Речь при открытии Киеве Общества для призрения бедных

Почтеннейшее собрание!

В тот день, когда Святая Церковь повторяет древнее торжество веры над заблуждениями разума, в тот самый день, как бы в доказательство того, что истинная вера должна быть любовию споспешествуема (Гал. 5; 6), благодать Святаго Духа собрала нас на новое торжество любви к ближним, которая, не довольствуясь частными благотворениями, образует, наконец, среди нас целое Общество благотворителей. Торжество, поистине вполне достойное и настоя­щего святого времени, и здешнего святого града! Ибо хотя на месте, просла­вившемся чудесами любви к Богу, никогда не могла совершенно оскудеть лю­бовь к ближним, и у священного подножия угодников Божиих, на нем почива­ющих, всегда обильнее, нежели где-либо, текли вместе с небесными и земные источники благотворения. Но и при сих источниках многие доселе принужде­ны были оставаться жаждущими уже потому, что не имели возможности все­народно исходить на почерпание в них, а частью и потому, что источники эти разверзаются и текут более в уреченные (определенные - ред.) времена, когда любовь к Богу и угодникам Его, собирая отовсюду любителей благочестия, отверзает вместе с тем сердце и руку их для помощи требующим. Самая многочастность разделенных протоков милости, не направляемых в течении сво­ем ничем, кроме внезапных вдохновений сердца, - то через меру обильным, то слабым, то неблаговременным орошением, - могла иногда вредить успешному произрастанию плодов милосердия. Вообще, дух благотворительности не имел у нас твердого видимого средоточия, ни определенного круга, ни постоянного образа действий; посему, при внутренней неизмеримости своей, был ограни­чен в деятельности, при крайнем разнообразии милующих - однообразен в миловании, при всей силе своей - непостоянен в обнаружении последней.

И вот, все эти важные недостатки устраняются, наконец, учреждением Общества для помощи бедным. Отныне христианское милосердие теснее со­четается с христианским благоразумием; разъединенные силы добра сойдутся в одном средоточии, дабы сильнее устремиться к единой цели; случайность благотворения уступит место обдуманным благодеяниям, и дух человеколю­бия, зримый доселе единственно в частных действиях, примет общественный образ бытия и деятельности. С этих пор любовь христианская будет иметь во граде постоянное и известное обиталище, а бедные - постоянное и верное при­станище: одна и та же милость сделается многоочитой, одна и та же помощь - сторукой, дабы, подобно милости и помощи небесной, являться вовремя и не ищущим, обретаться и не вопрошающим о них (Ис. 65; 1).

И кто предваряет прочих на этом новооткрывающемся поприще любви? Те, которых сам Апостол назвал немощнейшими (ср.: 1 Пет. 3; 7) по их приро­де, но которые, окрыленные благодатью, не раз - от Мариам до Деворы, от Юдифи и Магдалины до Елены, Ольги и недавно еще восхищенных от нас ангелов благости - Марии, Елисаветы, - являли себя крепчайшими мужей в подвигах любви к Богу и ближнему.

Да будет же благословен Господь, и в сем случае избравший немощная мира (1 Кор. 1; 27), дабы через них наипаче взвеселить сердца нищих людей своих! Да будет благословенно имя человеколюбивого монарха, который ма­нием державного скипетра не умедлил осенить новый подвиг человеколюбия! Хвала и честь - хвала Божия, честь не земная - высоким споспешникам и покровителям святого дела любви, не обинувшимся принять его при самом рождении под светлый и пространный кров свой. Отныне благословенный град наш будет иметь новое право именоваться градом великого Владимира, ибо в нем всенародно воскрешена и прекраснейшая добродетель сего равноапостоль­ного монарха - любовь к бедным,

Но, благодаря Господа и радуясь духом о благом начале благого дела, не убоимся возвести взор и на образ истинного христианского благотворения, дабы по возможности приближаться к нему на новооткрывающемся поприще любви.

Любовь истинная, а потому истинная благотворительность, по слову Апо­стола, должна быть от чиста сердца и совести благия и веры нелицемерныя (1 Тим. 1; 5). Можно оказывать благодеяния ближним без участия сердца - по подражанию, приличию, отношениям и прочему. И скажем откровенно, такой род благотворительности всего чаще может встречаться в обществах благо­творителей. Ибо в них можно участвовать одним именем, - тем паче одними приношениями. Если присоединяются к тому некоторые личные действия в пользу бедных братий, то, кажется, сделано уже очень много.

Не будем судить строго и об этом хладном образе человеколюбия: для некоторых людей, обремененных [или] развлеченных (отвлекаемых- ред.) и своими, тем паче общественными делами, почти невозможно в этом отношении иначе действовать. Но не скроем и той апостольской истины, что в деле благотворения, особенно при частнейшем совершении его, всего нуж­нее - богатство сердца. Благотворитель по сердцу всегда найдет более средств к благотворению, скорее отыщет истинно бедного, долее не ослабеет в подви­гах любви, мужественнее перенесет неприятности и затруднения, - потому что собственное сердце его награждает его за все сторицей чистейшим ощущени­ем сладости благого дела. Несправедливо было бы думать, что и для бедного все равно, только бы получить помощь, хотя бы она подавалась не от сердца. Бедность огрубляет чувство, но не столько, чтобы она не могла заметить в бла­готворении хладной суровости, или кичливой суетности и надмения. В таком случае уста бедного будут наполнены, но в сердце может возбудиться еще бо­лее чувство недостатка, его удручающего.

Апостол требует притом от благотворителя сердца не всякого, каково есть, а чиста, то есть не помраченного страстями, движимого искренней любовью к Богу и ближним. В самом деле, при всем гладе мы неохотно принимаем хлеб из рук нечистых; при всей жажде не с таким удовольствием утоляем ее из ис­точника мутного. То же и в благотворении. Бедно благодеяние, если приняв­ший его колеблется между двумя чувствами - благодарности за помощь и от­вращения за презорство, с которым она оказана. Если бы, впрочем, благотворимый и не знал, что такое чистота сердца в благотворителе, то ведает ее Тот, Который в лице бедного благоволит Сам принимать наши деяния. К Нему ли прострется нечистая рука от нечистого сердца?

Во-вторых, истинная благотворительность должна происходить, по сло­ву Апостола, от совести благия. Сердце самое мягкое способно увлекаться в благотворениях к крайностям и действовать наудачу. Но если где не уместен такой образ действий, то в обществах человеколюбия. Частный благотвори­тель извинительнее, если предается первому чувству, хотя бы действовал не­правильно. От Общества, напротив, всегда ожидают более внимания, раз­борчивости, беспристрастия, благоуспешности. Кто же надежнейший руко­водитель к таким совершенствам, если не совесть, удобно отличающая всякого истинного бедного, сказующая, что можно и что должно делать при виде брата требующего, когда и какую оказать помощь? Но к этой высокой долж­ности внутреннего вождя человеколюбивых чувствований и деяний способ­на совесть токмо благая, - та, которая сама водится непрестанно законом Божиим, не зрит на лица, судит не по глаголанию (Ис. 11; 3), а по действи­ям, никогда и ни в каком виде не ищет своих си, а яже суть ближнего (ср.: 1 Кор. 13; 5), предлагает, где нужно, и не требующему, останавливает, где должно, и взыскующего, которая всегда не пред людьми токмо, но и пред Богом готова сказать: "Я могла погрешить в действии, но никогда не хотела грешить, брала все меры предосторожности; не сделала, конечно, всего, но ничего не упустила с намерением, трудилась, сколько могла!"

Наконец, благотворительность христианская, по слову Апостола, должна происходить от веры нелицемерныя (1 Тим. 1; 5). Есть предрассудок (жалкое исчадие объюродевшей мудрости!) делать добро ближним, не думая о Боге. Особенно имя Спасителя, произносимое бедными, кажется тяжелым для изне­женного слуха некоторых. Стыд самый постыдный! Кому же иному и должны быть посвящены наши малые благотворения, как не Тому, Кто пролил за нас всю Кровь Свою? Довольно, что мы забываем о Спасителе нашем, когда гре­шим; будем ли изгонять Его из нашей памяти и уст даже в то время, когда по видимому делаем добро? И что приобретает любовь к ближним, отлучаясь, по неразумию своему, от любви к Богу? Одну слабость, сухость и непостоянство. Только святая вера производит героев любви к ближним; только Моисеи и Павлы молились быть изглажденными из книги живота, дабы внесены были в оную имена братий их (ср.: Исх. 32; 32. Рим. 9; 1-3). Природа человеческая и мудрость земная никогда не производили и не произведут такого [самопо­жертвования].

И куда сам собою невольно устремляется взор бедного по получении не­ожиданной помощи? Не к Небу ли? Кто же будет столько жестокосерд, чтобы захотел остановить на своем или чьем-либо лице благодарный взор, ищущий лица Отца Небесного? Но он будет остановлен и обратится долу, если благо-творимый увидит, что благотворящий сам не расположен взирать на Небо.

Не услышится искренняя молитва благодарности и в таком случае, когда видно будет, что истинная вера в благотворителе заменяется ее личиной. Око бедности острозрительно; ничто не помешает ему распознать действительно­го ангела милосердия, приходящего во имя Божие, от пышного служителя гор­дости житейской, который сам хочет являться божеством для милуемого им человечества.

Таким образом, чистое сердце есть родитель, благая совесть - воспита­тель и руководитель, а нелицемерная вера - утверждение и венец истинной благотворительности.

Коснемся несколько и трудностей благого дела, ныне предначинаемого.

Добрые дела представляются иногда слишком легкими и воображение может обещать себе от них одни приятности духа и наслаждения сердца. Доб­ро точно таково - по природе своей, но не нашей. Наша падшая природа лю­бит более рассуждать о подвигах добродетели, нежели подвизаться для нее; более любоваться ею издали и вчуже, нежели вблизи, возложив на нее соб­ственную руку; более замышлять и начинать благое, нежели успешно произ­водить и совершать. Памятуя это, истинный благотворитель не удивится, если скоро пройдет первая приятность, всегда сопутствующая началу доброго дела; не охладеет в ревности, если на пути человеколюбия сретит потом терния и волчцы. Среди поля ли бедности искать одних роз и наслаждений?

Не оскорбится любовь христианская даже и тем, если между бедству­ющими собратиями будет сретать иногда невежество, нечистоту нравов, недо­статок искренности, даже неблагодарность и злость. Чего и ожидать лучшего среди тесноты и убожества, когда сам Соломон опасался и некогда от них за свою добродетель? (ср.: Притч. 30; 9). И разве лучшее сретают Ангелы Божий, нисходя в наш мир, среди нас самих? Чего бы не могли сказать они, если бы захотели, против нас, возвращаясь к Престолу благодати? Благодеяния челове­честву часто должны иметь целью пробудить самое чувство человечества, по­давленное нуждами. Пусть лишенные этого чувства из образа наших благотворений узнают, что значит быть человеком и христианином.

Требуется немало от истинного благотворителя. Но разве мы сами мень­шего требуем у общего нашего Благотворителя, Иже еси на небесех! (Мф. 6; 9). Ах, мы все, в свою череду, бедные, все, кто бы мы ни были, осужденные на смерть преступники закона Божия! В таком ли состоянии гордиться нашими преимуществами? Почитать себя выше других? Считаться титлами и достоин­ствами? Напротив, не величайшая ли милость, что всем нам позволено иску­пать грехи наши милостынями? Не драгоценное ли право, что все мы можем в лице наших братий служить будущему нашему Судии и Господу? Ты чувству­ешь отвращение идти к человеку, лежащему на гноище? Но может быть, это второй Иов, искушаемый в своей добродетели? - Твоя чувствительность ко­леблется преклониться с утешением к одру болящего? Но может быть, это но­вый Лазарь, у которого не один богач будет просить некогда капли воды для устужения языка своего? Кто бы ни был бедный, довольно для тебя того, что ты, идя к нему, идешь к Самому Христу, Который говорит: Мне сотвористе (Мф. 25; 40)! Никто не откажется, а всякий поспешит на зов царя, в какое бы место он ни призывал. Отречемся ли, когда Сам Царь Небесный зовет нас в хижину или к одру болящего? С царем беседовать всякий поставит за честь, хотя бы он почему-либо сокрыл себя под рубищами. У Царя ли Небесного рубища могут отнять в очах наших все достоинство? Не будем взирать на то, что пред нами, а на будущее; не на временное, а на вечное; не на себя, а на своего Спасителя, - и низкий кров бедного обратится для нас в храм, простое действие любви - в священнодействие, труд - в сладость и награду.

Бог же всякия любви и щедрот, обнищавший всех нас ради, да мы нище­тою Его обогатимся, начавший дело благо в нас, Той Сам да утвердит и да совершит его благодатью Своею! Аминь.

Дата добавления: 2015-07-16