый двор содержал, лошадь в работу на сезон соседу отдавал? Все, кулацкое ты отродье. «Что с попом, что кулаком – вся беседа: в пузо толстое штыком мироеда!» Весной 29-го до штыка из лихой агитки Демьяна Бедного еще не дошло. А что касается попа, то его еще в двадцать четвертом выкосили. Так, титковского попа Мастерова тогда взяли и обратно уже не вернули. Братьев Киселевых в 29-м не тронули. Лишь обложили, как волков, твердым заданием. А от него, как волк, взвоешь. Но делать нечего, смирились братья. Стали со страхом урожая дожидаться: хватит ли его по твердому заданию рассчитаться?

Присмирел и всегда непокорный старообрядческий Урень-край. А куда деваться? На стенку не попрешь, в леса, как в 1918-м, не побежишь. 1150 взрослых работников подверглись раскулачиванию. А если добавить сюда еще детей, с учетом того, что в редкой семье было раньше меньше 6-8 человек? Это уже от двух с половиной до трех тысяч получается! При общей численности населения в сорок тысяч.

- Откуда в тебе злоба такая?- взывал к совести большалежного приятеля своего, ставшего секретарем сельсовета, Лазарь Киселев.- Вспомни, гражданскую вместе воевали, Вспомни, вернулись: ни у тебя, ни у меня ни кола, ни двора… Все сызнова начинали, Вспомни, ты потом лошадь у меня занимал…

Помнил, все помнил секретарь, а потому и кулачил со злобной, завистной радостью: не все тебе, Лазарь, полный двор скотины иметь. А я твоего барашка сегодня к вечеру заколю и ночью в Совете с винцом отведаю.

Было такое? Было. Свидетелей тому еще сколько угодно. Семен Петрович Целиков, житель деревни Песочное, 1909 года рождения, очевидец событий тех лет, был бригадиром, председателем колхоза, и сегодня еще на удивление крепок. Памяти и ясности разума его молодой позавидует. Вспоминает:

- Большешалежная милиция – прозвище такое с той поры за ними и повелось. Грабежом занимались среди белого дня. Иначе не назовешь. Зыбку из-под малого вынуть не гнушались! Тверезыми активистов сельсоветских никто и не видывал. Особо Тайка Летова усердствовала. Пила и гуляла как перед концом света. Разве что бык с ей и не спал. Граби-ители. Десять лет злобу копили, а тут и вылили.

Крепко наболело у Семена Петровича, крепко и выражается. Всех раскулаченных в округе по имени-отчеству помнит. Даже то помнит, у кого что отняли. Сколько кур у одного, сколько овец у другого. Невиданное, неслыханное это было в деревне: мужика догола раздевают! Оттого и врезалось в память на всю жизнь.

В бедняцкой Большой Шалеге и был создан колхоз одним из первых в районе. Братья Лазарь и Иван Киселевы от отчаяния и страха перед полным разорением поспешили записаться в него и бегом бегали за два километра на разнарядку и на работы. Такая уловка недолго их выручала и от выселения из деревни не спасла.

Гром грянул летом 1931-го. Плач и стон пошел по деревням и селам Урень-края. Три часа на сборы дали братьям Киселевым Ивану и Лазарю. А чего собираться? Дом отняли, скарб отняли, скотину отняли. Забрал Иван жену Евдокию, дочь Фетисту, сына Алексея; Лазарь – жену Анну (собственных детей бог не дал - вот радость-то). Топор за пояс, котомку за плечи, кисет с махоркой от земляков в карман – и в путь. Пусть отправляют, куда хотят. Подохнуть, по крайней мере, не дадут.

И оказался Лазарь Алексеевич в лагере под Казанью. Выпало ему лес пилить. Иван же Алексеевич был определен в «каналоармейцы», то бишь в строители Беломорканала. Но, видно, жизнь на новом месте скоро показалась им тяжельше смерти. Сбежали, не сговариваясь, братья, Лазарь пораньше, Иван попозже. Зиму Лазарь прятался в подполье дома моего деда Федора Арефьевича, летом – на сельнице. Только пронюхали сельсоветчики, что беглец в деревне объявился, устроили облаву. Иван с сельницы вовремя под сени перебрался, зарылся там. Протыкала «большешалежная милиция» весь сеновал вилами, все в доме вверх дном подняли, но беглеца не нашли. И тогда секретарь сельсовета решился на великодушный жест, памятуя о том, что когда-то вместе с Лазарем красноармейцем был. Спросил деда:

- Сказывай, Арефьич, где беглого прячешь? Ничего не сделаю. Ни тебе, ни ему.

- Хитер больно,- проговорился дед.

- Хошь, слово партийное дам?

- Не бросайся словами-то, буркнул дед.- Поверю ужо.

Сдержал слово секретарь. Крепко он к тому времени за перегибы был наказан, вот и позволил себе слабинку. Тогда колхоз в Малой Шалеге уже был, дом Лазаря превратили в ферму. Вот и взял колхоз беглеца на поруки, отстроиться потом помог. Узнал про такие дела старший брат Иван Алексеевич, скрывавшийся по соседним деревням, заявился в Малую Шалегу, просил земляков казнить и миловать. И его приняли. Половину дома вернули, в котором правление было размещено. Легко братья отделались, нечего сказать.

Жизнь текла дальше. В 30-м году малошалежцы по поставкам с государством рассчитались полностью и готовились зимовать зиму. Деревня тянулась к грамоте. Любопытно, что в Малой Шалеге первыми в районе организовали массовую подписку на «Колхозную искру». А, глядя на них, и соседи по сельсовету. Так, за первые три дня подписки подписчиками стали 23 человека. Неграмотность, однако, оставалась значительной. По сельсовету среди взрослых полностью неграмотными оставались 697 человек, малограмотными – 183.

Увы, и в зимнее время, по окончании сельхозработ, времени для обучения грамоте у крестьян не хватало. Все взрослое население обязано было принимать участие в лесозаготовках и прочих общественно необходимых работах. Работы эти не успевали сменять одна другую. Лесозаготовительная кампания, случная, дорожностроительная, топливная, яйцезаготовительная, сплавная, золозаготовительная, шкурозаготовительная, по заготовке сморчков и строчков, лекарственных растений и т.д. и т.п.

А нормы год от года все возрастали. Так, дров заготовить с помощью лучковой пилы и топора необходимо было за день каждому мужчине по 5 кубометров (женщине – в два раза меньше), что равняется годовому запасу для одной печи! Надо было свалить деревья, обрубить сучья, сжечь их, распилить хлысты на метровые плахи, расколоть и сложить в поленницу. Десятник в конце дня проверит, и если ты норму не выполнил, то получишь пайку хлеба в 500 граммов, выполнил – 800 граммов, перевыполнил – 1000 граммов. И к хлебу – тарелка похлебки из соленых грибов. Где уж там до учебы!

Весной 1931 года началась новая кампания – по строительству дорог. Малая Шалега и тут всем в районе пример показывает, строит дорогу до деревни Большая Арья. Дороги в те времена, богатые лесом, строились деревянные, так называемые торцовые – из чурок, торчмя устанавливаемых на полотне вплотную одна к другой.

Построили дорогу, и районное начальство с визитами зачастило. Если едут, знать, опять кампанию какую-то везут. Чужого человека в деревне сразу видят. Малая Шалега на пригорке стоит, так что не успеет чужак войти, въехать в деревню, в ней о нем уже знают. Дом Анны Петровны Тороповой по прозвищу Крайняя (за то, что дом ее в деревне крайним стоял), как пограничная застава. Увидит Анютка, девочка тогда еще, гостя под горой, и пошла весть по деревне. Наиболее любопытные малошалежцы места на лавочках под окошком занимают: новые люди в деревне явление не частое.

В конце июля 1931-го по новой дороге в Малую Шалегу пожаловал целый обоз гостей: работники из райземотдела, райисполкома, райкома, сельсовета. Столь необычное явление выгнало на улицу всех малошалежцев, благо с сенокосом только что разделались и устроили себе передышку перед косовицей хлебов. Обоз остановился посредине деревни у дома Ивана Лазаревича Назарова. Ударили в рельс, что на столбе в качестве била подвешен. Сход.

Проживало в ту пору в деревне в 23-х хозяйствах сто душ с небольшим. Мужского роду поменьше, женского побольше. Около сотни душ на сход и собралось.

- Надеюсь, вы догадываетесь, с чем мы к вам пожаловали,- начал разговор один из «полуночных», как окрестили уполномоченных из района.

- Не загадывай, говори прямо,- раздалось из толпы.

- Если прямо, так вот рядом со мной председатель большешалежного колхоза товарищ Зубрилин. Он и расскажет о преимуществах колхозной жизни, которой вы, малошалежцы, боитесь, как черт ла…

Слова районного начальника потонули в гвалте.

- У Большой Шалеги своя голова на плечах, у Малой – своя.

- Без колхоза неплохо жили, и без его проживем.

- Товарищи, товарищи!- начал успокаивать собрание начальник.- Давайте без эмоциев. Выслушайте земляка из Большой Шалеги.

- Чё его допреж слушать-то!- опять зашумели мужики.- Пусть сперва урожай соберет, да похвастается, вот тогда и слушать начнем. И кумекать…

- Да стойте вы!- растерялся районный начальник.

Но нет, аудитория явно нерасположена была слушать сегодня какие-либо доводы в пользу организации колхоза.

Кто-то из обоза брякнул в рельс. В на мгновение наступившей тишине раздался начальственный голос:

- Хорошо, мы допускаем, что вы сегодня не готовы к диалогу с нами, а мы не имеем времени долго с вами якшаться. У нас более сговорчивые своей очереди ждут.

- Вот и езжайте к сговорчивым!

- Но мы еще приедем!- последний начальственный возглас.

- Еще и уедете!- понеслось вслед садящимся в тарантасы агитаторам.

Словом, первая блиц-попытка организации в Малой Шалеге колхоза увенчалась неудачей. Малошалежцы торжествовали победу. Только недолго им это довелось делать. 5-го августа, к концу рабочего дня, когда все возвращались с полей, прибыл новый обоз, на этот раз в меньшем составе, но зато под красным лозунгом «Кто в колхоз не хочет, тот нищеты просит» и в сопровождении двух милиционеров. Малая Шалега демонстративно забилась по избам, не желая устраивать бузу на перекрестке. Но и у агитаторов на этот раз тактика была иной. Сейчас они никуда не торопились, поскольку все деревни в округе в колхозы уже были записаны, оставалась лишь непокорная Малая Шалега. И взять ее решили не мытьем, так катаньем. Дом Ивана Лазаревича Назарова из-за удобства своего расположения вновь был избран в качестве клуба для заседаний. Сбор жителей был произведен элементарно просто. Двое гражданских лиц и двое милиционеров прошли каждый по своему порядку, постучали в окна, и стопроцентная явка была обеспечена. И привычного шуму на собрании поначалу не было. Мужики угрюмо молчали. Председательствующий поднялся и объявил:

- Решается сегодня один бесповоротный вопрос: организация сельскохозяйственной артели в деревне Малая Шалега.

Собрание молчало.

- О необходимости создания артели с цифрами в руках расскажет товарищ Тимофеев, инспектор РАЙФО.

Инспектора также выслушали молча. И следующих выступающих тоже. За окном давно стемнело. Зал молчал.

- Значит, будем голосовать?- потерял терпение председательствующий.- Кто за создание в деревне Малая Шалега коллективного социалистического хозяйства с обобществлением общественного труда?

И тут мужиков прорвало. Загорячились братья Тороповы Павел Парфенович и Осип Парфенович. Прошедшие гражданскую войну (во время ее на Кубани случайно встретившиеся), грамотные, бойкие, они находили такие доводы, что загоняли агитаторов в тупик.

- Вы ответьте, товарищи дорогие,- пытал приезжих Павел Парфенович,- когда десятеро несут одно бревно, можно нескольким человекам лодыря свалять? Что нам теперь, нахлебников обрабатывать?

- Вы у нас нашу землю отобрать хотите, за которую мы на гражданке кровь проливали? А на что давали тогда? Подразнить разве?- поддерживал брата Осип Парфенович.

- Обдумайте мысль мою,- заставил умолкнуть зал почитаемый в деревне старик Корнил Ерофеевич Басов (тот, которого из Большой Шалеги в Малую «в лукошке принесли»), - от отцов знаем, а они крепость испытали: не будет проку от того, что всех в кучу собьют. Раньше интересу не было оттого, что на богача работали, а нонче не будет оттого, что на государство. Абы день прошел – вот и весь интерес.

- Р-разговорчики!- вскипел председательствующий.- Вы мне эти кулацкие штучки бросьте. За них, знаете, куда?.. В Нарым можно загреметь, на Соловки, или, вон, как ваш Иван Киселев, на Беломорканал, или еще куда дальше.

- А ты, милко, не стращай меня,- с невозмутимостью заключил Корнил Ерофеевич,- пужаный я, да и годков мне раза в два поболе, чем тебе.

Собрание затянулось чуть не до полночи, но сломить упрямых малошалежцев приезжие не смогли.

- Тогда так,- заявил председательствующий,- расходимся до утра. Утром ждем всех с заявлениями. Кто не принесет, пеняйте на себя.

Плюнули мужики, опрокинули в сердцах лавки и побрели на улицу, но отнюдь не по домам. Под темным августовским небом на воле взяли и устроили второе собрание.

- Что делать будем, мужики?- вопросил Климентий Корнилович Басов.- Всё одно переломают они нас. Не сегодня, так завтра. По одному переломают. Задание им такое дадено – без полной коллективизации в район не возвращаться. Костьми полуночные лягут, а своего добьются…

- Да-а,- протянул кто-то в темноте, попыхивая цигаркой.

Замолчали, не находя ответа на тяжкий вопрос.

- Надо уступить,- проговорил без уверенности Климентий Корнилович.

- Надо,- тихо поддержали со стороны.

- Придется,- с другой стороны.

- Но тут надоть, однако, по-умному поступить,- заметил другой.- Власть колхозную признать, а порядки свои установить. Наш колхоз, мы и командуем, как хотим.

- Верно!- поддержали со всех сторон.- Голову своего выберем, тогда нам сам кум не сват.

- А вот Клима и выбрать…- предложил голос из темноты.

- Верно!- с тем же жаром поддержали несколько голосов.

- Больше некого,- бесповоротно заключил голос одного из братьев Тороповых.

Так скоропостижно и неожиданно решилась дальнейшая судьба деревни Малая Шалега, и начался новый, самый мучительный, самый сложный этап ее жизни. Выделили малошалежному колхозу, одному из последних образовавшихся в районе, безоговорочное имя «Путь Сталина». Многозначительное и ко многому обязывающее.

И повел дед мой Федор Арефьевич свою любимую лошадь Тамарку в колхозный табун. Ах, что это была за лошадь! Тамаркин ум дед ставил деткам в пример, когда сильно на них серчал за бестолковые поступки. Но что проку описывать переживания крестьянина-единоличника после Шолоховской «Поднятой целины». Если что и отличало малошалежцев от прочих, так это то, что против колхоза они все выступали чохом, и в колхоз вступили так же все. Не ведая, что творят, ибо ведали о том умные головы наверху. А от крестьянина требовалось единственное – не рассуждать.

И если хором и категорично малошалежцы отвергали поначалу колхоз, то, став колхозниками, следуя верному русскому национальному принципу «Эх, навались!», принялись вершить колхозные дела. Осенью первого колхозного года именно малошалежцы первыми в районе отправили в райцентр Красный обоз с семенами льна. Последовал призыв к остальным колхозам равняться на колхоз «Путь Сталина». А за призывом – обдираловка, вернее выгребаловка. Выгребли из колхозных сусеков все, что только имело растительный вид, не заботясь о семенах 32-го года.

Несмотря на приличный урожай, зима в Малой Шалеге оказалась не шибко сытой. Но как это неприлично звучит в сравнении с голодом, охватившим Украину и юг России, где из-за отсутствия хлеба и прочих продуктов питания вымирали целые села.

А с председателем колхоза малошалежцам повезло – ставка на Басова оказалась верной. Среди председателей колхозов сельсовета именно он задавал тон. Чуть объявляется подписка на государственный заем, Климентий Корнилович тут первый. От большой семьи копейку отрывает. При средней сумме подписки по району в 30 рублей неизменно подписывался на 100. Механику создания видимости благополучия в делах он усвоил быстро. Главное в этой механике – одним из первых отрапортоваться. Успеешь, и тебя не назовут отстающим, поставят в пример другим. Весной 34-го Басов первым рапортовал о готовности к севу семенного фонда и инвентаря. Это гарантировало ему спокойную жизнь на посевную. С проверками ни одной души в колхозе не побывало. Объявили о сборе средств на сооружение памятника Ленину в Урене, Басов и тут как тут. Внесение колхозом трехсот рублей организовал.

Однако, выдвижение колхоза «Путь Сталина» в число передовых, как в сельсовете, так и в районе отнюдь не было искусственным. Вот данные первого годового отчета по Большешалежскому сельскому Совету за 1932-й год. По большинству показателей малошалежный колхоз занимает первые позиции. Насчитывался в ту пору в колхозе 21 двор, 113 душ населения, из них 49 трудоспособных. Начислено за год трудодней 6550 на 58 человек. Пашни было 155 гектаров, сенокосов – 29. На конюшне стояло 19 лошадей, общественных коров насчитывалось только 3, бычков – 8 и один племенной бык по кличке Яшка. За год получено прибыли без малого 30 тысяч рублей, в том числе от земледелия 10 тысяч. А львиная доля прибыли шла от лесоразработки – более 18 тысяч рублей. На 1 трудодень пало 60 копеек зарплаты, выданной натурой, то есть продуктами, производимыми в колхозе. Бедновато начинали, нечего сказать.

К новому, советскому крепостному праву привыкали с трудом. Уйти из колхоза в другие сферы деятельности стало делом почти немыслимым. Постановление 1933 года «О порядке отходничества из колхозов» предусматривало жестокое наказание за самостоятельный уход на работу в город или иные места. По целевым разнарядкам сверху – пожалуйста, поезжай на стройку народного хозяйства, какой было, к примеру, строительство Горьковского автозавода. Из Малой Шалеги званием пролетария не прельстился никто, хотя тремя-четырьмя годами ранее ушел из деревни в город Захар Арефьевич Киселев, на железную дорогу – Савелий Иванович Виноградов с семьей. Дело в том, что в конце двадцатых завершилось строительство железной дороги Горький-Котельнич, прошедшей рядом с деревней. Отсыпка железнодорожного полотна была тоже одной из многочисленных повинностей малошалежцев.

Увы, новая дорога отрезала от колхоза изрядный куш земли, и обработка ее с той поры стала проблемной. А сколько с той поры на железной дороге скота погибло! Более того, имеет свой скорбный список и гибель жителей Малой Шалеги на этом злополучном отрезке. Но железная дорога принесла и возможность малошалежным ребятишкам подзаработать. Замедлит на подъеме ход пассажирский поезд, и устремляется ребятня к вагонам, таща пассажирам кто кружку ягод, кто вареные картофелины, кто яйца, кто пирожки с грибами и луком.

Тридцатые годы несли в деревню много нового. В доме у председателя Басова появился первый радиоприемник. Дмитрий Алексеевич Киселев завел патефон, а Семен Дмитриевич Лебедев – велосипед. И, что весьма примечательно, едва ли не первая грузовая автомашина «Эмка» в районе была отдана в малошалежный колхоз «Путь Сталина». Шофера на нее – Михаила Машкова – пригласили из дальней деревни Тулаги. Катание населения Малой Шалеги в кузове машины по праздничным дням сделало такие дни вдвойне праздничными. Сколько ребячьих сердец заразил дядя Миша страстью к овладению техникой! А сам погиб в Великую Отечественную…

И, что любопытно, если «Эмку» малошалежцы приняли и боготворили, то известие о создании в районе весной 1935 года первой МТС встретили без восторга. «Издерет, отравит бензином техника всю землю. Мы как-нибудь лошадкой… Она пашню не только не гадит, но еще и удобряет, и подзол наружу не выворачивает». И появление первого эмтээсовского трактора встретили в деревне в штыки и вплоть до начала пятидесятых годов все земледельческие работы производили на конной тяге.

Колхоз между тем все более завоевывал в районе репутацию передового. В середине августа 1935-го первым рапортовал о завершении теребления льна: околочено 9200 снопов, расстил произведен на 3,5 га. Председатель Басов попадает в поле зрения районного начальства. На слете колхозников-ударников он был премирован костюмом: вместо полагающихся 113 кубометров дров на шашку для дорожного отдела обеспечил заготовку 131 кубометра.

А вскоре в Малую Шалегу пожаловал сам первый секретарь райкома Индюков. Походил с председателем по полям, по конным и скотным дворам, особенно похвалил за ухоженных лошадей. Договорился с Басовым о том, что тот навозит в райком дров на зиму. Уехал в Урень довольный, очень ему сорокалетний председатель понравился. Но, примечательная вещь, в противоречивые те времена похвала и наказание существовали рядом. Политика кнута и пряника процветала.

В урожайном 1937 году малошалежный колхоз стяжал все лавры передовика, и в том же 37-м председательская судьба Басова повисла на волоске. В районной газете была дана корреспонденция под названием «Глупая затея», в которой сообщалось следующее: «Председатель малошалежного колхоза Басов попал под влияние поповских элементов. 28 июля в разгар уборочных работ по его «инициативе» в колхозе на току было организовано моление, чтобы «бог» «спас его от бед и напастей». Глупая затея не привела его к хорошему. В этот день уборка озимых в колхозе была сорвана». Больших трудов стоило Индюкова уберечь Басова от меча оргвыводов по заметке.

А урожай в тот год малошалежцы собрали небывалый – 150 пудов (24 центнера) зерна с гектара. В старые времена получение и 100 пудов было заветной мечтой. Входящее тогда в моду стахановское движение выявило имена ударников. Марфа Ивановна Охлопкова, Мария Сидоровна Гусева на вязании снопов при норме 150 штук в день вязали по 300, а в отдельные дни и по 600-700, за что были вызваны в Урень на совещание стахановцев полей. На районную доску почета были занесены также председатель Басов и звеньевая по льну Степанида Петровна Киселева.

Весной 1938 года в малошалежный колхоз вновь наведался Индюков и пробыл в деревне целый день. Впечатление на него произвела картина пахоты. Вышли в поле полтора десятка мужиков с лошадьми, все босиком, все в белых посконных рубахах, сплошь бородатые. Староверы! Сам председатель Басов за плуг встал, первую борозду и начал. Индюков сидел в повозке, любовался на мужиков. И так, видно, ему со стороны работа понравилась, что разгорелось в секретаре желание и самому себя в пахоте испробовать.

- Климентий Корнилович,- попросил,- не сочти за баловство, но доверь за плугом походить.

- Ну, пробуй, коль не шутишь,- усмехнулся председатель и уступил место.

Силушки Индюкову было не занимать, спортом с малых лет увлекался, не зря в Урене дивились на первого секретаря, азартно играющего по выходным дням на волейбольной площадке. А вот в борозде застрял, засадив плуг, светлый подзол наружу вывернул.

- Старики у нас за подзол кнутом по хребту вытягивают,- рассмеялся Басов и преподал секретарю азы пахотного искусства. Пошло после науки дело у Индюкова. Правда, вскорости в ботинки ему камней набилось, захромал, сбил темп секретарь, что сразу подметили мужики, заставили разобуться, следуя их примеру. Хватило в этот день насмешек в адрес первого секретаря райкома. Но, странное дело, на Малую Шалегу Индюков отнюдь не разобиделся. Более того, в Басове он разглядел руководителя более крупного масштаба, нежели председатель колхоза. Вскоре Климентий Корнилович возглавил сельский совет, где проработал затем долгие годы.

А вот судьба Соломона Марковича Индюкова в жестоком 38-м круто сломалась. Волна репрессий докатилась и до Урень-края. С весны газеты заполнились сообщениями о массовых митингах с требованиями смерти членам «право-троцкистского» блока. Настойчиво насаждалась мысль, что троцкистские последыши свили себе гнезда повсеместно. Был раздут процесс по делу первого секретаря Горьковского обкома ВКП(б) Прамнэка, распространившийся затем и на периферию. Индюкова сняли с работы и осудили.

Не миновала чаша сия и малошалежцев, выходцев из деревни. Репрессия, так сказать, в классическом виде была применена в отношении Захара Арефьевича Киселева, сделавшего быструю карьеру после окончания в 1934 году Московского института советского строительства.

Сначала заместитель председателя райисполкома в Ковернине, затем председатель райисполкома в Чернухе под Арзамасом, он был обвинен в «разбазаривании колхозных земель» и осужден. Лишь письмо, написанное Марии Ильиничне Елизаровой (Ульяновой, сестре Ленина) смягчило меру наказания. В первые дни Великой Отечественной войны Захар Арефьевич из заключения добровольцем отправился на фронт, но вскоре простудился и почти полностью оглох. До дня победы служил военкомом в Калининской области, в 1946 году вернулся в Малую Шалегу.

С 1938 года газеты все более стали заполняться сообщениями с военных полей: бои у озера Хасан, на реке Халхин-Гол. Тема войны в дискуссиях малоша-лежных грамотеев становится основной. Была развернута кампания по изобличению в связях с заграницей. Вспомнили и о польском происхождении бабки моей Степаниды (Стефании, в девичестве Беликевич). В довоенные годы бабка три созыва подряд избиралась депутатом сельского Совета, а едва началась кампания, ее из депутатов немедленно исключили. Дядя мой Федор по этой же причине был направлен служить подальше от западной границы и в войска самые непрестижные – строительные. Отцу моему, «поляку наполовину», откровенно закрыли путь в партию.

А дядя Федор, отправляясь в 38-м в армию, и не думал, что не увидит родного дома десять лет. А до армии, в 20 лет, успел стать «национальным героем» Малой Шалеги. Работая машиновожатым на жнитве, перевыполнял нормы в два раза, за что был премирован 600-рублевым авансом, суконным пальто и хромовыми сапогами – ценностями в те годы необычайными. Его товарищ Василий Федорович Торопов получил за ударную работу право на приобретение промышленных товаров на сумму 500 рублей. Как и Федор, Василий ушел на войну, с которой не вернулся…

Несмотря на засушливый 38-й год, малошалежцы получили неплохой урожай и сумели обеспечить солидную натуро-денежную оплату трудодня. На 1 трудодень пришлось по 2, 5 килограмма зерна и полтора рубля денег.

Да и государство научилось сочетать политику кнута с политикой пряника. Ульяна Арефьевна Басова (жена Климентия Корниловича), родившая 8 детей, стала получать пособие по многодетности в сумме 2 тысячи рублей в год. Но Ульяна Арефьевна умудрялась еще и в колхозе работать! Физический труд женщин тем же самым государством всецело приветствовался. До коллективизации русская многодетная женщина знала в основном дом. А в колхозе ей поблажки не давали. И ведь что получается: если учесть, что семьи в деревне тех лет были сплошь многодетными (Евфросинья Макаровна Киселева, к примеру, рожала 13 раз, а Татьяна Ивановна Киселева – 12), то по всем статьям выходило, что по десятку лет своей жизни они бывали беременными, но сиднем в эти годы дома не сидели! С упоением рассказывала районная «Колхозная искра», как льноводки малошалежного колхоза Татьяна Климентьевна Басова и Анна Яковлевна Назарова (находившаяся в 39-м году в положении) тягали под посевы льна бочки с навозной жижей в количестве 47 штук.

Спросите, а куда ж председатель колхоза смотрел, зачем женщин на тяжелые работы посылал? А куда ему деваться? С председателя в предвоенные годы по законам военного времени спрашивали. Чуть что – и голова с плеч. Удержаться на плаву в эти годы считалось чудом. Такое чудо сумел сотворить сменивший Басова на посту председателя Иван Лазаревич Назаров. Не исключено, благодаря тому, что колхоз «Путь Сталина» заделался надежным поставщиком дров для райкома партии.

Лесозаготовительная статья в экономике колхоза при Назарове стала самой весомой. Если Басов, особенно поначалу, упорно сопротивлялся привлечению колхозников к работе в лесу, то Назаров сделал эту работу выигрышным коньком. Вообще неземледельческие доходы малошалежцев составляли к общему доходу внушительную цифру. В 1934 году (еще при Басове) – 45,8%. В Малой Шалеге тон на лесозаготовках задавали Дмитрий Семенович Лебедев и Никифор Арефьевич Киселев.

Другая доходная статья колхоза «Путь Сталина» - выращивание породистых лошадей. Малая Шалега всегда лошадьми, уходом за ними славилась. Для бродяжничающих цыган малошалежный конный двор был лакомым кусочком и, к несчастью, иногда отведываемым.

Так или иначе, богател колхоз, не бедовал. Именно 1939-40-й годы стали пиковыми годами его развития. Крестьяне могли уже подумать не только о хлебе насущном, но и о песне. Первоочередным делом была ликвидация неграмотности. Перед войной Малая Шалега в основном стала грамотной, читающей, выписывающей газеты и журналы. Во всем же Шалежском сельсовете неграмотными оставались 208 человек. В Малой Шалеге, где насчитывалось около трех десятков домов, возникли собственные хоровой и драматический кружки. Жизнь налаживалась, заживали старые раны.

1940-й – последний предвоенный год. На один трудодень в этом году в колхозе «Путь Сталина» было выдано по 5 килограммов зерна и 8 килограммов картофеля. Семьи Дмитрия Семеновича Лебедева и Петра Арефьевича Киселева, например, получили на трудодни по 250 пудов хлеба и 400 пудов картофеля.

Колхоз прочно утвердился в числе передовых, по сельсовету был лучшим. В 1940-м первым начал сдачу сортовых семян льна, одним из первых закончил уборку урожая и полностью рассчитался с государством по поставкам сельхозпродуктов. Блестяще провели сенокос, управившись за 5 дней! При населении деревни немногим более 100 человек на лугах работали 58.

Особенно отличились на уборочных работах женщины. Районная газета от 28 июня так сообщала о малошалежцах: «Рано утром выходят на работу, а кончают после заката солнца. Большинство женщин нормы выработки перевыполняют. Например, М.С.Гусева, Т.И.Киселева, М.Я.Мухина, И.П.Охлопкова нажинают по 200-210 снопов при норме 150. На тереблении льна при норме 200 снопов А.Е.Торопова, А.П.Торопова, У.А.Басова теребят по 300-350». Досрочно завершив полевые работы, малошалежцы еще и другим помогали, в частности, Бобылевскому колхозу «Ударник».

Наращивание производства все более достигалось не за счет расширения посевов, но заботы о качестве. Приобретались новые сорта семян, породы животных. Закупили семена овса сорта «Лоховский», пшеницы «Лютесценс». Колхоз имел 4 фермы, где содержались коровы, овцы, свиньи, птица. Содержать же большое поголовье лошадей становилось все труднее и труднее. По приказу сверху кормовые угодья сокращались в пользу расширения посевов.

Деревня не переставала строиться. Поставили перед войной новые дома Дмитрий Петрович Смирнов, Михаил Иванович Мухин, Павел Лазаревич Назаров, Иван Савельевич Комиссаров. На предвоенные годы пришелся пик рождаемости во всей истории деревни Малая Шалега. В 1938 году родилось 8 детей, в 1939-м тоже 8, и в 1940-м – 8, а в 1941-м и вовсе 14! Жизнь шла вперед.

Колхоз «Путь Сталина» готовился безбедно зимовать зиму 1940-41 годов. К 7 ноября все сельхозработы были завершены, по поставкам сельхозпродукции произведен полный расчет, финплан четвертого квартала выполнен, по индивидуальным платежам рассчитались. Первыми в округе – 20 ноября провели своз, деревенский праздник, знаменующий начало зимней передышки. Своз был изо всех свозов шумный, разудалый. Сыграли враз несколько свадеб. Но зима не время для безделья в деревне. В Малой Шалеге основное занятие женщин в это время года – кручение мочальной веревки, для мужчин – работа на лесозаготовках. Веревочным промыслом в Урень-крае в те годы занимались 75% населения. Выручка, получаемая районом от продажи веревки, составляла около 4 миллионов рублей в год.

Занимались промыслом не от нужды или безделья. Мочальную веревку обязана была сдавать каждая семья, равно как и отбывать лесозаготовительную повинность. С нарушителями разговор короткий: скорый суд и заключение. За уклонение от выхода на лесозаготовки – полтора года, за неуплату обязательных поставок – один год.

Рассказывая о военных годах деревни Малая Шалега, я отступлю от строгой хронологичности изложения. Во-первых, этот период имеет немного документальных свидетельств; во-вторых, почти все мои рассказчики, с чьих слов во многом пишу я эту книгу, находились на фронте и про жизнь деревни узнавали из писем; и, в-третьих, в воспоминаниях женщин, переживших те дни, столько хаотичности, эмоций, что трудно по ним восстановить строгую историю 1941-45 годов.

Весна 41-го была на редкость капризной. Сев закончили (когда это видано!) в начале июля. Все дни дожди, дожди и дожди. Зато вымахала трава, какой давно не видывали. 22 июня с утра сеял холодный, нудный дождь. Сидели по домам, дожидались прогалины в небе. Во второй половине дня из окон дома Анны Крайней увидели под горой человека на коне. Кого нелегкая несет в такую непогодь? Конь взбирался в гору, скользя копытами. Всадник подбадривающе хлопал ладонью по мокрой гриве. Въехав в деревню, пустил коня во весь опор к дому Климентия Корниловича Басова, председателя сельсовета. Так нарочный из Титкова принес в Малую Шалегу известие о войне.

Приняли это известие без паники. За последние годы привыкли к самому слову «война». То в одной стране, то в другой начинается. Шутя победили финнов, как-нибудь и с Гитлером справимся. Раз война, значит, работать надо вдвое больше прежнего всем, и старым, и малым.

«На полевых работах,- уже 3 июля 1941 года сообщала районка в заметке «Вместе с родителями»,- активное участие принимают подростки Юра и Вова Киселевы, Витя Басов и многие другие».

А вот заметка «На военный лад» от 7 августа. «Пять лет не принимали участие в работе престарелые Арина Васильевна Комиссарова и Корнил Ерофеевич Басов. А нынче тов. Комиссарова первая вышла на жнитво ржи и выполняет норму на 130%. Корнил Ерофеевич встал на пост сторожа. Нашли себе дело и подростки. М.Киселева, К.Мухин, В.Комиссаров, Шура и Витя Басовы теребят лен. М.Лебедев и М.Торопов культивируют и боронят пар, выполняя норму на 150%». Отмечу, что Корнилу Ерофеевичу (тому самому, что в Малую Шалегу из Большой «в лукошке принесли») исполнилось в 41-м 77 лет. Малой Шалеге, стало быть, 76.

События «на военный лад» развивались в деревне быстро. 4 июля отправился на войну Михаил Иванович Мухин. А в сентябре прислал последнее письмо жене Марии Яковлевне: «Прости. Поехал в бой». Из боя Михаил Иванович не вернулся.

7 августа взяли на войну Алексея Филипповича Охлопкова, за ним последовали другие. Отправили на фронт вместе с колхозной машиной шофера, начали вывозить знаменитых малошалежных лошадей. Оставшись без тягловой силы, дошлые малошалежцы показали пример всему району, начав использовать быков. Районка также не преминула сообщить об этом 17 сентября в заметке «Работаем на быке»:

«В малошалежном колхозе «Путь Сталина» четырехлетнего быка Известный легко приучили ходить в упряжи. За это взялся сам председатель И.Л.Назаров. Сначала быка в упряжи пускали за лошадью, а потом он приучился ходить и самостоятельно. Шея у быка толстая и хомут поэтому сделали специально широкий с мягкой войлочной подкладкой. Надевают его через голову, рога маленько опилили. На перевозке грузов он заменяет пару лошадей».

Удивительное дело, работать с упрямыми быками, этими по нраву среднерусскими ослами, доверяли подросткам, даже детям. Мой отец, которому осенью 41-го исполнилось 10 лет, был в числе первых «бычьих шоферов». И хлебнул же он слез со своими подопечными…

Осенью малошалежцы, следуя уже сложившейся традиции, первыми в районе рассчитались по картофелепоставкам. Как во все трудные годы, картошка малошалежцев выручила, спасла от голода. Под посадку ее использовались даже самые малые клочки земли возле дома: палисадники, яблоневые междурядья в садах, неудобицы у бань, сараев, погребов. Необходимо было выжить. Выживешь ты, выживет страна.

Несмотря на народную беду, немало находилось охотников нажиться на этой беде. Помнят малошалежцы пришлых «коробейников», продававших мыльные печатки, оказавшиеся на деле деревяшками, облепленными тонким слоем мыла. Ладно, догадались при дельцах разрезать печатку. Прохиндеи еле ноги унесли.

А мужиков в Малой Шалеге все убывало. Особенно много было взято на фронт в 1942-м. Дошла очередь и до председателя колхоза Ивана Лазаревича Назарова. Председателем стал мой дед, Федор Арефьевич. Было ему в ту пору 55. За председательскую работу взялся с доброй совестью. Дисциплину в колхозе держал и в особенности собственному семейству спуску не давал. Чуть какая работа, сыновей-дочерей оправлял на нее в первую очередь. Отец мой, тогда мальчик совсем, расхныкается порой:

- Не могу, тятя. Быки одолели совсем!

- Можешь, Минька, можешь,- сурово ответит дед, и весь сказ, не смей ослушаться, вожжа у тяти всегда под рукой.

И себя дед не жалел, это уж точно. В один из студеных зимних дней проработал в лесу до темени, промерз до последней косточки, еле до дому дополз. Да тут и умер. Обмыли деда, в гроб уложили. День дед пролежал, два, на третий утром хоронить собрались. Бабка всю ночь последнюю у гроба просидела, а под утро вдруг померещилось ей: муж покойный в гробу шевельнулся. Да нет, не померещилось! Поднимается покойник из гроба и ногу на пол, будто с кровати, свешивает. Обмерла бабка, а дед – на волю, нужда скопилась. Как врачи потом объяснили, случилась с дедом короткая летаргия, вот и проспал в гробу более двух суток… После этого жил еще 25 лет.

В 1944 году большой грех на душу принял, чем всю дальнейшую жизнь себя корил: здание Титковский церкви под организованную здесь МТС ломал. Милиция охотников для этого дела со всех деревень собирала, да не пошел никто. А председателям да завхозам приказали. Собрался в тот день к церкви весь приход, готовый разорвать христопродавцев. Тут и бухнулся дед в ноги толпе:

- Простите, ради бога, не по своей воле работу окаянную зачинаю.

Начальство по поводу таких слов сделало впоследствии свои оргвыводы, но так или иначе труднейшие военные годы дед председательствовал и, похоже, неплохо. Весной 43-го колхоз победил в соревновании 8 колхозов сельсовета по подготовке к севу. Вывезли на поля 1560 центнеров навоза, 5 центнеров птичьего помета. Привели в исправное состояние 22 плуга, 10 борон, 15 телег, сеялки. И урожай получили отменный, что позволило обеспечить трудодень натурой. На него было выдано по 1,5 кг. зерна и по 2 кг. картофеля. И кого бы я из стариков о голоде в военные годы не спрашивал, все отрицательно мотали головами:

- Нет, не было голода. После войны, это да. Всякое бывало… А в войну умудрялись сытыми быть. И скотину не терять.

Итак, опять коровка, как в начале 20-х, выручила. Последнюю солому с крыш у хлевов посымали, а коровку сохранили. Не случайно ведь в 44-м в сытую Шалегу три семьи эвакуированных из Калининской области «на прокорм» направили. Малошалежцы их приютили, обогрели, крестьянскому труду обучили. Да так калининцы в деревне на жительство и остались, домой на пожарища не вернулись.

А вот иных малошалежцев в годы войны от крестьянского труда усердно отучали. Особенно молодых незамужних женщин. Речь идет о работе в лесу, работе тяжелейшей, на износ, с гарантией на приобретение хронических заболеваний и, как следствие, на короткую жизнь. Сколько женских судеб не состоялось по этой причине! Изломав себя на лесозаготовках, не смогли стать матерями Мария Никифоровна Киселева, Степанида Петровна Киселева, Василиса Антоновна Буянова и другие.

А как портились крестьянские нравы на работах, где хватало и уголовного элемента, и пьяниц, и насильников! Женщина, работающая в мужском коллективе, теряла свои истинно женские качества, «омужичивалась». Описывать же подвиги женщины с топором и лучковой пилой в руках районка не скупилась. 17 февраля 1944 года сообщала, например: «Образцы работы в лесу показали малошалежные колхозницы Акулина Виноградова и Степанида Киселева. Вместо нормы 2,5 кубометров они заготовили по 3 кубометра каждая». То есть спилили деревья, раскряжевали их, раскололи на метровые плахи, сложили в поленницу, сучья сожгли…

Слов нет, война диктовала использование женского труда во всю мощь, мужики родину защищали. Но, тем не менее, разве не виновны мы перед ними?

Самый скорбный свой урожай война собрала, конечно, на фронте. 27 сынов Малой Шалеги отправились на поле брани, вернулись домой только 12. Ранеными, покалеченными. Павел Лазаревич Назаров, вернувшись инвалидом, сменил на посту председателя моего деда и проработал здесь 16 лет.

Александр Осипович Торопов девятнадцати лет отправился на войну от юной жены Анюты. Недолго поступала военная почта в опустевший дом живительным ручейком. Махом иссушила ручеек зловещая похоронка. Безутешно было Анютино горе. Справили роднёй поминки по погибшему, и уже, было, коростой времени рану скорби затягивать стало. И вдруг, спустя четыре месяца после похоронки, приходит письмо… от живого мужа из госпиталя в Череповце. Помчалась Анюта к своему невероятному счастью, не веря до последнего мига в реальность письма. А увидела запеленатого в окровавленные бинты супруга, от радости чуть разума не лишилась.

История возрождения Александра Осиповича такова. В своем последнем бою он, буквально изрешеченный автоматной очередью, потерял сознание. Очнувшись, собрал последние силы, в полубреду пополз в тыл. По дороге подобрал шинель у убитого. Своя же, дырявая и сырая от крови, осталась на месте с документами. Так погиб, по документам, Александр Торопов. Привезла Анюта мужа в Малую Шалегу, но кратким было ее воскресшее счастье. Тяжелораненые из Череповецкого спецгоспиталя тянули недолго. Через несколько месяцев Александр Осипович скончался.

Незадачливой была военная судьба и дяди моего, Федора Федоровича. Попав в Норвегии в плен в первый же день войны, он пробыл в нем до освобождения лагеря американцами. Впрочем, у кого из малошалежцев судьба была не особенной?

Весну 45-го деревня прожила как во сне. Каждый день ждали сообщения о победе, о возвращении земляков домой. А пришла она, и разрыдалась Малая Шалега. Кто от радости, что все беды позади; кто от горя, что не все увидят этот светлый праздник.

И принялись малошалежцы переиначивать жизнь на мирный лад, вспоминать довоенный уклад. Районная газета 24 мая сообщала: «В малошалежном колхозе «Путь Сталина» правление колхоза за отличную работу на весеннем севе премировало 11 лучших колхозников. 14-летнему колхознику Мухину Н.А., который на пахоте выполнял норму на 175%, начислено дополнительно 5 трудодней. 70-летний колхозник Назаров Л.М. премирован 5 трудоднями. 60-летний колхозник Киселев Ф.А. премирован отрезом мануфактуры. Премированы также колхозники Буянов В.А., Охлопков К.Г., Киселев Миша и кузнец Гневышев Т.И.». Отцу моему, оказавшемуся среди награжденных, было 13 лет. А вскоре он, среди прочих, был награжден медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».

Первые послевоенные годы старики вспоминают неохотно. Голод, неразбериха в колхозных делах, новая волна притеснений со стороны власть предержащих… Народ ждал Победы, как Христова дня, мечтая, что вот кончится война, и настанет райская жизнь. Увы, все складывалось по-иному. Государство выкачивало из деревни все, что могло. Конечно, необходимость этого диктовала и сложнейшая обстановка в стране, обусловленная разрухой, но вновь и вновь приходится повторять, что усердие твердолобых исполнителей-администраторов на местах не имело никаких границ. Дали Шалежскому сельсовету задание по мясопоставкам, невыполнимое даже при полном убое колхозного скота, умри, но сделай. И приходилось буквально грабить личные дворы у колхозников.

В 1945 году сельсовет занял по мясопоставкам первое место в районе. Зиму малошалежцы хлебали пустые щи. Молока от собственных коров не оставлялось даже для детей. Годовой удой по колхозам района в 45-м году оставил лишь 845 кг. от коровы – на 300 кг. меньше довоенного. Свиней осталось 2059, тогда как в первые годы коллективизации их было в 4 раза больше. Овец и коз осталось 7492 (в 1939-м одних овец было 29722). Лошадей же осталось и вовсе наперечет. В ряде колхозов весеннюю пахоту вынуждены были производить на коровах! Причем не колхозных, а частных. В Малой Шалеге до такого, к счастью, не дошло.

В добавление ко всем напастям годы 1945-46 были крайне неблагоприятными по метеорологическим условиям. Все это и вызвало голод в стране. Характерно, что в Малую Шалегу в эти голодные годы устремились «на кормление» несколько семейств, выехавших когда-то из деревни. Так, в 1946 году приехал с женой и пятерыми детьми Захар Арефьевич Киселев, бывший председатель райисполкома. Род Киселевых поделился с ними своими скудными запасами. Федор Федорович, вернувшись из плена, заставил деда продать срубы дома, который тот начал, было, ставить для сына. Вырученные деньги пошли на то, чтобы поддержать родню в прорухе.

В плачевном состоянии находилось колхозное хозяйство. Ни тягловой силы, ни скота, ни инвентаря. Заняв у Никифора Арефьевича Киселева, умевшего ковать деньгу, колхоз купил три жатки. Разведав, что в освобожденной Прибалтике можно приобрести за небольшие деньги крепких лошадей торийской породы, отправили туда гонцом председателя колхоза Павла Лазаревича Назарова. Так появились в Малой Шалеге прекрасные лошади. Но, увы, кочующие цыгане были не менее прекрасными умельцами в своем деле: темной ночью выкрали лошадок. Это было трагедией для деревни. Похитителей, правда, нашли, однако, украденных лошадей смогли компенсировать лишь худосочными цыганскими.

Другое бедствие было спровоцировано самим государством. Началась кампания по сокращению посевов ржи. А что означает такое сокращение для ведения хозяйства с учетом тысячелетнего опыта предков? Ржаная солома – легкие почвы, обеспечивающая ей в составе навоза дыхание. Та же картошка даже от голой соломы прибавку в урожайности дает. И выстраивается безрадостная цепочка: нет ржи, значит, нет соломы; нет соломы – нет навоза, а лишь тягучая бячка; нет навоза – нет урожая: нет урожая – нет ничего. Крестьянский разум Павла Лазаревича взбунтовал против нововведения. Ценой, можно сказать, жизни скрывал неучтенные посевы ржи, чем сохранил плодородие земли, а когда кампания схлынула, сделался героем дня за достижение наивысшей урожайности.

Но восстание председателя против объединения колхозов в 1950-м году успеха не имело. Ты что, против директивы партии на укрупнение мелких хозяйств? Ты против политики партии?!- был суровый окрик сверху. И осекся Павел Лазаревич, съежился, в себя ушел, хотя и принял председательство новым колхозом под названием «Новый путь», объединивший Малошалежный, Большешалежный и Шишкинский колхозы. Всего же в районе 200 с лишним колхозов были слиты в 32. Объединение диктовалось необходимостью рационального использования машин, кадров, достижений науки и передового опыта, и проводилось, якобы, «на добровольных началах». Надо полагать, тех же самых, что и в годы коллективизации.

На мой взгляд, объединение это после продразверстки двадцатых и коллективизации тридцатых годов явилось третьим и последним шагом к «успеху» в деле раскрестьянивания. Пахарь окончательно отчуждался от земли, родной и единственной, дающей жизнь ему и людям, которых он кормил. В объединенном колхозе отдельные деревни становились падчерицами у нелюбезной и своенравной мачехи, которой не милы сводные братья и сестры, да и просто-напросто времени на догляд за ними всеми не хватает. А если учесть, что Малая и Большая Шалеги в особом ладу друг с другом не жили, то можно представить, как у нового колхоза пошли дела. Именно с 50-го года и началось топтание на месте колхоза «Путь Сталина», ставшего отделением в колхозе «Новый путь», а, в конечном итоге, более быстрым шагом пошла Малая Шалега к своей гибели.

Что такое две соседние деревни, тем более одинаково называющиеся, в составе одного колхоза? Это повод для соперничества, но и для зависти; повод для дружбы, но и вражды. Как-то так исторически сложилось, что брать невест из самой ближней деревни считалось зазорным (тем более из своей деревни). Вроде, мол, парень не мог чего получше найти - взял то, что под руками лежит. Вот и ездили сватать девушек в деревни дальние. Малая Шалега, к примеру, особо почитала Карпово, Шитово и Горячевку, а вот из Большой Шалеги невест не было ни одной! Это лишь один штрих к отношениям двух деревень. А если взять все многообразие связей? Понятно потому, сколь неохотно пошли Малая и Большая Шалеги в один колхоз.

Правление обосновалось в одной деревне, две другие, стало быть, были ущемлены и обиделись: мы хуже других, что ли? Естественно, и председатель получил возможность бывать в одной деревне чаще в ущерб другим. Центральная усадьба всегда, в первую очередь и в большем количестве получала материальных средств для своего развития. Неравноправие деревень узаконивалось. Уязвленное самолюбие упрочивалось. Создавались предпосылки для процветания одних, тех, кто ближе центру, и увядания других, тех, кто на периферии.

Справедливости ради, надо отметить, что с начала пятидесятых в сельское хозяйство стали вкладываться куда более значительные средства, нежели ранее. Зато и «обдираловка» была установлена самая настоящая. Натуральный налог опутал крестьянина так, что только взвыть оставалось. С крестьянского двора взималось по 40 кг. мяса, 50 штук яиц, 300 литров молока, 2 центнера картошки, 2 кг. шерсти. Хочешь не хочешь, а держи каждый буренку и хряка, курей да ярочку. Да огород держи такой, чтобы по всем овощным поставкам рассчитаться. Все грядки, посадки обмерены, яблони, кусты сосчитаны. Сколько чего государству сдать обязан – все до грамма разложено. А что у тебя неурожай, недород, болезнь на скотину напала, никого не волнует. Ты – лишь агрегат для производства необходимой продукции. Словом, у деревни отбиралось все ради «сталинского снижения цен», которое с таким упоением вспоминается сегодня иными вздыхателями по старым временам, не знающими, не представляющими, что такое уплата продналога.

Но так ли беспросветна была жизнь деревни в послевоенные годы? Нет, конечно. Новые явления входили в крестьянский труд и быт. В 1949 году в Малую Шалегу, одну из первых деревень в районе, пришел свет от небольшой ГЭС, сооруженной на реке Вае на средства колхоза. Данным фактом Малая Шалега гордилась необычайно. А впоследствии – пилорамой, которая принесла колхозу неоспоримую выгоду.

Возрос поток товаров, идущих на село. Повсеместно начали открываться дом-лавки и магазины. В Малой Шалеге дом-лавка была организована в доме Дмитрия Алексеевича Киселева.

Был облегчен отход крестьян из деревни в город. Скольких трудов стоило отцу вырваться из Малой Шалеги в 49-м учиться на шофера! По разнарядке в школу ФЗО – пожалуйста, по собственной инициативе – «низзя»! А как мечтали деревенские подростки после войны о профессии шофера, летчика! Соберутся малошалежные сорванцы на «басовой горке» и начнут фантазировать о мирных подвигах. Да вот как достичь заветного, если тебе председатель отходную не дает, и сам господь бог в этом не помощник? Единственный был выход – отслужить в армии, а в деревню не вернуться. Такое разрешалось.

Похож на чудо выход из колхоза в 48-м Василия Климентьевича Басова и устройство его бухгалтером в лесозаготовительную контору. Конечно, важную роль сыграло и то, что отец его Климентий Корнилович руководил сельским Советом. Так или иначе, Василий Климентьевич открыл путь из «колхозных варяг в неколхозные греки». По этому пути пошли другие. И впоследствии настолько усердно, что целые семейства, например, тех же Басовых, Киселевых навсегда покинули деревню.

Но в начале 50-х Малая Шалега еще оставалась девственно нетронутой соблазнами цивилизации. В некоторых домах были радиоприемники, один патефон на всю деревню, несколько велосипедов, запредельная цена которых составляла 700-800 рублей. Редкие приезды кинопередвижки, устраивающей сеансы на току. Электрический свет по вечерам, да шум поездов, проносящихся от Малой Шалеги за полверсты, дразнящих воображение преимуществами городской жизни.

Ах, каким захватывающе-притягательным стало выглядеть ночное небо над головой деревенского жителя с 1957 года! Ночами напролет выстаивали малошалежцы в надежде увидеть пролетающий во вселенной светящейся точкой российский спутник! Это была примета цивилизации, это была заманчивая городская жизнь, отличающаяся от деревенской как небо от земли. «В город, в город!»- завистливо застонало в мальчишеских и девических сердцах.

Великое переселение народа началось…

Ушел вслед за моим отцом, обосновавшемся в поселке Арья, его брат Николай, затем Федор, Семен, сестры Полина, Вера. Выехали из деревни все дети Климентия Корниловича Басова. Потянулись на поселок Охлопковы, Гусевы, Мухины, Лебедевы. Лишь Назаровы во главе со старейшиной рода Лазарем Максимовичем с места не трогались и к городской жизни относились презрительно: здесь мы родились, здесь и помрем.

Деревня начала стареть. Детей ежегодно рождалось от силы 4 – 5 против 10 – 15 в предвоенные годы. Хотя общая численность населения не снижалась, и на 30 домов существовало две колхозные бригады. Дела же шли ни шатко, ни валко. Так, в 1955 году шалежный колхоз «Новый путь» получил 428 тысяч денежного дохода, в 1956-м – только 157 тысяч.

Помочь сделать прорыв к светлому будущему призвана была «царица полей» - кукуруза. И не бунтовал уже против очередного нововведения Павел Лазаревич, укатали сивку крутые горки. Выделил под «царицу» лучшие колхозные поля, уже взошедшие клевера вспахал, весь навоз с ферм под кукурузу бухнул, прочие же поля на голодном пайке оставил. Ну, соответственно, и отдачу получил: картофеля да зерновых только на семена собрал, а кукурузы… О, что за кукуруза уродилась в колхозе «Новый путь»! Початок снять – лестницу подставляй. У корневища на земле – сумерки от одуревшего листа над головой. На беду, заморозки в этот год случились ранние, и снег выпал в сентябре. Рубили кукурузный лес топорами и вывозили на санях. Померзла «царица», весной превратившись в навозную гниль. Рвал волосы на голове Павел Лазаревич, заболел с горя, нервы у фронтовика сдали. Запросился в отставку. Просьбу удовлетворили.

Во времена Хрущева председательская чехарда напомнила годы тридцатые. Через шалежный колхоз за короткий срок после Павла Лазаревича прошли три председателя, ничем особенным себя не зарекомендовавшие, лишь еще больше опустившие колхоз. Но не будем судить их строго. То были годы провала во всем сельском хозяйстве страны. Колхозы, вынужденные с 1958 года выкупать устаревшую, изношенную технику у ликвидированных МТС, залезли в долги, а то и вовсе обнищали. Подсобные промыслы, могущие дать деньги, игнорировались. Сильнейший удар по крестьянским интересам нанесло новое ограничение личных подворий. Деревня была деморализована.

Крестьянам так ударили по рукам, что они уже не верили во всякого рода обещания райской жизни через год-другой. Малошалежцы мало-помалу начали перебираться в поселок Арью, заделывались рабочими ЛПХ И ММС.

Лавина реформ и преобразований обрушилась на деревню на рубеже 50-60-х годов. Но дела улучшались мало. В 1957 году шалежный колхоз «Новый путь» был переименован в «Путь Ильича». В колхозе появилась должность агронома, затем экономиста. Работа с землей худо-бедно начала вестись с учетом достижений сельскохозяйственной науки. Прежние же специалисты-агротехники – по одному на огромный сельсовет – не оправдали себя. Занялись в колхозе окультуриванием полей, расчисткой новых. Провели водопровод на фермы. Но все упиралось в проблему денег. Где их взять?

Годы 1963-64-й были критическими как для колхоза «Путь Ильича», так и для страны в целом. Хрущевские реформы, дав поначалу известный эффект, потеряли инерцию. Рост производства сельхозпродуктов застопорился. Многие помнят многолюдные очереди за хлебом, продуктами в те годы. Трудодень изживал себя, напрашивалась денежная оплата труда. В 1963 году в колхозе «Путь Ильича» на один трудодень пришлось всего по 1 килограмму зерна и 78 копеек денег. В довершение всего резко упал доход и от личного подворья.

Что вообще представлял малошалежный колхоз в конце хрущевского правления? Это 114 дворов в трех деревнях, 209 членов колхоза. Трудоспособных мужчин – 67, женщин – 95. На ответственных должностях, включая кладовщиков, сторожей и почтальонов, находилось 16 человек. Имелось в наличии 7 тракторов, 2 зерновых комбайна, 2 автомобиля. Сельхозугодий числилось 1520 гектаров, из них пашни – 916, сенокосов – 165, пастбищ – 19. Надой молока составлял 1395 килограммов.

Короче, рывка в коммунизм в результате хрущевских реформ не получилось. Колхозы влачили жалкое существование, едва обрабатывая себя. Понятно потому удовлетворение постановлениями о списании с колхозов долгов за эмтээсовскую технику, снятии ограничений на личное подсобное хозяйство и развитие подсобных промыслов, введении денежной оплаты труда.

Введение в колхозах денежного оборота поначалу породило ряд негативных явлений. Зачастую допускались махинации на этой почве. По данной причине во второй половине 60-х два председателя колхоза «Путь Ильича» крупно обожглись и были отстранены от работы.

Крестьянин вообще с трудом привыкает к нововведениям. А русский крестьянин, отученный в колхозе за тридцать с лишком лет от обращения с деньгами, тем паче терялся в новой обстановке, не зная, что почем оценить, и принимал безропотно все расценки, спускаемые сверху на результаты его труда. Не парадоксально ли, что в 1967 году в Малой Шалеге стоимость телеги навоза (3 центнера) равнялась стоимости одного ведра щей и составляла 1 рубль? И в поле можно было проработать весь день, не разгибая спины, за копейки. А, сидя за бухгалтерским столом в конторе, - рубли.

Денежная система породила у крестьянина новую психологию: не все ли равно, где сейчас деньги зарабатывать – на селе или в городе. В городе оно и сподручней: и чище, и по часикам. Двину-ка я в город. Особенно прельщали такие соображения молодежь. В конце 60-х годов она из Малой Шалеги повалила косяком. Председатель зубами скрипел, но молодых отпускал, а вот «коренников», тех, кто на себе колхоз вез,- ни в какую. Попробовал Алексей Михайлович Мухин выйти из колхоза и получил категорический отказ. У малошалежцев появилась неуверенность в завтрашнем дне, и оттоку молодежи из деревни родители все менее препятствовали. Очевидный пример старения Малой Шалеги – падение рождаемости. Если в 1965-м было 4 новорожденных, в 1967 – 2, то три года подряд – в 1969, 1970, 1971 – ни одного!

За молодыми потянулись из деревни старики, те, что на пенсии. Дед мой Федор Арефьевич переехал с бабкой Степанидой на поселок к сыну Михаилу, моему отцу. Перевезли с собой всю скотину и утварь. Но прожить старики в бездельном состоянии сумели только зиму. Едва запахло весной, и земля потянула их обратно в Малую Шалегу. Так и доживал дед свой век в деревне, скончавшись в 1968 году 80 лет от роду.

Дата добавления: 2015-07-20