Информация

Для семейной расстановки нужно немного информации. Ограничение информации на самом существенном даже необходимо, так как семейная расстановка является «однократным» процессом (даже если клиент несколько раз «делает» расстановку или если расстановка вплетена в более долгую терапию или сопровождение). Ограниченное время расстановки также позволяет только определенное количество информации, иначе процесс потеряет свое напряжение и только запутает.

Хорошим критерием для информации и для ее выбора является вопрос, имеет ли информация силу, и определенное напряжение для терапевта и для группы или уровень напряжения скорее падает. Другими показателями того, какая информация является значимой для расстановки, служат ее ощутимая близость к запросу, то, насколько она затрагивает, «образы», которые благодаря ей возникают у терапевта, и, конечно, ее объективная весомость. Самоубийство в семье всегда значимо, даже если расстановка развивается в другом направлении или клиент не считает это событие значимым (тем более важным оно тогда зачастую является).

Речь идет о событиях и о людях с их судьбами в семье, а не о переживании, даже если иногда коротко рассказанное переживание ведет к важному событию, произошедшему в семье. И речь идет не о характеристике людей, даже если это может дать указание на то, какие между людьми были отношения. Как человек выглядит и ведет себя, обычно не имеет значения в отношении того, что он является отцом или матерью, или того, что он рано умер. Замечание клиента: «Мой отец был слабым человеком» может дать указание на неуважительную позицию клиента в отношении отца, и терапевт отметит это или даже будет с этим работать, но относительно судьбы отца он скорее отклонит это замечание. Существенной является та информация об отце и его семье, которая даст возможность взглянуть на «слабость» отца в новом свете, который изменит отношение отца и сына.

Для того чтобы остаться в определенной позиции, которая направляет самого терапевта и его клиента на существенное, терапевт не будет останавливаться на характеристике людей, но сделает это так, чтобы не нарушить контакт с клиентом, а наоборот, углубить его.

Так, например, один мужчина на вопрос терапевта о важных событиях, происшедших в семье, стал жаловаться, что его отец был слабым мужчиной. У него была маленькая фирма, которой он руководил до своего 70-летия и постоянно был на грани банкротства. Замечание терапевта: «Я снимаю шляпу перед твоим отцом, если ему так долго удавалось удерживать на плаву фирму, дела в которой были так плохи, да еще благодаря ей содержать семью!» — волшебным образом тут же вызвало легкое сияние на лице мужчины. Стало понятно, что в глубине души он всегда хорошо понимал своего отца. Решающим было то, что с новым толкованием терапевта для клиента освободился путь к действительно тяжелому событию в семье, а именно, самоубийству отца матери, который все потерял после послевоенной денежной реформы. Расстановка показала, что слова «слабый отец» были фразой матери клиента по отношению к собственному отцу и его поведению.

Какая информация является важной для семейной расстановки? В общем-то, важна вся информация, которая может прояснить ситуацию в процессах связывающей любви, описанных в главе III

«Что нас связывает и что освобождает?». Первый вопрос касается членов семьи клиента: то есть отца и матери, братьев и сестер, родителей отца и матери, братьев и сестер родителей, прежних партнеров родителей, прежних партнеров бабушек и дедушек, сводных братьев и сестер клиента и его родителей, сюда также могут относиться прабабушки и прадедушки, братья и сестры дедушек и бабушек, если в этих поколениях была тяжелая судьба. К семье относятся также и люди, не являющиеся родственниками, например, если семья обязана им чем-то жизненно важным или виновна перед ними за что-то жизненно важное. Например, это приемные родители, опекуны, а также соседи, которые после смерти своего единственного ребенка передали в собственность семьи свое крестьянское хозяйство. Или те люди, кому кто-то из членов семьи умышленно или случайно нанес тяжелый ущерб. Или, наоборот, те люди, которые совершили несправедливость или принесли несчастье одному из членов семьи. К семье принадлежат как живущие, так и умершие, насколько хватает воспоминаний живых членов семьи. (Конечно, принадлежность к семье иногда распространяется намного дальше в прошлые поколения благодаря судьбоносным переплетениям. Поэтому в некоторых расстановках «слепо» ставят уже давно умершие поколения рода. Но обычно терапевт придерживается круга лиц, о которых есть какая-то информация).

С вопросом «Кто принадлежит к семье?» связан следующий вопрос: «Что произошло?». Значимыми событиями в семье являются: мертворожденные и выкидыши; роды, опасные для жизни матери и ребенка; аборты; решающая смена места жительства, например, из-за изгнания или эмиграции; разлука ребенка с одним или обоими родителями; развод родителей; неизвестное отцовство; болезненная потеря людей или имущества; слишком ранняя смерть; раздоры в семье; долгий период безработицы или профессиональная нетрудоспособность; тяжелые заболевания; зависимости; несчастные случаи; военные события; несправедливость; самоубийства; пребывание в психиатрической клинике и тому подобное.

К освобождающему подходу семейной расстановки относится то, что основное внимание направлено на судьбы лиц, принадлежащих к семье. Для многих людей это очень странно. В психотерапии и консультировании мы привыкли рассматривать проблемы с точки зрения переживаний клиента и его непосредственного окружения, вне зависимости от того, рассматриваем ли мы их в их генезисе или с точки зрения их взаимного влияния в системе отношений. Конечно сами переживания клиента, прежде всего травматические, также играют важную роль в семейной расстановке. Но их рассматривают в более широком контексте, чем мы это делаем

в нашей повседневной жизни. И в общественной жизни мы также склонны к тому, чтобы трактовать необычное, мешающее и опасное для самого человека или для других поведение в соответствии с тем, что мы пережили в детстве. В соответствии с тем, как родители вели себя по отношению к ребенку, как ребенка воспитывали, влияли на него или даже принуждали что-то выучить или сделать, или терпеть. Мы воспринимаем душевное воздействие как результат непосредственного, линейного или взаимного влияния, хотя и привлекаем иногда информацию о прежних поколениях, но все же уделяем основное внимание непосредственной интеракции.

Семейные расстановки наоборот воспринимают клиента в его семейной истории за пределами непосредственных способов коммуникации. Многие из наших чувств и образов действий, которые создают проблемы нам и другим людям, невозможно прочувствовать и понять при помощи нашего непосредственного опыта. Многие объяснения отношений между родителями и детьми и — с другой стороны социального спектра — между обществом и отдельным человеком часто не помогают решить проблему. Поэтому многие клиенты приходят на семейную расстановку, потому что им не помогло рассмотрение их собственных переживаний и поиск причин возникновения проблем исходя из своего опыта. И поэтому важной является также та информация, которой у клиента нет. Часто судьбоносное переплетение скрывается как раз за неизвестными событиями и судьбами в семье клиента.

Но действует также следующее: «Широкий» угол зрения семейной расстановки не ослабляет более узкую перспективу лично пережитого. Семейная расстановка порой находится в опасности того, что она ищет решения проблемы на судьбоносном уровне и предлагает соответствующие объяснения, которые со своей стороны не являются бесспорными и не разрешают ситуацию, потому что они не принимают во внимание личное переживание клиента, которое является решающим в определенном контексте. Подобным же образом расстановка иногда поддается искушению опрометчиво указать на семейные тайны в неясных и неразрешаемых процессах, вместо того, чтобы пойти глубже в сферу известной информации и воспринять там что-то решающее.

В процессе поиска информации, которая будет нести расстановку, важно уметь различать, какая информация и первое впечатление ведут скорее в сферу личных травм клиента, например, к ранней травматической разлуке с матерью из-за того, что ребенок попал в больницу, а какие события и впечатления указывают на системные взаимосвязи, например, на травматический опыт расставания матери, которая была разлучена со своей семьей во время бегства. Конечно, налицо могут быть оба переживания, и они могут быть тесно переплетены в своем воздействии на клиента. Сама информация, способ ее представления, восприятие «появления» клиента и чувство, интуиция, «резонанс», глубокое осознание, опыт терапевта — будут давать указание на то, на каком уровне имеет смысл работать для поиска решения (см. также Шнайдер 2001).

Практически невозможно и имеет мало смысла до начала расстановки выспрашивать всю информацию, которая может быть значимой. Этот процесс в большинстве случаев был бы скорее скучным и парализующим, который больше запутал бы, чем помог выбрать хорошее направление для расстановки. Терапевту и клиенту нужна путеводная нить, которая, по возможности, без обходных путей приведет к необходимой информации. Присутствие при расстановке других участников группы облегчает клиенту доступ к значимым для него событиям в истории его семьи. Но решающим является мужество терапевта довериться своему восприятию клиента и его внешнему виду, поведению и запросу и, исходя из этого, позволить вести себя к предположениям и взвешиванию значимой информации.

Эта первоначальная интуиция терапевта невероятно углубляет и облегчает ход развития расстановки, если она затрагивает что-то существенное. Она встречает резонанс во внимательности группы и, прежде всего, в ясной, иногда даже удивительной реакции клиента. Например, если терапевт ощущает у клиента подсознательный, «чужой» гнев, он может напрямую спросить: «Кому в семье принадлежит твой гнев?». Возможно, клиент совершенно естественно ответит: «Моему отцу», а, может быть, он пожмет плечами, и тогда терапевт спросит дальше: «У кого в семье было право злиться?» Так поиск информации сохраняет определенное направление.

Если опрос клиента ничего не дает, терапевт может сразу начать с расстановки, если он уверен в своем восприятии. В этом случае он, возможно, начнет с расстановки только двух человек — заместителя клиента и заместителя гнева, — для того чтобы посмотреть, не возникнет ли из самого процесса расстановки информация, которая поведет дальше и разрешит ситуацию. Или он «забывает» о своем наблюдении и опрашивает клиента дальше для того, чтобы не принимать поспешного решения о направлении расстановки.

Предварительная установка терапевта на определенную информацию из системы клиента, конечно, является риском. На самом ли деле терапевт воспринял что-то или у него просто возникла ассоциация? Ассоциации могут навести на ложный след или привести к несостоятельным утверждениям и так разрушить доверие клиента. Они остаются «поверхностными» и, в большинстве случаев, уже при их проговаривании и по их воздействию на группу их можно узнать по их неплодотворности. Тогда терапевт может внести поправки и по-новому открыться тому, что находится в созвучии и ведет дальше. По моему опыту, заместители и, тем более, клиенты не идут по ложному пути в расстановке. Но если вы основательно «заблудились», часто остается только прервать расстановку и позже по-новому возобновить процесс.

То, что действует в отношении запроса, правильно также и в отношении информации. Не нужно подробно описывать проблемы и события. Описания скорее отвлекают, к тому же они чаще всего «окрашены» и, скорее, лишают расстановку части ее эффективности. Потому что для клиента намного более показательно, если детали значимых событий возникают из телесных или вербальных реакций заместителей, а не из его рассказов. Описание проблемы удерживает проблему и углубляет внутренний механизм стимула-реакции. Детальное описание событий может оказать гипнотическое воздействие на самого клиента и на терапевта. Оно может пробудить душевные образы, которые не смягчают, а, наоборот, возобновляют страшные картины с сопутствующими этому психологическими явлениями. Или оно только вызывает старые защитные механизмы, при помощи которых ужасные события в своем воздействии удерживались под контролем.

То, как клиент сообщает информацию, указывает терапевту и на стратегии преодоления травматических ситуаций в семье. У клиента, возможно, потекут по щекам слезы, когда он будет рассказывать о каком-то печальном семейном событии. Но он также может драматизировать ситуацию таким образом, что наблюдатели думают, что здесь что-то не так. Один клиент ожесточается, другой улыбается, хотя он рассказывает о чем-то плохом. Некоторые рассказы сразу же соблазняют занять чью-то сторону, другие заставляют зевать. Терапевт воспринимает все это, отражает или берет себе на заметку. И он старается держать свои чувства при себе и не реагировать. Он не идет на те отношения, которые часто предлагает клиент во время сообщения информации. Он остается доброжелательно открытым для раскрывающихся и освобождающих движений семейной души.

Многие клиенты приходят во второй и в третий раз к терапевту, чтобы сделать расстановку. И для терапевта имеет смысл узнать тему и no-возможности воздействие прежних расстановок. Тогда он может лучше проследить за тем, чтобы новая расстановка могла сделать для клиента что-то новое или чтобы какой-то новый аспект завершил в этот раз динамику, которая проявилась в прежних расстановках. Но совершенно неважным является то, как проходили прошлые расстановки, или образ действий других терапевтов, вне зависимости от того, какими методами они работали. Совершенно бесполезно обсуждать прежние терапевтические процессы. Иначе терапевт подвергается соблазну быть правым или делать лучше, чем другой. И тогда его взгляду на существенное будет мешать ситуация конкуренции и вопрос: «Что должно было быть?». Ему нужно no-возможности сконцентрироваться на том, что в сегодняшней ситуации необходимо клиенту, и не позволять оценивающему сравнению отвлечь его внимание.

Процесс получения информации содержит в себе мгновенную проясняющую силу. В отличие от более долгосрочной терапии терапевту не нужны прежние знания о событиях в семье, ему не нужно никаких записей об этом и никаких воспоминаний. Если бы ему пришлось думать о том, что он уже знает о своем клиенте, он потерял бы свою внимательность относительно того, что сейчас необходимо для процесса разрешения. И это снизило бы его способность воспринимать как можно шире и точнее. Во время телефонного разговора, который я иногда веду через некоторое время после расстановки с теми клиентами, у которых появились новые вопросы, или с теми, кто не может справиться с пережитым в расстановке, часто возникают совершенно удивительные новые указания, как раз именно потому, что я ни о чем не вспоминаю и поэтому свободен для того, чтобы совершенно по-новому взглянуть на клиента и его сообщения.

Процесс получения информации перед расстановкой и во время ее проведения является неотделимой частью семейных расстановок, а не подготовкой к ним. Он в одинаковой степени служит восприятию и образу действия терапевта. Он ведет клиента и связан с вниманием группы и с воздействием «душевного поля».

Расстановка является целостным событием, начиная с момента, когда клиент обдумывает, сделать ли ему расстановку, до времени окончания ее воздействия на жизнь клиента.

Те, кто наблюдал за расстановками, заметят, что разные терапевты, а также один и тот же терапевт в ходе многих расстановок очень по-разному используют момент получения информации. Основной вопрос состоит в следующем: Имеет ли информация в данный момент силу, закрывает ли она брешь, ведет ли она дальше застопорившийся процесс, имеет ли она внутреннюю логику в процессе расстановки, имеет ли ее появление и понимание непосредственное воздействие? Начальный опрос информации в большинстве случаев имеет смысл только до того момента, когда терапевт почувствует: «Сейчас можно расставлять». Все остальное можно, при необходимости, узнать в ходе расстановки. Тогда информация органически впишется в общий процесс расстановки.

В некоторых расстановках полученная от клиента информация вообще не играет никакой роли. В одной обучающей группе в Бразилии женщина изъявила желание сделать расстановку. По ее внешнему виду было заметно, что у нее есть африканские корни. На вопрос о запросе она сказала только, что с самого раннего детства она чувствует глубокую боль в груди. Она сказала это так, что это сразу же глубоко затронуло всю группу и вызвало сочувствие в ней. Терапевт понял, что, если он сейчас будет спрашивать дальше, потеряется вся сила и излучение этой единственной фразы. Позже я вернусь к этой трогательной расстановке, которая получила свое развитие в ходе ее проведения, только опираясь на реакцию заместителей и на небольшое количество интервенций терапевта, без дальнейшего получения информации. Так вопрос о моменте и объеме получения информации остается открытым, начиная с подробного предварительного опроса, дальнейших пошаговых расспросов во время расстановки до работы без получения от клиента какой-либо информации.

Информация, необходимая для того, чтобы расстановка удалась, вплетена в процесс диалога между клиентом, терапевтом и «силами поля» самой расстановки. Этот диалогический процесс может принимать очень разные формы. Иногда он напоминает поиск информации в детективе. Иногда он очень тихо проявляется через образы расстановки. И точно так же, как и другие шаги расстановки, он постоянно развивается по-новому, его невозможно предусмотреть или запланировать.

Дата добавления: 2015-07-18