Малая Шалега

Владимир Киселев

ПРОСТИТЕ НАС…

Документальная повесть

Посвящается

дорогим моим землякам,

Жителям погибшей деревни

Малая Шалега

- Хоромы у тебя, Ласо, я скажу…

- Да ниче… Скоро уж новую фатерку дадут. Целых двенадцать квадратов.

- А здесь сколько?

- Девять почти что. Да ты не гляди, что ноги некуда протянуть. Это оттого, что я от площади еще ванную с нужником отгородил.

- Норма-ально,- не могу я скрыть иронии и оглядываю «фатерку» Лазаря Дмитриевича, в просторечии Ласо, деревенского земляка и родственника, угодившего не шестом десятке лет на жительство в город.

Стол, стул, старенький «Рекорд» с закопченным экраном, шифоньер, диван, электроплитка на подоконнике. Все. Весь антураж. Мы сидим с Лазарем Дмитриевичем, касаясь друг друга коленями.

- Ага,- читает он мои мысли. Зимой в холодрыгу включу электроплитку – и жарища. Да и без неё, однако, не мерзну.

- У вас и в Малой Шалеге дом теплый был. Шалегу-то хоть вспоминаешь, Ласо?

Лазарь Дмитриевич даже дыхание затаил, внутренне как-то поджался, губы напряг и, усиленно думая о чем-то, ответил:

- Ты че, Михалыч! Три года, считай… Проснусь утром, ищу глазами печку, а нету. Нету! Не в деревне я… Да и спал ли эти три года? Эх, Михалыч, свет был не мил, а ты – вспоминаешь, не вспоминаешь.

Поспешно переключаюсь на разговор о новой «фатерке»:

-Квартирка – ничего?

- Оно бы ничего…- уже без энтузиазма отвечает Лазарь Дмитриевич,- да после покойника опять же выдадена…

- Это как - опять?

- Ты че, Михалыч. Кто мне новую фатерку даст? Эту вот рассказать, как получил?

- Расскажи, Ласо.

- Вокурат после покойника получил. Да… А что у меня над головой–то приключилось, на пятом-то этаже… Рассказать, что ли?

- И что же приключилось?

- Страх божий! Человек умер. Вот вроде меня. Постарше, конечно. Без родных, однако ж. Умер, значит… День лежит, два лежит, неделю, две,- Лазарь Дмитриевич раздвинул руки, изображая временное пространство.- Месяц лежит, два! Три!!

Я таращу глаза.

- Ты че, Михалыч. Страх божий! У меня с потолка трупная вода закапала… И коммунальные жильцы ходят, носом от фатерки водят, а полюбопытствовать, по какой причине человек за дверью притих, нет никого…

- Иди ты!

- Во как! Вынимали человека краном через окно. Вот он город-то! Как подумаю, что я лежать так буду, когда сдохну…

Лазарь Дмитриевич умолкает, встает и уходит на кухню (на своей общежитской «девятиметровке» кроме «залы», «ванной с нужником» еще и кухню умудрился выкроить!).

«Странное дело,- задумываюсь я,- знаю Лазаря Дмитриевича не один десяток лет, а он - не то чтобы не постарел, но постарел как-то по-особому. Ну, морщин у глаз прибавилось, ну грузности в фигуре, а во всем остальном Ласо, Ласко и остался Ласком, добрым малым, к которому вся малошалежная детвора во все времена липла, как мошкара к медовому прянику. Любовь эта была взаимной. Не оттого ли существовала она, что собственных детей у Лазаря Дмитриевича никогда не было, равно как и собственной семьи. Такая уж выпала судьба.

Не встречался я с земляком больше десяти лет, а вот понадобился срочно, и нашел его в момент. Ну, к примеру, с такой же легкостью, как нужного человека в небольшой деревне. А название этой «деревне» – полуторамиллионный город Нижний Новгород.

- А-а, Лазаря-плотника, стало быть, ищешь,- ответил на мой вовсе не по-городскому звучащий вопрос первый попавшийся прохожий на улице Мончегорской.- В ЖЭКе его ищи, через три дома в полуподвале.

Было жарко. В конторе ЖЭКа все двери настежь. И из-под земли на улицу доносится – ни с каким другим не спутаешь – голос Лазаря Дмитриевича!

- А мы голого врежем! Ага?

Характерный щелчок костяшкой домино по крышке стола.

- Нечем голого крыть? Ага!

Заглядываю в курилку. В клубах папиросного дыма спиной ко мне сидит Лазарь Дмитриевич. Неслышно приближаюсь, хлопаю по плечу.

- Малошалежным – привет!

Лазарь Дмитриевич дернулся, обернулся… Это кто же при всех осмелился тревожить прах покойной деревни?

Увы, не существует более деревни Малая Шалега. И жителей ее разбросало по городам и весям. Лазаря Дмитриевича вот забросило в Нижний.

- Ну, че? Врежем чайку со встречи?- спрашивает, возвращаясь с кухни, хозяин и смеется:- Я за кружку настоящего индийского чаю мать родную продам.

- Давно матушка-то, Татьяна Ивановна умерла? – интересуюсь.

- В сентябре десять годов будет… Повезло ей. В живой еще деревне богу душу отдала… Ну, ладно, Михалыч, давай по кружечке, помянем покойницу.

- А потом, значит, ты в Нижний и перебрался?

- Да. Похоронил матушку – и в Горький, будь он неладен, несладкой этакой. Но и то сказать, родни у меня здесь навалом. Брат да сестра, да племянники. А сколь других малошалежных-то понаехало! И не сосчитать!

И то. Велика ли была деревня – два с половиной десятка домов – а две агломерации в областном центре породила: Сормовскую да Автозаводскую. Но об этом речь дальше, а пока Лазарь Дмитриевич угощает меня и рассказывает:

- Да, брат ты мой. Как ликвидировал председатель конный двор, да телятник убрал, да магазин прикрыл, да переезд перекрыл, так и житья никакого не стало. Ни работы, ни жизненных пространств. За железной-то дорогой у нас покосы были. Знатные покосы… Ну и вот. До кампании-то исподволь, поодиночке из деревни выезжали. А в кампанию все, как с цепи сорвались. В три года в деревне живой души не осталось. А какая деревня была, скажи? Царица. Шалега-варега, все пальцы – удальцы. Такая присказка была.

- А еще ее овечьим городком называли.

- Ага. Это за то, что со всей округи овцы в нашу низину сбивались. Луга там были заливные. А омут какой был! Теперь от речки одно название и осталось.

- А помнишь, Ласо¸ я про деревню в районку очерк написал, а ты мне публиковать его отсоветовал?

- Да и ни к чему тогда было.

- Почему ни к чему?

Никакого проку потому что. Раз была планида деревню изничтожить, так не посмотрели, что половина жильцов в ей молодые мужики да бабы были.

О, какие надежды тогда, в начале 1976 года, я, начинающий журналист, возлагал на публикацию очерка! Публикацией я рассчитывал привлечь внимание районных руководителей к проблеме так называемой «неперспективки». Увы, через их бестрепетные руки уже прошли черные списки приговоренных к ликвидации, и потому очерку не суждено было увидеть свет.

И вот сегодня именно с него я хочу начать свой рассказ о деревне Малая Шалега. В очерке она еже жила, дышала (хотя и на ладан). В нем живут многие из тех, кого сегодня уже нет на свете. По-разному сложились за минувшие годы пути-дороги несчастливых моих земляков. В очерке я пытался их угадать. Насколько это мне удалось, судить читателю. Замечу лишь, что ничего я в давнишнем своем сочинении в «новое время» не дописывал; корректив, обусловленных им, не вносил. Единственное, что себе позволил – почеркать описательные излишества и не шибко грамотные обороты, каковые, полагаю, были извинительны журналисту районки с шестимесячным стажем работы. Итак…

Дата добавления: 2015-07-20