Письмо 147

От госпожи де Воланж к госпоже де Розмонд Вы, без сомнения, будете огорчены так же, как и я, достойный мой друг,когда узнаете о состоянии, в котором находится госпожа де Турвель. Совчерашнего дня она больна; болезнь ее началась так внезапно и с такимитяжелыми признаками, что я до крайности встревожена. Сильнейший жар, буйный,почти не прекращающийся бред, неутолимая жажда - вот что у нее наблюдается.Врачи говорят, что предсказать пока ничего невозможно, а лечениепредставляется весьма затруднительным, так как больная отказывается отвсякой медицинской помощи: чтобы пустить кровь, пришлось силой держать ее, ик этому же прибегнуть еще два раза, чтобы снова наложить повязку, которуюона, находясь в бреду, все время старается сорвать. Вы, как и я, привыкли считать ее слабой, робкой и кроткой, нопредставьте себе, что сейчас ее едва могут сдержать четыре человека, амалейшая попытка каких-либо уговоров вызывает неописуемую ярость! Яопасаюсь, что тут не просто бред, что это может оказаться настоящимумопомешательством. Опасения мои на этот счет еще увеличились от того, что произошлопозавчера. В тот день она в сопровождении горничной прибыла в монастырь... Так какона воспитывалась в этой обители и сохранила привычку ездить туда от временидо времени, ее приняли, как всегда, и она всем показалась спокойной издоровой. Часа через два она спросила, свободна ли комната, которую оназанимала, будучи пансионеркой, и, получив утвердительный ответ, попросиларазрешения пойти взглянуть на нее. С нею пошли настоятельница и несколькомонахинь. Тогда она и заявила, что хочет вновь поселиться в этой комнате,что ей вообще не следовало ее покидать, и добавила, что не выйдет отсюда досамой смерти - так она выразилась. Сперва не знали, что и сказать ей, но, когда первое замешательствопрошло, ей указано было, что она замужняя женщина и не может быть принятабез особого разрешения. Ни этот довод, ни множество других не возымелидействия, и с этой минуты она стала упорствовать в отказе не только оставитьмонастырь, но и эту комнату. Наконец, после долгой борьбы, в семь часоввечера дано было согласие на то, чтобы она провела в ней ночь. Карету ее ислуг отослали домой, а решение, как же быть дальше, отложили до завтра. Уверяют, что весь вечер ни в ее внешности, ни в поведении не только незамечалось ничего странного, но что она была сдержанна, рассудительна итолько раза четыре или пять погружалась в такую глубокую задумчивость, изкоторой ее трудно было вывести, даже заговаривая с ней, и что всякий раз,прежде чем вернуться к действительности, она подносила обе руки ко лбу,словно пытаясь как можно сильнее сжать его. Одна из находившихся тут жемонахинь обратилась к ней с вопросом, не болит ли у нее голова. Прежде чемответить, она долго и пристально смотрела на спросившую и, наконец, сказала:"Болит совсем не там!" Через минуту она попросила, чтобы ее оставили одну ив дальнейшем не задавали ей никаких вопросов. Все удалились, кроме горничной, которой, к счастью, пришлось ночевать втой же комнате за отсутствием иного помещения! По словам этой девушки, госпожа ее была довольно спокойна доодиннадцати вечера. В одиннадцать она сказала, что ляжет спать, но, еще невполне раздевшись, принялась быстро ходить взад и вперед по комнате,усиленно жестикулируя. Жюли, которая видела все то, что происходило днем, неосмелилась ничего сказать и молча ждала около часа. Наконец, госпожа деТурвель дважды, раз за разом, позвала ее. Та успела только подбежать, игоспожа упала ей на руки со словами: "Я больше не могу". Она дала уложитьсебя в постель, но не пожелала ничего принять и не позволила звать кого-либона помощь. Она велела только поставить подле себя воду и сказала, чтобы Жюлиложилась. Та уверяет, что часов до двух утра не спала и в течение всего этоговремени не слышала никаких жалоб, никаких движений. Но около пяти утра ееразбудил голос госпожи, которая что-то громко и резко говорила. Жюлиспросила, не нужно ли ей чего-нибудь, но, не получив ответа, взяла свечу иподошла к кровати госпожи де Турвель, которая не узнала ее, но, внезапнопрервав свои бессвязные речи, с горячностью вскричала: "Пусть меня оставятодну, пусть меня оставят во мраке, я должна быть во мраке". Вчера я и самаотметила, что она часто повторяет эту фразу. Жюли воспользовалась этим своего рода приказанием и вышла, чтобыпозвать людей, которые могли бы оказать помощь, но госпожа де Турвельотвергла ее с исступленной яростью, в которую с тех пор так часто впадает. Все случившееся повергло монастырь в такое замешательство, чтонастоятельница решила послать за мной вчера в семь часов утра. Было ещетемно. Я примчалась тотчас же. Когда обо мне доложили госпоже де Турвель,она как будто пришла в себя и сказала: "Ах, да, пусть войдет!" Но когда яочутилась у ее кровати, она пристально посмотрела на меня, быстро схватиламою руку и, сжав ее, сказала мне громким, мрачным голосом: "Я умираю потому,что не поверила вам". И сразу вслед за тем, закрыв глаза рукой, приняласьповторять одну и ту же фразу: "Пусть меня оставят одну" - и т.д., пока непотеряла сознания. Эти обращенные ко мне слова и еще некоторые, вырвавшиеся у нее в бреду,наводят меня на мысль, что эта тяжелая болезнь имеет причину еще болеетяжкую. Но отнесемся с уважением к тайне нашего друга и ограничимсясостраданием к ее беде. Весь вчерашний день прошел так же бурно, в ужасающих приступах,сменявшихся полным упадком сил, напоминающим летаргию; лишь в эти минуты онасама вкушает - и дает другим - известный покой. Я покинула изголовье еепостели лишь в десять вечера с тем, чтобы вернуться сегодня утром на весьдень. Разумеется, я не оставлю моего несчастного друга, но то, что онаупорно отказывается от всяких забот о ней, от всякой помощи, вызывает простоотчаяние. Посылаю вам ночной бюллетень, только что мною полученный, - как выувидите, он отнюдь не утешителен. Я позабочусь, чтобы и вам их аккуратнопосылали. Прощайте, достойный мой друг, спешу к больной. Моя дочь, которая, ксчастью, почти совсем поправилась, свидетельствует вам свое уважение. Париж, 29 ноября 17...

Дата добавления: 2015-07-18