Глава 2. Ласка

Когда молнией пронзаешь тысячи слоев пространства, на доли секунды можешь потерять сознание. Это защитная реакция психики мага, и не нужно этого бояться. Вместе с тем в обычном мире проходит не несколько секунд, а несколько часов, и они просто пропадают, теряются для того, кто совершает телепортацию. Ласку предупреждали обо всем этом, когда инструктировали перед заданием. Но почему-то никто не соблаговолил сообщить, что не всегда исходящий портал раскрывается на твердой земле.

Очнувшись после моментального броска через зеркало, Ласка, все еще сжимая в кулаке вытащенный из оправы зеркала камень, на миг зависла над верхушками деревьев – даже успела рассмотреть, что это сосны, – а потом рухнула вниз. Ударившись о несколько веток, она оказалась на каменистой земле, кое-где поросшей мхом. Болели ребра, затылок и…

Ласка аккуратно перевернулась на бок, опираясь локтем в съехавшую с плеча сумку, села, подвигала пальцами левой руки – и поняла, что на ближайшее время она из мага практически превратилась в простого смертного человека. Такого простого-простого и такого смертного-смертного…

Несколько минут Ласка сидела неподвижно, положив на колени сломанную руку. Перелом был не открытый, но двойной, кости отчетливо ходили под пластинами мышц. Было больно, но пока не сильно – сильно больно будет позже.

Ласка была озадачена. Она смотрела на собственную, уже начавшую опухать руку, как на что-то почти чужое, и думала о том, что оказалась совершенно неподготовленной к такому повороту событий. Согласно плану, они вместе с Ирингой должны были оказаться на окраине небольшого городка под названием Рунд, в котором их в условленном месте ждал один из лучших магов Алых клинков. Ласке нужно было лишь передать Ирингу под его охрану и вместе с ними вернуться домой, где должно было начаться самое приятное – церемонии коронации Иринги и ее, Ласки, признания. Но с самого начала все пошло не так. Мало того, что к ним прицепился Илгар – сейчас это даже хорошо, наверняка они с Ирингой не разделились, это ее, Ласку, телепортировавшуюся последней, отбросило в другое место. Ласка чувствовала и свою вину. Никто ведь не поручал ей освобождать Ирингу от магических кандалов прямо в кабинете директора. Достаточно было найти шкатулку и кануть в зеркало. Но нет, Ласке вздумалось отличиться, и в итоге они потеряли время. Правда, улов тоже был хорош – в сумке Ласки лежало нечто не имеющее цены в стане темных, да и светлых магов. Но если бы директор их не отпустил… Повезло? Или же…

Нет, думать об этом сейчас Ласка не могла. Нужно было собраться с силами, достать карту, рассчитать, где находится она, а куда выбросило Илгара и Ирингу, а потом отправиться на их поиски. Она уже потянулась к сумке – забывшись, левой рукой – и невольно пискнула от боли. Машинально Ласка прочла заклятие, чтобы перелом сросся быстрее, и вспомнила о том, что кости нужно как-то зафиксировать, иначе и от лучшего заклятья не будет толку. Тут же ей стало смешно: у нее даже руку перевязать было нечем. Разве только шейным платком гербового травянисто-зеленого цвета, какие носили все учащиеся Школы. Мда, кто бы мог подумать, что Ласка будет вынуждена так им воспользоваться.

Разыскав пару прямых коротких веток, Ласка соорудила повязку. На ближайшие несколько часов должно хватить, а потом… Потом Ласка рассчитывала выйти к людям.

Сосновый лес покрывал каменистые холмы. Отыскав подходящий валун, Ласка расстелила на нем карту, достала тетрадь, собравшись рассчитывать координаты перемещения. Потом заметила, что перевязанная рука с трудом, но все же двигается, и вытащила из нагрудного кармана кристалл на серебряной цепочке. С помощью магии, даже той малой части, которая ныне была доступна девушке, можно было сэкономить время.

Первым делом Ласка стала искать себя. Это было не сложно, кристалл был «заточен» на такие случаи, и, хотя был скорее игрушкой, довольно популярной в Школе, сейчас оказался очень кстати. Он сразу уткнулся между изящно нарисованными сосенками в Ланском предгорье. Ласка сглотнула: от родных земель оно было дальше, чем Школа. Так, теперь ближайшее поселение… Кристалл дрогнул, повел в сторону. Хорошо, не далеко, лишь бы не землянка лесника. А ближайшие тракты… Ну, добраться можно. О, дальше идут деревеньки и даже город есть – Мольнеск. Никогда не слышала. Ну ладно… А где же сейчас Иринга? Ласка возблагодарила демона, толкнувшего Илгара под руку: теперь она могла найти Ирингу по последнему браслету, оставшемуся на ее щиколотке. Кристалл хищно покружил над картой и уверенно указал на крупную точку – Виллинер. Повезло ребятам, оказались сразу среди людей. Будем надеяться, у них хватит разума устроиться где-нибудь и сидеть тише воды – ниже травы, дожидаясь Ласку. Сверив направление со сторонами света, Ласка убрала карту и уверенно зашагала через лес.

Тоненькие юркие лучики солнца просачивались между сосновыми иглами, струились вдоль могучих янтарно-рыжих стволов и упирались в землю ярко-желтыми пяточками. Кое-где попадались кусты можжевельника, хохлатые макушки вереска, темно-зеленые брусничные полянки. Красиво светлели среди деревьев крупные серые валуны, покрытые кое-где ярко-желтыми лишайниками. Этот пейзаж доставил бы диковатой по натуре Ласке огромное удовольствие, будь это просто прогулка. Но о прогулке не было и речи…

Через несколько часов ходьбы отвыкшие от длительных переходов ноги заныли, а никакого просвета не были видно. Зато на пути попался чистый ручей. Воспользовавшись случаем, Ласка напилась, умылась и, отдыхая, немного посидела на берегу. Но когда она стала вставать, тело отозвалось большей усталостью. Ласка про себя ругнулась – лучше бы не останавливалась. Солнце уже приближалось к зениту, сколько идти еще – неизвестно, а ночевать в лесу Ласка была не готова. Сумку в школе она собирала совсем не с таким расчетом.

Выбрав место, где ручей был поуже, Ласка перепрыгнула через него – и тут же, повинуясь любопытству, обернулась.

Прежде чем отправить ее в школу, на ее внешность наложили несложное заклятье. Оно было недостаточно сильным, чтобы поле школы поглотило его, тем более, чем-то подобным пользовались почти все ученики: кому-то не нравился свой курносый нос, кого-то мучили подростковые прыщи, кто-то считал себя толстым или немускулистым. Это заклятье рассеивалось, если с правой ноги переступить через текущую воду. Влюбленные парочки очень любили гулять по мостам над ручьями в саду школы, и случалось много курьезов, когда один из влюбленных – или сразу оба – вдруг преображались. Но хватало и слез, и обид.

Ласка наклонилась над ручьем. Вода струилась быстро, отражение было нечетким. Но все же можно было заметить, как выгорал ярко-рыжий цвет волос, отрастал нелепый «ежик», лезла крысиная косичка. Не прошло и минуты, как на спину Ласки между лопаток легла длинная, почти до колен, блестящая темно-русая коса. Лицо девушки преобразилось: скулы сузились, нос заострился, глаза стали крупнее, их зеленый, в тон платка, цвет сменился на металлически-голубой. Очертания фигуры девушки тоже изменились: чуть убавился рост, Ласка стала уже в плечах и еще худощавее. Зато вернулся отнятый заклятьем размер груди, отчего блузка и надетая сверху удобная безрукавка натянулись. В целом Ласка стала миловиднее, чем раньше. Но вместе с тем в ее внешности, особенно в чертах лица и островатых плечах в купе с нисколько не изменившимися руками, этими длинными, цепкими, хищными пальцами появилось что-то неуловимое, отталкивающе-притягательное, зловещее. Если прежняя ее внешность была тишь пустой оболочкой, яркой, но ничего не значащей маской, то теперь за неброским внешним видом ощущалась затаившаяся в ожидании своего часа недобрая сила.

Ласка зачарованно смотрела в ручей, вспоминая, узнавая свой собственный облик, с которым была разлучена почти целый год. Потом она поднялась и с не погасшей на губах улыбкой отправилась дальше. Еще через два часа она вышла на проселочную дорогу.

Дорога была сухая, от солнца защищали сосновые кроны. Знай себе – иди. Но ехать лучше, чем идти, особенно если с утра уже по лесу нашагалась. Поэтому, когда позади послышался тележный скрежет, Ласка остановилась.

- Эй, дивчина, сойди с дороги! – подъезжая, прикрикнул тщедушный дедок, правивший телегой. – А то ж задавим тебя с Мруськой!

- А вы меня лучше подвезите, - Ласка ухватилась за упряжь и легко остановила мелко, но бойко перебиравшую ногами лошадь.

- А куда тебе надо?

- Да до ближайших людей, - простовато ответила девушка. И тут же, заметив хитринку в глазах старика, добавила: - Я в Мольнеск к дядьке иду, у него там лавка, меня в помощницы отправили. Я путь лесом сократить хотела, боюсь я одна в дороге ночевать. Да, кажется, заплутала я немножко.

- Да не немножко, - усмехнулся дедок. – А ты откуда идешь-то?

- Да с Горок, - ответила Ласка, непоределенно кивнув в сторону леса. Горок этих на карте Предгорья было с десяток, если не больше. – Ну так чего?

- Лады, садись, подвезу.

Ласка выпустила упряжь и двинулась к телеге. Она была маленькая, двухколесная, и почти пустая. На присыпанном сенной крошкой дне лежало еще одно колесо и что-то вроде тулупа.

- А можно я назад? Устала, сил нет.

- Забирайся, лягай. А с рукой у тебя что?

- За корягу зацепилась, упала. Боюсь, что сломала.

- Болит?

- Ноет…

Дедок покачал головой и тронул лошадь.

- Тебя как звать-то, дивчина?

- Ласка.

- Ласка – значит, женой хорошей будешь, - со знанием дела сказал дедок.

Устроившись на тулупе и стараясь не думать о том, какая живность может в нем прятаться, Ласка задремала, а потом и вовсе заснула: забирала свое бессонная ночь, сказалась и утренняя прогулка по лесу. Ласка спала, ничего не видя во сне. А телега ходко катилась по дороге…

Ласка проснулась уже за полдень. Телега больше не катилась: теперь она стояла на месте, причем во дворике за невысоким плетнем. Лошадь, видимо, выпрягли.

Ласка приподнялась, огляделась по сторонам и увидела возницу. Дедушка сидел на завалинке, пожевывая былинку и что-то выстругивая.

- Как хорошо, что мы уже добрались… А чего ж вы меня не разбудили?

- А чего тебя будить-то было? Куда ты пойдешь? Вон, глянь, что на небе творится.

Ласка послушно обернулась: от горизонта, едва перевалив через него распухшее брюхо, шла на деревню иссиня-черная туча.

- Ливень будет. Смоет тебя в канаву, дивчина, да там и останешься, - пошутил дедок. – Ты лучше оставайся до вечера, а то и до утра. Поужинаешь вместе с нами, чай, не обеднеем. Да, Фрась?

Как раз в это время за окном, распахнутым над головой дедка, показалась по пояс крепкая пожилая женщина.

- А то ж! – сказала она. – Девка не мужик, клюнет кашки – и спать пойдет. А завтра, мож, кто из мужиков в город поедет, к ярмарке. Упросишь – подвезут. На вот, попей пока, - старушка поставила на подоконник кружку.

Ласка осторожно выползла из телеги, подошла к дому, потянулась за кружкой. Молоко было под кислинку, но девушка пила жадно. Дедок смотрел на нее, посмеиваясь.

- Спасибо! А до Мольнеска далеко отсюда?

- На телеге дня два с лишком. На лошади можно и скорее добраться.

- Ясно… А можно я пока по деревне пройдусь?

- А чего ж нельзя? Пройдись. Вещи можешь тут оставить, чего тебе, болезной, с собой таскать. Да возвращайся быстрей, мы вот обедать скоро сядем. И вот еще что… - дедок поднялся с завалинки и протянул Ласке здоровенный лубок, - Возьми-ка.

- Спасибо, - ласка приняла и чуть не уронила тяжеленную деревяшку. Она ужаснулась, подумав о том, как будет ходить с ней. Но отказываться было неудобно. «Ладно, - решила она. – Из деревни выберусь – выброшу в первую же канаву».

Пристроив руку в лубке на повязку, Ласка вышла за ворота. Деревня стояла на тракте и была большой. В ней была даже центральная площадь, немощеная, но просторная и ровная, на ней стояла церковь Великого Бога, культ которого, насколько знала Ласка, был широко распространен в здешних краях и активно возрождался после краха Союза с его темными, неласковыми богами. Рядом располагалось две или три лавочки и питейное заведение. Именно на нем, расположенным по иронии судьбы точно напротив церкви, Ласка задержала взгляд: у коновязи, потряхивая кудлатой головой, стоял стерх. Небольшое, с виду хрупкое животное, отдаленно напоминающее лошадь, на самом деле было быстрым и выносливым. На таких по трактам разъезжали гонцы с почтой знати и указами государственной важности. Ну да, вот они: вышитые золотой ниткой гербы на седельных сумках… Ласка вздохнула. Да, на такой зверушке она была бы в Виллинере уже дня через три. Но о том, чтобы свести ее, даже думать не стоит.

Перейдя площадь, она сходила на другой край деревни, где обнаружила кузнецу, но мешать работать людям не стала и вскоре вернулась к гостеприимному крестьянину. Когда она подходила к воротам его дома, крупные капли дождя уже падали в дорожную пыль, оставляя в ней глубокие лунки.

- Гулена наша пришла! – послышался голос хозяйки, заметивший Ласку через окно. – Давай за стол скорее!

Ласка вошла в низкую, но просторную горницу. Скрепя сердце, поклонилась иконкам в углу – не обижать же таких добрых хозяев – и села за стол. Ужин был обильным, по-крестьянски добротным и тяжелым. После еды снова захотелось спать. Ласка сердилась на себя – она-то считала себя более выносливой. Заметив, что гостья клюет носом, хозяйка сказала:

- Шла б ты отдохнуть, милая. Я тебе вот в комнатке постелила. Там раньше сынок наш с невесткой жили, так у них уж лет десять как своя хата. Так что ты ложись, поспи.

- Мне идти надо. Дядька заругается.

- Ну куда ты сейчас пойдешь? Ты глянь: за окошком темень, дождь стеной. Иди, иди, ложись. А завтра с утречка уж пойдешь своей дорогой.

Ласка закивала, поблагодарила хозяев за угощение и приют, и направилась в указанную комнату. Она тоже была низкая – Ласке пришлось чуть пригнуться, чтобы войти, - но ведь она и не собиралась гулять по комнате, а кровать здесь была - виднелась у левой стены. Ласка обернулась, чтобы еще раз поблагодарить хозяев, как вдруг дверь за ней захлопнулась. Слишком быстро захлопнулась – и тут же послышался звук задвигаемого засова.

Сон как рукой сняло. Ласка толкнула дверь. Та, конечно, не поддалась.

- Это еще что за шутки? Эй! Эй! Выпустите меня отсюда! Что случилось-то? Эй!

На крики Ласки никто не отвечал, хозяева переговаривались между собой. Ласка застучала в дверь ногами – кажется, весь дом заходил ходуном – но дверь не поддалась.

- Чего ты бузишь? – неожиданно громко, в самую щель между дверью и косяком сказал дедок. – Думаешь, тебя не узнали? Нечего было из дома бегать! Посиди теперь, подумай.

- Я ниоткуда не бегала! Выпустите меня!

- Да конечно, не бегала, - поддакнула хозяйка. – Тебя уж три дня по всей округе ищут, батька с ног сбился! Так что посиди, красавица. Мальчонку мы к нему уже послали, так что к утру, может, уже и дома будешь!

- Вы меня за другого человека принимаете! Выпустите меня немедленно! Эй! Э-эй! А если мне по нужде понадобится?

- А ты ведра не видишь?

Ласка огляделась и действительно увидела справа от двери ведро, прикрытое крышкой. Со злости она пнула его, ведро покатилось.

- Не бузи, тебе говорят! Спи давай.

Сказав это, хозяйка зашаркала прочь от двери. Ласка лягнула ненавистное дерево и тоже отошла в глубь комнаты, села на кровать. Ослабив повязку, она огляделась еще раз. Кроме кровати и ведра в комнате ничего не было. Единственное окно, расположенное в стене напротив кровати, было крохотным, толстый крест рамы виднелся на фоне сумрачного неба.

Ласка ругнулась, вытянулась, как могла, на коротковатой кровати – и вдруг рассмеялась. Чему она смеялась, осталось загадкой даже для нее самой. Наверное, ее развеселила ирония Великого Бога.

Около полуночи, когда Ласка, проснувшись в очередной раз от боли в руке, думала, куда бы пристроить неудобный лубок, около дома послышался шум. Дождь закончился, и во влажном воздухе хорошо различались топот и ржание коней, звуки шагов, голоса. Вскоре бухнула входная дверь, тяжелые сапоги загрохотали по деревянному полу. Хозяева не спали, они ждали ночных визитеров. Ласка прислушивалась к голосам, хотя не трудно было догадаться, что вся эта возня из-за нее.

- Здесь она у нас, господин, в лучшем виде, - лепетал дедок, отодвигая засов. Сочный желтый свет плеснул в комнату. Ласка, сидевшая на кровати, зажмурилась.

- Это не она! – взревел шагнувший было в комнату мужчина и тут же разразился витиеватым ругательством, стукнувшись головой о притолоку.

- Я же вам говорила, - Ласка поднялась с кровати и шагнула к свету.

Через пару минут все пятеро – хозяева, Ласка и еще двое гостей – сидели в горнице за столом. Тот, что вломился в отведенную Ласке комнату, прижимал ко лбу крынку с холодным квасом. Это был один из князей Предгорья, невысокий мужчина лет сорока, одетый богато, но несвеже. Время от времени он отнимал крынку ото лба и подливал квас себе в кружку. Хозяева дома сидели притихшие. Только дедок осмеливался подать голос.

- Прости, господин, обознались. И ты, девица, прости старых дураков! – сказал он в который раз. - За дочку княжескую, вишь, награда назначена. Пятьдесят золотых.

Ласка, злость которой уже улеглась, покачала головой.

- Да, я, считай, безродная, и столько не стою. А что случилось-то?

- Дочка у меня пропала, - ответил князь. – Аритой зовут. Одна она у меня, без матери вырастил. Заботился, как мог, всегда кто-то при ней был. А тут вышла за ворота замка – как недоглядели? – и как в воду канула.

- Давно?

- Пять дней назад.

- А сколько лет дочке?

- Тринадцать.

- Мда, - протянула Ласка. Слишком взрослая, чтобы не соображать, что делает, и слишком маленькая, чтобы бежать под венец. И тут Ласку как водой окатили. Она резко повернулась к старикам. – Вы что, меня за тринадцатилетнюю приняли? Как?

Дедок съежился еще сильнее. Казалось, еще чуть-чуть – и провалится в половую щель.

- Так это… Мы же не ученые. Одежка хорошая, не крестьянская. А как там дочки у благородных растут – кто ж его знает.

В недоумении Ласка посмотрела на князя и встретилась с ним глазами. Оба громко, от души расхохотались. Старичок, почувствовав, что все самое страшное уже позади, робко хихикнул.

- Ладно, люди. Понимаю я, что не со зла вы такую шутку со мной сыграли. Будьте здоровы, не поминайте лихом.

Князь поднялся из-за стола. Старички тоже вскочили, закружили вокруг благодетеля, попытались сунуть ему в дорогу яиц и кусок сала, а когда не удалось, сунули его спутнику и проводили обоих до ворот. Ласка вышла с ними и окликнула князя, приготовившегося сесть в седло.

- Я надеюсь, ты не в обиде на них? Это милые старики, - пытаясь предупредить слова Ласки, сказал князь.

- Я не об этом. Я… Прошу прощения, что обращаюсь к тебе, но мне нужна помощь. Мне нужно как можно быстрее добраться до Виллинера.

- И что тебе нужно?

- Лошадь.

Князь покачал головой и прыгнул в седло.

- Прости, но я не могу тебе ничем помочь. Мои слуги ищут мою дочь, им тоже нужны лошади. Но, может быть, кто-то в деревне поможет тебе?

«Одни уже помогли», - подумала Ласка, чувствуя, что снова начинает злиться. Вслух же она сказала:

- Понятно. Что ж, желаю тебе скорее отыскать свою дочку живой и невредимой.

Князь кивнул, и два всадника канули во мрак. Только вязкая дорога отзывалась на удары копыт.

- До рассвета еще долго, - сказал старичок, подходя к Ласке. – Ты иди, поспи еще, а?

Ласка кивнула было, но тут же сказала:

- Нет. Я, пожалуй, тоже пойду. – И, растянув губы в улыбке, добавила: - Чем раньше выйдешь, тем скорее будешь на месте, верно ведь?

«Если я не решилась отправиться из деревни в такой ливень, то царский гонец тем более носа на улицу не высунул», - так рассудила Ласка. Она знала, что стерхов никогда не ставят вместе с лошадьми: те начинают паниковать, исходят мылом, часто кидаются на стены, друг на дружку или подошедшего конюха. Запах стерха сводит лошадь с ума, потому что стерх, по сути, полученная магическим способом помесь лошади и волка.

Через четверть часа она уже бодро хлюпала по деревенской дороге. Старички, чувствуя свою вину перед девушкой, попытались дать ей с собой побольше провизии, но Ласка взяла совсем чуть-чуть и поблагодарила хозяев самыми теплыми словами, чтобы те не подумали, что она все еще сердится. Нет, Ласка не сердится – просто торопится, а то… дядька будет ругаться.

Держась поближе к изгородям, Ласка вышла на площадь. Как она и думала, стерх по-прежнему стоял у коновязи, под соломенной крышей, словно сползшей с питейной. Рядом со знанием дела, нахлобучив шапку на лицо и завернувшись в какую-то одежку, спал приставленный к стерху служка.

Ласка смело подошла к животному, дала понюхать обе ладони, потом погладила по загривку. Стерхи не подпускали к себе чужих – если, конечно, тот не был магом. Об этом мало кто знал, но стерхи, появившиеся на свете благодаря волшебству, млели от магической силы. Бросив быстрый взгляд на спящего охранника – действительно, что может случится с государственной собственностью в родной-то деревне? – Ласка отвязала повод. Отведя стерха шагов на тридцать, она прыгнула в седло.

О, как взвился, как вскрылился под ней молодой, сильный стерх! Легким, словно не стоящим ему никаких усилий прыжком стерх сорвался с места, кинулся в дорожный колодец ночи и уже не останавливался. Ветер свистел в ушах Ласки, поднимавшейся и опускавшейся на могучей теплой волне живого сильного зверя. Ласка не улыбалась – скалилась, и встречный ветер сладко холодил десна. По бокам мелькали рукастые силуэты огромных деревьев, посаженных вдоль дороги. Над головой плыли, плыли, проваливаясь за спину, зрелые летние звезды.

Ласка скакала весь остаток ночи и встретила в пути рассвет. Как только солнце высушило росу, Ласка осадила зверя. Стрех был молодой, выносливый, Ласка берегла его и не заставляла бежать изо всех сил, так что зверь мог бы скакать и дальше. Но Ласка решила устроить передышку. Сойдя с дороги, она углубилась в придорожные заросли высоких растений с бестолково-огромными лопухообразными листьями. Какие-то маги-энтузиасты вывели это растение в надежде на то, что оно обеспечит весь домашний скот обильным питательным кормом, но никто из животных есть его почему-то не стал. С тех пор лопухи-великаны только занимали место – неуемно росли вдоль дорог, уже покушаясь, впрочем, на хорошие земли.

За лопуховыми зарослями поднимался перелесок, а у его опушки темнело квадратное озеро: вероятно, его вырыли крестьяне, пасшие скот на ближайших лугах. Когда стерх остыл, Ласка отвела его к озеру, затем накормила и, наконец, перекусила сама. С полчаса они лежали рядом, растянувшись на траве, и Ласка машинально перебирала густую серую с черными ворсинками – соль с перцем – гриву на холке зверя. Ехать дальше совершенно не хотелось – хотелось, как в далеком, полувыдуманном детстве кануть в лес, забраться в него поглубже, туда, куда не заходят даже заядлые охотники, ягодники и грибники, и отыскать уютное мшистое логова под корнями какого-нибудь огромного дерева, и забиться в него, и свернуться клубком, и крепко-крепко уснуть… Да, это было бы здорово. Но Иринга – куда она без Ласки? Пропадет. Не в том смысле, что погибнет или попадет в неприятности, нет, с такими ничего дурного почему-то вообще не случается, словно все дурное, что могло с ними случится, само старается держаться от них подальше. Пропадет Иринга в другом смысле – без ее, Ласкиной, помощи никогда, никогда она не станет новой правительницей, не объединит остатки темных северных кланов. Нужно ли это самой Иринге, и так уже оказавшейся на свободе? Ласка не знала. Но только через Ирингу, через ее возвращение в сообщество темных магов, точнее, в его немногочисленные и прискорбные остатки, и через ее коронацию – хотя, действительно, имеет ли это смысл теперь? – Ласка могла достичь собственных целей. А это значило, что следует продолжать путь.

Поднявшись, Ласка засобиралась. Наткнувшись на снятые со стерха чересседельные сумки, о которых она уже успела забыть, Ласка вдруг задалась вопросом об из содержании. Девушка без труда расстегнула на одной из них серебряную пряжку… и поняла, что влипла в неприятности. Хорошенько так влипла.

В сумках было золото. Не какие-то бессмысленные бумаги с пафосными гербами, не дорожный провиант – тяжеленькие желтые кругляшки с оттиском королевского монетного двора. Это был или возвращенный долг, или налог, или плата за что-то. Вероятно, везший их гонец решил поступить согласно мудрому принципу: если хочешь что-то спрятать, положи у всех на виду, и пусть все думают, что это ничего не стоит. Да, это бы сработало, если бы грабитель охотился за золотом. Но Ласке был нужен стрех…

Когда она села в седло в следующий раз, она подумала о том, что надо бы держаться проселочных дорог, и пожалела, что не расспросила о них еще в деревне: карта в ее сумке была не достаточно мелкой. С другой стороны, кто тогда мог знать, что Ласке потребуется какой-нибудь обходной путь? Кто мог знать, что на ее дороге встретиться стерх – молодой, сильный, серо-черный стерх с лукавыми изумрудными глазами?... Стерх, которого, конечно же, станут искать, причем отнюдь не из-за цвета глаз.

Надо, надо было искать обходную дорогу. Но Ласка не знала здешних мест и боялась заблудиться, поэтому вернулась на тракт. Впрочем, интуиция ей подсказывала, что неприятности найдут ее на любой дороге. К полудню за спиной Ласки дорога запылила: кто-то несся на лошади, не жалея шпор и плети.

Ласка спешилась, отвела стерха в лес и сама затаилась там. Вернувшись на дорогу и проехав еще с пару часов, она увидела впереди какие-то постройки. Приблизившись к ним еще немного, Ласка поняла, что ее ожидает непростое испытание: там располагалась застава.

Ласка снова спешилась и снова, спустившись с придорожной насыпи, сошла с тракта в лес, загустевший за последнее время пути. Нужно было подумать – крепко подумать – и решить, что делать дальше.

Можно было попробовать надеть соответствующий перстенек и прочесть заклинание невидимости. Перстень работал безотказно, Ласка проверяла его еще в школе, да и для заклинания нужно было совсем немного силы. Но, насколько знала Ласка, на заставах, прямо над дорогой частенько вешали балки со знаками, нейтрализующими подобные уловки, а иногда на них подрабатывали волшебники, что называется, второго сорта: слишком молодые для иной службы, жадноватые или просто недоучки. Да и на стерха растянуть заклинание Ласка бы сейчас не смогла. Значит, нужно было придумать что-то другое. Привязать зверя в лесу, миновать заставу пешком, затем лесом вернуться за стерхом? Нет, это слишком долго, да и если с ней, Лаской, что-то случится, кто отвяжет стерха? Оставалось только одно: попытаться обойти заставу вместе со зверем. Вообще, какое-то время по лесу даже можно ехать верхом…

Какое-то время – Ласка быстро осознала точность этих слов. Застава была построена не в случайном месте: тракт, поднятый высокой насыпью, а затем и мостом, пересекал неглубокую тинистую речку. Но до речки нужно было еще добраться: берег ее, забаррикадированный полугнилым валежником, поросший редким лозняком, был заболочен до непроходимости. Оставив стерха, Ласка решила опробовать дорогу, но, несколько раз провалившись едва ли не по бедра, вернулась, уселась на поваленный, поросший влажным теплым мхом ствол и тихонько взвыла. Вероятно, болотце и реку можно было бы перейти, будь у Ласки проводник – как-то ведь местные обходили заставу, если на то была необходимость. Но сделать это самостоятельно Ласка явно не могла. Нужно было поворачивать назад, искать ближайшее село, в нем искать проводника, да такого, который не сдаст тебя на той же самой заставе и не попытается пристукнуть, вороватым носом прочуяв содержимое чересседельных сумок, либо… Либо выбраться хотя бы в сухой лес и придумать что-то еще.

Идея пришла неожиданно – ослепительная, смелая идея. Ласка заулыбалась сама себе. Вернувшись к тракту, она достала из рюкзака заветный перстень, но не стала наводить невидимость. Вместо этого она воспроизвела на себе по памяти короткую зеленую куртку и панталоны королевского гонца, даже шляпу соорудила. Иллюзия получилась что надо – и стерха можно не маскировать. Окрыленная предвкушением успеха, Ласка вскочила в седло и послала стерха вскачь.

Застава приближалась, росла на глазах. Ласка уже видела желтые, цельнобревенные постройки, распахнутые ворота, горку моста за ними, фигурки людей, несущих службу, что-то еще – и мчалась вперед со скоростью ветра. У самых ворот она махнула рукой стражникам – мол, срочное поручение! – и помчалась дальше, не сбавляя скорости. Взлетев на мост, она едва не сбила с ног какую-то тетку с корзинкой в руке, но даже не оглянулась, а позади что-то грохотало, но вот мост уже уперся в берег, и…

И разгоряченный зверь мощно ударился передними лапами в высоченные ворота, захлопнувшиеся буквально перед его носом.

Ласка вылетела из седла, упала далеко, прокатилась по земле, застыла, лежа на спине в теплой, сияющей на солнце дорожной пыли. Иллюзия рассеялась, как будто бы ее и не было, и Ласка уже знала, почему: она успела заметить целую систему заклинаний, вырезанную на внутренней стороне поднятой над воротами балки.

- Гляди-ка, девчонка! – сказал один из заставников, лениво, будто бы играючи покачивая над Лаской опущенным копьем.

- Ага, - сказал другой. – Во народ пошел… А чего это у нее на руке?

- Как что? Тайник.

- Какой же тайник на таком видном месте прячут?

- А это чтобы мы отвлеклись. У нее ж еще кое-где тоже наверняка спрятано…

Ласка зашевелилась, и ее тут же прижали к земле тупым концом древка.

Через четверть часа она с мокрым – умытым, но не вытертым – лицом сидела в высокой, просторной и прохладной горнице, положив на дубовый стол перед собой обе руки – и здоровую, и сломанную, на которую уже снова нацепили пудовый лубок. Напротив нее за столом сидел грузный дядька в расстегнутом камзоле. Его шлем висел неподалеку, на стене, и глаза из-под седых кудлатых волос смотрели на Ласку с печалью. Это был старший заставы. Справа от него и, соответственно, слева от Ласки, на дальнем краю стола, рослый улыбчивый детина потрошил запылившийся девичий рюкзак, и старшой краем глаза поглядывал на вещи, раскладываемые на столе белыми, неожиданно ухоженными руками. Кроме их троих в комнате находился еще один заставник, он стоял у двери в полной амуниции, он нес дежурство. Несколько минут назад он вывел во двор очень пыльного и очень злого настоящего курьера, который умудрился оказаться на заставе раньше Ласки, загнав двух лошадей и чудом не угробив третью. Едва увидев девушку (в первый раз в жизни), он заверещал:

- Да, это она, она, гадюка!

Молоденький заставник едва удержал его, пытавшегося добраться до Ласки, будто бы из нее можно было вытряхнуть не меньше золота, чем было в его сумках. Гонца выдворили из горницы, заставник остался. Теперь он сверлил взглядом спину Ласки, будто бы девушка могла вот прямо сейчас покуситься на жизнь и здоровье старшего, а он, доблестный заставник, вот-вот предотвратит это дерзкое и жестокое нападение… Словив эти невероятные мысли, Ласка невольно передернулась. В этот же момент старший, глубоко вдохнув, сказал:

- Ну, рассказывай.

- Чего рассказывать? – с напускной обидой спросила Ласка.

- Рассказывай, как тебя зовут, кто такая, как докатилась до жизни до такой. Ну, как тебя зовут?

- Ласка.

- И все? Просто Ласка?

- Просто Ласка.

- Кто такая? Магичка, что ли? – старший кивнул на потрошки рюкзака.

- Магичка.

- А чего не в школе? Закончила?

- Выгнали.

- Ясно. За воровство? – старший подмигнул и рассмеялся.

Ласка насупилась еще больше. Старший потянулся к тетрадям, лежащим отдельной стопкой.

- Твои?

- Мои.

- А чего почерк разный?

- Половину друг дал, чтобы я сама доучиться по ним могла.

- Хороший друг, - он, потрепав тетради (у Ласки от каждого, такого небрежного движения рук старого заставника сердце съеживалось, ухало в бездну и вновь взлетало оттуда), отложил их и спросил: - Ты зачем стерха свела? Кто поверит, что он твой, тем более с таким довеском в сумках? Совсем, что ли, ума нет?

- Ум есть, - сказала Ласка. – Но, видимо, мало. Иначе б я здесь не сидела.

Рассмеялись все – даже стражник у двери захихикал, звенькая амуницией.

- Молодец, - похвалил старший. – А все-таки?

- Пешком грустно ходить. А мне всегда стерха хотелось. Только он дорогой очень. Мне пока даже на лошадь не заработать. А тут иду, смотрю – стоит… Ну и не удержалась. То, что там золото в сумках, я не знала. Проверила только перед самой заставой… И стала придумывать, что делать.

- Придумала?

- Придумала. Но надо было придумать что-то получше.

Старший снова расхохотался – гулко, раскатисто, сотрясаясь всем своим немалым служилым телом. Когда он отсмеялся, в морщинках в уголках его глаз поблескивали слезы.

- Веселая ты девица, - сказал он, поднимаясь. – Но закон есть закон. Посидишь пока у нас, имущество твое сбережем. Завтра утром с дозорными в город поедешь, а там уж как решат.

- А куда повезут-то? – спросила Ласка.

- Куда-куда, все в Мольнеск. Ничего… Зверюга здорова, золото нашлось. Может, и отпустят с миром, потому как взять с тебя, калечной, кроме твоих побрякушек, все равно нечего, - он потряс худеньким кошельком Ласки, в котором звякнуло несколько грустных монеток. Ласка не стала говорить, сколько для знающего стоят ее потертые, нарочито убогого вида «побрякушки», только картинно поникла головой.

- Да ты так не расстраивайся. У нас сегодня борщ – знаешь, какой борщ? Знатный…

Борщ и вправду был хорош. Его Ласке, запертой не в каземате, а в маленьком, чистом и сухом подвальчике вместе с какими-то пустыми бочками и бадейками, принесли большую, глубокую миску. К борщу полагался хлеб, и он был еще теплый, а в довершение ужина Ласке досталась пара желтых, разваренных картофелин и кружка крепкого горько-сладкого чая. Ласка догадалась, что это еда не для пленников, а со стражничьей кухни, и была благодарна седому заставнику, просто, кажется, пожалевшему ее.

Но, несмотря на сытный ужин, ночью Ласка спала плохо. Ее лихорадило: сказалась прогулка по болоту, к тому же ныла рука. К полуночи, собравшись с силами, Ласка прочла заклятье, чтобы не разболеться еще сильнее. И тут же, закутавшись в попахивающий лошадью плед, который ей оставили, почувствовав, как разливается по телу сладкое тепло, как засыпает все ее, Ласкино, существо, она вдруг придумала кое-что действительно верное.

Ее разбудил шум во дворе: голоса, металлический лязг обмундирования и упряжи, гулковатый грохот дверей, конское ржание. Почти сразу же за ней пришли – то самый вчерашний молодой стражник. Он сунул Ласке в руки чашку с горячим чаем, дождался, пока она жадно, проливая капли себе на одежду, напьется, а потом повлек ее за собой наверх.

На дворе было самое раннее утро, солнце еще не взошло. По сизо-зеленоватому небу тянулись струйки розоватого дыма, покачивали кронами, будто ежась от верхнего ветра, большие местные деревья. Во дворе царила привычная, видимо, этому месту ладная, гарнизонная утренняя суета, но Ласка, не погружаясь в нее и даже ее не задевая, двигалась вяло, спотыкалась. Ее подвели к оседланной лошади, но она потянулась в сторону, заспанно объясняя, что ей нужно «куда мальчики с девочками не ходят», и ее, как ни странно, отпустили. Впрочем, куда она могла деться из крохотной будочки в углу двора? Когда Ласка вернулась, ее здоровую руку примотали к лубку кожаным шнурком, посадили на лошадь, и процессия тронулась.

Дозор состоял из пяти конных. Уже во дворе заставы лошади сами выстроились так, как привыкли ходить по дорогам: две спереди, две в середине, одна в хвосте. Разбив этот строй, левый серединный всадник перевелся в конец кавалькады, а на его место подвели лошадь с Лаской. Но, едва объездной дозор выехал за ворота заставы, пленница мешком вывалилась из седла. Ругаясь на чем свет стоит, один из дозорных спешился, поднял девушку и громко заявил:

- Она без сознания! И горячая, как печка!

Подъехал командир дозора, потоптался на лошади около пленницы и своего подчиненного и наконец приказал:

- Посади ее перед собой.

- Почему я?

- Потому что…

Далее следовала череда непроизносимых в приличном обществе слов и выражений. Дозорный молча поднял легкую, как перышко, девушку, укутал во что-то вроде обрезанного плаща, усадил, а точнее уложил ее перед собой на лошадь, пристроил, как ребенка, так, чтобы придерживать одной рукой, и дозор тронулся.

Через какое-то время девушка пришла в себя и едва-слышно попросила пить. Затем она впала в забытье, в полубреду что-то бормотала, иногда, впрочем, затихая, а иногда резко, судорожно дергаясь. Когда дозор около полудня остановился в деревеньке, расположенной на тракте, дозорный предложил оставить девушку здесь – в конце концов, и стерх, и золото в полной сохранности, да и гонец уже ускакал далеко вперед. Ласка очень надеялась на то, что командир согласится. Но тот отрицательно покачал головой – нет, мол, не пойдет. И после привала дозор вместе с Лаской тронулся дальше. Руки, развязанные на привале, девушке связывать больше не стали – она и на ногах-то не держалась.

Перед городом проехали вторую заставу, и на ней к процессии присоединилось еще двое – оба парни, молодой и постарше, вроде бы крестьянского вида. Оба были крепко связаны, и по лицам и состоянию одежды было ясно, что для того, чтобы их поймать и связать, пришлось постараться. Парни смотрели исподлобья, злобно поплевываясь розовыми слюнями, но дозорных слушались. Тем временем девушка, ехавшая в седле одного из дозорных, уже не двигалась и, казалось, почти не дышала.

В город въехали под вечер. Перед дозором расступались, освобождали ему дорогу, останавливались на обочинах, почтенно провожая взглядами. Но то был простоватый народ, живший на окраине. Когда же деревянные домики с палисадниками и коровами, пасущимися прямо у калиток, сменили каменные дома с парадными подъездами или лавочками на первых этажах, когда вместо пыльного тракта под копытами загромыхала брусчатка, дозор заметно замедлился. На узковатых улицах города было полно людей, в том числе и других конных, а подъезжать близко к окнам всадники опасались: оттуда запросто могли плеснуть отходами обычной ежедневной человеческой жизнедеятельности.

И вот когда на каком-то крохотном перекрестке, совсем рядом со штабом дозорных – рукой подать – командир натянул поводья, пропуская какого-то расфуфыренного наездника и его чопорных спутников, и весь дозор затоптался на месте, произошло неожиданное. Пленница, уже как будто бы не подававшая признаков жизни, вдруг юрко стекла с седла, бросилась – но не в сторону, а под лошадь, потом под другую, третью, и с той, третьей, сорвала притороченный к седлу, давно примеченный собственный драгоценный рюкзак, и уже с этой добычей кинулась в ближайший, крысино-узкий проулок. Не сразу дозорные сообразили, что случилось. А когда сообразили, было поздно: криками беглянку не догнать, а тут еще два других пленника буянить начали. Командир только глянул девушке вслед, сплюнул и пробормотал себе под нос:

- Говорили же – магичка…

Ласка бежала долго и как-то остервенело. Свернув раз, другой, третий, пересекла какой-то двор, потом еще один, нырнула не то что в улочку – в щель между двумя домами и там остановилась, укрывшись за бочкой, полной дождевой воды. Недолго посидев на корточках, привалившись к стене, Ласка выпрямилась и нырнула всем лицом все в ту же бочку. Она пила долго, глотая холодную, с болотно-металлическим привкусом воду: от заклинания, которое она использовала, почему-то всегда очень хотелось пить. А вот есть совершенно не хотелось, одна мысль о еде вызывала рвотные позывы. Впрочем, в магической школе и это шло в ход: когда приболевших прямо перед какой-нибудь контрольной лентяев еще и начинало тошнить, учителя паниковали. Прелесть заклятья состояла в том, что веденная таким образом болезнь (если ее не прервать силой воли в нужный момент) проходила естественным образом, так что уличить симулянта мог только настоящий профессионал – то есть, тот, кто хотя бы раз в школьные годы сам проделывал подобные шутки. К счастью, в лучшей магической школе волшебного мира таких было немного – а те, что были, видимо, относились к симулянтам с пониманием.

Ласка кое-как пригладила растрепавшиеся волосы, оправила одежду, сбила с себя пыль. Развязав тесемку на лубке, она сняла с руки ненавистную деревяшку и, хорошенько размахнувшись, с радостным воплем зашвырнула ее в чей-то огород. Выбравшись из закоулка, почти уверенная в том, что ее не преследуют и даже не ищут, Ласка сама принялась за поиски. Ей нужна была лавочка какого-нибудь старьевщика.

В большом, людном и каком-то очень сельском городе сразу такой лавочки не нашлось. Ласка долго бродила по улицам, на которых запросто можно было встретить козу, обгладывающую клумбу, или кота, вольготно дремлющего чуть ли не на прилавке мясного магазинчика. Над ее головой порой протягивались веревки со стираным бельем: простынями, юбками, рубахами, панталонами, фасады зданий часто украшала одинаково-вычурная, хотя и не лишенная некоторой художественности лепнина, а в глубине проулков были видны огороды с торчащими на них пугалами и большие честные помойки. В конце концов Ласке попалась кузница, где прямо около двери в грубо сбитом ящике валялись старые наручи и поножи, с которых предполагалось снять металлические пластины и бляхи. Ласка за медяк выпросила один из наручей – старый, но крепкий, к тому же очень легкий, и тут же попросила подвернувшегося подмастерья помочь ей перевязать руку. Разомлевший от внимания пусть и не очень чистенькой, но симпатичной и, главное, явно боевой девчонки, тот напоил Ласку квасом с хлебом и предложил даже остаться переночевать. Но Ласка отказалась. Поблагодарив за помощь и угощение, она ушла и той же ночью покинула Мольнеск.

Дата добавления: 2015-07-18