Гонец из эльсинора

Фамилия. Имя. Отчество... Жил. Работал. Умер... Забыли... А кого не забывают в этом сумасшедшем мире, не успевающем тысячелетиями разглядеть собственное лицо?.. И как можно забыть того, кого не знаешь? Многие не видели его ни на сцене, ни в жизни. Мне рассказали такой случай: какой-то прохожий спросил, где улица Набережная? Ему сказали — вы на ней стоите. «Да это же какого-то Тхапсаева!» — воскликнул мужчина. Невежество многолико. Тхапсаева знают в Англии, и он почти забыт в Осетии... Парадокс? Гримасы застойного времени? Но и в застойные времена ему аплодировала вся страна, не задаваясь вопросом, каким образом человек, не имеющий законченного общего и специального образования, на сцене стал, возможно, самым выдающимся исполнителем шекспировских ролей! Честь республики гор не позволит нам не знать ее лучших сынов! Одним из них был, есть и во веки пребудет Владимир Тхапсаев.

У театра есть одно уязвимое достоинство — актеры каждый раз играют по-разному, а когда уходят из жизни, от них остаются фактологические свидетельства, но не их игра. Обидно! Говорят, блистательным самородком был Соломон Таутиев! Но где Соломон? Его давно нет. Нет даже записи его ролей на Магнитке... Возможно, есть. Мы их не слышим. Но действо надо не только слышать, надо видеть. Сам Тхапсаев писал: «Неповторимость — прекрасное свойство театра, отличающее его от других искусств. Можно сделать слепок с оригинала Нефертити, можно снять копию с микеланджеловского Моисея. Это никогда не будет столь же прекрасно, но это будет подобно. А вот воспроизвести сегодня Отелло, каким играл его Сальвини, — невозможно, как нельзя «повторить» Остужева, Качалова, Ермолову... Не помогут никакие, самые подробные эмоциональные описания, магнитофонные ленты и даже киноленты...»

Он родился в Ардоне. Рано потерял родителей. Жил бедно. Работал много. Безумно любил театр. Безумно в Осетии театр любили все. Особенно — героический. Подвиг и честь на Кавказе ценились превыше жизни!..

Каждая эпоха имеет свой аромат. На моей памяти — хаотичный подъезд к театру автобусов, бортовых «зисов» и «полуторок», битком набитых радостными и возбужденными сельчанами со всех концов республики. В те времена не все знали, да и не хотели знать, что искусство — всего лишь «надстройка», а художники — «попутчики», мешающие идти к зорям коммунизма!.. Многие в город, и конкретно в театр, с гор и долин шли пешком... По свидетельству немногих еще живых очевидцев, юноша Тхапсаев шел с друзьями из Ардона в город, и глубокой ночью — из города в Ардон, покрывая расстояние почти в сто километров. В те времена чаще не гора шла к Магомету, а Магомет к горе — такова была дистанция, признательность искусству не как «надстройке», — как смыслу духовной жизни.

В детстве сам ставил и играл в пьесках на старой мельнице... Зрители, такие же сорванцы, как и он сам, сидели на чем попало под открытым небом. «Актеры» скрывались в сарае, а занавесом были створы ворот...

Юношей, он был ударником первого в стране комсомольского призыва на Сахалин. Там, погибая от цинги, вступил в партию. Есть легенда, что когда Тхапсаев собрался поступать в театральный вуз в Москве, на вокзале у него сперли балетку с документами. Среди счастливчиков двух наборов осетинской студии его не оказалось. В студию при театре — не получилось: какой он актер, — он работяга, шахтер, такелажник, строитель... Отчаявшись, поступил в дорожно-механический техникум... И пришел в театр в качестве рабочего сцены, потому что дышал только театром и даже в качестве рабочего сцены, электрика, помреквизитора — был счастлив! Запах красок, картона, клея и дерева декораций были ему дороги, как изгою сладкий дым родного очага!..

В годы его нищей юности фотография была роскошью. Среди ранних фоток интересны две — на одной он похож на Пастернака, на другой, с гладко выбритым черепом, — на уголовника... Время вносит свои коррективы, особенно в глаза — в них упругая воля и абсолютное ощущение цели! Как говорят, у него были хорошие физические данные: рубленые, скульптурные грани лица, высокий, открытый лоб, прямой, с горбинкой нос, волевой подборок, четко очерченный рот, косая сажень в плечах, петровский рост... И феноменальная память: он наизусть знал все диалоги всех спектаклей, которые игрались на сцене театра. Шепотом, чтобы не вызвать нареканий, он говорил: «А я бы это сыграл!»

Медлительный тугодум — для одних. Рабочий сцены — для других. Пока не вмешался случай — рабочий сыграл заглавную роль вместо заболевшего актера и потряс всех раз и навсегда!

Ибо, как вскоре стало ясно всем, и в мизерных ролях он был на десять голов выше заслуженных... Комическое не любил. «Над кем смеетесь? — Над собой смеетесь!» Он тяготел к драме, но и драма была ступенью. Играя народного героя Чермена — роль хрестоматийную для народного театра Осетии, Тхапсаев шел к вершине мировой трагедии — фантастически сложным и страшным своей неразрешимостью галактикам Шекспира! За тысячи миль от Страдфорда-на-Эйвоне, родины драматурга, миру явился мавр, каких этот мир не видел, и, возможно, не увидит уже никогда!.. За тридцать пять лет он тысячу раз с громовыми проклятьями прозревал в одеждах Лира, метался, как раненый барс, в мистической феерии Макбетом, задушил двенадцать Дездемон... Но в тысячу раз шлифованной роли он находил решения, предвосхищавшие Шекспира. Например, в «Отелло» он одной рукой лишал свою любовь жизни, другой рукой, всем своим существом пытался ее в жизни удержать! Это был «момент истины», корневой смысл эпической трагедии!

В век компьютеров кого удивишь печатной машинкой, но сердце сжимается, когда видишь, с какой любовью и старанием переписывал актер роль Лира в тонкую школьную тетрадь...

Репетируя дома, роль Дездемоны поручалась им жене и зеркалам. Зеркала безмолвствовали, а вот жену он доводил до истерик — ей хотелось сбежать от него, но такие жертвы помогали на сцене... Кстати, на репетиции и к спектаклям, где он был занят, Тхапсаев приходил за два часа до начала, скрупулезно проверяя все предметы и антураж мизансцены — «поверять алгебру гармонией» и наоборот было его принципом.

Когда дочь Зая попросила у него пять рублей как подарок в честь перехода в следующий класс, он спросил: «А в какой?» Может, поэтому кое-кто обижался, что актер не здоровается, шагая по улице, — и здесь он был сосредоточен, как сфинкс...

Многим, даже великим актерам, не терпится снять грим, так же, как и наложить его. Гримируясь, Тхапсаев предчувствовал муки и радости своего персонажа с болью, с какой протекают трудные роды... Снимая грим, он, возможно, слышал треск шкуры, сдираемой с живого существа, — слишком дорога ему была роль, переплавившая в один монолит, конгломерат мыслей, чувств и страстей его самого и сценического двойника... Домой после спектакля уходил одним из последних — опустошенным, уничтоженным собственным вдохновением, уходил с такой ненавистью к Яго, что перенес ее на ни в чем неповинного актера, который, играя коварного злодея, десятки лет был с ним в одной сценической связке...

Интересно, а мог бы сыграть Яго Тхапсаев? Теоретически, да. Но порок всегда вызывал в нем чувство брезгливого отвращения, и это ощущалось в его ненависти к самому себе, когда приходилось играть подлеца...

Пушкин как-то заметил: «Отелло не ревнив, напротив, он доверчив». Тхапсаев был неправдоподобно доверчив. «Бало», как звали его близкие, был большим ребенком, и разве не этим объясняется телеграмма жене Антонине, где он просит спасти его от назойливой поклонницы?.. Смех! Хотя жену свою, с помощью друзей, этот «большой наивный ребенок» в свое время похитил по всем кавказским законам! Много лет спустя она отомстила ему, «выкрав» его из театра Моссовета после долгого разговора с небезызвестной Екатериной Фурцевой. Эти годы — зенит, триумф Тхапсаева. В театре Моссовета он вел свою роль на осетинском, актеры театра — на русском языке в трагедии англичанина, и все было не только понятно — грандиозно! Тхапсаеву аплодировали актеры. Зрители аплодировали ему стоя!

Так называемые осетинские роли Тхапсаева поражали точным попаданием в характер, расширением, наполнением образа до такой степени, что в одном человеке звучала вся Осетия с ее историей, настоящим и будущим!.. Его способность персонифицировать знакомый типаж в неповторимость личности на осетинской сцене до сих пор не имеет аналога...

Качественное содержание слова и понятия «народный» неадекватно популярности, хотя второе вытекает из первого. Сила Тхапсаева как осетина была не в «национальном самосознании», а в утверждении общечеловеческих ценностей жизни, быта, мироощущения его народа... Астеник, невысокого роста — таким был в жизни Коста. Тхапсаев же в кинематографической роли Коста — молотобоец! Но мы верим ему, ибо физиология, как дым, растворяется в бесконечном пространстве духа поэта... Работник музея рекомендует для фильма о Тхапсаеве снять знаменитый костюм актера, костюм, в котором он играл свою коронную роль! Но что нам даст и в чем нас убедит материя вне его самого, — на нем любая вещь обретала смысл, и порой складки бешмета можно было читать, как короткий рассказ о судьбе, а в закатанных рукавах восточного халата видеть горящие костры оскверненной неверием любви!..

Разнообразие репертуара любого театра чаще не универсальность, а всеядность... Есть творческие коллективы и отдельные люди, готовые поставить и сыграть любую вещь любого автора любой сложности прочтения... Универсальность Тхапсаева, играющего в произведениях Софокла, Островского, Гауптмана, — адский труд медиума, интуитивный «прямой коридор» от исполнителя к сокровищницам другого, но никогда не чуждого исторического опыта. Может, поэтому он, осетин до мозга костей, не мыслящий своей жизни не на своей земле, не «входил» в мировую сценическую культуру, а являлся ее пластом! Был народным — без сплетен, зависти и кривотолков, хотя и сегодня звания распределяют, как хлебные карточки...

Свыше двухсот ролей мировой и отечественной классики! Орден Ленина. Трудового Красного Знамени. Премия Коста. Станиславского. Депутат Верховного Совета страны... Это вехи признания, но и они не смогут охватить объем и мощь Владимира Тхапсаева...

Итак, он шел домой — вот сюда, в дом, который и сегодня кажется сколом Эльсинора, несущим в себе масштаб и готическую заостренность и замка, и личности актера. К величайшему стыду, еще вчера этот дом был не святыней, а конторой мостостроителей, конечно, не тех, что строят мосты нашей духовной преемственности... Пантеон, где похоронен актер, напоминает амбарный двор бесхозного колхоза... Говорят, на том свете все равны. И все же, уместна ли близость, даже географическая, между пристанищем праха Коста, Тхапсаева и высокопоставленных функционеров застойных времен?..

Завершая очерк, зададимся вопросом: так в чем же все-таки феномен Тхапсаева-Отелло? Не знаю. Не видел интерпретацию Отелло другими великими. Знаю одно: Тхапсаев в роли Отелло меньше всего был велик, а слова «игра», «интерпретация» — уносило шквальным ветром, когда на сцене появлялся мавр, тот, единственный, пропахший дымом сражений и оливковых рощ, влюбленный в Дездемону не по прихоти Шекспира, а по роковому велению жизни!

Дата добавления: 2015-07-26