Глава 3. Сон и пустота

Пустоты не существует, есть лишь опустошение как некий процесс…

Сегодня мне приснился сон. Я как обычно пришёл на работу. Но потом оказалось что это вовсе не обычный рабочий день. При входе я поздоровался с охранником, не получив ответа я стал подниматься в свой офис на второй этаж. Я шёл по коридору, смотрел на людей, работающих вокруг, и не узнавал их – я никогда их не видел. В один момент я понял, что все они словно замерли или просто двигались очень медленно, чтобы я мог заметить это. Они не видели меня, как и охранник при входе. Я открыл дверь своего кабинета, помещение было знакомым, но создавалось впечатление, что я здесь впервые. Я заметил, что на моём рабочем месте сидит какой-то тип, наверное, он был похож на моё отражение в зеркале, как перевёрнутая фотография.

— Слушаю вас… - сказал он мне каким-то дурацким высоким детским голосом. Как будто за столом сидела картонная ростовая фигура, глаза смотрели в одну точку, мимика на лице замерла в одном выражении – показывала некое ехидное отношение ко всему происходящему. Голос шёл непонятно откуда, рта он и не открывал.

Я несколько секунд стоял и пытался соображать своей опустошённой, от увиденной картины, головой – никакое рациональное объяснение не лезло мне в голову. Лишь чувство паранойи овладело мной до самых кончиков пальцев. Через минуту я сорвался с места и со всех ног кинулся к шефу – многоуважаемому редактору. «Не уж-то меня уволили?!» - крутилось у меня в голове. За спиной, нет даже не за спиной, а словно сразу же за ухом, прямо за правым плёчом я слышал, что он кричит мне вдогонку: «Ты долго не протянешь!».

С тяжёлой одышкой я забежал к шефу в офис, я словно бежал несколько часов! В знакомом кабинете главного редактора, за столом сидел мой ОТЕЦ. Он сидел, внимательно склонившись над толстой старинной книгой в кожаном переплёте. На носу его сидели устаревшие ещё век назад пенсне на зажиме. При входе в кабинет я тут же заметил его блестящую лысину.

— А, Адам, нам надо поговорить! – крикнул он хриплым голосом с той стороны комнаты, заметив моё появление

Я, как будто нисколько не удивляясь уверенным шагом, направился к столу, но чем увереннее я шёл, тем медленнее и гуще получались мои шаги. И тут, оказавшись в середине кабинета, я совсем уже не мог двигаться, завязнув в полу как в болоте. Я стал изо всех сил тянуться рукой до отца, но комната удлинялась, не позволяя мне дотронуться до него.

— Папа! – у меня из глаз прыснули слёзы

— Чего ты хочешь Адам? – спросил он спокойно, смотря на меня слегка шевеля своей бородкой, и держа руки за спиной

— Я хочу знать… - я не успел договорить, в горле словно застрял ком

— Что именно ты хочешь знать? – интересующимся тоном спросил отец. Он был словно живой, в отличие от всех тех людей – картонок, которых я видел в коридоре. Я мог разглядеть каждую морщинку на его лбу, каждый волосок в его густых усах, как будто я смотрел на его лицо через увеличительное стекло. Но я чувствовал, что никак не мог узреть главного.

— Что происходит, папа?! – я продолжал потихоньку тонуть в полу, всеми силами сопротивляясь этому

— Если бы ты хотел это знать, то нашёл бы ответ, ты хочешь чего-то иного. Мы каждый день держим в руках ответы на наши вопросы, надо лишь осознать это, мы и только мы ответственны за ситуации, в которые попадаем, это наш выбор

Ноги уже целиком увязли в полу, и я попытался уцепиться руками за близ стоящее кожаное кресло, но оно словно было бумажным и порвалось прямо в моих руках. Отец с безразличным видом наблюдал за происходящим.

— Папа, помоги! – заорал я из последних сил

— Что? Я тебя не слышу Адам – он оттопырил ладонью ухо, будто действительно пытался меня расслышать

И вот, наконец, пол поглотил меня с головой, я почувствовал удушье, будто я утонул, лёгкие наполнились чем-то густым и податливым и больше не могли функционировать.

Открыв глаза, мне показалось, что я всё ещё сплю, хотя вполне вероятно, что я, вплоть до сей секунды, ещё и не просыпался. Ещё некоторое время у меня оставалось какое-то чувство сдавленности лёгких, будто я действительно вдохнул воды.

Некоторое время я просто смотрел прямо, пытаясь понять, где я нахожусь. Тут я понял, что лежал в своей спальне напротив окна, прямо на полу в верхней одежде: джинсы были испачканы грязью почти до колена, будто я слонялся в них по лесу или вспахал поле, пиджак порван в нескольких местах, рубаха была вся мокрая. Кое-где виднелись кровавые пятна.

От попытки вспомнить, что было вчера, у меня только заболела голова, ещё минуту – и она треснет по швам сращения черепа. Я встал, словно на автомате зачем-то пощупал затылок – там красовалась огромной величины шишка. Голова представляла собой напряжённый в миллиард киловатт сгусток недопонимания происшедшего. Сделав пару шагов, я вышел в прихожую и посмотрел на себя в висящее на стене зеркало – побитый уставший растрёпанный вид полностью соответствовал внутреннему состоянию. Мир внушительно пошатнулся в моих глазах – это кружилась голова. «Я что вчера с кем-то дрался?» Я попытался восстановить цепь событий: работа, потом турагентство, потом я вроде бы приехал в «Бар», а затем… не помню.

В турагентстве я, кажется, купил билеты! Чёрт возьми, я же на самолёт опоздал! Я решил позвонить в аэропорт и поменять билет. Шатающейся походкой зашёл к себе в комнату и взял трубку телефона, посмотрел на номер, обозначенный в буклете агентства, лежавшего у меня на столе, начал нажимать кнопки, и лишь через несколько секунд понял, что в трубке повисло плотное молчание – никаких гудков! «Наверное, провод оборван» - подумалось мне, и я схватил сотовый – на дисплее лишь тёмный квадрат, сел аккумулятор. «Попрошу тогда телефон у соседа что ли» - подумал я, и проходя мимо входной двери заметил что она не захлопнута.

«Как я умудрился так напиться?». Я ещё раз попытался вспомнить, что было вчера: С утра я был на работе, там мне парень совал какую-то статью, затем турагентство, билеты, потом… Что же было потом?

Вот тебе и погулял перед отпуском!

Последний раз я так набрался когда отмечал получение диплома в университете. Идти с группой в какое-то кафе у меня не было желания. Да и вообще я почти ни с кем из группы нормально не общался. У меня был лишь один товарищ – металлист. Скучной кафешке, мы с ним предпочли популярный тогда рок-клуб. Пиво там было естественно дорогое, и поэтому мы пронесли с собой флягу с разбавленным спиртом, спрятав её в штаны, где охрана не проверяла. Не помню, кто тогда играл и вообще как прошёл концерт. Но было весело. По пути домой мы подхватили парочку шатающихся девчонок в косухах. Весь путь шли пешком и пели какие-то песни. Вскоре нас громких и пьяных среди ночных ландшафтов заметил дежурный наряд. Сотрудникам органов было лень тащить нас в вытрезвитель, и поэтому они решили взять с нас плату за «вытрезвление» прямо на месте. Пошарив по карманам и взяв последние копейки наличности, отпустили, попрощавшись вслед пятиэтажным матом. В общем, отметили получение диплома, и по большому счёту встретили свой выход в большой свет мы более-менее весело.

Очень хотелось есть. В поисках чего-нибудь съестного я побрёл на кухню. Щёлкнув выключателем, я понял, что света нет. В надеждах я открыл холодильник – пусто. Я залез в кухонный шкаф и откопал пару банок рыбных консерв.

Я стоял, ел вилкой консервы из банки и смотрел в окно на привычный мне пейзаж – протянувшиеся на километры вдаль цеховые постройки какого-то завода. Прожив тут два года, я так и не знал что они производят. Завод опоясывал высокий трёхметровый забор с колючей проволокой и камерами наблюдения. Зачастую на заводе включали сирену, наверное, во время учебной тревоги. Обычно это происходило по воскресеньям в первой половине дня. Эта сирена всегда будила меня, когда я, в очередной раз, вернувшись из своего любимого Бара под утро, глубоко надеялся выспаться.

«Интересно, почему именно в этом доме редакция снимает жильё для своих работников?» - задался я вполне справедливым вопросом, который, казалось, приходил мне в голову каждый раз, как я заходил на кухню и пытался абстрагироваться от индустриальной обстановки. Жил я на пятом, последнем этаже дома и даже отсюда не мог толком разглядеть всех построек завода. Остальным жителям было не слаще – они были вынуждены наблюдать серые стены высокого бетонного забора.

Завод заводом, он никому особо никогда не мешал, но вот что уж точно мешало – то, что сейчас не было электричества и телефонной связи.

Я старался рассуждать логически: электричество могли отключить из-за ремонтных работ, или за неуплату большинства жильцов. Такое уже не один раз происходило, приходишь домой – а напряжения в сети столько же, сколько и еды в холодильнике – нисколько.

Ещё походив по дому туда-сюда, я опять поднапряг мозги, пытаясь вспомнить происходящее намедни: «работа, далее – турагентство…, а уже было, путёвка, потом я, кажется, поехал в «Бар», ну конечно, где я ещё мог так нажраться? А потом что-то произошло…»

Надо было отвлечься, и я вышел на улицу с мешком мусора наперевес, который уже нехорошо завонял. Оглядевшись по сторонам, я подметил, что во дворе, где обычно сидели молодые мамочки с колясками, либо гоп-компания, распивающая пиво, было абсолютно пусто. Медленно доковыляв до мусорных баков, я закинул мешок и побрёл обратно. Ноги словно онемев, отказывались слушаться. Всё тело гудело как после зимней спячки, как будто я им не пользовался: «Это не моё тело? А где же тогда моё?».

Усилиями полумёртвого бегемота я добрался до своего пятого этажа, зашёл в дом и удостоверился, посмотрев в зеркало в прихожей, что тело всё-таки моё личное. Рожа вроде своя, а вот всё остальное? Сомнения эти конечно были итогом похмелья. Раньше я почти не испытывал похмелья, организм работал как надо и после великих студенческих гулянок я, на удивление всем, вставал как «огурчик». «Да, здоровье уже видимо не то».

Тут я решил сходить в магазин за кофе, дабы встряхнуть мою увядшую нервную систему. Взяв кошелёк и заперев дверь, я направился на улицу. Продолжал вспоминать на ходу: «так, «Бар», значит там я пил пиво, много пива, потом увидел… кого же я увидел? О! Я увидел Мари! Не может такого быть! Как она там оказалась?!». В памяти чётко всплыл образ Мари как стоп-кадр из фильма, причём не вчерашний, а старый, образ того времени, когда мы были вместе. Я не помню, как она выглядела вчера, но точно знаю, что это была она. Я даже не припоминаю, о чём мы говорили, и говорили ли вообще. Какие-то обрывки: Я, Мари из прошлого, барный столик, бутылка вина. Её фотография сидит напротив меня: «Прости меня, Адам. Я знаю, что я тебе нужна, но… ничего ни получится, я не могу, это всё не так, как я себе представляла, нет того душевного единства…». Такое чувство, будто она говорила это вчера. Нет, кажется, она говорила это в тот день, когда я стал ей не нужен. И она выбросила меня как чёрствый хлеб: ещё чуть-чуть и он покроется плесенью. А может, она говорила это по телефону, или вообще это всё мне кажется, и я слышал это в каком-нибудь мексиканском сериале. Какой-то бред. У меня будто горячка. Ну ладно, сейчас выпью кофе, в голове всё уляжется, и спокойно разложу всё по полочкам.

Очень хотелось цивилизации, увидеть кого-нибудь, неважно кого, услышать шум машин, отвлечься от дурацких мыслей. Я пошёл сквозь дворы в сторону всегда оживлённой улицы – в большой супермаркет на противоположной стороне дороги, там всегда есть моё любимое свежее кофе. «Только как я буду его молоть без электричества?» - вдруг задался я вполне справедливым вопросом, ведь ручной кофемолки у меня нет. И пока я думал над этой «проблемой всех проблем», не заметил, как оказался перед проезжей частью.

Передо мной открылась странная картина: не было на проезжей части привычных сигналящих машин, не было людей ни на тротуаре, ни у супермаркета. Лишь пустое одинокое полотно асфальта расстелилось передо мной на километры вперёд. Где-то вдали, виднелись пустые машины с открытыми настежь дверьми. Светофоры не работали: видимо электричества не было не только у меня дома. Вокруг стояла ненормальная оглушающая тишина, непривычная для города. Тишина эта переворачивала всё нутро обычного человека: ни шлёпанья людей по асфальту, ни звуков шин и моторов, ни ветра в кронах деревьев, ни чириканья птиц. Я долго стоял и пытался услышать хоть что-то, не было даже жужжания мух в воздухе, я подумал, что вмиг оглох и протёр уши, потом покричал – нет, не оглох, себя же я слышу! Спина вдруг покрылась потом, меня передёргивало всем телом – какая-то странная дрожь не давала мне замереть.

Я побежал вдоль улицы и заглянул в первый попавшийся ларёк: ни продавца, ни посетителей там не было. Перебежал дорожное полотно и зашёл в соседний такой же – там то же самое, меня встречали лишь открытые настежь двери и заставленные товаром витрины.

Я стоял в киоске и пытался понять что происходит, но тут заметил радиоприёмник на полке. Я судорожно крутить настройки радио и вслушиваться в гудящие помехи. Приёмник звучал тихо, словно у него почти целиком села батарейка. Я поставил громкость на максимум и прокрутил сначала весь FM диапазон несколько раз, а затем остальные широкие диапазоны. Но, к сожалению, ничего не смог выслушать из этого шума.

Поиск ответа на этот вопрос продолжался недолго, в один миг я словно иссяк, как будто доказал теорему, поставив в конце точку. Завис над шипящим в руках приёмником. Я почувствовал, будто существую в параллельном пространстве, испытывая некое незнакомое мне состояние сознания. Такое состояние, должно быть, испытывали американские индейцы сотни лет назад, когда медитировали, раскуривая разные травы, общались с духами. И вот я как будто сижу в одном шалаше с каким-то колдуном, курю трубку мира, и мне грезится непонятное странное видение: пустой онемевший город, и среди этих замерших каменных джунглей одинокий испуганный человек.

У меня закружилась голова: «нет, ничего страшного, я не один, наверное, какой-нибудь субботник или парад в центре – вот никого и нет, или дорогу перекрыли…». Прямо на меня смотрели пустые глазницы окон дома, что стоял прямо напротив ларька. «Нет, может эвакуация, может, началась война?». Я выбежал из торгового павильона и побежал по дороге, с трудом сдерживая бешено бьющееся сердце, к горлу подкатил какой-то комок страха. Он хотел вырваться из моего горла криком, но не пролазил в узкое отверстие моей трахеи. Я словно онемел, не мог вымолвить ни слова. Это был животный страх, который нельзя подавить, похожий на страх, генерируемый инфразвуком.

Однажды, в одном английском театре ставили какую-то пьесу и что бы подчеркнуть нагнетающую обстановку, организаторы решили пустить в зал инфразвук, не слышимый ухом. Так называемую коричневую ноту – по словам некоторых специалистов примерно 6-8 Герц. И как только он был включён, зал сорвался с места и все бросились к выходу, началась сильнейшая паника, сопровождающаяся эффектом толпы, были жертвы.

Сейчас я был похож на зрителя этой пьесы – бежал без оглядки неизвестно куда, смотря на самую страшную пьесу в своей жизни.

Добежав до следующей остановки, я сел на скамейку остановочного комплекса, пытаясь держать себя под контролем, я попытался сосредоточиться и мыслить рационально. «Если началась война и была эвакуация, то я бы точно проснулся из-за сирен, шума на улице, ну или сосед бы меня предупредил».

У меня никогда не было никаких фобий, такой страх я испытывал впервые в жизни, это страх ко всему окружающему меня пространству, появившийся из факта, того что я не могу объяснить происходящего. Но «всему есть своё объяснение - подумал я – приду домой, успокоюсь, соберусь с мыслями и что-нибудь придумаю». Я поднялся с обшарпанной скамейки, и зашагал в сторону дома. Давление в груди не унималось, будто что-то грозилось взорваться внутри меня, некая сила неуверенности в правильности восприятия окружающего мира. «Может у меня галлюцинации, шизофрения? Или это сон?» Я как можно сильнее ущипнул себя за щёку – чуть не вырвал кусок мяса, щека словно загорелась пламенем от боли, а ожидаемого спасительного пробуждения, к сожалению, так не последовало.

Вены вздыбились, пульс дико бил в виски. Я старался не обращать на адреналин внимания, глубоко дышал и шёл размеренно. Руки дрожали и ноги подкашивались, мысли не лезли в голову.

Еле-еле добравшись до дома, я достал из бара бутылку водки и опрокинул в себя сразу половину. Усевшись в кресло, постепенно приходил в себя. Потихоньку беспокойство стало проходить, благодаря спиртному, разбавляющему всё, что у меня в крови.

«Значит, если не война, то тогда что? Эпидемия?, чума, наконец? Но, почему тогда я жив и где, чёрт побери, все трупы? Их нет!». Я вскочил и стал быстро ходить по комнате, соображая, что же могло произойти.

Уши резала эта тишина, в которой каждый удар моего сердца и шлепков ботинок о паркет отдавались грохотом термоядерного взрыва, выгибая мои перепонки наизнанку. «Никогда не слышал такой оглушающей тишины, почему я сразу её не заметил, когда проснулся?».

Странно, но словосочетание «слушать тишину» в принципе самоисключающее. Как тишину можно слушать? У человека есть органы слуха для того, чтобы улавливать искажения воздуха в определённом природой промежутке частот. А слушать тишину (отсутствие искажений) – значит «работать в холостую», то же самое, что и пытаться рассмотреть что-то с закрытыми глазами. Идеальной тишины не существует (разве что в вакууме), но из-за несовершенства слухового аппарата человека, можно подумать, что она есть. Сейчас я как никогда это понимал, именно эту тишину можно назвать идеальной. Это идеальная звуковая пустота! Обычно люди слушают тишину, чтобы что-то расслышать или дать перепонкам отдохнуть. Но сейчас я не мог этого избежать, не мог ничего поделать! Я хотел найти какой-то магнитофон на батарейках и поставить диск, чтоб хоть что-то услышать, но тщетно. Из-за этой тишины у меня появилось ощущение замкнутости и сдавленности помещения, и начались подобие каких-то слуховых галлюцинаций: какие-то голоса, кричащие и ругающиеся между собой, наподобие тихо включённого телевизора. Наверное, они кричали от боли, а может, это моя сущность кричала от страха остаться в полном одиночестве.

У меня возникла какая-то навязчивая мысль, будто со мной кто-то играет, но как я попал в эту страшную непонятную игру, и почему? Это было похоже на голливудский фильм: я – супергерой, и пустой город в антитезис моему существу, отражающийся во мне детскими страхами темноты и незнания, недопонимания чего-либо.

Наконец я догадался выбежать на балкон и открыть окно. «Слава Богу! Хоть какой-то ветерок!» Наконец-то подул ветер и на улице зашелестели кроны деревьев, обдавая меня приятным знакомым звуком, словно жаждущего воды путника в пустыне обдало прохладным дождём.

Я снова уселся в кресло и попробовал очистить голову от всего лишнего: «если хочешь понять что происходит, очисти голову от ложных мыслей, чтоб дать место правильным» - пытался я успокоить себя.

Я соскочил с места, выбежал на лестничную клетку и начал барабанить в дверь к соседу. Без толку проорав с минуту, я решил высадить дверь. Сходил в квартиру за фомкой, подсунул в районе замка – дверь тут же поддалась, благо замок хлипкий. Дома никого не было.

Мне захотелось оббежать весь дом, лишь бы найти кого-нибудь, я побежал в другую квартиру - раньше там всегда кто-нибудь оставался дома. Дверь оказалась незапертой. Толкнув её я вошёл внутрь: однако картина меня не воодушевила: пустота и тишина внутри говорила о крахе моей последней надежды – никто не заперся по домам и не ожидает чего-либо или кого-либо.

Я вернулся в первую квартиру, прошёлся по ней и проверил все шкафы, столы, ящики в поисках чего-нибудь интересного, что могло дать ответ на происходящее, может вчерашняя газета или какое-нибудь письмо, сообщение, документы. То, что ещё вчера я мог упустить из виду, не придать значения. Но нашёл я только паспорт и пистолет соседа, немного денег, и мою фотографию. Всё это лежало в открытом настежь несгораемом шкафе-сейфе. Что там делала моя фотография, ума не приложу. На ней я зафиксирован в три четверти, лежащий на столе или кушетке, с какими-то болезненными полуоткрытыми глазами. С обратной стороны фотокарточки написано: «Адам, Б - 2256». Что это значит, чёрт возьми?

Я в недоумении стоял в комнате соседа. «Он даже паспорт не взял, как же он торопился? Или просто не успел взять?» Я захватил ключи от его машины, пистолет на всякий случай и не забыл засунуть найденную фотографию в карман поглубже, чтоб ни дай Бог, не потерять. В прихожей на крючке висела нагрудная кобура, шагнув к выходу: «думаю, это тебе больше не понадобится», я взял кобуру и вышел из квартиры, прикрыв дверь.

Мой сосед работал в Агентстве Национальной Безопасности. Я толком не знал, чем он занимается. «Это секретная информация, если скажу, придётся тебя убить!» – отшучивался он на все мои вопросы. Сосед у меня был отменный, всегда подскажет, если что, в тяжкий момент придёт на помощь. Не то, чтоб он был моим другом, но он меня более-менее понимал, или мне так просто казалось. Ведь он далеко не глуп, и мог оставить о себе любое впечатление. Виделись мы не часто, он постоянно пропадал в командировках, и каждый раз оставлял мне ключи от квартиры, но когда приезжал, мы любили выпить пару бутылочек пивка и поболтать «за жизнь». Имя у соседа, конечно, было, звали его Артур.

Он всегда был пунктуальным и никуда не опаздывал. Профессия обязывала. Однажды, только он опоздал на ужин. Такое исключение, я думаю лишь, подтверждало правило. У нас было что-то вроде двойного свидания в ресторане, парень он холостой, молодой, к тому же довольно приятной внешности, поэтому мог себе позволить девицу поинтереснее. А девицы, все купившись на его секретность, так на него и липли. Эта тайность была как некая романтическая приманка. Обычно, после ночи с очередной девицей он больше с ней не виделся, командировка мол, или там задание какое-нибудь секретное. Подобных девиц он называл «жертвами», уж не знаю, где он их набирал. Иногда он приглашал на подобную встречу и меня:

— Это секретная информация, если расскажу, то…

— Не уж то так всё серьёзно? – интересовалась очередная жертва

— А как же ещё? Это вам не «шухры-мухры» а «хрю-хрю»!

Не понимаю, где он брал такие древние поговорки, он всегда был мастак отмочить что-нибудь.

Ну вот, сидим мы в ресторане – я и две «жертвы»:

— А где же Артур ходит? – интересуется одна из них

— Наверное, мир спасает, от… - и я задумался от чего же он может спасать мир в этот раз, пока придумывал, вопрос сам собой иссяк

Мне было весьма сложно развлекать обоих целый час, тем более, я не мог понять какая из «жертв» его, а какая моя. Но примерно через час он пришёл, причём в каком-то странном состоянии. Мне показалось, он был весьма поддатым, а может просто очень устал.

— Артур, ну где ты пропадаешь? - поинтересовалась одна из девушек, вглядываясь в его глаза

— Я выполнял весьма важное секретное задание! – отчеканил наш герой, смотря куда-то в сторону

— Ну вот, я же говорил – мир спасает! – поддержал я его и похлопал по плечу, когда он сел рядом, разговор вообще получался не юмористическим, а каким-то нелепым, я начинал чувствовать себя глупо

Он сделал очень серьёзное лицо, мы даже замерли от неожиданности:

— Работа такая – агрессивно, но сдержанно высказал Артур, показывая что не хочет об этом говорить

В тот вечер мы поехали по домам одни, то ли у Артура настроение было уж очень плохое, то ли девушки, увидев его таким, просто напросто испугались. Странность в том что, что раньше подобных вещей не было.

Я понимал, что все впечатление от ситуации может вполне отличаться от самой ситуации, что пустые улицы и пара квартир ещё не означает, что я остался совершенно один в этом большом железобетонном лесу. Но я ощущал это всем нутром, и без лишних обдумываний я сразу понял это ещё в первый раз увидев эту пустоту. Это произошло автоматически, словно я уже знал это, но по какой-то причине забыл. А сейчас просто напросто «освежил память». И я почему-то был почти уверен в этом, но как говориться надежда умирает последней, наверное, она может умереть только после меня, по крайней мере, мы умрём одновременно.

День подходил к своему завершению, а я сидел у себя в квартире на большом кресле напротив окна и смотрел на привыкшийся мне пейзаж. Слушал тишину, смотрел в пустоту, мыслил в небытие. Я не понимал сколько прошло времени, и шло ли оно вообще. Необходимо было что-нибудь предпринять, но ничего не приходило в голову, тело не слушалось меня, мне уже будто и ничего не хотелось. В руке болталась недобитая бутылка водки, к которой я изредка прикладывался, немного морщившись и занюхивая рукавом. Вдруг я снова вспомнил о Мари: «не уж то её теперь тоже не существует?!». Вся эта пустота на улице, все эти пустые магазины и дома, шумящий помехами эфир радиоприёмника – стали полностью глупыми сухими фактами, не имеющими никакой ценности, после того, как я представил, что Мари действительно умерла! Выходит, что раньше я умер для неё, будучи живым объективно, а теперь она умерла по настоящему, будучи живой для меня! Ужасающий до глубины души парадокс. Этого не может быть!!! Я не хотел в это верить!!! Я встрепенулся, резко встал с места и снова начал ходить по квартире. Вмиг я как будто выздоровел от какой-то болезни, сознание стало почти ясным, прошла дрожь и опьянение: «Не может быть что она умерла! Я в это не верю!!». Я ходил как заводной, и пытался понять, что же мне теперь делать. «Но ведь если вообще ничего не делать – ответы не найдутся сами собой! Где же их искать? Я ведь журналист! – я должен быть в курсе событий!!» И вдруг меня осенило: надо было поехать к себе на работу и осмотреть, что там твориться. Любые факты, какие-либо сведения, статьи, фотографии, хоть что-то за что можно уцепиться.

Ну а потом… не знаю, что будет потом.

«Замечательно, теперь, кажется, мой отпуск может затянуться надолго» - подумал я и дёрнул железную большую дверь гаража моего соседа. Я залез в машину и завёл её – большой белый дизельный фургон. Уши ласкал приятный рокот двигателя: Боже как я его люблю, только сейчас это понимаю. Это мельчайшее звуковое сопровождение цивилизации давало мне минимальную надежду.

В кузове я нашёл бронежилет, он лежал заваленный консервами и едой быстрого приготовления. Зачем соседу бронежилет? Может, он чего-то боялся, или к чему-то готовился? Может, знал, что произойдёт, собирал всё важное, но видимо не успел. Хотя, скорее всего это просто было необходимо ему для работы – он ведь не пельмени стряпал у себя в агентстве.

Мотор постепенно прогрелся, и я включил радио, дабы снова попытаться что-либо поймать. Несколько минут я тыкал кнопки магнитолы, словно сапёр пытался обезвредить бомбу. Но всё так же безрезультатно – очередной шум сменялся шумом, казалось более громким и гулким, но всё таким же безнадёжным.

Я откинулся на сидении и решил отвлечься от пессимистичных мыслей. Но они будто сами лезли мне в голову. Человек всю свою историю пытался ответить на вопрос «почему?». Наверное, это один из основ эволюции, и развития мышления человечества. Когда ребёнок впервые спрашивает «почему?» - он вбивает первый гвоздь в гроб своего душевного спокойствия и никогда уже не перестанет искать ответы.

Я чувствовал себя слабым, беззащитным, маленьким ребёнком, потерявшем маму в большом пустом городе. Я кричал, и город вторил мне моим же голосом, он не отвечал, он тоже спрашивал меня «Почему?». Я проклинал его за это, и, наверное, я буду кричать до тех пор, пока не прокричу всю свою сущность.

Почему-то всё, что было до этого момента, теперь стало терять для меня всякий смысл. Все идеи и планы рухнули в один момент. Моя жизнь теперь представлялась мне как незапланированная цепь событий, как игра «не по сценарию», забыв слова, я импровизирую на ходу, не совсем понимаю, что происходит и соответствую ли я ситуации. У психологов это называется «быть неконгруэнтным». То есть моё внутреннее состояние не соответствовало внешней форме или же ситуации, то же что и смеющийся смертник, или плачущий клоун. И вообще, о каком соответствии может идти речь? Встаёшь с утра, а тебя окружает полнейшая Пустота! Такое, к счастью, не каждый день происходит. Хотя, если допустить, что такое бы произошло с каждым, наверное, люди начали бы по-настоящему ценить свою жизнь, уважать жизнь другого и понимать то, насколько всё сложно организованно в этом мире, насколько мы все зависимы друг от друга, насколько неповторимы и неповторим каждый данный момент…

На секунду я допустил мысль о том, что пустота, окружающая меня, может быть наиболее больших масштабов, нежели мне кажется. И от границ города она может простираться до неимоверных площадей! Это пришло мне в голову как периодическая таблица: эврика! - и я принимаю это как данность. До этого момента всё ещё было будто бы по-другому. Я словно раненый на поле боя солдат, лишь спустя некоторое время после шока начал чувствовать боль. И вот эта боль врезалась остриём прямо в плоть моей целесообразности.

От мысли глобального опустошения меня начало мутить. Опять вернулся тот, уже знакомый дикий страх, но ещё с большей силой. По телу снова поползли «мурашки», отсоединив моё осознание действительности в параллельное ощущение, не совпадающее с реальным временем.

Тут в моём воображении начали пролетать страшные картины: все города, все покоренные человеком пространства, все эти площади на миллионы гектаров ТЕПЕРЬ ПУСТЫ?! Эти давящие и наступающие на горло тысячи лет времени, эти глобальные знания мировых масштабов, которое невозможно вообразить одному человеку даже в сотых долях процента, вся эта информация на бесчисленных носителях, изобретённых человеком, методом своих проб и ошибок, измеряемая миллионами терабайт, тысячами тонн бумаги, неужели ВСЁ ЭТО БЕЗЦЕЛЬНО??!! Все эти войны и жертвы миллиардов жизней на протяжении долгих войн людей друг с другом, бездна опыта множества поколений, все достижения наук, все эти ценности и законы, теории и предположения, придуманные людьми для людей – ВСЁ ЭТО НАПРАСНО???!!!

Я не мог представить себе даже в самой малой доле, этой новой окружающей меня реальности. Моя психика на справлялась с обработкой подобного предположения: «Никого Больше Не Существует». У меня «сбилась программа», «полетело программное обеспечение», мне нужно «перезагрузиться», я больше не мог мыслить как прежде. Я должен был перестроиться под данную «здесь и сейчас» реальность. Это было нелегко, почти невозможно.

От таких страшных мыслей из глаз у меня прыснули слёзы. Не то, чтобы я плакал, нет, они просто текли сами собой, как водопад в джунглях. Я долгое время был не в состоянии их унять, не мог «перекрыть кран», потому что «сломался вентиль». Это была реакция на переполнившее меня чувство обиды за всё человечество. Как некое сосредоточие мировой скорби я был переполнен обидой на всё на свете, на всю эту реальность, не дающую ответы на возникающие вопросы. Я скорбел за все не получившееся и не состоявшееся мечты и планы. Горевал за чувства, которые, никогда уже не возникнут, за судьбы, которым не суждено быть, за желания, которые не появятся. Я изо всех сил лил слёзы из понимания одиночества, овладевшего мной. Да, я был рабом, рабом этих обстоятельств. Даже не обстоятельств, что подразумевает какое-то состояние реальности, а некой данности, заключающейся в отсутствии, какого бы то ни было состояния. Да, это было нереально, это не состояние это – дисостояние. Я больше не представляю, как можно назвать ту пустоту и одиночество, окружающее и поглощающее меня в ту минуту…

Дата добавления: 2015-07-26