Душевная динамика

На основе образа расстановки, связанных с ним сил и их воздействия на заместителей начинает развиваться процесс, который образует ядро любой расстановки. Здесь проявляется душевная динамика поля отношений. Разворачивается какое-то действо, которое открывает значимые события и возникшие в результате них основные структуры реальных и душевных отношений клиента. В этом процессе, который длится от пяти минут до часа, чаще всего от двадцати до сорока минут, концентрируется самое существенное, что имеет отношение к содержанию, методике и теории семейных расстановок и расстановок других систем отношений.

О каких значимых душевных событиях идет речь, было рассказано в главе III «Что нас связывает и что освобождает?». Что касается хода расстановки и методики, все зависит от собственной динамики расстановки и от умения терапевта проводить интервенции, что придает расстановкам их неповторимую «окраску» и своей многогранностью постоянно удивляет даже опытных терапевтов. При этом для клиента важным является только то, что его трогает, что дает ему возможность в сжатом виде увидеть реальность отношений в его системе и открывает ему скрытую действительность и связанные с ней решение и исцеление. Он остается свободным в своем созерцании. Ему не надо ничего делать, не надо ничего узнавать, не надо ни во что верить и не нужно брать на себя обязательство делать что-то в будущем.

Может быть, его самого в ходе работы возьмут в расстановку, чтобы он почувствовал свое место, или сказал несколько слов, например, своим родителям, или непосредственно почувствовал воздействие какого-нибудь «ритуала», например, предков у себя за спиной или поклон перед родителями. Иногда терапевт «заставляет» или «принуждает» клиента посмотреть на что-то в смысле: «Так оно и есть» или сделать что-то, по его мнению, разрешающее: «Скажи своему отцу, я люблю тебя как моего отца» или «Склонись перед своими родителями».

В этом случае терапевт берет на себя большую ответственность. Такой образ действий является директивным, он часто подвергается жесткой критике в общественности и, если он не «подходит» и не дает решения, то и в малых группах также вызывает беспокойство. Но, в конечном счете, клиент, если с ним работали несоответствующим образом, имеет на своей стороне зрителей, а также заместителей. Директивный подход получает свою силу только в том случае, если он используется в созвучии с клиентом и его семьей. Но обычно бывает так, что происходящее в расстановке «берет с собой» клиента в свободной форме, которая служит тому, чтобы он мог жить и действовать с немного большей свободой.

Терапевт может выбрать два основных способа действий. Он оставляет заместителям свободное пространство для импульсов, которые в них вызывает возникшее в расстановке силовое поле. Или он вмешивается, переставляет заместителей, просит их, возможно, определенным образом двигаться, добавляет в расстановку одного или нескольких заместителей, спрашивает клиента о его ощущениях и впечатлениях, комментирует что-то, просит одного, нескольких или всех заместителей рассказать о своих телесных ощущениях и чувствах.

На практике сформировалось много смешанных форм проведения расстановки. Без «добавления» терапевта не проходит ни одна расстановка, даже если это только решение, когда он начнет расстановку, с каким количеством лиц, и когда он ее закончит. Терапевт всегда участвует в реконструкции событий, которые предоставляет душа клиента и которые проявляются в процессе расстановки. Возможно, он делает это подобно дирижеру, который с определенным оркестром превращает партитуру в музыку, или как режиссер, который со своими актерами превращает представленную драму в постановку.

Для того чтобы в многообразии расстановок легче различать важные базовые процессы, далее я буду и в отношении методического образа действий использовать принятое разделение между «движениями души» и «порядками любви», дополненное различением между «образом» и «речью».

«Движения души»

С методической точки зрения «движениями души» обозначается возможность заместителей свободно двигаться в поле расстановки в соответствии со своими внутренними импульсами. Развитие «классических» расстановок, которые подчеркивали формирующее и упорядочивающее вмешательство терапевта и отдавали предпочтение обозначению ощущаемой динамики, в далеко идущий невербальный процесс, который управляется терапевтом без нацеливания на решение, каким-то удивительным образом углубило многие расстановки. Разумеется, вербальные высказывания и целенаправленные перестановки заместителей тоже выражают движения души, и свободные элементы передвижения и бережливость в вербальном выражении содержались еще в начале расстановочной работы.

Поворот Берта Хеллингера к «движениям души», который иногда воспринимается радикально, вызвал очень много беспокойства и вопросов среди расстановщиков: «Не слишком ли большой драматизм вызывают свободные передвижения заместителей, который скорее обременяет, чем освобождает клиентов?» «Не вкрадывается ли в расстановки без руководства терапевта слишком много личного выражения заместителей?» «Не существует ли в подобных расстановках опасности развития собственной динамики, которая отражает систему отношений клиента так, что ее больше нельзя узнать и проверить?» «Не открываются ли здесь двери всевозможным толкованиям и неясностям? Потому что как понимать необъясненные движения заместителей?»

С другой стороны, благодаря «движениям души» мы видим расстановки, от силы и трогательного воздействия которых вряд ли кто-то может уклониться. Я хочу привести вам один пример и рассказать о расстановке бразильянки по имени Фатима, которую я уже упоминал. Она обозначила свой запрос как «глубокую боль в груди».

Необычное воздействие этой единственной фразы, боль в глазах клиентки, ощущение, как будто «корни» этой женщины, сидящей рядом со мной, погружались глубоко в землю, побудили меня самостоятельно выбрать двух заместителей — одну женщину для нее самой и одну для этой глубокой боли. Я поставил их в центре пространства, окаймленного относительно большой учебной группой, сидящей полукругом, разместил их на расстоянии около одного метра друг напротив друга и предоставил их происходящему. Через несколько мгновений «болезненная грудь» открыла свои объятия, как будто она приглашала Фатиму подойти к ней. Но та испуганно отступила назад, медленно, с широко открытыми глазами и выставила вперед руки, как бы защищаясь. Она отступала шаг за шагом до тех пор, пока не натолкнулась на членов группы, сидящих в кругу. Там она застыла без движений, в то время как «болезненная грудь» снова опустила руки.

Какое-то время ничего не происходило. Но затем Фатима стала беспокойной, начала глубоко и беспокойно дышать, схватилась за грудь, стала поворачивать голову в разные стороны, как будто что-то искала, и крикнула: «Я больше не могу». Но эта фраза не нашла абсолютно никакого отклика. Она села на пол, затем снова встала, опять села, стала плаксивой и воскликнула: «Что, мне никто не поможет?». Никакого отклика. И тут она начала тихо плакать, плакала долго, потом вдруг застыла, держа руки у лица, и обреченно сказала: «Так много мертвых!»

Клиентка сидела тихо рядом со мной и плакала с открытыми глазами. Но когда она услышала эту фразу, ее начал бить озноб. У меня также холодок пробежал по спине, и группа затаила дыхание от напряжения. На этот раз я отреагировал, взял человек десять заместителей из группы и попросил их лечь на пол в пространстве расстановки за этих мертвых, в соответствии с их собственными ощущениями. Они легли на пол, мужчины и женщины, распределившись таким образом, что стоящая «болезненная грудь» оказалась в середине их круга, а Фатима сидела у его края. «Болезненная грудь» огляделась, совершенно спокойно, дружелюбно и внимательно, но ничего не стала предпринимать. Фатима сначала как будто равнодушно пожала плечами, а затем приподнялась, встала, снова схватилась за грудь и воскликнула: «Так больно!», через некоторое время она оглянулась вокруг и снова совсем тихо спросила: «Мне никто так и не поможет?».

Тогда я молча выбрал заместительницу матери Фатимы и поставил ее напротив Фатимы, на краю поля мертвых. Никто не знал, кого я имел в виду, выбирая эту заместительницу, в том числе, и она сама. Фатима бросила на эту женщину тоскливый взгляд, но та не реагировала, продолжая совершенно неподвижно и, ничего не выражая, стоять на том месте, где я ее поставил. Тогда я предпринял еще одну интервенцию и попросил «болезненную грудь» выйти из круга мертвых, взять Фатиму за руку и подвести ее по очереди ко всем мертвым. Она сделала это. Фатима послушно позволила себя водить. И в долгом волнующем процессе она при поддержке «болезненной груди» попрощалась с мертвыми. Иногда Фатима издавала стон, временами она плакала, некоторых умерших она сердечно обнимала. Умершие тоже реагировали, одни дружелюбно улыбались, другие плакали, третьи цеплялись какое-то время, пока тем или иным образом не находили покой.

У многих участников группы в глазах стояли слезы. Как будто они пережили что-то, что в их собственных внутренних образах, а возможно, и в их личных переживаниях, в сочувствующей солидарности связывало с Фатимой и ее неизвестной судьбой. Они прикоснулись к бразильским, а может быть, и общечеловеческим событиям, которые выходят далеко за рамки непосредственного личного переживания.

Когда «болезненная грудь» и Фатима подошли к последнему умершему человеку, женщине, произошло кое-что неожиданное. Эта «мертвая» женщина смотрела на Фатиму очень зло, и Фатима не захотела подходить к ней. Она покачала головой и сказала: «Нет!». Тогда женщина вскочила и с яростью накинулась на вскрикнувшую Фатиму, как будто хотела схватить ее за горло. С мягким нажимом я попросил «мертвую» лечь. Она неохотно сделала это. Тогда «болезненная грудь» склонилась над ней и осторожно и сердечно обняла ее. Благодаря этому из женщины как будто вышел злой дух, она душераздирающе зарыдала, затем успокоилась и закрыла глаза. «Болезненная грудь» протянула руку стоявшей в растерянности Фатиме, приглашая ее подойти. Фатима подошла, присела к ним, осторожно прикоснулась к мертвой и глубоко вздохнула. Тогда «болезненная грудь» встала и кивнула Фатиме, приглашая ее подняться. Но Фатима продолжала сидеть, она сказала: «Я не могу, я так устала!», и после некоторой паузы: «Я смертельно устала!».

Все это произошло прямо перед местом, где сидела клиентка. Клиентка, которая сама была очень напугана гневной реакцией последней мертвой, смотрела на свою заместительницу и кивала. Ей была знакома эта кажущаяся бесконечной усталость. У меня было чувство, что еще чего-то не хватает, что могло бы помочь Фатиме сделать решающий шаг. Тогда я поставил еще двух человек, заместителя «смерти», вблизи от последней «мертвой», и заместительницу «жизни», у края поля мертвых, напротив нее. Фатима поняла приглашение принять решение, и она снова сказала, качая головой: «Я не могу». Но затем она собралась с силами и с помощью «болезненной груди» с трудом встала, осмотрелась, взглянула неуверенно на жизнь, в сопровождении «болезненной груди» сделала несколько шагов в ее направлении, затем остановилась и сказала: «Я не смогу!».

Тут впервые стала двигаться заместительница матери. Она мягко встала за Фатимой и обняла свою дочь. Фатима прислонилась к ней, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Задержавшись некоторое время на этом образе, я закончил расстановку и попросил заместителей сесть на свои места. В группе медленно развеялся «транс», и клиентка, у которой на глаза опять навернулись слезы, выглядела совершенно спокойной. Она взяла меня за руку и от всего сердца сказала: «Спасибо!».

Что здесь произошло? Этого мы не знаем. Но вряд ли кто-то из участников смог избежать «магии» этой расстановки. Можно было увидеть «движение души» и как-то участвовать в его осуществлении, не зная при этом, что в ходе расстановки проявилось из системной реальности клиентки. Во время перерыва переводчица рассказала мне, какие предположения выдвигали участники. Многие считали, что принимали участие в «истории с рабами». Но кроме самой клиентки и ее матери, которую я вслух не обозначал, не было расставлено ни одного члена семьи, только телесный симптом, неизвестные мертвые люди, жизнь и «смерть». И мы не знаем, отражала ли та мертвая, которая сначала реагировала так гневно, а также другие мертвые конкретных членов семьи. Клиентку я не опрашивал. Расстановка развивалась на основе не конкретной информации об истории клиентки и ее семьи. Можно было воспринять информацию только по процессам и силам, действующим в расстановке. Значение пережитого полностью осталось в клиентке. Мы не знаем, какие взаимосвязи может найти клиентка с событиями в своей семейной истории и со своей жизненной ситуацией. Волнующая анонимность.

Как работают силы, действующие в подобной расстановке? И как возникают инсайты и интервенции терапевта? Кто или что здесь руководит? Был бы клиент также тронут и включен, если бы происходящее не имело к нему глубоко переживаемого отношения? Могут ли заместители выдумать подобную реакцию? И будет ли произвольная выдумка иметь такой резонанс у других заместителей, клиента, терапевта, группы? Подобные вопросы возникают от непосредственного воздействия такой расстановки, а именно, тогда, когда человек анализирует ее. На эти вопросы у нас есть мало ответов, которые бы удовлетворили нашу потребность в общепринятых объяснениях.

Когда часто видишь подобные расстановки в многообразии их исходных точек и направлений, практически не можешь избежать впечатления, что здесь мы видим «душу» в «работе» в более или менее широких границах и в более или менее ясных аспектах, что мы получаем возможность сжато участвовать в важном человеческом опыте, что редко происходить в нашей обыденной жизни. Но как раз поэтому для расстановок остается важным то, чтобы они не повиновались никакой самоцели, не проводились для культурального или религиозного удовлетворения, и уж тем более не использовались в качестве развлечения (даже если иногда они являются занимательными и доставляют удовольствие). Речь идет о судьбе клиента, о максимально освобождающем, исцеляющем и примиряющем душевном процессе, который по мере возможности раскроет свое воздействие в жизни клиента.

Возможно, по описанному примеру стало ясно, когда расстановка применяется как «движение души». И, прежде всего, тогда, когда мы мало смотрим на отношения в семье, а больше на симптом, чувство, болезнь, на вопрос жизни и смерти, на социальные события, выходящие за рамки непосредственных семейных процессов, как, например, война, на большую несправедливость или на вопрос «добра» и «зла». Но и в «чисто» семейных расстановках имеет смысл, следовать за свободными движениями заместителей и души, особенно, когда не хватает информации или у терапевта возникает чувство, что телесная реакция заместителей несет больше информации или более глубокую информацию, чем их вербальное опрашивание. Потому что слова в своем информационном содержании являются хотя и более точными, но более узкими, чем образы.

В общем можно сказать, что всегда тогда, когда терапевт мало знает, он скорее обращается к «движениям души», чем тогда, когда он на основе своего опыта и своих знаний о закономерностях в отношениях может действовать, более точно ориентируясь на решающие порядки. В отношении конфликта между мужчиной и женщиной касательно ребенка женщины от первого брака, которого мужчина усыновил, терапевт может помочь в решении, используя свои знания о порядках отношений. Здесь он находится на одном уровне с клиентом и членами его семьи. В отношении смерти, войны, болезни и подобных вещей он находится не на одном уровне. Здесь он имеет дело с силами, которые больше его, которым он не может предлагать решения, а тем более предписывать их. Здесь он доверяется тому, что через заместителей сообщает душевное поле, в которое вплетен клиент, в отношении как связывающих, так и освобождающих сил.

Конечно, здесь терапевт тоже постоянно вмешивается, опираясь на свой опыт, образы, определенные представления и имея в поле зрения то, что может помочь клиенту. Но делает он это очень сдержанно и скорее как ведомый этой «Большой Силой» — как бы это ни называлось. Заместители могут извлечь из окружающего их душевного поля только то, что они понимают как отдельный человек и — я формулирую это сознательно при помощи технического понятия — что могут «измерить». Таким образом они, представляя «сверхчеловеческие» силы, не уходят от постижимой для человека меры. Весь процесс расстановки, вне зависимости от того, какие «силы» расставляются, остается процессом диалога между «обычными» людьми. Это дает терапевту право и накладывает на него обязанность в случае необходимости вмешиваться в процесс «движений души» для того, чтобы расстановка протекала «полезно» и «продуктивно» для клиента, сдержанно и внимательно слушая, глядя и воспринимая, оставаясь открытым для неожиданного и смиренным по отношению к «Большему».

«Порядки любви»

В главе II «Ход проведения семейных расстановок» я подробно описал расстановку, которая следовала «порядкам любви». В подобных расстановках терапевт вмешивается гораздо больше. На основе предварительной информации и знаний о разрешающих процессах он ведет заместителей и иногда самого клиента через процесс расстановки. Здесь большую роль играют произнесенные фразы.

Заместителей просят вчувствоваться в свое место и в свою роль, не предпринимая сначала никаких движений. Когда заместители погрузились — а это происходит почти всегда, — терапевт начинает опрашивать их о том, что они чувствуют. Прежде всего, в начале семинара и тогда, когда заместители еще не знакомы с расстановочной работой, терапевту нужно, возможно, ободрить их довериться тому, что они чувствуют, и рассказать об этом открыто и без какого-то опасения. Для большинства заместителей это не составляет трудности.

Время от времени происходит так, что какой-нибудь заместитель говорит не из своей роли, а говорит то, что он вообще думает, например, о роли отца в расставленной ситуации. Или он говорит что-то, что, по его мнению, поможет клиенту. Или он описывает ситуацию в пространстве, при этом говорит: «Я стою за моей женой, и все остальные стоят передо мной». Так он застревает на поверхностном рассмотрении и описании расстановки. В большинстве случаев бывает достаточно, если терапевт коротко поощряет заместителя рассказать о своих связанных с этим чувствах.

Если расставляют родителей, братьев и сестер клиента, и вначале проявляется мало динамики, то обычно опрос начинают с родителей и дальше по старшинству опрашивают детей. Но если с самого начала чья-то реакция обращает на себя внимание, тогда терапевт сразу же идет за этой динамикой. Совсем необязательно опрашивать всех заместителей, особенно в больших системах. Часто это даже мешает.

Если после какого-то высказывания возникает важное движение, терапевт следует за этим потоком энергии расстановки и начинает производить первые перестановки. Иначе, если продолжить опрос, напряжение будет спадать или расстановка окажется перегруженной из-за слишком большого количества информации и внесет еще больше путаницы. В любом случае, многообразие информации легче удержать в конструктивном русле при помощи опроса, чем, если предоставить свободным движениям большую систему, например, семью с шестью детьми. Слишком большое количество одновременной информации ставит под угрозу любую расстановку.

Когда опрошены все заместители, клиент даже в многообразии информации на удивление хорошо узнает свою семью. Эта узнаваемость поведения всех членов семьи может быть весьма ценной и полезной для некоторых клиентов, поэтому этим нельзя пренебрегать, слишком быстро и экономно опрашивая клиентов. Однако, терапевт, в поиске решения для клиента не может работать со всеми значимыми течениями в отношениях и судьбах семьи клиента. Проще пойти за первой проявившейся динамикой и позже вернуться к опросу других заместителей, если первое движение оказалось малопродуктивным или завело в тупик, таким образом, отфильтровывая из всего многообразия информации ту, которая будет важной для клиента и решения.

Может случиться так, что заместитель не чувствует ничего адекватного или так кажется на первый взгляд, но этим он сообщает что-то верное и важное. То, к чему терапевту нужно отнестись серьезно, и не списывать это на недостаточную способность заместителя чувствовать. Мы знакомы с этим «ничего не чувствую» или неподходящим обхождением с чувствами из нашей каждодневной коммуникации. Некоторых заместителей нужно притормаживать в их речевом потоке для того, чтобы они концентрировались на самом важном, что можно выразить очень просто и коротко. Если заместитель показывает сильное чувство или спонтанную телесную реакцию, терапевт следует за невербальной реакцией. У нее, как правило, большее излучение и глубина, а при дополнительном словесном описании она теряет свою силу.

И, наоборот, слова помогают прояснить значение невербальной реакции, если ее невозможно четко воспринять. Не всегда, когда человек смотрит на пол, означает, что он смотрит на мертвых. Иногда это значит, что заместитель стыдится, чувствует печаль или просто не хочет ни на кого смотреть. Короткое описание чувства или телесной реакции может внести ясность.

Если заместитель говорит что-то, что противоречит впечатлению терапевта о видимой динамике, терапевт доверяет, в первую очередь, своему внешнему наблюдению и собственным ощущениям. Он запоминает свое ощущение, для того чтобы в нужный момент использовать его, или он сразу высказывает свои различные ощущения и наблюдает за реакцией заместителей и клиента. Таким образом, благодаря сопровождающему восприятию терапевта заместители освобождены от ответственности. Конечно, это было бы очень непродуктивно, если бы терапевт и заместитель стали вести спор о «правильном» восприятии. Дальнейший ход расстановки, как правило, проясняет правильное значение какой-либо реакции.

Существуют расстановки, в которых заместители начинают спорить друг с другом, как в реальной семье. Хотя это на первых порах может что-то разъяснить, но, как и в семейной реальности это уводит от важного и существенного. Тогда расстановка грозит превратиться в ролевую игру, вывести заместителей из контакта с душой клиента и его семьи и привести к таким реакциям, которые, чем дольше они будут длиться, тем больше будут усложнять контакт с представленной семьей.

Некоторые заместители чувствуют себя обойденными вниманием, если их не опрашивают или делают это не сразу. Тогда они настаивают на том, чтобы их спросили. Это тоже может быть типичной реакцией из системы. Тем не менее, терапевт в этом случае также просит о сдержанности и заверяет заместителей, что каждый получит возможность в свое время сказать то, что является важным для клиента.

Заместители с их ощущениями и сообщениями являются настолько важными в" частности еще и потому, что они не могут сохранить перспективу и ориентировку во всей системе, так как они стоят в ней. Сопровождающий терапевт может сделать это лучше, так как он смотрит на всю структуру отношений семьи в связи с известными событиями. И важной задачей терапевта является восприятие этого «общего обзора».

Во время опроса заместителей терапевт постоянно держит в поле зрения клиента и его реакцию. Он может также время от времени спрашивать клиента, хочет ли тот сказать что-нибудь по поводу высказываний заместителей и имеют ли они для него смысл. Потому что иногда терапевт не уверен, что ему об этом думать, или он замечает несоответствие между высказываниями заместителей и реакцией клиента. Чаще всего клиент подтверждает высказывания заместителей.

Но бывает так, что клиенту реакции и высказывания заместителей кажутся совершенно чужими. В этом случае, если продолжить работу, расстановка пройдет мимо клиента. И, возможно, он прокомментирует это так: «Это не моя семья» или «Все это совершенно чуждо мне». Даже если реакции заместителей в противоположность восприятию клиента являются верными, не имеет смысл продолжать работу, если клиент потерял контакт с расстановкой. Потому что, какой смысл имеет правда, если ее не воспринимают? Если терапевт следует за вербальными и невербальными реакциями заместителей, за своими собственными ощущениями и информацией о важных событиях в семье клиента, тогда он проводит расстановку, делая соответствующие перестановки, добавляя недостающие лица и еще раз проводя опрос, когда проясняются важные взаимосвязи, касающиеся проблемы клиента. Шаг за шагом проявляется то, что обременяет групповую душу и удерживает в тяжелой судьбе, а также то, что требует завершения или исцеления.

Как раз в тех расстановках, в которых терапевт руководствуется своими знаниями о порядках любви, каждый раз он наталкивается на что-то новое, что требует от него не придерживаться жестких правил, а довериться проявляющейся любви, силе и истине системы. Если терапевт из-за «ошибки» периодически теряет контакт с потоком расстановки и проявляющейся связывающей и освобождающей реальностью семьи, это не так страшно до тех пор, пока он может исправиться и снова найти контакт. Ошибочные пути проявляются быстро, если терапевт следит за реакцией заместителей, клиента, группы и за резонансом в самом себе. Если расстановка не двигается дальше, это редко указывает на недостаточное восприятие терапевта. Чаще всего необходимо получение новой информации, которая поведет дальше.

Женщина, которая в своей любви к мужу чувствовала себя как будто отрезанной от него и при этом ее ощущения были похожи на те, которые она испытывала в отношениях со своей матерью, отвечая на вопрос терапевта, сказала, что ее бабушка умерла от туберкулеза. Ее мать была младшим ребенком, и ей в то время было три года. В расстановку с ее мужем и детьми терапевт добавил также мать женщины и положил перед ней на пол умершую бабушку. Все заместители стояли в оцепенении. Сразу стало ясно, как это событие парализовало всю семейную систему вплоть до двух последующих поколений. Терапевт попросил мать женщины сказать несколько фраз бабушке в надежде на то, что они растопят ее замороженную боль из-за ранней потери. Но оцепенение осталось. Только, когда клиентка рассказала, что бабушка до того, как она умерла, вынуждена была два года провести в карантине в санатории, у матери и бабушки одновременно из глаз брызнули слезы, и они обнялись, рыдая. Благодаря этой дополнительной информации лед был растоплен, и это показало, что не сама по себе смерть бабушки, а в том числе и предшествующая ей разлука матери и ребенка повлекла за собой прерванное движение любви.

Если терапевт работает в расстановке с порядками любви, процесс вскрытия и освобождения, вербальные и невербальные реакции, проговаривание связывающих и освобождающих фраз и проведение исцеляющих ритуалов, как, например, объятия, идут рука об руку друг с другом. Находят исключенных и снова возвращают их в лоно семьи, травматические события попадают в поле зрения таким образом, чтобы они могли лишиться своего пугающего, разделяющего и убивающего любовь воздействия. Каждый, по возможности, занимает соответствующее ему место в семье, так, чтобы через все поколения могла чувствоваться принадлежность и течь любовь.

Я хочу привести еще один пример:

У одного мужчины был рак простаты. Его заболевание привело к ссоре с женой, потому что у них были совершенно разные представления о том, что ему лучше всего делать с его болезнью. Трое его детей, от шести до десяти лет, знали о его болезни, но не знали, насколько она опасна.

Сначала мужчина расставил свою теперешнюю семью: себя и свою жену на небольшом расстоянии друг от друга и детей относительно близко друг к другу напротив родителей. При первом опросе заместители чувствовали себя относительно хорошо. Детям было хорошо так близко друг к другу, и они чувствовали любовь и заботу со стороны родителей. Только жене недоставало тепла со стороны мужа. В качестве второго шага терапевт попросил мужчину поставить заместителя своей болезни. Он выбрал для этого женщину и поставил ее очень близко к себе в пространстве между собой и своей женой. Заместительница болезни смотрела сияющими глазами на мужчину, и затем она прильнула к нему. А жена спонтанно отошла на несколько шагов в сторону и на вопрос о том,' как она сейчас себя чувствует, сказала: «Это неслыханно, меня сместили и я очень рассержена, и если бы не было детей, я бы сбежала от этого». Мужчина совершенно не воспринял реакцию своей жены и сказал: «Сейчас я чувствую себя по-настоящему хорошо». А дети взялись за руки и отошли назад, при этом младший начал плакать и опустился на колени.

Терапевт спросил мужчину, был ли тот прежде женат или помолвлен, но он ответил отрицательно. Тогда терапевт поставил родителей мужа с его стороны на некотором расстоянии от него. Они смотрели дружелюбно на сына. Но мать мужчины отошла на один шаг в сторону от отца мужчины.

Тогда терапевт попросил троих детей стать рядом со своей матерью и вместе с ней немного отступить назад, так, чтобы младший снова смог встать. Когда он спросил заместителя клиента, как он себя сейчас чувствует, тот сказал: «Мой взгляд сейчас направлен на моих родителей, прежде всего на моего отца. Но для меня важно, чтобы болезнь стояла совсем близко ко мне». А болезнь сказала: «У меня происходят какие-то весьма основательные изменения. Мой взгляд направлен на этого мужчину, который там стоит. Я теряю внутренний контакт там, где стою сейчас. Я думаю, мое место там». Терапевт попросил ее последовать за импульсом к движению, и она пошла к отцу клиента, прижалась к нему и вдруг начала громко рыдать.

Терапевт спросил у клиента, были у его отца до матери серьезные отношения с какой-нибудь женщиной. Тогда тот сказал: «Да, мой отец был помолвлен и незадолго до свадьбы познакомился с моей матерью, расстался с невестой и в назначенный день он вместо этой невесты женился на моей матери. Через полгода первая невеста отца покончила жизнь самоубийством». Тогда отец клиента освободился от болезни, отвернулся и стал спиной к спине со своей женой, при этом его взгляд был направлен во вне. Болезнь села на пол, спрятала свое лицо в ладони и сказала очень тихо, но отчетливо: «Я и есть эта невеста!». Затем она легла на спину.

Терапевт спросил заместителя клиента, что он сейчас хотел бы сделать, и тот бодро ответил: «Я хочу лечь к ней». Он сделал это, и они снова сердечно обнялись. Терапевт подошел к отцу клиента и спросил его, хочет ли и может ли он что-нибудь сделать для своего сына. Ответом было четкое «Нет». Мать клиента, которая между тем тоже отвернулась и стала рядом со своим мужем, тоже отрицательно покачала головой. (Оба родителя были еще живы к моменту проведения расстановки.) Терапевт подошел к болезни, которая превратилась в невесту. Она тоже не хотела больше никакого контакта со своим бывшим женихом. На вопрос к заместителю клиента, нужно ли ему что-нибудь, он совершенно расслабленно ответил: «Здесь я чувствую себя хорошо». На этом терапевт закончил расстановку, сел рядом с клиентом и спросил его, нужно ли ему еще что-нибудь. Но клиент выглядел совершенно освобожденным и сказал: «Нет».

После семинара мужчина прошел курс лечения, предложенного врачами, от которого он прежде отказывался. Это намного улучшило отношение его жены к нему. Но через два года его состояние вдруг сильно ухудшилось. По всему телу пошли метастазы. Он еще раз пришел к терапевту на индивидуальную встречу, выглядел совершенно примиренным со своей судьбой и спросил, как ему лучше всего рассказать детям о своей предстоящей смерти.

Здесь можно резонно спросить, может терапевту стоило еще что-нибудь предпринять для того, чтобы освободить мужчину от его смертельной болезни? Это сложно оценить вне процесса расстановки. Терапевт может только вместе с заместителями следовать по открывающим и освобождающим следам расстановки, которые находятся в созвучии с реальностью семейной системы, настолько, насколько это возможно почувствовать при помощи расстановки и реакции клиента. Даже если его задача состоит в том, чтобы поддержать заместителей и клиента там, где они не могут самостоятельно найти решение, он не может работать против них и их восприятия и ощущений.

Если терапевт против сил расстановки и сил самого клиента хочет обязательно достичь спасающего жизнь душевного решения, он в любом случае притягивает за уши иллюзорное решение, которое скрывает действительность. При этом терапевт берет на себя слишком много и оказывает на себя чрезмерное давление в своем стремлении обязательно помочь и, в конце концов, теряет доверие клиента. Конфронтация со смертью, которая стала ясной, когда довольный заместитель клиента остался лежать рядом с «болезнью», то есть невестой отца, сделала для клиента возможным пойти на мероприятия, которые предложили врачи. В то же время его реакция показала, что он в глубине своего сердца соглашается с необходимостью и возможностью решить что-то для своего отца с помощью своей болезни и смерти.

Расстановка существует не для того, чтобы найти решение в любом случае. Она не может никого ни к чему привести или никого ни в чем убедить, если этого человека при этом не несут силы семейной системы или «Большой Души». Расстановки говорят и убеждают, выходя за свои собственные рамки. Иногда терапевт следует за собственными образами, которые не приходят на ум заместителям. Или он просит заместителей сказать или сделать что-то, что им трудно произнести или проделать. Часто благодаря этому возникает что-то важное для клиента, то, что ведет дальше. Но терапевт должен быть всегда готов к проверке собственных образов, к их возможной корректировке или отказу от них и, в конечном счете, довериться их воздействию на заместителей и клиента.

Если проявляется то, что некоторые члены семьи в том, как они расставлены, скрывают важную динамику, здесь помогает, если сначала восстановить частичный порядок и только потом приступать к опросу или передвижениям некоторых важных персон. Детей часто расставляют так, что они скрывают динамику между родителями. Но если на переднем плане стоят отношения в паре, тогда можно убрать детей из поля отношений родителей и, лучше всего, сразу же упорядочив по возрасту, поставить их на краю происходящего, для того чтобы свободно работать с динамикой в паре.

И, вообще, лучше идти в глубину с небольшим числом людей, чем стараться идти за всеми душевными нуждами семьи. Попытка полностью охватить все душевные процессы лишает расстановку и предстоящее решение силы, направления и эффективности, вне зависимости от того, что это было бы просто невозможно. (Во время индивидуальной консультации терапевт более свободен для того, чтобы затронуть разнообразные семейные динамики).

Точно также опасна попытка втиснуть расстановки и их процессы и результаты в логические схемы и причинно-следственные объяснения. В приведенном выше примере мы не можем сказать: «Так как отец не отдал дань должного невесте и ее самоубийству, его единственный сын вынужден был своей смертью восстановить связь». Мы можем при помощи образов расстановки воспринять только примерную взаимосвязь. Целью работы является ясность, которая дает возможность действовать, а не объяснимость. По высказыванию Вернера Хайзенберга (Werner Heisenberg), точность является противоположностью ясности.

Так расстановка должна быть ясной, но не точной. Она не является отражением истины, а в расстановке происходит что-то от правды семьи. Клиент может без труда принять в свою душу проясняющую расстановку в ее сути и в случае необходимости приспособить ее к более точной внутренней и внешней семейной реальности. Расстановка подобно хорошей картине сжимает и отчуждает реальность. И как раз именно благодаря этому она может указать на что-то существенное лучше, чем это в состоянии сделать сама пережитая семейная реальность. Речь здесь идет не о том, что: «Именно так оно и есть!», а о том, что: «Это оно!» Мы смотрим на целостную картину воздействующих взаимосвязей, а не занимаемся причинно-следственным анализом действительности. «Целое» расстановки возникает не из анализа, а из «принятия участия».

Дата добавления: 2015-07-18