Горжевая казарма главного вала. Вероятно, это гаражи 44 сп 4 страница

Существовавшее в Красной Армии выделение наиболее политически активных путем создания комсомольских и партийных организаций и в бою за Брест помогало подчас создать ядро очага сопротивления. Комсомольский и партийный актив разных частей, как правило, был знаком друг с другом – это помогало сплачивать разрозненные подразделения. Помимо присяги коммунисты и комсомольцы РККА имели дополнительные, взятые на себя добровольно обязательства – быть в первых рядах защитников СССР. Это же, пусть и в меньшей мере, относится к активистам всевозможных военно-спортивных организаций (Осоавиахим).

И политсостав, и коммунисты, и евреи, находившиеся среди защитников, несомненно, были наслышаны о том, что их ожидает в плену. Это способствовало их решению защищаться до последнего. То и дело встречающиеся в воспоминаниях «той стороны» упоминания о «пленных комиссарах» говорят не о том, что командиров в плену не было – а о том, что основное внимание немцы обращали именно на захваченный политсостав, поскольку факты его пленения были редкими.

Оказала свое влияние и гибель многих детей и женщин из семей начсостава – их отцы и мужья, да и все, кто видел произошедшее, – сразу же начинали сражаться с наибольшим ожесточением.

Сыграло свою роль и незнание обстановки на фронте – защитники продолжали ждать помощи и тогда, когда Брест уже исчез как из советских, так и из немецких сводок. Оборона крепости – не столько оборона, сколько ожидание деблокады. Если бы была твердая уверенность в том, что помощь не придет, объединенные попытки прорыва наверняка последовали бы немедленно, еще в первую же ночь. Помимо устойчивости сопротивления, намерение прорываться у одних и сохранение надежды на деблокаду у других приводило и к разобщенности действий защитников.

Наконец – поколение тридцатых действительно было поколением особым. Привычка к лишениям, бесстрашие, готовность пожертвовать как своей, так и чужой жизнью во имя идеи, и в ней, идее, твердая убежденность – все это было им, 18–25-летним парням, составлявшим большинство защитников цитадели, особенно свойственно. Отсюда – и самоубийственные атаки, и многочисленные самоубийства потерявших надежду, вероятно, десятков людей. Во Франции и Польше многое бывало – но что-то не слышно о бросках, растративших патроны, полумертвых от голода и жажды людей на немецких солдат – с одними лишь ножами в руках, под автоматные очереди, а то и проще – под забивание сапогами… Или столь поразившие солдат «сорок пятой» отказы красноармейцев при пленении сдвинуться с места – «убивайте лучше здесь, сразу».

Ну а кто же тогда сдавался в плен? Понятно, что большинство авторов опубликованных воспоминаний или книг об обороне предпочли обойти этот вопрос. Современные, как правило – тоже, из-за недостатка или полного отсутствия сведений. Однако предположения все же стали появляться – например, В. В. Бешанов пишет, о том, что большинство из сдающихся были «приписники, призванные в начале июня из западных районов для переподготовки и размещавшиеся в палаточном городке и казематах Кобринского укрепления^[1362]. Среди них была и молодежь, не принявшая присяги, и те, кто раньше служил в польской армии. Не проявляли стойкости и легко сдавались воины из среднеазиатских республик, в принципе мало отличавшие своих от чужих (в царской армии их просто не призывали на службу)»^[1363].

Об «этнопсихологических проблемах» говорится и в книге Ильи Мощанского и Виктора Паршина «Трагедия Бреста»: «СССР своей родиной во всех смыслах (как территорию и образ жизни) считали не все народы, проживающие на пространствах Советского Союза, а многие из них (народов) или не очень понимали суть противоборства, или, особенно на начальном этапе, вообще видели в немцах освободителей от коммунизма и колониализма»^[1364]. Там же, вероятно в качестве одной из причин стойкости пограничников, указано, что они комплектовались «преимущественно славянским, более образованным, призывным контингентом».

Никаких фактов, подтверждающих их предположения, авторы не приводят.

Действительно, слишком мало сведений для окончательных выводов, однако некоторые наблюдения сделать можно. Во-первых – ни о каком «среднеазиатском аспекте» не говорится ни в одном из известных мне, в том числе и неопубликованных, источников. Не говорили мне о наличии каких-либо сведений об этом в фондах музея и сведущие в них люди. Напротив – немцы, пробивающиеся по западной части Северного, пишут о «киргизском полку» (125 сп). Возможно – в качестве одного из объяснений его стойкости?

Большинство авторов если и выделяют какую-либо категорию среди добровольно сдающихся, говорят именно о «приписниках». Однако можно предположить, что «приписники» являлись скорее детонатором добровольной сдачи. Учитывая, что в УР они не выводились, среди оставшихся в крепости именно «приписники» составляли большинство. Большие числа сдающихся в плен – следствие именно этого факта.

Главные же причины капитуляции отдельных участков – вовсе не национальный^[1365] или социальный состав их защитников, а израсходование боеприпасов, голод, жажда и энергичные действия немецких штурмовых групп (например, саперов, подрывающих здания), артиллерии или авиации (Восточный форт).

…О случившемся в Брест-Литовске советские люди, находившиеся к востоку от линии фронта, узнают еще не скоро. Те, кто уходил из Бреста 22 июня, слышали лишь шум боя в его цитадели и, обгоняя отступавших от границы безоружных и зачастую полуодетых бойцов и командиров, первой вестью о Бресте, принесенной в штабы Красной Армии, сделали именно быстрое окружение и разгром соединений, загнанных еще перед войной в ловушку цитадели.

События, произошедшие с войсками 4-й армии, в чьей полосе немецкое наступление развивалось наиболее стремительно, в начале июля 1941-го именно так и представляли – окружение, разгром и последующее бегство. Брест, находившийся в центре ее боевых порядков, надолго стал символом поражения советских войск на западной границе.

Попытки объяснить происшедшее начались сразу же. Вслед за секретарем Брестского обкома ВКП(б) Тупицыным, еще 25 июня четко определившим виновных, 3 июля заместитель начальника управления политпропаганды Запфронта бригадный комиссар Григоренко в своем донесении начальнику Главного управления политпропаганды РККА говорил об этом так: «Одной из основных причин поражения и панического бегства отдельных соединений (6 и 42 сд…) является неправильное понимание существа договоров капиталистических государств: верили в договор с Германией и считали, что она не посмеет на нас напасть. Указанные соединения, находясь у самой границы, зная, что Германия концентрирует войска у наших границ, продолжали жить мирным настроем, начсостав отпускали по домам к семьям за 7–10 км от расположения части, не приняли мер к усилению бдительности… Больше всего паника возникла в Бресте и вообще в 4-й армии…»^[1366]

Объяснения не только давали – их требовали, причем в духе того времени – весьма напористо. Арестованным в июле комфронтом Павлову и командарму-4 Коробкову, не сумевшим выиграть борьбу за Брест, теперь, объясняя обстановку, приходилось бороться уже за свои жизни. Бывший командующий ЗапОВО в брестском разгроме увидел прежде всего вину своих подчиненных: «Я признаю себя виновным в том, что не успел проверить выполнение командующим 4-й армией Коробковым моего приказа об эвакуации войск из Бреста. Еще в начале июня месяца я отдал приказ о выводе частей из Бреста в лагеря. Коробков же моего приказа не выполнил, в результате чего три дивизии при выходе из города были разгромлены противником… После того, как я [в ночь на 22 июня] отдал приказ командующим привести войска в боевое состояние, Коробков доложил мне, что его войска к бою готовы. На деле же оказалось, что при первом выстреле его войска разбежались… В период 22–26 июня 1941 года как в войсках, так и в руководстве, паники не было, за исключением 4-й армии, в которой чувствовалась полная растерянность командования… Происшедшее на Западном фронте, заставляет меня быть убежденным в большом предательстве на Брестском направлении. Мне неизвестен этот предатель^[1367], но противник рассчитал точно, где не было бетонных точек и где наиболее слабо была прикрыта река Буг»^[1368].

Однако сам командарм-4, Коробков, на судебном заседании 22 июля полностью отрицал свою вину.

На заявление, при рассмотрении его дела, председательствующего на заседании армвоенюриста В. В. Ульриха о том, что, согласно показаниям Павлова, «на их [4-й армии] участке совершила и дошла до Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста», Коробков ответил: «Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел». Павлов сразу же вскинулся: «В июне по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием – к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря». Но Коробков продолжал отклонять обвинения бывшего комфронтом: «Я об этом не знал. Значит, Попова надо привлечь к уголовной ответственности за то, что он не выполнил приказа командующего»^[1369].

Впрочем, итог судебного заседания был предрешен. Однако судьба Бреста в истории разгоравшейся Отечественной войны – нет.

И первый шаг к превращению города на Буге от символа разгрома и бегства к символу мужества и стойкости сделала находка в марте 1942 г. среди бумаг разгромленной северо-западнее Ливны 45-й пехотной дивизии «Отчета о взятии Брест-Литовска».

Да, первыми начали говорить не люди, а – документы. Потом – камни.

…«1941 г. 26 июня. Нас было трое, нам было трудно. Но мы не пали духом и умрем как герои», – такую надпись сняли со стены Брестской крепости 29 августа 1949 г. участники экспедиции, отправленной в крепость Белорусским государственным музеем Великой Отечественной войны^[1370]: «Надпись размещалась в одной из комнат западной части казармы Брестской крепости, расположенной вдоль р. Буг. Надпись находилась на высоте 1,2 м от пола на стене, обращенной к западу около амбразуры. Около амбразуры на полу были гильзы от патронов и пулеметные ленты станкового пулемета. К нашему приезду все это было сброшено строителями в р. Буг. Надпись, глубиной во весь слой покраски стены (1–1,5 мм), была выцарапана твердым предметом, видимо, пулей или гвоздем, и обнаружена после того, как комната была очищена от щебня, которым она была завалена во время бомбардировки. Стены комнаты были запылены, сырые и подвергались воздействию сырости от заваленной земли и щебня. При снятии со стены последнее слово надписи („герои“) обсыпалось. Товарищи, проводившие эту работу, по своей неопытности (в целях фотографирования) написали заново это слово следующей строчкой слева. Таким образом, последнее слово надписи (последняя строчка слева) „герои“ реставрации не подлежит. Его следует заделать на том месте, где оно написано сейчас, и воспроизвести в предыдущей строчке справа, где оно было написано героями крепости».

Теперь слово «герои» навечно вписано в историю Бреста.

История же 45-й, пехотной дивизии закончилась в июне 1944 г. в котле под Минском. Ее последний командир – генерал-майор Иоахим Энгель сдался в плен. К тому времени среди командиров «сорок пятой» оставалось мало ветеранов штурма Брест-Литовска – еще 22 сентября 1941 г. погиб державший «Восточные валы» гауптман Герштмайер, 26 сентября – командир первой роты в дивизионе «панцирягеров» Цана-Ветцеля обер-лейтенант фон Шиллинг^[1371], а вскоре (18 октября 1941 г.) и один из тех, кто планировал штурм – Iа, Армин Деттмер.

А война еще только начиналась. Многие сгинули в ее круговерти – командиров некоторых подразделений к тому времени, когда д-р Гшопф начал писать свою книгу, никто так и не смог вспомнить. Многие – после: в 1947 г. в Москве был повешен дослужившийся к концу войны до генерал-лейтенанта, командир 15-го кавалерийского корпуса войск СС, кавалер Рыцарского креста Гельмут фон Паннвиц, в 1941 г. захвативший пкт 145.

Всего же на Восточном фронте сгинуло более 4000 только тех, кто был похоронен. А еще – пропавшие без вести, умершие в плену…

Однако ко многим судьба, хоть и не вознеся их до карьерных высот (а может, оно, учитывая 1945 г., и к лучшему…) была более благосклонна. 1 декабря 1941 г. Фриц Шлипер получил звание генерал-лейтенанта, 27 декабря – Рыцарский крест. Хотя тот декабрь был для 45-й дивизии очень суровым…. В 1942 г., 1 марта, Шлипер сдал хлопотное дело командования соединением на Востоке Кюлвайну и убыл в тихую Словакию, назначенный там начальником германской военной миссии. К концу войны служил в штабе сухопутных войск…

Назначенный 27 февраля командиром «сорок пятой» Фриц Кюлвайн командовал ей до 29 апреля 1943 г. Если можно так сказать о фронте, то этот период для дивизии был относительно спокойным. Находясь на этой должности, 1 апреля 1942 г. Кюлвайн стал генерал-майором, ровно через год – генерал-лейтенантом. Командовал различными соединениями, получил Рыцарский крест. С марта 1945-го – командир 149-й запасной дивизии, где и закончил войну. После войны активно помогал Рудольфу Гшопфу в описании боевого пути «сорок пятой».

Вскоре после назначения Кюлвайна Гельмут Гипп оставил I.R.130, навсегда покинув Восточный фронт. К этому времени из командиров батальонов, прошедших Брест, в полку оставался только явно засидевшийся на своей должности Ганс Гартнак – остальные получили новые назначения. Далее Гипп руководил училищами по подготовке офицерского и унтер-офицерского состава, 30 января 1945 г. получив звание генерал-майора. Он был награжден Немецким крестом в золоте^[1372].

Этой же награды удостоился и Фридрих-Вильгельм Йон. Он был последним из тех командиров полков 45-й дивизии, кто командовал ими в Июне, покинувшим свою должность. 27 сентября 1942 г. бывший командир I.R.135 возглавил 383-ю пехотную дивизию (Восточный фронт), вскоре (1 ноября) получив звание генерал-майора, а 1 мая 1943 г. – генерал-лейтенанта. Однако 30 июня 1943 г. Йон оставил командование дивизией, далее руководя различными тыловыми службами на Западе.

…Осталось немного – потрепанные временем KTB во Фрайбурге, пожелтевшие листки донесений в музейных витринах Бреста. Стариков в ярких куртках и хорошей вязки свитерах, тех, что когда-то, молодыми, радуясь, что все-таки живы, снимались на фоне Тереспольских в запыленных цитаделью Брест-Литовска кителях – все меньше. Лишь несколько фотографий – так и не потускнели. «…Они показывают безумство и бессмысленность войн. Бывшие солдаты, зная войну по собственным переживаниям, ее не прославляют, а прикладывают все силы для того, чтобы сберечь своих внуков, жизнь всех других людей и отвести от них угрозу новой войны», – написал тот, кто передал фотографии в Музей героической обороны Брестской крепости – участник затянувшегося штурма цитадели Брест-Литовска Михаэл Вехтлер. В Июне – командир 5-й роты 133-го пехотного полка 45-й пехотной дивизии из Линца.

Приложение
Брест-Литовск сорок первого: исследование продолжается…

Основу базы источников исследования составили документы, отложившиеся в фонде 45-й пехотной дивизии в Федеральном военном архиве (BA-МА) во Фрайбурге (ФРГ) или Национальном управлении архивов и документации (NARA) (США).

Главные документы, на которых строится исследование, – журналы боевых действий (вместе с приложениями) отдела Ia группы управления штаба 45-й пехотной дивизии. Первый из них охватывает период с 1.04.1941 по 20.6.1941 (вкл), второй (в части привлекаемой к работе) – с 21.06.1941 по 6.07.1941. Оба журнала в течение этого времени велись гауптманом Герхардом Эткеном.

В исследовании также использованы KTB отдела тыла 45-й дивизии и группы управления штаба XII А.К., отдельные сведения почерпнуты из KTB групп управления штабов 31 и 34-й пехотных дивизий.

Журнал боевых действий (далее – KTB (Kriegstagebuch^[1373])) – основной документ в вермахте, содержащий информацию о деятельности командования и вверенных ему войск во время боевых действий или особом положении в мирное время. Он служил для сбора и отражения опыта командования и части для последующего изучения.

Согласно распоряжению военно-научного отдела штаба сухопутных войск от 23.4.1940 г., в штабе пехотной дивизии KTB велся в группе управления штаба (отдел Ia, Führungsabteilung) и отделе тыла (отдел Ib, Quartiermeisterabteilung).

Среди частей дивизии, ведущих KTB – как все ее части и службы от отдельного батальона (дивизиона), так и придаваемые ей части от батальона (дивизиона), параллельно с отчетом своему соединению.

Деятельность рот пехотных и противотанковых орудий отражалась в KTB полка. Части, временно выбывающие из состава соединения, на срок выбытия составляли отчеты, позже прилагаемые к KTB.

KTB вели и штабы, образуемые для особых задач, или любые службы по указанию командования.

Часть служб (например, отдел разведки и контрразведки или отдел адъютантуры (IIa) – ведущий списки комсостава военного времени) вместо KTB составляли отчеты о деятельности – ТВ (Tätigkeitsberichte).

Ведение KTB начиналось сразу после того, как командование или войска были приведены в готовность к маршу. Офицеры, ведущие записи, должны были иметь всю информацию о противнике, оценке положения, решениях и действиях войск и командования, иметь доступ ко всем необходимым им документам.

Записи (подробные и исчерпывающие) должны были вестись постоянно, чтобы события отражались при непосредственном впечатлении. Просто собрать приказы и донесения и на их основе сделать запись было недостаточно. Основная задача KTB – показать причины, побудившие командование действовать так или иначе (впечатление о противнике, то, какие донесения сформировали оценку положения, проводилась ли операция на основании собственных решений или приказов свыше). Неблагоприятный ход боевых действий должен был отражаться не менее полно и объективно, чем победы.

В записях должны отражаться: участие в событиях других сил (средств), в том числе ВВС, и значение их действий для соединения (части), результат совещаний (обсуждений), содержание важных телефонных переговоров или радиограмм (основные пункты), воздействие на настроение тех или иных команд (приказов) или изменений обстановки, впечатление о боеспособности или боевом духе подразделения, особые заслуги частей, подразделений или отдельных личностей.

Необходимо было фиксировать все изменения у противника, поведение и отношение населения, особенности и влияние на обстановку погоды. Особо важно – точное указание времени событий (даты поступления и отдачи приказов, начала и окончания боя, периода подчинения и т. д.). Приветствовалось приложение к записям карт с обстановкой, схем, аэрофотоснимков и фотографий, а также черновиков собственных приказов и донесений.

К KTB требовалось прикладывать состав войск соединения (части) (не забывая указывать даты изменений), точно датированные карты обстановки.

В составе приложений (ведущихся в виде отдельных дел) – оперативная документация (поступившие и отданные приказы, полученные и отправленные донесения, телефонограммы и радиограммы, записи ведущихся во время боевых действий обсуждений, докладов, телефонных переговоров, разведданных с точным временем). Там же – отчеты о бое и полученном опыте, сообщения об особых происшествиях; карты, схемы (в т. ч. панорамные чертежи), рисунки, аэрофотоснимки; список командного состава военного времени; списки потерь (по дням поступления данных); боевой и общий состав^[1374] на 1 и 21-е числа каждого месяца или на дату отправки войск на фронт, любые важные документы (в т. ч. листовки или предписания), захваченные у противника бумаги.

В качестве приложений к KTB могли храниться: личные записи (письма, почтовые открытки и т. д.), сообщения военнослужащих, командования, служб и подразделений, фотографии, фильмы, патефонные пластинки или фотокопии (тем не менее с необходимыми подробными подписями или комментариями).

Составляемые (помимо KTB) отчеты о деятельности (TB) – это итоговый обзор в общих чертах и действиях, событиях и операциях. В них необходимо было отражать как полученный опыт, так и основные точки зрения на события.

Завершенные KTB и ТВ отсылались начальнику военного архива в Потсдаме. Копии, снимаемые для служебного пользования, хранились в штабе корпуса.

Помимо принципов ведения KTB и сбора информации о событиях, существовавшей в штабе пехотной дивизии вермахта, необходимо рассмотреть и систему сбора донесений, существовавшую в 45-й дивизии, и требования к отчетности самого соединения, исходящие от XII А.К.(именно в его составе дивизия находилась на самом важном отрезке времени боев в Бресте).

Итак, на основании распоряжения Ia (майора Армина Деттмера) Nr.290/41 г. от 19.06.1941, согласно вводимой с 0.00 21.6. системе сбора донесений части дивизии должны были ежедневно, к 3.45 дать в ее штаб утреннее донесение: ночные события, смена позиций (особенно КП до батальона (дивизиона) вкл.), возможные изменения планов на наступающий день, предполагаемую обстановку при действиях собственных или вражеских ВВС. Там же – краткая оценка противника: состояние и расстановка его сил, сообщения об оставленной им территории, уже установленные или вновь встреченные части (особо – танковые и моторизованные), деятельность артиллерии (размещение, число и калибр узнанных батарей, тип используемых боеприпасов) или ВВС (в общих чертах) врага, его потери (в т. ч. в матчасти), взятые пленные (число, воинские части и соединение), трофеи (орудия, тяжелое оружие, бронетехника). В донесение необходимо было включать информацию, затрагивающую сферу деятельности контрразведки или тайной военной полиции, вопросы пропаганды.

К 14.45 в штаб дивизии должно было поступить дневное (промежуточное) донесение (Zwischenmeldung), рассказывающее в общих чертах, о ходе дня и планах на оставшуюся его часть: достигнутые рубежи, обстановка в воздухе, планы на следующий день.

И наконец, к 20.15 – итоговое суточное донесение (Tagesmeldung) – подробный рассказ о ходе дня (в т. ч. обстановка в воздухе). Там же – общее впечатление о бое, достигнутые рубежи, изменения порядка подчиненности и боевого состава, смена района боя резерва (до батальона, вкл.), перенесение КП (до батальона вкл.), подразделения утратившие боеготовность из-за потерь, намерения на предстоящий день.

В суточном – и те события, что достойны упоминания в оперативной сводке командования сухопутных войск (их подробности и анкетные данные участников – в общих чертах).

Помимо донесений (часто передаваемых связным мотоциклистом), связь дивизии с частями осуществлялась и с помощью радио, и проводной связи. При важных изменениях в обстановке они должны были сообщать немедленно и даже при отсутствии каких-либо событий выходить на связь каждые два часа.

В качестве бланка донесения использовалась карта 1:100 000. Обозначение территории – по условной линии для кодирования по карте.

Одновременно с введением системы сбора донесений 45-й дивизией ей были предъявлены аналогичные требования штабом XII А.К.: к 4.30 – утреннее донесение, к 15.30 – дневное, к 21.00 – суточное. Отчет (он подавался как оперативным, так и разведывательным отделами (раздельно) составлялся практически по тем же пунктам, добавлено лишь требование по извещению о наличии пригодных для движения улиц и дорог.

И корпус и дивизия, учитывая, что информацию с нетерпением ожидает и высшее командование, требовали своевременного ее поступления – если по каким-то причинам сдача донесения задерживается, то разрешалось дать короткую телеграмму, например «идем хорошо вперед», указав и достигнутые рубежи, планы, особые события, КП (до полка вкл.). Бланк донесения в корпус – карта 1:300 000.

К 12.00 21 июня дивизия должна была представить в оперативный отдел XII А.К. офицера связи. Передача письменных приказов корпуса, как правило, курьером.

Служба тыла: ежедневные сообщения к 12.00, трехдневные – не позднее 20.00 дня, следующего за отчетным.

Можно отметить, что система сбора информации, вводимая в частях и штабе 45-й пехотной дивизии, позволяла воссоздать достаточно полную картину событий, в которых участвовало соединение.

Однако в реальности все оказалось далеко не так, как было задумано в военно-научном отделе штаба ОКХ. Многое оказалось безвозвратно утраченным, многое – не фиксировалось совсем.

Главные утраты были понесены в феврале 1945 г., когда RAF^[1375] (английская военная авиация) нанесла самый сильный удар по исследованию Второй мировой войны, разрушив военный архив Потсдама. Там сгорели практически все документы частей германской армии, в том числе и полков и отдельных батальонов (дивизионов) 45-й пехотной дивизии.

Именно в Потсдаме и содержались наиболее ценные (прежде всего тем, что были максимально подробными) материалы о событиях в Бресте. Среди тех документов частей дивизии, что разными путями избежали уничтожения, упоминаний о брест-литовских событиях нет. Это же относится и к частям из состава резерва ОКХ, придаваемых 45-й дивизии в июне 1941 г., или частям ВВС, участвовавшим в штурме Брестской крепости.

Второе обстоятельство, повлиявшее на сохранность источников, – путь дивизии во Второй мировой оказался достаточно тернистым. Окружения, стремительные отступления… В одном из них и был оставлен Красной Армии «Отчет о взятии Брест-Литовска». Скорее всего, вместе с ним – и другие документы, находящиеся сейчас в одном из российских архивов. Но, увы – и спустя почти 70 лет они являются секретной информацией, боюсь, что останутся ею и впредь.

В итоге к настоящему времени (из открытых для доступа исследователей) сохранился почти полностью фонд группы управления штаба (за интересующий период): оперативной группы (отдела Ia) – KTB с приложениями за апрель – июнь 1941-го, частично уцелел и отдел разведки и контрразведки – ТВ с апреля по 21 июня 1941 г. Уцелел и KTB (с приложениями) отдела тыла 45-й дивизии.

В архиве Фрайбурга имеются еще материалы отдела дел комсостава (IIа) или «управление дивизионного адъютанта»^[1376] по июнь 1941 г: ведение личных дел и списков офицерского состава (присвоение очередного звания, награды, взыскания, отпуска) и списка потерь. Ввиду того, что материалы этого отдела представлены и в других и относятся к рассматриваемой теме в меньшей степени, документы IIа не просматривались.

Не просматривались и приложения к KTB отдела тыла.

Несомненно, что сохранились многие документы и не представленные в фонде 45-й дивизии – судя по книге Гшопфа, он пользовался ими еще тогда, когда все военные архивы Германии были вывезены в США. Это говорит о том, что многие из офицеров сделали себе копии тех или иных материалов, в том числе, вероятно, и тех, чьи оригиналы сгорели в Потсдаме. Сейчас это все находится, скорее всего, в частных коллекциях или исследовательских центрах, а кое-что – и на секретном хранении…

Тем не менее к работе удалось привлечь достаточно много источников – около 1500 листов. Если до этого в исследовательском обороте находилось около 5 немецких документов, созданных одновременно с рассматриваемыми событиями, то теперь их число достигло нескольких сотен.

Наконец, переходя к критической оценке источников, нужно сказать о том, что многое из требуемой информации в KTB^[1377] не вносилось или, возможно, утрачено – нет, например, списка потерь и т. д. Не соблюдалось и важнейшее требование военно-научного отдела штаба ОКХ – вести KTB одновременно с событиями. Иногда это было физически невозможно – Герхарду Эткену требовалось время для принятия пищи и отдыха, иногда – ведением журнала откровенно пренебрегали. Действительно, в Июне под Брестом были дни, когда приходилось решать дела поважнее… Далее – ведущий KTB офицер явно не допускался ко всем делам штаба – особенно при развертывании по плану «Барбаросса». Наконец – какая-либо оценка событий с разных сторон, заблуждения и поражения – практически не фиксировались. Эткен лишь добросовестно заносил точку зрения командования дивизии, причем постфактум, выбирая наиболее верные варианты. Создается впечатление, что такого варианта событий, как многодневное сражение за Брестскую крепость, никто не ожидал – Эткен более-менее тщательно записывая события 22 июня и думая, что пишет «летопись победы», не скрывал трудностей, лишь подчеркивающих ее значение. Однако при развитии событий «интерес» к Бресту был у командования дивизии утрачен, и тщательную запись всех этих многодневных боев, скорее всего, признали лишней – в итоге записи в KTB свелись к нескольким строчкам, написанным, вероятно, уже спустя несколько дней после выработки «согласованной позиции» по происшедшему.

Все это сильно снижает ценность такого источника, как KTB группы управления штаба. Что же касается KTB отдела тыла – то он еще более лаконичен и, в общем-то, относится к рассматриваемой теме в меньшей степени – помимо преодоления дорожных пробок, служба тыла в описываемый период не решала каких-либо сверхсложных задач.

Источники, использованные в исследовании, имеют несколько уровней детализации и оценки информации. К первому из них относятся донесения, поступавшие в штаб дивизии из ее частей. Второй – KTB дивизии, донесения дивизии в вышестоящие штабы (как правило, корпуса), третий – KTB корпуса или какие-либо его донесения о действиях дивизии (в А.О.К.4 или PzGr.2), четвертый – отчеты, созданные спустя неделю-две после событий. Помимо детализации, характера оценки событий, они зачастую имеют существенные отличия между собой. Возникает вопрос: на каком уровне создается наиболее достоверная информация?

Дата добавления: 2015-07-17