Феноменологическая установка как предпосылка экзистенциального анализа

Значение феноменологии Э. Гуссерля для экзистенциального анализа в разные периоды его истории менялось, пока, наконец, конституциональный анализ трансцендентного сознания психотических больных, основанный на интерпретации В Шиласи идей Гуссерля и разработанный Бинсвангером в его поздних работах (Binswanger 1960a,b, 1963, 1965), не сделал экзистенциальный анализ, ориентированный, главным образом, на представления Хайдеггера, чуть ли не устаревшим¹¹⁾. В данном контексте мы ограничимся лишь кратким изложением принципов феноменологического подхода, который сохраняется в экзистенциальном анализе.

В упрощенной до тезиса форме научный идеал феноменологии можно выразить в виде парадоксально звучащей максимы о "теории, свободной от теории". Этот научный идеал привел Бинсвангера к конфликту не только с редукционистскими модельными представлениями традиционной клинической психиатрии, но и с такой же редукционистской психоаналитической теорией. Понимание этого конфликта позволяет также увидеть, что движет представителями различных феноменологически и антропологически ориентированных направлений в психопатологии и психотерапии. Экзистенциальный анализ - это не более чем попытка решить этот конфликт, и он не претендует на то, чтобы быть истиной в последней инстанции.

Вышеупомянутое противоречие "теории, свободной от теории" становится несколько более понятным, если учесть неоднозначность слова "теория". "Теория" в значении естествознания и наук, ориентированных на него, обозначает систему гипотез, которые можно проверить на основе опыта и с помощью эксперимента, причем эти методы проверки в той или иной степени доказали свою надежность. В рамках такой концепции реальности сущность "теории" состоит в том, что благодаря ей явления (возможно, конкретизированные с помощью модельных представлений, но сами по себе не конкретные) объясняются структурой условий, а внешняя реальность трактуется как то, что ею обусловлено, или как эпифеномен. При этом познание понимается как вЭдение, позволяющее человеку раскрыть констелляцию условий и тем самым контролировать их; этому соответствует также "диагностика" в медицине, ориентированной на естественные науки. То, к чему подобным образом сводится внешнее, в иерархии структур бытия всегда помещается "глубже" (то есть на ступень меньшей автономии), чем это соответствует картине явления (Blankenburg 1964b, 1971б 1975a, 1977), причем это делается не из-за произвола, обусловленного мировоззрением, а в силу внутренней необходимости такого подхода. Это внешнее неизбежно сводится к "другому", а именно к "более низкой" конституции. Редукционизм - это неизбежное следствие всех наук, ориентированных на анализ условий (ср. Giorgi 1970, 1975, Blankenburg 1975b), и его можно непосредственно вывести из присущего им методологически обоснованного понимания теории (Heidegger 1954). Возможно, пришедшая вместе с кибернетикой структурная теория приведет к изменению имплицитно содержащейся в ней онтологической концепции реальности реального, но об этом говорить пока еще рано.

Вместе с тем существует и другое понятие "теории", которое восходит к греческому значению слова uewsia. В этом смысле теория означает "созерцание" как полную противоположность практике, позволяющей властвовать над всем сущим, мотивирующей подход, который направлен на анализ условий, и определяющей техническое отношение позитивистских наук к миру (Heidegger 1954). Лейтмотивом такого понимания теории является максима Гёте: "Не надо ничего искать за феноменами; они сами - теория", и далее: "Главное, что нужно понять: все фактическое уже и есть теория"¹²⁾. Это и есть мотив - наряду с прочими - феноменологического исследования, который стал основным и для экзистенциального анализа. Он предполагает познание, нацеленное на постепенное раскрытие воззрения и теории, видения и понимания (Landgrebe 1959, 1963; Strasser 1964; Brand 1971; Blankenburg 1971), а также чувственного и смыслового. Если не оставлять эту задачу не имеющим специальных знаний философам, а в качестве мотива включить в эмпирические науки (в том числе в психологию и в психопатологию), то тогда потребуется новое понятие "эмпирики" (Blankenburg 1975a).

Следовательно, феноменология не означает простого описания, в значении которого иногда употребляют это слово представители естественных наук. Наиболее употребительное по сей день определение понятия феноменологического - в противоположность простой ориентации на феноменальное - дается в работе Хайдеггера (Heidegger 1927, 28 etc.). То, что должно быть в феноменологии "феноменом", - это не внешний аспект предмета, а прежде всего "логос". Таким образом, феноменология, вопреки широко распространенному неверному мнению, ведет не к абсолютизации поверхностного аспекта мира, а к радикализации принципа опыта. Наглядной данностью должно быть не только то, что воспринимается с помощью органов чувств; речь также идет о структурах, делающих воспринимаемый предмет разумным и понятным. В конечном счете такая радикализация принципа опыта сводится к постулату об изменении познавательной способности. Вместе с тем она порождает скепсис в отношении всего, что нельзя сделать наглядным в первоначальном представлении. Этот подход ставит под сомнение любую научную тенденцию к выяснению скрытых причин того или иного явления и показывает ее относительность. Вместе с тем он также показывает относительность всех конструктов и модельных представлений, с помощью которых обсуждаемый феномен объясняется не как таковой, а с точки зрения того, что "за ним скрыто" и остается гипотетическим. Но разве это не относится и к психоаналитической теории, если Фрейд пишет: "По нашему мнению, воспринимаемые феномены должны отходить на задний план и уступать место всего лишь предполагаемым стремлениям" (XI, 62)? И разве бессознательное - не такой конструкт? Этот вопрос неоднократно обсуждался под влиянием феноменологической теории Гуссерля¹³⁾. Несомненно, Фрейд был прав, когда еще в 1917 году, обеспокоенный после прочтения предварительного варианта труда Бинсвангера "Введение в проблемы общей психологии", написал ему: "Как Вы поступите с бессознательным или, точнее, как Вы сможете обходиться без бессознательного? Успокойте меня" (Binswanger 1956a, 77). Бессознательное неизбежно становилось камнем преткновения для любого научного направления, претендовавшего на феноменологическое объяснение своих основ и предпосылок. Но это не означает, что феноменология должна отрицать бессознательное. И все же имеется существенное различие в том, как оно объяснялось. Так, Бинсвангер комментирует фрагмент из письма Фрейда: "Само собой разумеется, я никогда 'не обойдусь без бессознательного' ни в терапевтической практике, невозможной без фрейдовского понимания бессознательного, ни в 'теории'. Но после того как я обратился к феноменологии и экзистенциальному анализу, проблема бессознательного для меня изменилась, расширилась и углубилась, поскольку 'бессознательное' все меньше стало выступать лишь как противоположность 'сознательному', как до сих пор - что обычно и происходит в случае таких простых противопоставлений - оно в значительной мере определяется в психоанализе"¹⁴⁾. Таким образом, имплицитная критика психоанализа направлена не против достигаемого с его помощью расширения сферы переживаний, а против узкого понятия сознания, которое Фрейд заимствовал - хотя и наделяя его негативными характеристиками - из науки своего времени. И все же феноменология, охватывающая сознательное и бессознательное, стала возможной еще до Гуссерля благодаря экзистенциальному анализу Хайдеггера.

Дата добавления: 2015-07-26