Глава Четвертая. Самая Необъятная.

Приключения начались с того, что мне дважды привиделся один и тот же сон: руководитель экспедиции ценой нечеловеческих усилий боролся в нем с превосходящими силами местных ветров, грозившими смять наше ночное обиталище или унести его прямиком в гости к Волшебнику Изумрудного Города. Когда мне в третий раз довелось увидеть схожую картину, пришлось смириться с тем, что происходит это нетривиальное действо не в моей голове, а непосредственно на пустынном возвышении, располагавшемся неподалеку от Араданских озер. Брат был замечен в роли отборного Атланта, державшего на своих могучих плечах то, что по ночам заменяло нам небо – купол палатки. Делал он это в мудреном полуприсяде и с выражением лица, сообщавшем о некоторых неудобствах, доставляемых ему не совсем ожидаемой нагрузкой.

На первый взгляд, порывы ветра, вещь, конечно, неприятная, но не критическая. Подует, подует и успокоится, избрав себе новое направление и цель для атаки. Вот только горные воздушные массы не желают идти ни в какое сравнение с привычными нам. Уникальность и почти губительность сложившегося положения была в том, что отряд наш подвергался нападениям не просто ветра, налетавшего с разных сторон, а целой батареи самостоятельных шквалов, обрушивавшихся на нас со страшной силой единовременно.

Такому раздолью дующих сил природы, безусловно, поспособствовали «подходящее место на опушке», избранное нами давеча и чуть больше полутора тысяч метров над уровнем моря. Но размышлять на эти лирические темы или думать о передислокации не имело смысла. На среднестатистических Абаканских часах было около двух по полуночи, за несуществующим окном палатки простиралась всепоглощающая тьма, а наше скромное ночное жилище сминало внутрь по всем возможным направлениям. Перед бравой командой в пугающей близости маячила реальная опасность – под напором местных тайфунов готовы были сломаться осевые дуги нашей палатки. В случае их необратимой деформации, мы могли на время похода забыть о сколь-нибудь комфортном сне, да и о достижении первоначальных планов тоже.

Только обдумав и уяснив все вышеизложенное, я осознал тайный смысл позы и действий своего командира, заодно пропитавшись очередной дозой уважения и почитания к его поистине героической персоне. Затем, после нескольких минут созерцания титанических усилий Сержа, перемежавшегося неспешным диалогом, было найдено единственно правильное решение относительно моего участия в спасении драгоценных дуг. Рассуждая логически, я понял, что на данном этапе, учитывая то, сколь ловко приспособился человек, расположивший по правую руку, к противостоянию с непокорными ветрами, оптимальным для меня будет соблюдать принцип невмешательства. Проще говоря, я решил затаиться в отведенном мне углу, дабы не сбивать сенсея и не отвлекать его внимания. Получилось у меня настолько хорошо, что уже через несколько минут я неподвижно лежал и мерно посапывал, обласкиваемый чувством выполненного долга.

Боевой и ответственный сон окончательно выветрился к 8 часам утра. Диспозиция была следующей: брат сумел отвоевать у стихии не только целостность нашего убежища, но и некоторое время для сна. Однако после общего пробуждения передохнувшие ветра набросились на покрытый полиэтиленом купол с умноженным на неведомый коэффициент усердием. Мало того, они вступили в симбиотический союз с дождем, что исключало возможность скорого старта. Проведя дежурное перемигивание, команда встала на оборону укрытия, на сей раз в полном составе: два молодых телом и душой человека, присев, распростерли руки в стороны и начали с упоением ожидать снижения активности атмосферных фронтов. В моменты относительного покоя пришельцы в авральном режиме занимались завтраком и предварительными сборами.

После двух часов непростых контактов со стихией, мы убедились в том, что дождь прекратился, а это означало немедленный выход навстречу новым походным суткам, так как перспектива провести остаток дня в позе известного членистоногого не стала тот момент желанной ни для одного из участников похода. Поставив рекорд упаковывания всего необходимого в заплечные мешки, мы выдвинулись в сторону перевала Снежный.

Локальная задача, стоявшая перед коллективом, была предельно проста: необходимо было взобраться на вершину перевала, преодолеть ее и спуститься на противоположную сторону. Положение начало осложняться тем, что впервые на Араданской земле идти нам пришлось в дождь, который принялся вновь орошать нас и окрестности, едва мы покинули место стоянки. Кроме того, что наше одеяние становилось все более промозглым и тяжелым, ситуация усугублялась изменением условий дорожного покрытия. И изменения эти, надо сказать, не были нам на руку: камни, по которым тропа вела нас на гребень перевала и без того обладали известной степенью коварства, а уж намокнув, и подавно таили нешуточную угрозу травм разной степени тяжести. Все происходившее напоминало осадки во время этапа автогонок «Формулы-1»: непростая трасса становились еще более заковыристой и опасной; нам, правда, бороться за секунды и обгонять пока не требовалось, но и возможность переобуться в дождевой комплект резины также отсутствовала. Осторожность, ставшая вторым именем каждого из нас, начинала посягать на более высокие ранги.

Настроение было весьма бодрым – два часа зарядки не прошли даром. Умеренная стена осадков, опускавшаяся на долину, стала не только очередным вызовом, но и новым горным опытом, заключили участники похода и, напевая, пришедшие на ум песни, продолжили путь к вершине Снежного. Тем временем, непромокаемые по заверениям производителей и, в особенности, продавцов, костюмы один за другим начали сдаваться под прессом водной атаки. Хуже того стали давать повод для беспокойства ботинки, дополнительные трудности которым доставляла усиливавшаяся повсеместно влажность. Командир успокоил тем, что Снежный – это всего лишь разминочный эпизод дня, и все еще успеет просохнуть и посвежеть. Вот только мозг младшего члена коллектива зацепился в этой фразе отнюдь не за потенциальную сухость амуниции.

Достигнув вершины перевала, походники получили некоторое время для отдыха и осмотра необъятных панорам, открывавшихся взору: по слухам, оттуда были видны и высочайший пик всей системы Арадана, и соседние Ергаки, и какая-то, наверняка, значимая часть восточных Саян. Меня же больше заинтересовал вид на происходившее над нашими головами. Написанное многочисленными оттенками серого небо не предвещало легкой жизни. Солнце же лишь эпизодически пробовало вырваться на оперативный простор из пут кучевых облаков, да и то без особого успеха.

Еще одной примечательной деталью, не сразу занявшей место в закромах серого вещества, стало покрытие той стороны перевала, по которой нам предстояло спускаться: склон был почти полностью покрыт невысоким, примерно по колено, сочным кустарником, пробивавшим себе дорогу между ставшими традиционными энергичными камнями. В сочетании с уже не раз упомянутыми осадками, зелень эта превращала предстоявший спуск в самостоятельный вид спорта. Ведь оступившись на камнях, можно было вернуть себе устойчивое положение, схватившись за близлежащие куски породы или уперевшись в соседний выступ, а вот на скользком зеленом склоне подобная тактика исключалась. Ценой неосторожного шага становилось увлекательное путешествие вниз с крейсерской скоростью, пятой точкой в роли большого и единственного колеса и ближайшей остановкой на первом попавшемся в зарослях приличном каменном регулировщике.

И вновь, в который уже раз, мы начали небезопасное, но планомерное и чрезвычайно осторожное передвижение. Вот только на Снежном избежать форс-мажора все-таки не удалось: более опытный и казалось бы непогрешимый бородун оказался в данном случае не слишком-то резок и смекалист. Он увидел лишь завершающую часть полета на ягодицах в манящую неизвестность в исполнении своего временами неуклюжего кузена. Спуск, длившийся несколько секунд и сопровождавшийся басовитыми междометиями и словами, не имеющими четкой принадлежности к какой-либо из частей речи, финишировал примерно через 15 метров вниз от точки, где я имел неосторожность поскользнуться. Конец аттракциона ознаменовался соприкосновением моих ног с любезно оказавшимся на трассе камнем и улыбкой в стиле «а почему бы и слегка не покуражиться, брат»?

Экстренное полевое обследование не выявило у сорвавшегося объекта патологий, по крайней мере, вызванных описанным случаем. Когда дыхание, одежда и состояние седалищного нерва были приведены к допустимым в походе показателям, братья возобновили неспешную ходьбу в сторону подножия перевала, у которого был замечен бурный и достаточно полноводный поток. Остававшаяся до него дорога не была отмечена ничем, кроме прекращения дождя. Походный коллектив деловито пересек не самый сложный брод и остановился у местной достопримечательности – исполинского куска породы, повернутого к ручью практически идеально гладкой стороной и окруженного снегами, которые, как небанально предположили мы, имели отношение к названию перевала.

Отдышавшись и отдав должное обозреваемым красотам, группа бодрым шагом проследовала до чудесной поляны, за которой начинался новый виток испытаний. Впереди должен был быть виден весьма протяженный уклон, по ходу преодоления которого мы должны были спуститься примерно на полкилометра в показателях относительно уровня моря. Однако спуск этот наблюдать нам не пришлось, поскольку видимость, как таковая, отсутствовала. Туман, едва появившись, стал настойчиво завоевывать окрестные территории, а нам оставалось надеяться на крепость нервов, зычность голосов и выдержку систем навигации во время предстоявшего рейда в обвалакивавшую неизвестность, взгляд на которую давал отчетливое представление о том, где находился Евгений Хавтан во время написания незабвенного хита «Дорога в облака».

Глава экспедиции ко всему прочему обрадовал тем, что даже бывалые походники с боязливым трепетом описывали невидимый нынче спуск, делая упор на тяжесть с психологической точки зрения. Самой яркой характеристикой из тех, что запомнились, была фраза о том, что «в некоторых его местах следующий возможный шаг становится обозримым лишь после совершения предыдущего». Иными словами, нам обещались периодические свидания с эфемерными обрывами, возникающими по большой части в голове странствующих под воздействием оптических иллюзий. Соотнеся слова наставника с обстановкой вокруг, я пришел к выводу о том, что в летопись наших приключений прямо-таки напрашивалась новая забава под кодовым названием «шаг в окутанную туманом пропасть».

Примирить сознание с новой информацией, возможно было лишь посредством традиционного перекуса, который также диктовался и несколькими часами нелегкого, орошаемого осадками, пути. Облокотившись на дружественные камни, братья восполнили запасы энергии такими специфическими блюдами, как твердокопченая колбаса с чесноком вприкуску и сухая лапша быстрого приготовления со сгущенным молоком (заинтересовавшиеся гурманы могут безбоязненно обратиться за рецептами к авторскому коллективу).

Дальше был спуск. И был он долог и временами опасен. Долина, лежавшая на нашем пути, приобрела по ходу движения вид знакомого каждому по походам за грибами-ягодами бора, и была озаглавлена нашим путевым компьютером как «зона леса». Давешний дождь сильно подействовал на качество тропы, в результате чего под ногами царила слякоть. Каждый куст грозил обдать неосторожного путешественника остатками влаги, хотя некоторые к тому же одаривали своей плодовой составляющей. Снова объявилась изобилующая вкусами жимолость, а дополняли ягодный букет редкие кусты черной и красной смородины. Вот только в последнем случае гораздо чаще приходилось иметь дело именно с кустами, нежели чем с ягодами.

Сначала мы предположили, что расположенная рядом с тропой смородина очень привлекательна для устающих горных туристов, чем и обуславливается дефицит ягоды на специально предназначенных для ее распространения кустах. Однако эта гипотеза получила несколько довольно веских опровержений в виде громадных куч экскрементов, обнаруженных в непосредственной близости от притягательных растений, после чего игривое настроение стало необратимо сходить на нет, чему также способствовали незабытые истории про пестунов и их близких родственников. К наблюдениям за хитросплетениями тропы и загадочностью тумана добавилась еще одна составляющая полной концентрации: поиск следов пребывания поблизости зверя.

Волнение усиливалось. Тут-то и стали обнаруживаться следы, предположительно 54-го размера, обглоданные шишки и выкорчеванные грибы, которые ранее списывались на невинных белочек, и, конечно, все новые и новые отметки о недурственном питании хозяев тайги. Присутствие медведя чувствовалось нами и, в общем-то, принималось, как должное, но едва ли я был готов к тому, что оперевшись на очередную кучу земли для передышки пойму по запаху и каким-то подсознательным сигналам, что это же место некоторое время назад занимал один из тех, в чью честь, предположительно, была названа столица республики Хакасия.

Стресс нарастал. Сам по себе спуск, несмотря на заверения знающих людей, не представлял особенных трудностей, однако, случались отрезки, на которых необходимо было проявлять всю имевшуюся в наличии сноровку. Так, тропу порой преграждали гигантские стволы исполинских деревьев, перелезть через которые с рюкзаком оказывалось не легче, чем просочиться в первый вагон поезда Петербургского метрополитена в районе 17:00 со спортивной сумкой и благими помыслами. Вид сдавшихся под напором времени и стихии громадин заставлял поторапливаться дабы не провести остаток вечера, под крышей в виде одного из их собратьев, собиравшихся последовать печальному примеру.

Напряжение копилось. Выход оно сумело отыскать во время одного из локальных спусков: необходимо было сойти примерно на 7-8 метров вниз по практически отвесной стене земли без возможности за что-либо держаться. Командор пошел первым и с блеском преодолел бруствер, настала очередь юнги.

То ли пестуны мерещились ему в соседних зарослях, то ли вспомнились неудачи на уроках физической воспитания в некоторых силовых дисциплинах, то ли неуверенность в устойчивости обуви плавно трансформировалась в неуверенность в собственных силах, – неизвестно: важно лишь, что в результате юноша запаниковал. Сделав первые шаги вниз, он внезапно остановился, предполагая вернуться в исходное положение, вот только обстановка не давала ему такой возможности. Старший товарищ попытался взбодрить подчиненного, дав несколько советов и предложив мне организовать спуск по задействованным им лекалам.

Увы, достучаться не удалось, и вместо благодарности Серж услышал от застрявшего на отвесе товарища в свой адрес не самую филологически чистую тираду о маневренности в условиях ограниченной свободы, современной интерпретации конфликта поколений, роли самостоятельности в становлении личности и праве каждого выбирать свой путь. Дабы слова не расходились с делом, индивид, уже имевший честь кататься на местах предназначенных для беременных сидения, избрал собственную непросчитываемую с позиции брата траекторию и почти безболезненно снова стал частью еще более сплотившегося коллектива.

Долина, походившая на огромную, растянутую в пространстве лестницу, постепенно становилась все более шумной. Виной тому были ручьи, спускавшиеся бок о бок с нами. Вода, была повсюду, и по мере нашего снижения тропа все чаще заставляла нас перешагивать, перепрыгивать и перелезать через стремившиеся к невидимым пока равнинам потоки. Потратив на обещавший немалые проблемы спуск еще несколько часов, мы подошли к очередному, на сей раз довольно глубокому и широкому водоему, на противоположном берегу которого находилась стоянка, назначение которой для нас не было линейным. Существовало два варианта ее использования: либо заночевать в ее пределах, либо сделать ее отправной точкой финального участка пути этого столь протяженного дня. Размышления о выборе стратегии решено было приберечь до момента непосредственного прибытия, так как всего несколько сотен метров до стоянки не означали отсутствие очередной порции сложностей.

К тому моменту, когда мы оказались перед пытавшимся бесноваться ручьем, наши нижние конечности уже усиленно требовали замены. Если не самих себя, то, по крайней мере, оборудования служившего их защитой. Даже моя верная обувь, снабженная постоянно развязывавшимися шнурками, успела изрядно пропитаться не только местным колоритом, но и соответствующей влагой. Что уж говорить про моего старшего брата, один из ботинок которого при желании и подобающей подготовке мог бы без проблем взять соль четвертой октавы, распахнув свои четко вырисовывавшиеся уста. Решили мы пощадить ноги, воспользовавшись верным афоризмом всех промокших покорителей горных ручьев – мокрый в реку не пойдет, разыскать сумеет брод. Вот только по прибытии на стоянку впору было вспоминать иную мудрость – хитрый переходит трижды. Именно столько раз нам пришлось пересечь злополучный ручей. Таков был результат наших плутаний в поисках легкой жизни. Разумеется, не обошлось без полного погружения в ситуацию – теперь наши репутация и амуниция были повсеножно подмочены, как минимум по щиколотку.

Но и эта неприятность не стала последней на пути к вожделенной стоянке. Продолжая ставший уже привычным спуск, мы позволили себе отвлеченную беседу, которая в сочетании с не самым продолжительным сном, сделала возможным внедрение сучка лежавшего поперек тропы дерева в правую ногу московского члена экспедиции. И все бы ничего, перевязали бы, продезинфицировали да двинулись дальше. Ан нет! Незамеченный сук предательски уперся в рану, полученную командором еще до появления на Араданской земле. На помощь пришло то новое, что называют хорошо забытым старым: сказалась разница в возрасте – вместо привычных глазу младшего брата пластыря и йода на рану опущен добротный слой невиданной в Петербурге субстанции, названной «Клей БФ». Кровотечение было остановлено, клей затвердел, моральный дух крепчал, темпами, невиданными черствеющему хлебу.

Наконец, мокрые и порядочно выдохшиеся герои рассказа прибыли на стоянку. Очередная порция трофейного шоколада и хрустящие печенья слегка нивелировали усталость и помогли трезво оценить ситуацию – обозреваемая площадка оказалась непригодной для ночевки; почва была излишне сырой, что, учитывая обнаруженную при сборке лагеря незначительную течь в основании палатки, было недопустимо. Обсуждение «за» и «против» прервало мельтешение в кустарнике, располагавшемся в 20 метрах правее нас. Причина этого хаотического движения вскоре во всей своей пушистой красе предстала перед группой.

Вместе с нами приемом пищи занимался местный грызун, чья родовидовая принадлежность так и не была идентифицирована. Малыш, прозванный нами бурундуком, не отказался немного попозировать для будущего фотоотчета, после чего по-английски ретировался с места обедни. Мы решили последовать его примеру, тем более что впереди было около семи километров по относительно гладкой, но вместе с тем весьма заболоченной, Казырсугской долине, до заката Солнца оставались считанные часы, а состояние почти сросшихся с почвой ног отчего-то не становилось более обнадеживающим, обнаруживая обратную тенденцию.

Так быстро и ловко мы не пробирались в этом походе ни на одном из участков. Нам было совершенно все равно топкое болото мы пересекаем или ручей, пробираемся сквозь мокрую траву исполинских размеров или прыгаем по валяющемся в слякоти деревьям, движемся по пропадающей в грязи тропе или спешим напролом по невесть откуда взявшимся там буеракам и посадкам. Хотелось только одного: скорее добраться до точки, обозначенной на навигаторе иконкой палатки. Означенные километры мы пролетели на одном дыхании. Коллектив продвигался столь стремительно, что в тот момент, когда тело свыклось с мыслью, что сейчас будет предпринято последнее и решительно ускорение, на горизонте замаячила рощица хвойных деревьев, среди коих нам и предстояло обустроить лагерь.

Главный логист экспедиции отправился изучить окрестные стоянки, надо сказать, присутствовавшие там в изобилии. Кругом были заметны костровища и специальные области, предназначенные для установки палаток. Ощущалось присутствие человека в этих местах, что грело душу после постоянного ощущения близости пестунов и их приятелей. Мы сделали выбор в пользу стоянки, окруженной сомном вековых лиственниц, на нижнем суку одной из которых висел черный пакет с неизвестным содержимым. Стоянка эта была ближе остальных к воде, в роли которой выступал жизнерадостный ручей, стремившийся куда-то примерно в полутора сотнях метров от места ночлега.

Смеркалось. Сергей занялся приготовлением ног и гигиеной ужина, предложив мне прогуляться до ручья и вооружив пустыми пластиковыми бутылями. Уже по дороге к воде мною стало овладевать позорное чувство страха, стимулируемое тем, что луга с высокими травами, отделявшие рощу от потока могли скрывать многое из того, с чем встречаться откровенно не хотелось. Добавлял саспенса в ситуацию шум низвергающейся воды, который мог не только не дать зверю заведомо узнать о моем приближении, но и заглушить, сделав недоступной уху брата, сирену готовую в любой момент вырваться из моего содрогавшегося при этой мысли горла. В конечном итоге обратный путь я преодолевал бегом, теряя шлепки и самообладание.

Столь напряженный и трудоемкий день не мог пройти даром. После непродолжительного мыслительного процесса человек, называвший себя Сергеем, сообщил, что в следующие походные сутки команда воздержится от перемещений и посвятит их восстановительным процедурам. Практически сразу за этой, придавшей бодрости, информацией последовал традиционно роскошный ужин, в котором растворимое пюре, дополняло переставшее быть сухим молоко и найденные в пути грибы. Едва последние капли зеленого чая перетекли из единственной уцелевшей кружки в недра туловищ представителей группы, к их несказанной радости прозвучала на экстрасенсорном уровне не допускающая возражений команда «Отбой». Все участники похода повиновались, так и не узнав пока, какую тайну хранил одиноко покачивавшийся на полуночном ветру черный пакет.

Дата добавления: 2015-07-20