Полет орла: в латах и без них

Есть люди, которые несут в себе генетический императив своей родины, своей земли, своего народа, своей нации... Одних из таких не видно и не слышно; они могут быть внешне уродливы, болезненны, нетерпимы; другие могут быть заметными, на виду и на слуху; есть вариант праздничный, парадный, представительский, — гармония впечатляющей фактуры и не менее впечатляющего содержания... Таковыми для меня в мире актеров Осетии, в определенном смысле слова были Владимир Бестаев, заметно шире — Владимир Тхапсаев. Если говорить об универсальной взвешенности и сочетании достоинств, то этот ряд лучшим образом замыкает Бимболат Заурбекович Ватаев, в народе Бибо. И действительно — все его знают, все его уважают, все его любят; только что не ходят с его портретами на парадах, и дюжина крепких парней не охраняет его бесценную жизнь с топырящимися под цивильными пиджаками «стечкиными»... но Ватаев не политик, а актер. Хотя актер, осваивающий и в жизни, и на сцене, и с экрана десятки, сотни человеческих судеб, характеров, положений не может не быть политиком, причем самодостаточным, без партийных игр, подтасовок, имиджмейкеров и прочей безвкусной суеты... Заявляю с первых строк этого небольшого очерка, что хоть Ватаев мой друг, у меня нет цели возвести ему при жизни литературный памятник, тем более молиться на него. А вот набросать беглый эскиз о нем в раме моей памяти из «шестидесятых», в духовном ракурсе моего осмысления и ощущения этой действительно универсальной и незаурядной личности — моя задача.

Начнем с того, что еще в годы нашей учебы в Москве балагур, весельчак и красавец, не знающий отбоя от хорошеньких девочек, всегда желанный в компании друзей, студент Ватаев уже был если не легендой, то прологом к ней... Плюс таланты творческого плана — этюды, постановки, композиции от сугубо национальных до Брехта, в которых творилась и творила фигура Бибо, были всегда ярки, крупны, заметны; и если постановкам из пространства европейской культуры порой не хватало адекватного актерского прочтения, то вещами, близкими и понятными ей, осетинская студия открывала своим педагогам и товарищам из глубин и весей страны такие полотна жизни своего и кавказских народов, которые, свидетельствую, — потрясали! Как-то классик осетинской живописи Азанбек Джанаев заметил, что творческий процесс не прекращается в нем и в туалете. Он был прав. Художник, если он художник, даже прожигая жизнь, на взгляд стороннего, самым бездарным образом, на деле — в творческой командировке, на работе, на капитанском мостике, на семи ветрах своих семи стихий! Бибо рос не по годам, а по часам — герой и романтик, мечтающий сыграть Чермена, он пытливо заглядывал за горизонт, где во тьме веков, или же в их сиянии, покоились руны драматургов Древней Греции и Рима, его взгляд долго задерживался на пиках творений Шекспира...Не будем послушно следовать за вехами жизни актера и остановим свой взгляд на его работах в республиках Средней Азии, и, в частности под творческим патронажем одного из старейших режиссеров студии «Узбекфильм» Б.А. Кимягарова. Мой сорокалетний опыт работы в кино дает мне право сделать вывод после просмотра всех лент, в которых снимался Ватаев: без и вне Ватаева этих лент, практически, нет. Конечно, уникальна тектоника его лица — широкоскулого, с узкими щелями глаз, с широким, не скошенным в овал затылком... Эта тектоника в аранжировке опытного гримера и восточных костюмов вмиг превращала Ватаева то в таджика, то в узбека, то в туркмена без каких-либо дополнительных усилий, но тонко чувствуя пласты восточной культуры. Бибо дарил эти пласты своим героям с такой царской щедростью, одержимостью и страстью, с такой четкой орнаментальной прорисовкой, внутренней и внешней ритмикой, что немели сами хозяева от заезжего ненадолго гостя из далекой Осетии. На глазах оживал эпос и какие-то важные забытые его грани, которые после шлифовки их Ватаевым, сверкали, как лазурь и малахит на куполах и стенах дворцов, храмов и мечетей древнего Самарканда... Петровский рост, сажень плеч, широкий раскованный мах походки актера словно приподнимали звучание легенд и страстей. А тембр и густая палитра голоса? Он то яростный, то вкрадчивый, молитвенно взывающий и презрительно отвергающий... Не помню по истории даже мирового кино и театрального искусства более пяти-шести имен, так передающих каждое движение души этим чрезвычайно важным инструментом для лепки образа...

Мои сверстники и коллеги помнят о снисходительной простительности советской, в частности московской кинематографической элиты к «азиатской» кинопродукции, при этом варяги от этой элиты десятки лет наезжали в республики Средней Азии в качестве авторов, соавторов, постановщиков, операторов, актеров и чуть ли не подсобных рабочих — мол, поможем несмышленым братьям творить настоящее кино!.. За исключением двух-трех лент, действительно настоящих, скажем, «Первый учитель» Михалкова-Кончаловского, «Сорок первый» или «Белое солнце пустыни», — в основном снимались ремесленные, наспех сколоченные поделки с чайханой, пловом и басмачами... Не погрешу против истины, если скажу, что и в фильмах, отмеченных мной выше, мир Средней Азии был ярким ковром, на фоне которого утверждался приоритет великорусских, а по сути, великодержавных ценностей, и лишь осетин Ватаев явился зрителю СССР не кинематографическим ландскнехтом, а блестящим выразителем древнейшей культуры народов Востока... Второго примера такой проникновенной братской и творческой жертвенности я не знаю и не знал...

В нашей стране всегда было трудно предугадать условия своей творческой судьбы, но представляю, как бы сыграл Ватаев Чингис-хана или Батыя, Алпамыша или Салавата Юлаева, Авиценну или духовного наставника Шамиля Кази-муллу!.. И не только их. Ватаев снимался на многих студиях страны и за рубежом, и даже в ролях эпизодических запоминался, как герой, а не персонаж...

Всемирная слава его наставника, одного из лучших, если не самого лучшего интерпретатора шекспировских драм и трагедий на сцене Владимира Тхапсаева не давала покоя многим актерам, в том числе и Ватаеву. Какой солдат не мечтает стать генералом? Актер, еще не родившись, мечтает сыграть Гамлета, а актриса — Кармен или на худой конец Вронскую... Что сказать? Тхапсаев недосягаем. Причем сам себе режиссер. Будь сам себе режиссером Ватаев, при более глубоком, скрупулезном прочтении Шекспира его Отелло мог бы занять свое высокое место в ряду высочайших других.

Проблемы, причем неразрешимые, ждали Ватаева и в царе Эдипе, но здесь необходимо отступление.

Как-то еще в стенах ВГИКа, пришлось увидеть фильм «Медея» в постановке Бертолуччи. Честно говоря, мне не близки ни образное видение, ни творческая манера, ни мироощущение этого колосса с мировым именем. Тем любопытнее было смотреть его фильм, почему-то нудный и затянутый. Анализируя, в чем причина очевидного провала этой ленты, как и лент других режиссеров на библейские темы, я пришел к выводу, что драматургия древних, вырванная из контекста времени — амфитеатра, двух хоров, женского и мужского, и одного ведущего — на сцене театра современного, а тем более в кино, неминуемо имеет пустоты, паузы, которые и заполнял переездами Медеи на арбе и отвлеченными пейзажами в своем фильме знаменитый итальянец. Провал ждал бы и трио «Феллини, Антониони, Бергман» — лучших режиссеров кино второй половины нашего века, замахнись они на произведения такого трио, как «Еврипид, Софокл, Эсхилл». Ничего, кроме красочной буффонады, мир не увидел и в «Клеопатре», и в массе других «костюмных» фильмов; хочешь не хочешь — в кадре колесница, а за кадром, — весь в стекле автобус, ждущий съемочную группу, чтобы отвести ее в пятизвездочный отель... Драматургию дня вчерашнего, а тем более позавчерашнего, и не дня, а десятков веков нельзя тащить в сегодня в том виде и качестве, в каком она была понятна и органична в момент написания. Поэтому и Эдип, и не только в исполнении Ватаева, воспринимается как примерный урок разборок нравственных устоев на лекции по истории, а крики, слезы, позы и движения — как иллюстрация к теме. Хотя надо отдать должное, что и в условиях, скованных условностью, неадекватной театру и сцене современности, Ватаев, как трубы Роланда, зовущего на помощь, ведет перекличку и с персонажами Шекспира, и древнего грека, сыном, верным своим пращурам, — родным по роду и крови...

Ватаев с молоком матери впитал в себя главную отличительную особенность своего народа, во всяком случае, из сокровищниц духовных: коммуникабельность, способность, оставаясь самим собой, целиком растворяться в морях и океанах мирового опыта, мировой культуры, словно он праотец всех племен, населяющих нашу планету... Где бы он не самовыражался — Ватаев свой. Моментальность ориентации в обстоятельствах предлагаемых и чрезвычайных у него феноменальна, это подтверждается и на сцене, и в жизни. Еще одной отличительной чертой актера является его безупречная память и не только на волнующие его тексты пьес, прозы и поэзии.

Метафоричность короткого устного рассказа, или когда он в роли пересмешника, у Ватаева, — по его глубинным связям с творчеством народным. Эта связь особенно заметна и полифо-нична, когда он поет, и опять же, не в одиночестве «Санта Лючию», а с захмелевшими в застолье друзьями наши героические баллады, отмеченные бессмертной геральдикой мужества и чести! Народные поговорки, присказки, прибаутки в его речи, о чем бы он ни говорил, рассыпаны, как звезды на небе в ясную летнюю ночь; меткие подколки, характеризующие хорошо знакомых ему людей, у него неизбывны, и, даже повторяясь, а этот грешок за ним есть, Ватаев не вторичен...

Ватаев, как и все актеры, — Нарцисс — любит себя, и есть за что. Мне он кажется Гулливером. Нет ни средств, ни людей для проектов крупномасштабных, настоящих, стоящих вдохновения и здоровой бессонницы... В свое время не от хорошей жизни его носило по всем весям Союза. В родной республике Ватаев был слишком заметен и ярок — его невзлюбило высокое руководство; национальный театр практиковал в основном народные комедии, — зритель хохотал потому, что ему чесали пятки, а не мозги... Первый президент РСО-Алании за заслуги и в силу личных симпатий возвел актера в министры и, вручив тощий бюджетный кошелек, просил не отказывать культурным запросам родной Алании ни в чем. Слава Богу, министр не задушил в Бибо актера, а модерновый интерьер кабинета не затмил ему сцену театра, в котором еще обитают духи и ангелы, мифы и притчи, сказки и легенды прежде всего матери-Осетии. Бибо — худрук нашего академического театра. Вечный воин и борец за чистоту и высокое предназначение национального искусства, он не теряет надежды на успех и верит, что святые традиции, в частности театральные, не пропадут, тем более, не умрут. Эллипс, по которому со свистом летит запущенная рукой Сатаны Россия, Ватаеву кажется траекторией бумеранга, который непременно вернется в лучшем качестве, и уже не к нечестивцу, а к Творцу!

***

Есть люди, которым должно уходить из жизни в глубокой старости, когда чувство сострадания смешивается с чувством восхищения содержательностью их жизни...

Бибо был национальной легендой, национальной идеей...Актер начинает играть с люльки и — до последнего вздоха... Это одна великая роль Учителя по всем предметам жизни — начиная от этики поведения и не кончая эстетическим совершенством жеста, действия, слова, работы в кипящем котле жертвенной любви к родине, к своему народу, к людям мира...

Он ушел могучим и сильным. Ушел навсегда, чтобы вечно возвращаться в сердца, души и разум людей, благодарных Богу, родителям Ватаева и земле Осетии за то, что он был, есть и будет!..

Дата добавления: 2015-07-26