Глава четвертая

Танди Палейн закрыла за собой дверь предоставленных ей дворцовых апартаментов, а затем двинулась к человеку, который восседал на большом столе у окна, обзирая раскинувшиеся внизу сады. К осмотру он, казалось, подходил очень основательно - и это было странновато. Сады были совсем новые: там было больше перекопанной земли, чем зелени, а та зелень, что была, отчаянно боролась за выживание.

Большуя часть растений привезла с Мантикоры Кэтрин Монтень. Как она утверждала - подарок от королевы Елизаветы Мантикорской, выкорчеванный из ее личных обширных садов.

Берри высоко оценила отношение. К сожалению, большей частью климат Факела был тропическим или субтропическим, и у планеты была своя пышная и разнообразная биота [флора и фауна определенного района, объединенные общей эволюцией], бо́льшая часть которой была довольно агрессивна. Только стараниями садовников дворца удалось сохранить импортные растения живыми в течение нескольких недель после прибытия Монтень. Теперь, когда она уехала, Танди была уверена, что Берри спокойно скажет своим садоводам, чтобы мантикорские растения умирали естественной смертью.

Это было не то зрелище, о каком можно было подумать, что оно даст столь пристальную концентрацию человеку, сидящему за столом. Но, как находила Танди, ум Виктор Каша часто двигался в собственных областях. Было довольно странным, что такое квадратное лицо у казалось бы обычного человека — которым он, по сути, был во многом — может видеть вселенную с таких нетрадиционных углов.

— И что такого интересного в этих бедных растениях внизу? — спросила она.
Его подбородок лежал на руке, которую он теперь отодвинул.

— Им здесь не место. И чем дольше ты изучаешь их, тем это очевиднее.

— Не могу сказать, что я не согласна. И ты считаешь это интересным, потому что…?

— «Рабсиле» здесь не место, также. Чем больше я думаю об этом, тем более это очевидно.

Она нахмурилась, и начала лениво поглаживать плечо.
— Ты, конечно же, не хочешь услышать тот довод от меня — от кого–либо здесь — что вселенная не была бы гораздо лучше, если бы мы избавились от «Рабсилы». Но к чему это своего рода откровение?

Он покачал головой.
— Я не ясно выразился. Я имел в виду, что «Рабсила» не принадлежит Вселенной так же, как этим растениям не место в этом саду. Она просто не подходит. Есть слишком много вещей в этой так называемой «корпорации», которые не к месту. Ей следует умереть естественной смертью, как и растениям внизу. Вместо этого, она процветает — даже становится все более мощной, судя по доказательствами. Почему? И как?

Это был не первый раз, когда Танди находила, что ум ее возлюбленного скакал впереди ее. Или, может быть, лучше сказать, он скакнул в кусты, как кролик, оставив ее, прямодушного хищника, задыхаться в погоне.

— А… Я пытаюсь выяснить, есть ли достойный способ сказать «да?» Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

Он улыбнулся и положил руку поверх ее.
— Извини. Я, вероятно, выражаюсь немного темно. Что я хочу сказать, так это то, что есть слишком много путей — путей, которых слишком много — на которых «Рабсила» ведет себя не как злая и бездушная корпорация, как должна бы.

— К черту, это не так! Если есть малейшая человеческая порядочность в этой дурно…

— Я не спорю о злой и бездушной части, Танди. Она не действует как корпорация. Злая или нет, бездушная или нет, «Рабсила» должна быть коммерческим предприятием. Этим, как предполагается, будут обусловлены прибыли, а рентабельность рабства должна вымереть — умереть естественной смертью, как те растения, там, внизу. О, — он пожал плечами, — их линии «рабов для удовольствий» всегда будут прибыльными, учитывая то, как уродливые стороны человеческой природы имеют тенденцию держаться, подпрыгивая, на поверхности. И всегда найдутся конкретные случаи — особенно для трансзвездных компаний, которые нуждаются в рабочей силе в Пограничье — где линии рабочих предлагают по крайней мере предельное преимущество перед автоматизированным оборудованием. Но этот рынок должен будет сокращаться, или в лучшем случае держаться устойчивым, а это должно означать, что «Рабсила» должна бы терять энтузиазм. Ее прибыли должны быть ниже, и она должна производить меньше «продукта», а это не так.

— Может быть, в ее способах настройки была проставлена слишком большая приспособляемость, — предположила Танди после короткой паузы.

— Это звучит, как привлекательная гипотеза, — признал он, — но это не вписывается ни в какую бизнес–модель, которые я был в состоянии собрать. Не для корпорации, которая была настолько успешной, что очевидно, так долго. Никто когда–либо не имел возможности изучить их бухгалтерию, конечно, но они должны были показывать чертовские прибыли для финансирования всего, в работу чего они вмешивались — как прямо здесь, на «Вердант Виста», например — и я просто не могу вполне убедить себя, что рабство должно быть тем, что выгодно. Или тем, что выгодно до сих пор, должен сказать, я полагаю.

— Тогда, может быть, то, что они делали здесь было их началом разнообразия?

— Хммм. — Он на мгновение нахмурился, затем снова пожал плечами. — Может быть, полагаю. Это просто…

Звонок в дверь прервал его, и Танди поморщилась, прежде чем она повысила свой голос.

— Открыть, — приказала она.

Дверь плавно скользнула в сторону и Антон Зилвицкий вошел в комнату в сопровождении принцессы Руфь. В шокирующем отображении королевского протокола шиворот–навыворот, королева Берри увязалась за ними.

— Теперь ты можешь выходить из укрытия, Виктор, — сказал Антон. — Она уехала.

Берри прошла в центр комнаты и положила свои руки на стройные бедра.
— Ну, я думаю, что ты был груб, и меня не волнует, что говорит папа. Мама очень любопытный человек, и ее с ума сводило, что она не может удовлетворить свое любопытство. Все то время, что она была здесь, она не прекращала спрашивать о тебе. А ты никогда не выходил, чтобы встретиться с ней, ни разу.

— Любопытство может или не может убивать кошек, — ответил Виктор, — но оно, безусловно, убивало много политиков. Я делал одолжение леди, ваше величество, хотела ли она этого или нет и будет ли она ценить это или нет.

— Не называй меня так! — отрезала она. — Я ненавижу, когда мои друзья используют этот глупый титул в частной обстановке — и ты это знаешь!

Антон подошел, чтобы сесть в кресле.
— Он просто делает это вследствие причин, которые я не могу понять — он относится к виду слишком извилистых, несговорчивых, извращенных людей — используя пышные королевские титулы в частной обстановке, чтобы расчёсывать некий странный эгалитарный зуд, имеющийся у него. Но не волнуйся, девочка. Ему безразлично, что он означает.

— На самом деле, — мягко сказал Виктор, — Берри является единственным монархом в мироздании, которого я не против звать «Ваше Величество». Но, признаю, я делаю это в основном только капризничая.

Он посмотрел на молодую королеву, выражение лица которой было раздраженным и кто до сих пор держал свои руки на бедрах.
— Берри, самая последняя вещь, которая твоей матери была необходима, так это оставить себя открытой для обвинения, что она провела время общаясь на Факеле с агентами вражеской власти.

Берри усмехнулась. Вернее, попробовала. Усмешка была просто не тем выражением, которое было естественным для нее.
— О, ерунда! Или оставить себя открытой для обвинения, что она провела время общаясь на Факеле с кровавым террористом таким, как Джереми?

— Совсем не то же самое, — сказал Виктор, качая головой. — Я не сомневаюсь, что ее равные политические враги, выдвинут обвинение против нее, как только она вернется домой. Это приведет в восторг тех, кто уже ненавидит ее, и произведет массивный зевок со стороны всех остальных. Ради Бога, девушка, они обвиняли ее в этом на протяжении десятилетий. Независимо от того, каким кровавым и маниакальным люди могут представлять Джереми Экса, никто не думает, что он враг Звездного Королевства. Тогда как я, безусловно, есть.

Он подарил мягкий извиняющийся взгляд Антону и Руфь.
— Не имея в виду нанести личную обиду кому–то здесь. — Он снова посмотрел на Берри. — Общение с Джереми просто оставляет ее открытой для обвинения в дурных взглядах. Общение со мной оставляет ее открытой для обвинения в государственной измене. Это огромная разница, когда речь идет о политике.

Выражение лица Берри было теперь упрямым. Совершенно ясно, что ее не убедили аргументы Виктора. Но ее отец Антон качнул головой. Весьма энергично, на самом деле.

— Он прав, Берри. Конечно, теперь он также разоблачен как никчемный секретный агент, так как если бы он имел воображение или сообразительность на все, то он потратил бы время, посещая Кэти, в то время как она была здесь. Много–много времени, делая то, что он мог, чтобы сделать политику Мантикоры еще более отвратительной, чем есть.

Виктор одарил его ровным взглядом и холодной улыбкой.
— Я думал об этом на самом деле. Но…

Он пожал плечами.
— Трудно понять, как это все будет играть, в конце концов. Есть очень длинная, длинная история тайных агентов, являющихся слишком умными для их же блага. Можно так же легко доказать, правда, спустя много лет, что Кэтрин Монтень находилась под сильным контролем со стороны либералов — и с безупречной репутацией — что окажется полезным для Хевена.

Антон ничего не сказал. Но он одарил Виктора очень спокойной собственной улыбкой.

— И… ладно, — сказал Виктор. — Я также не делал этого, потому что мне было бы неудобно это делать. — Выражение его лица получилось таким же упрямым, как у Берри. — И это все, что я хотел сказать по этому вопросу.

Танди мгновение боролась, чтобы не улыбнуться. Были времена, когда множество больших и неловких политических и моральных принципов Виктора Каша забавляло ее. Учитывая то, что они были прикреплены к человеку, который также мог быть столь же безжалостным и хладнокровным, как не всякий человек, который когда–либо жил.

Не дай Бог Виктору Каша придется просто сказать в открытую, что семья Зилвицкого были людьми, которые стали ему дороги, враги мантикорцы или нет, и он был не более способен сознательно навредить им, чем он был бы способен навредить ребенку. Могло быть иначе, если бы он думал, что на карту были поставлены жизненно важные интересы Хевена, правда. Но ради небольшого и, вероятно, временного тактического преимущества? Это было просто не то место, куда он пойдет.

Все же она не хотела дразнить его этим. И даже не позже, когда они вновь будут одни. К настоящему времени, она узнала Виктора достаточно хорошо, чтобы знать, что он просто отступит в смущении. Он будет держаться сложных и тонких рассуждений о том, что сохранение личного доверия Зилвицких на самом деле работает в пользу Хевена, в долгосрочной перспективе, и что было бы глупо жертвовать этим ради мелкого маневрирования.

И это даже может быть правдой. Но это все равно будет оправданием. Даже если бы Виктор не думал, что это было любым долгосрочным преимуществом для Хевена, он бы вел себя так же. И если это оправдание не сможет достичь его цели, придумает другое.

Судя по улыбке Моны Лизы на лице Антона Зилвицкого, Танди была уверена, что он понял это сам.

Теперь Антон откашлялся, достаточно шумно, чтобы убрать руки–лежащие–на–бедрах неодобряющей королевы Берри.
— Однако, это не то, зачем мы пришли сюда. Виктор, это кое–что, что мне нужно обсудить с тобой.

Он кивнул принцессе Руфь, которая сидела на подлокотнике кресла в другом конце комнаты.
— Мы должны поделиться с тобой, должен сказать. Руфь — на самом деле та, кто затронул этот вопрос в разговоре со мной.

Руфь мелькнула Виктору нервной улыбкой и перенесла вес на кресло. Как обычно, Руфь была слишком непоседлива, имея дело с профессиональными вопросами, чтобы иметь возможность сидеть на месте. Танди знала, что Виктор считал ее превосходным аналитиком разведки, но он также думал, что она будет катастрофой как полевой агент.

Каша посмотрел на Берри, которая подошла к креслу рядом с диваном Антона и заняла его.
— А почему королева здесь? В смысле без всякого неуважения, ваше величество…

— Я очень, очень люблю, когда он зовет меня так, — сказала Берри, ни к кому в частности не обращаясь, уставившись в стену напротив.

— …но вы обычно не выражали глубокого интереса к тайным сложностям разведывательной работы.

Берри перевела взгляд от стены на Каша.
— Потому что, если они правы — а я не уверена! — то это будет подразумевать много более активное участие, чем глупые выходки шпионов.

— Ладно, — сказал Виктор. Он снова посмотрел на Антона. — Так что у тебя на уме?

— Виктор, есть какая–то неправильность в «Рабсиле».

— Он не говорит, что эта неправильность похожа на «их действительно плохую мораль», — вмешалась Руфь. — Он имеет в виду…

— Я знаю, что он имеет в виду, — сказал Виктор. Теперь он смотрел на Берри. — И я хочу сказать вам, ваше — ах, Берри — но твой отец прав. Действительно что–то прогнило в Датском Королевстве.

Берри и Танди нахмурились.
— Где это Датское Королевство? — потребовал Танди.

— Я знаю, где это, — сказала Берри, — но я не получила его. Конечно, есть что–то гнилое в Датском Королевстве. Это очень противный сыр, который они делают.

Дата добавления: 2015-07-16