Замысел и воплощение

Несовпадение замысла и его воплощения в художественном тексте много раз было заме­чено и писателями, и критиками, и иссле­дователями. Так, например, Н. А. Добро­любов, желая подчеркнуть, что «реальная критика» не интересуется «предварительны­ми соображениями» автора (т. е. его замыс­лом), писал в статье о романе И. С. Тургене­ва «Накануне»: «Для нас не столько важно то, что хотел сказать автор, сколько то, что сказалось им, хотя бы и ненамеренно, просто вследствие правдивого воспроизведения фак­тов жизни».

По-разному возникает замысел произведе­ния у разных писателей. Зерно знаменитого чеховского рассказа легко угадывается в записной книжке писателя: «Человек в фут­ляре: все у него в футляре. Когда лежал в гробу, казалось, улыбался: нашел идеал». К. И. Чуковский (со слов А. А. Блока) со­общал, что «Двенадцать» поэт начал писать со строчки: «Уж я ножичком полосну, по­лосну!», потому что «эти два «ж» в пер­вой строчке показались ему весьма вырази­тельными».

Примеры можно умножить, но следует помнить, что перед нами тайна — и вполне разгадать ее мы никогда не сможем. Тайна заключена в том невоплощенном позыве к работе, который мучает художника и побуж­дает его выразить себя. Вот признание Л. Н. Толстого А. А. Фету в ноябрьском письме 1870 г.: «Я тоскую и ничего не пишу, а работаю мучительно. Вы не можете себе представить, как мне трудна эта предвари­тельная работа глубокой пахоты того поля, на котором я принужден сеять. Обдумать и передумать все, что может случиться со всеми будущими людьми предстоящего со­чинения, очень большого, и обдумать миль-оны возможных сочетаний для того, чтобы вы­брать из них 1/1000000, ужасно трудно. И этим я занят».

Замысел может быть ясно сформулиро­ван. Известно, как отчетливо сознавал свои задачи В. В. Маяковский (см. его статью «Как делать стихи»). Но в художественном произведении «каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна из того сцеп­ления, в котором она находится» (письмо Л. Н. Толстого Н. Н. Страхову 23 апреля 1876 г.). В неисчерпаемости художественно­го восприятия — еще одно отличие замысла от воплощения. Это нужно иметь в виду,

В ноябре 1866 г. французский кри­тик Ипполит Тэн, старавшийся про­никнуть в психологическую природу творчества писателя (он работал над книгой «Об уме и познании»), прислал Флоберу несколько вопросов. Его, в частности, интересовало; 1) случается ли Флоберу смешивать плоды воображения с реальными объектами; 2) бывает ли, что персо­наж, о котором писатель долго и напряженно думает, начинает пре­следовать его неотвязно, как галлю­цинация; 3) каким образом вспоми­нает он ранее виденный предмет — ту или иную его часть либо весь предмет целостно, со всеми дета­лями, вплоть до мельчайших; 4) существует ли качественная разница между тем, что создает художествен­ное воображение, и видениями в со­стояяии дремоты?

Ответы Флобера стали своего ро­да классическим примером, к кото­рому прибегают, когда нужно пока­зать душевное состояние писателя в разгаре творчества. Флобер отве­чал:

*1. Да, всегда. Создаваемый об­раз для меня столь же достоверен, как и объективная реальность вещен, а то, что предоставила мне реаль­ность, очень скоро перестает для меня отличаться от тех украшений или изменений, что привнесены мной.

2, Вымышленные герои преследу­ют меня, сводят с ума, или, вернее, я оказываюсь в их шкуре. Когда я писал об отравлении г-жи Бовари, у меня во рту был такой сильный вкус мышьяка, я сам так сильно отра­вился, что у меня дважды кряду сделалось расстройство желудка — настоящее расстройство, ибо после ужина меня вырвало.

Многие подробности я не запи­сываю. Так, например, я видел на лице у Омэ редкие оспины. В сцене, над которой я работаю в данный момент, я вижу всю меблировку (вплоть до пятен на обивке), о чем в книге не будет сказано ни слова.

Третий вопрос более трудный. По-моему, как правило (что бы там ни говорили), воспоминание приукра­шивает, т. е. отбирает. Но, быть может, глаз тоже приукрашивает? Понаблюдайте, как удивляет нас фотографическая карточка. Это всег­да не то, что мы видели.

Художественная интуиция дейст­вительно напоминает видения, пред­шествующие сну, — напоминает своей мимолетностью; что-то проно­сится перед глазами, и тогда надо тут же жадно кидаться на это и хватать.

Но бывает и так, что художествен­ный образ складывается медленно, по кускам, подобно тому как ставят по частям театральную декорацию.

Впрочем, не смешивайте внутрен­нее видение художника с тем, кото­рое присуще людям, страдающим на­стоящими галлюцинациями. Я хоро­шо знаю оба эти состояния: между ними — пропасть. В собственно галлюцинации всегда присутствует ужас, чувствуешь, что твоя личность ускользает от тебя, кажется, что сей­час умрешь. В поэтическом видении, наоборот, присутствует радость. Слов-. но что-то входит в тебя. И все же, бесспорно, перестаешь понимать, где находишься».

Энциклопедический словарь юного литературоведа

Иплюстрдция В. Масютинд к поэме А. А. Блоке «Две­надцать».

когда встречаешься с авторской интерпре­тацией художественного текста. Писатель иногда рассказывает о замысле законченного произведения, например, в статье <По по­воду «Отцов и детей» (1868—1869) Турге­нев вспоминает, как в 1860 г. был задуман его роман. Так, М. Горький, не до конца принявший сценическое воплощение Луки («На дне») Москвиным в Художественном театре, дает свое толкование пьесы и его героев. Подобные авторские высказывания очень важны — но все же как одно (пусть и весьма авторитетное), не единственное из возможных пониманий законченного текста.

В ходе работы несколько замыслов может накладываться друг на друга, воплощаясь в одном произведении. Например, из перво­начально задуманного романа «Пьяненькие» («картина семейств, воспитание детей в этой обстановке и проч.») и начатой в Вис-бадене в 1865 г. повести («психологический отчет одного преступления») возникает ро­ман «Преступление и наказание». Может быть и наоборот — Достоевский не написал романа «Житие великого грешника», но из предварительных набросков к нему выросли «Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазо­вы». Иногда движение замыслов изменяет жанр произведения — так было у Л. Н. Тол­стого. Он начал роман «Декабристы», время действия которого почти совпадало с вре­менем работы над этим романом (конец 50-х — начало 60-х гг.). Потом обратился к 1825 г. — «эпохе заблуждений и не­счастий» главного героя (Пьера); далее по­требовалось еще раз отступить — «перенес­тись к его молодости, и молодость его сов­падала со славной для России эпохой 1812 года». И здесь закончилась работа над

романом о герое и началось писание эпопеи о народе, о труднейшем испытании для це­лой армии, для «роя» (черновое предисло­вие к «Войне и миру»). Как известно, хро­нологические рамки «Войны и мира» не вклю­чают ни 1856 г., ни даже 1825 г.

Весьма часто исследователи пытаются отве­тить на вопрос, почему так, а не иначе ме­нялся замысел в ходе работы, почему что-то отбрасывалось, а что-то добавлялось. Ответ дают не воспоминания современников, не дневники и не письма, а творческие рукописи писателя. От первых набросков начала про­изведения (их может быть много — сохра­нилось, например, 15 вариантов начала «Войны и мира») до окончательного текста рукописи фиксируют работу писателя. Этапы движения от замысла к воплощению рас­крываются в творческой истории произведе­ния.

Для некоторых художников важнейшим этапом работы становится план будущего произведения. Известны пушкинские планы — прозаические наброски к стихотворным текс­там. «Единый план «Ада» есть уже плод вы­сокого гения», — заметил Пушкин, и его собственные замыслы прояснили в планах бу­дущую архитектонику.

Вечной загадкой для читателей и исследо­вателей остаются незаконченные произве­дения гениев, их невоплощенные замыслы. Таковы «Мертвые души», задуманные как трилогия и оставшиеся лишь в 1 томе (сожженный II том — трагическая часть твор­ческой истории); такова поэма «Кому на Ру­си жить хорошо» — с ее цензурными мы­тарствами и непроясненной композицией. Не написан второй — предполагавшийся — том «Братьев Карамазовых» с главным ге-

Зарубежная литература капиталистических стран XX в.

роем Алешей; в отрывках и планах осталась вторая глава поэмы А. А. Блока «Воз­мездие» (а четвертая глава и эпилог лишь пунктирно намечены). Закончить эти произ­ведения их творцам помешала смерть. Но есть загадки иного рода — Пушкин в раз­ное время оставляет работу над «Арапом Петра Великого», «Тазитом», «Дубровским», «Езерским». Если в случае с «Мертвыми душами» и «Кому на Руси жить хорошо» можно строить догадки, что могло бы быть дальше, то незавершенные работы Пушкина задают нам иной вопрос: почему оставлены? В любом случае перед нами тайна худож­ника, тайна творччства.

ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН XX В.

В XX в., особенно после Великой Октябрьской социалистической революции, заметно уси­лился процесс идейного размежевания в ис­кусстве. Реакционные писатели выступили с произведениями, враждебными демократиче­ским стремлениям человеччства. Многие бур­жуазные писатели стали открыто служить де­нежному мешку, всячески приукрашивая жизнь при капитализме, оправдывая импе­риалистическую колониальную политику.

Вместе с тем XX век — это эпоха рождения писателей нового типа, занявших револю­ционную позицию в оценке общественной жизни. Передовые писатели нашего века увидели в художнике борца, трибуна, мысли­теля, осознавшего ответственность перед че­ловечеством. В своих произведениях они ма­стерски отразили опыт борьбы трудящихся, небывалый в истории рост революционного сознания в народных массах на всех конти­нентах.

Вряд ли можно назвать другую эпоху раз­вития культуры, когда интернациональные проблемы, те, что волнуют все человечество, постоянно преобладали бы в художественном мышлении над ччстными вопросами или узко-национальными проблемами. Прогрессивные писатели XX в. умеют ставить и разрешать вопросы, связанные с оценкой современного исторического момента и пониманием перс­пектив развития общества. Это писатели старшего поколения: А. Франс, Г. Дж. Уэллс, Дж. Б. Шоу, Т. Манн и Г. Манн, Р. Тагор, Т. Драйзер, Р. Роллан и другие.

Художники с совершенно различным твор­ческим почерком, выросшие в ничем не похо­жих национальных условиях (например, А. Франс и Лу Синь, Р. Тагор и Т. Драйзер),

выходцы из различной социальной среды, эти писатели, часто существенно отличавшиеся и по своим взглядам на жизнь, оказались единодушны в своем суровом приговоре им­периализму и буржуазным отношенияя. Пи­сатели-реалисты, талантливые бытописатели, сатирики, психологи, они осудили до крайно­сти усилившуюся эксплуатацию масс, власть денег, истребительные войны.

Примечательно, что все они горячо при­ветствовали исторические победы междуна­родного пролетариата, вставшего во главе общественного прогресса, и передовой фор­пост пролетарского движения — победившую) в нашей стране Великую Октябрьскую со­циалистическую революцию.

Прогрессивные писатели, выступившие уже после мировой войны, которая застала запад­ную интеллигенцию врасплох, имели за свои­ми плечами опыт старшего поколения. Многие осудили войну морально, видя в ней преступ­ление против человечности (Э. М. Ремарк, Э. Хемингуэй, У. Фолкнер).

В отличие от писателей-пацифистов (они долгое время не могли сделать правильных выводов из опыта первой мировой войны)

Иллюстрация Ф. Мазер ел я к роману Р. Роллана «Жан Кристоф».

революционные художники слова вслед за М. Горьким и В. В. Маяковским, М. Андер-сеном-Нексё и А. Барбюсом осознали соци­альную и политическую природу империализ­ма, противопоставив его идеологии социали­стический идеал.

В послеоктябрьский период, постепенно ох­ватывая все более широкий круг стран, в зару­бежной литературе утверждается метод со­циалистического реализма. Его тематику оп­ределила антифашистская и антиколониаль­ная борьба современных народов, насчиты­вающая уже несколько десятилетий.

Новаторский подход к жизненному мате­риалу, связанный с активным участием ху­дожника в революционном движении, новый взгляд на человека и его место в об­ществе определили идейное содержание ис­кусства социалистического реализма. Новый в истории человечества художественный ме­тод проложил себе дорогу в искусстве капи­талистических стран, стал ведущим в лите­ратуре социалистических стран, обогатил но­вым содержанием искусство борющихся и одержавших уже немало побед народов ко­лоний и зависимых стран.

Большой подъем переживает литература народов стран Азии (Японии, Индии и др.), обогатившаяся новыми произведениями, от­разившими послевоенный опыт борьбы и по­бед народов этих стран, их национальную жизнь, проблемы, которые с особой остротой встают перед молодежью.

Новая литература стран Африки и Латин­ской Америки правдиво описывает жизнь и борьбу народов этих континентов за свою национальную независимость. На фоне со­временной трагедии Чили, страны, оказавшей­ся в руках фашистской военщины, еще ярче стала фигура мужественного национального поэта Пабло Неруды, пославшего проклятие фашистской хунте. Мировую известность при­обрети произведения колумбийского прозаи­ка Г. Гарсия Маркеса, который в романе «Сто лет одиночества» с философской глубиной и гуманистической страстностью ставит важ­нейшие вопросы человеческого бытия.

Прогрессивная литература нашего века одержала великие победы в борьбе с поли­тической реакцией, стала силой, способной сплотить миллионные массы, сделать нацио­нальный опыт одной страны достоянием всех народов.

Дата добавления: 2015-07-12