Глава 15. В канун Рождества выпал снег – толстый пушистый ковёр

В канун Рождества выпал снег – толстый пушистый ковёр, укрывший всё вокруг. Дом супружеской четы Альбах-Франке был похож, по выражению одного из его обитателей, на огромный трюфель с миндалём – светло-коричневые стены, жёлтые окна и снежная шапка, как взбитые сливки, сверху.

Эмиль в предшествующий сочельнику день ранним вечером сидел на диване в гостиной и смотрел на падающий за окном снег, сиренево-дымный в наступающих сумерках. В руке у омежки курилась аппетитным парком кружка с чаем, а мысли его были тихими и неспешными. «Жаль, снег так быстро тает… Деда говорил, что раньше зимы были холоднее. А теперь эта красота не лежит подолгу. В снежки бы поиграть…» На этом моменте Эмиль усмехнулся сам себе и положил свободную руку на живот – большущий, круглый, туго натягивающий даже эту тёплую кофту, раньше сидевшую на полненькой его фигурке довольно свободно. «В снежки ты теперь будешь играть с детьми, Эмильхен, - снова предался он размышлениям. – И уж вряд ли в эту зиму. Почему мне совсем не жалко? Это такая радость потому что… Подарить Робби сыночка. Как же он маленького хочет – больше, чем я. А потом он подрастёт, сыночек наш, и мы уже вместе будем в снежки играть. Робби, я и он, а потом – и его братья, а может, и сестрёнка, хотя это и редкость, девочка-бета в семье альфы и омеги. Но у Робби в семье такое есть, значит, и у нас с ним может быть. Хорошо бы. Мне нравятся девчонки».

Мерному течению ручейка омежкиных мыслей не мешало постукивание молотка и возня в одной из комнат первого этажа. Там заканчивалась работа по обустройству детской. Первенец, как и думал Эмиль, будет альфой, и цвета для комнаты они с мужем выбрали сдержанные, в натуральной гамме. Яркими будут игрушки и вещи. Эмиль уже видел почти готовую комнату – и остался очень доволен. Робби, по обыкновению, поправил несколько мелочей, но даже он не нашёл, к чему можно придраться: комната получалась шикарной. Как только кроха немного подрастёт, он сможет там расположиться со всем комфортом. Ну, а пока он будет совсем маленьким – ему приготовили кроватку в спальне супругов. Будущий папа уже проштудировал всю доступную информацию о младенцах, и целенаправленно готовился к кормлению грудью: у детей-альф при рождении часто отмечается врачами слабый иммунитет, и искусственное вскармливание поэтому – не самый лучший вариант.

«Сколько там осталось, - считал омежка. – Сейчас уже конец декабря, это неделя до Нового года, потом январь и где-то неделя в феврале. Полтора месяца всего». В этот момент малыш толкнулся внутри – сильно.
- Ой, - сказал будущий папа, снова положив пухлую ладошку на живот. – Ты чего? Тебе не нравится, что я тебе на попку горячую кружку поставил, да? Прости, сынок, я больше не буду.
- Ты с кем разговариваешь? – услышал Эмиль голос мужа. Роберт, на чьих волосах посверкивали капли растаявших снежных хлопьев, вошёл в гостиную в пальто.
- С сыном, - улыбнулся омежка, неуклюже, осторожно поднимаясь с дивана. – Ты всё боялся, что он не начинает толкаться. Вот, теперь он навёрстывает упущенное. В том числе и по ночам.

Альфа с ласковой улыбкой обхватил ладонями круглое румяное личико супруга:
– Сегодня короткий день в офисе, я не стал задерживать людей. Завтра сочельник, Рождество всё-таки. А я к обеду почувствовал, что смертельно хочу быть с тобой. Ты помнишь, какой ещё у нас в Рождество праздник?
- Конечно, помню, Робби, я никогда не забуду. Чудеса не забываются. На прошлое Рождество ты сделал мне предложение.
- А ты согласился, - довольно закончил альфа. Эмиль повернулся чуть бочком, чтобы угодить в объятия любимого – иначе ему не давал этого сделать живот. Роберт одной рукой обхватил его мягкую тёплую спинку, а другую устроил под крошечными нежными выпуклостями омежьей груди.
- Огромный какой, - сонно произнёс Эмиль, прижимаясь ушком к бархатистому кашемиру мужниного пальто.
- Я? – весело переспросил Роберт.
- Живот мой. А ещё семь недель носить. Это какой же я буду… Мой преподаватель, профессор Бланк, всё боялся, что я прямо у него на экзамене рожать надумаю. Бедненький… - Омежка усмехнулся. – Сколько я ни уверял его, что до февраля ещё далеко, он каждый раз меня допрашивал – «Герр Франке-Альбах, вы как себя чувствуете – хорошо?» Я однажды хотел изобразить, смеха ради, что у меня схватки начинаются, но пожалел старика. Ещё умрёт от волнения…

Роберт смеялся, прикрыв глаза и поглаживая с наслаждением омежкин животик. Потом, поцеловав мужа в макушку, он ещё раз окинул взглядом родную округлившуюся фигурку и сказал:
- Пойду, наконец, пальто сниму. Вообще, это ты виноват в том, что я постоянно влетаю в дом в пальто. Я хочу видеть тебя немедленно, и не в состоянии тратить время на гардероб.
- Не оправдывайся, некультурный тип. Чаю хочешь, или, может, кофе?
- Кофе, если тебе не тяжело. Малыш, слушай, а может, нам тебе ещё помощника нанять?
- Робби, - смущённо улыбнулся Эмиль. – Милый, не стоит. Герр Шпитце справляется с дворовой работой, фройляйн Браун – с уборкой, а мне что остаётся? Я хочу для тебя готовить хотя бы. У меня ведь уже хорошо получается.
- У тебя с самого начала всё отлично получалось, - согласился альфа из холла, где никак не мог стряхнуть с руки упрямое пальто. – К золотому сердечку прилагаются и золотые руки. Да, малыш, ты знаешь новость? Я сегодня, если честно, был очень рад её узнать. Альбрехт с кем-то встречается вроде бы.

Омежка хитро усмехнулся, перебирая коробки с кофе.
- Я не только знаю это, но и знаю, с кем.
- Откуда? – Роберт вернулся в гостиную, не увидел там омежки и направился в кухню. – Мне ты не говорил.

Эмиль как-то неуверенно пожал плечами:
- Мне казалось, что тебе эта тема не будет приятна…
- Малыш, - с лёгкой укоризной сказал альфа. – Ну что ты. Ты же не был виноват в том, что Ала угораздило так… Ты вообще вёл себя безупречно, тактично и по-дружески по отношению к Манну, и мне никаких абсолютно поводов для сомнений не давал.
- Правда? – омежка с явным облегчением заулыбался, сложив обе руки на животе – обхватить его у Эмиля уже получалось с трудом. – Я очень рад. Представляешь, до сих пор иногда волнуюсь об этом… Теперь не буду, тем более что Ал действительно встретил чудесного парня.
- Ну кто же он, Эмильхен? В моих лично глазах тебя затмить невозможно, кто же излечил Ала?
- Да он сам справился, - засмеялся Эмиль. – Ну, и конечно, свой омега есть свой омега. Кажется, они пара, настоящая. Во всяком случае, Ал так думает. А встречается он с Тимом. Помощником деды в лавке. Помнишь его? Такой славный парень, тихий, симпатичный и всегда с книжкой.
- Разумеется, это ты их познакомил?
- Кстати, не совсем. Я только посоветовал Альбрехту, какой букет купить. Он и отправился за ним к нам – я попросил деду приготовить для него букет. А там уж и Тим за прилавком стоял. Ал с ним разговорился, то, сё… Взял, да и пригласил его в «Домик». Тим замечательный, это сразу видно.

- Эмиль, - уверенно сказал Роберт. – Можешь не говорить мне, что не ожидал этого и не строил таких планов.
- Ну-у… Я немножко думал о том, что они подошли бы друг другу.
- Нет, я самый везучий альфа в мире, это точно. Мне достался чудеснейший омежка! Другого такого сердечка во всём мире нет.
- Робби, перестань меня смущать, - омежка порозовел, как цветок мальвы. – И вот ещё… Я тоже тебя люблю.
- Я знаю, - альфа уткнулся носом в позолоченные мягким светом камина омежкины волосы, пахнущие кофе и травами его любимого бальзама. Сквозь эти запахи пробивался его собственный аромат – тонкий, как и раньше, вишнёво-карамельный, но теперь с заметной молочной ноткой. – Солнышко, а от тебя молоком стало пахнуть. Так и должно быть?
- Угу. А ещё я иногда, особенно когда принимаю душ, чувствую запах ребёнка. Очень энергичный. И ты посмотри, какое у меня пузо большущее. Мы с тобой произведём на свет богатыря, похоже.

Роберт встал перед мужем на колени, медленно, растягивая удовольствие, приподнял тонкую, но тёплую серую кофту и принялся целовать обнажённый живот мужа – большой, упругий, красиво округлый, будто под нежную кожу поместили туго надутый, нагретый солнцем пляжный мячик. Эмиль любил эти моменты – он запустил пальцы в жёсткие густые волосы своего альфы-супруга, прикрыл глаза ресницами и только тихонько вздыхал.
- Идём, малыш, - чуть охрипшим голосом позвал Роберт. – Я хочу побыть с тобой… Обещаю, буду очень осторожным и нежным…

Спустя час Эмиль, засыпая, прижимался к мужу. «Не одевайся, милый. Останься голеньким. Ты не замёрзнешь, я обещаю, я тебя согрею. Мне так недолго осталось любоваться твоим животиком», - шептал альфа после долгих нежных ласк, и разомлевший омежка послушался – не без удовольствия. Сейчас Роберт уже спал, положив одну руку омежке на грудь – а вторая касалась его волос. А Эмиль сонно думал о счастье, о том, почему же он всё время ждёт, когда оно закончится. Теперь оно уже не может закончиться – Роберт всегда будет рядом с ним, совсем скоро родится их сын, все родные и любимые здоровы, и у друзей всё налаживается… Как-то там Аксель – завтра Бернт собрался официально просить его руки и сердца… Согласится ли он? Это было бы так здорово… И какое имя подобрать сыну, раз такой альфа ожидается?.. Может, назвать в честь отца Робертом? Это было бы хорошо. Ещё красивое имя Май… Но называть им мальчика, родившегося в феврале, немного странно… Февраль тоже хороший месяц. Предчувствие весны. Но так здорово родиться в мае, когда всё вокруг цветёт… Или в сентябре, в золотую осень… Надо будет как-нибудь так подгадать, чтобы весной теперь и осенью… Робби хочет троих детей… Это здорово… Их будет у нас трое…

Через пять минут омежка спал – под защитой сильных рук боготворящего его альфы.

Эпилог

- Добро пожаловать, дорогие друзья! Добро пожаловать! – звучный, громкий голос Эриха Альбаха разносился по всей площади. - Витамэ вас!*
- Отец, - прошептал Роберт, которого за громом аплодисментов не было слышно никому, кроме Эриха, - Ты что – по-чешски заговорил?
- Ну, я подумал, что пару фраз сказать на родном языке новой страны, в которой мы открываемся, будет не вредно.
- А говоришь, будто не соображаешь в рекламе. Смотри, как все заулыбались, а тут человек триста.

Старший альфа довольно улыбнулся и повёл рукой в воздухе, предоставляя говорить своему пражскому директору. Пан Шпачек немедля дал посетителям торжественной церемонии открытия «Пряничного Домика» в Праге возможность убедиться, что зубов у него в два раза больше, чем у всех остальных людей, по крайней мере, так казалось с первого взгляда на эту ослепительную улыбку:
- Кондитерские «Пряничный Домик», одна из известнейших и прославленных торговых марок Германии, известные всей Европе, отныне будут радовать и пражан, дорогие друзья. Семья Альбах, потомственные кондитеры в течение уже полутора веков, почтут за честь угощать жителей и гостей Златой Праги знаменитыми сластями по фирменным рецептам. Каждый из них вложил в своё семейное дело частичку сердца, даря её вам. И вот теперь я с удовольствием представляю вам Эмиля Франке-Альбаха, второго исполнительного директора «Альбах Кондиторай», которому предоставляется честь перерезать вот эту шёлковую ленточку.

Под новый всплеск аплодисментов из небольшой группы стоящих на каменном крыльце людей вышел молодой омега, невысокий и полненький, мило одетый в мягкие серые брюки и летний светло-зелёный лёгкий джемпер поверх элегантной тонкой кофточки. Смущённо посмотрел на довольные лица хлопающих в ладоши гостей церемонии, и мельком глянул через плечо: все были на месте и поддерживали его, ободряюще кивая головами – семейство целиком вчера весь вечер посвятило уговорам стеснительного омежки открыть новый «Домик», и теперь родные Эмиля закрепляли успех. Герр Баумштигер улыбался, топорща свои жёсткие усы, фрау Гитта никак не могла вытереть слёзы, потому что у неё на руках сидел, сосредоточенно посасывая пухлый пальчик, Роберт Альбах-младший, серьёзный молодой альфа, которому несколько дней назад сравнялось два года и три месяца. Главы семейства, Эрих и Роберт, очень похожие друг на друга отец и сын, сияли одинаковыми гордыми и довольными улыбками. Роберт время от времени улучал момент и бросал короткий взгляд на сына, потом, впрочем, снова переводя его обратно на мужа. Эмиль поднялся на две ступеньки крыльца, повернулся, улыбаясь собравшимся, слегка поклонился. Полы его джемпера немного разошлись в стороны, и собравшиеся могли убедиться, что Роберту-младшему быть единственным наследником семьи осталось недолго: округлый животик омежки выглядел даже для его пухленькой фигурки слишком уже выступающим. Гости церемонии заулыбались ещё шире и снова дружно захлопали. Эмиль, с порозовевшими щёчками, взял с подушки в руках пана Шпачека ножницы и перерезал золотисто-коричневую ленту – дверь нового кафе, тяжёлая, старинная, резная, распахнулась как по волшебству. Внутри горели свечи на столиках, светились букеты кремовых роз, и по улице пополз аромат свежей выпечки, шоколада, кофе и ванили.
- Добро пожаловать, друзья, - негромко сказал Эмиль, приглашая всех войти.

Пока люди заходили в кондитерскую, семейство здоровалось с каждым, гостям пожимали руки и обменивались приветствиями на немецком и чешском языках. Всем пришедшим дарили подарки – пирожные в виде цветов и конфеты ручной работы. Дети восторженно пищали, родители переговаривались оживлённо и весело, влюблённые парочки переглядывались, и некоторые романтично настроенные особы уже пытались накормить своих спутников пирожными-подарками. Эмиль смотрел на всё это празднество и улыбался – сзади к нему подошёл супруг, обнимая и поглаживая его животик:
- Ты просто прелесть, Эмильхен. Невероятная прелесть. И выглядишь изумительно. Я устал, как собака, но когда на тебя смотрю, забываю про это. Неудивительно, что на тебя сегодня все загляделись на открытии.
- Робби, - Эмиль устроил голову на плече мужа, - давай с тобой возьмём завтра маленького и погуляем по Праге? Мы много работали, пора и отдохнуть.
- Давай, - охотно согласился альфа. – Но завтра-то завтра, а меня гораздо больше интересует сегодняшний вечер. Поскольку внука на сегодня изъявили желание забрать к себе дед и бабушка, родители могут позволить себе кое-что… В конце концов, зря мы, что ли, купили здесь квартиру, а в неё – шикарную кровать?

Омежка со смехом гладил руки супруга, продолжающие обнимать его округлый живот.
- Я начинаю думать, что моя беременность превращает тебя в маньяка.
- Так и есть, - заявил Роберт. – Я вообще считаю, что мы затянули со вторым малышом. Вот скоро он родится, мы годик подождём – и третьего можно планировать. Тем более что мы в этот раз снова ждём альфочку, а я очень хочу маленького омежку. Он будет на тебя похож, я знаю. Но, Эмильхен – обещай мне, что на этот раз ты позволишь мне быть с тобой, когда будешь рожать.

Щёчки омеги покрылись тёплым румянцем, и он чуть слышно хмыкнул:
- Не знаю, Робби. Мне казалось, я ужасно выглядел, просто ужасно. Весь красный, мокрый и растрёпанный, с громадным пузом, тужился и дышал, как паровоз. Очень сексуально…
- Милый, - рассмеялся Альбах, перемещая руки вниз на омежкином животе и пытаясь слегка приподнять его – словно оценивая его тяжесть и упругость. – Но ведь когда мы занимаемся любовью, ты тоже румяненький, и волосы у тебя растрёпаны, и дышишь ты чаще, чем всегда. Да и вообще вряд ли меня что-то напугает, я для этого слишком люблю тебя… Эмильхен, родной мой, солнышко, я так хочу увидеть, как ты даёшь жизнь нашему сыну! И тебя хочу поддержать, чтобы ты знал – я всегда с тобой рядом.
- Я это знаю, - тихо сказал Эмиль. – Хотя до сих пор иногда удивляюсь этому. Я ведь толстый.
- Пухленький, - нежно произнёс альфа, крепче прижимаясь к омежьей спинке. – Мой славный, мой ненаглядный толстячок. Я обожаю тебя. Вот именно таким, какой ты есть, и именно за то, что ты такой. А сейчас, когда ты снова с пузиком, я тебя в два, в три, в сто раз больше люблю.
- И я тебя люблю, Робби, - ласково сказал омежка.

…Ещё два года спустя, ровно в пятую годовщину свадьбы, тридцатого апреля, Роберт Альбах сидел у акушерского кресла в клинике доктора Винтера, в которой и сам когда-то появился на свет, и держал в своей руке влажную горячую ладошку мужа. Все те восемь месяцев, прошедшие с тех пор, как они с Эмилем узнали о том, что станут родителями в третий раз, альфа посвятил уговорам любимого, и омежка наконец сдался. И вот теперь его супруг был рядом, всякий раз, когда омежка морщился при особенно сильной схватке, он осторожно целовал его руку или поглаживал плечо под пижамой. Он лишь изредка отвлекался на то, чтобы отправить сообщение родным – фрау Гитта в этот момент находилась у них, в доме на озере, приглядывая за четырёхлетним Робби-младшим и его братиком Акселем - ему был год и восемь месяцев. Там же находились и друзья – дом семейства Франке-Альбах всегда собирал близких в радостные и волнительные моменты. Бернт Лингардт и его жених Акс Шнеер, собирающиеся наконец вступить в брак этим летом – об этом событии не переставала трещать светская хроника всей Германии, равно как и о том, что свадебным подарком от альфы-супруга для молодого маэстро станет бесценная скрипка работы Гварнери; Альбрехт Манн с мужем Тимом и их двухлетними близнецами Тилем и Эмилем, очаровательными светлоголовыми и круглощёкими карапузами в одинаковых комбинезончиках; Руди Хассель, выглядевший так, будто на нём был надет невидимый строгий ошейник, и его супруг Юрген, у которого, в свою очередь, был вид человека, в чьих руках находится поводок. И старый герр Баумштигер потихоньку подливал пиво в бокал садовника герра Шпитце, а тот лишь благодарно кивал, бормоча: «Йэх, напьюся я нонеча, а по такому случаю грешно и не выпить чуточки, ить детки-то какие замечательныи у хозяев выходют, радость одна». Хайке Лауниц, верная себе и по-прежнему черпающая энергию не то из космоса, не то ещё из какого-нибудь поистине неиссякаемого источника, умудрялась быть в трёх местах одновременно, успокаивая напряженного Эриха Альбаха, помогая фрау Гитте и Тиму с малышами, и попутно обмениваясь традиционными колкостями с Юргеном. Заявился и Матиас, бывший муж Манна, в последнее время игравший в паиньку, повзрослевшего, зрелого и серьёзного, и по такому поводу демонстрирующий, что они с бывшим мужем остались друзьями на самом деле. Правдой же было то, что он считал Альбрехта бедняжкой, с горя взявшим за себя недоразумение в виде Тима – но было весьма неразумно со стороны Матиаса посвящать в эти свои соображения Юргена. Тот, само собой, разболтал Руди, дошло и до Ала – к восторгу всех друзей, Манн хохотал минут десять, и с тех пор стал гораздо менее неприязненно реагировать на появление Матиаса в их компании.

А в клинике доктора Винтера взволнованный до обморока Роберт дрожащими пальцами осторожно убирал намокшие золотисто-каштановые пряди волос омежки с его лба – наступал самый трудный и самый радостный момент. Несколько секунд назад доктор, седой величественный бета в белом до рези в глазах халате, сказал, что уже показалась головка ребёнка. Эмиль, для которого это были уже третьи роды, волновался гораздо меньше своего мужа, и, когда позволяло состояние, даже посмеивался над ним. Когда омежка напрягся особенно сильно, чуть подавшись вперёд, альфа испуганно сжал его влажную руку – и в тот же момент услыхал из-за чуть опавшего живота мужа какой-то тихий звук, похожий на мяуканье маленького котёнка. И вот глазам его явилось наконец долгожданное чудо – доктор поднял повыше крошечного, мокрого младенчика, ещё связанного с только что родившим его на свет папой толстым канатом пуповины, и аккуратно положил его на грудь омеги. Альфа с трудом мог осознавать реальность происходящего, и с неведомой до этого нежностью едва дотрагивался кончиками пальцев до тёплой, немножко скользкой кожи своего новорожденного сына.
- Омежка, - довольно провозгласил Винтер. – Здоровенький и крепкий. Эмиль, вы, как и всегда, были великолепны. Безупречные роды. Так-с… У нас нынче половина второго ночи… Первого мая. Пишите, фройляйн Циммерман, - сказал он ассистентке, и та зашуршала карандашом по бумажному планшету. Доктор занялся пуповиной, а Роберт приник долгим поцелуем к влажному от испарины лбу своего мужа:
- Любимый, какой ты у меня молодец… Спасибо тебе, родной мой, мой сладкий… Ну вот, у нас с тобой есть теперь и омежка.
- Да, - всё ещё переводя дыхание, отозвался Эмиль. – Всё-таки я родил Мая, как и хотел.
- Что, милый?
- Знаешь, Робби, я ещё когда в первый раз был беременный, я тогда ещё думал о том, что у нас должны быть ещё детки, и мечтал назвать одного из сыновей Маем. Так звали моего папу… Я даже немного жалел, что схватки начались тридцатого апреля, но всё-таки май успел наступить.

Омежка засмеялся – устало и радостно. Альфа счастливо поцеловал его чуть сухие губки:
- Это самый лучший подарок на годовщину нашей свадьбы, какой только можно было сделать, моё солнышко. Наш маленький Май, наша собственная вечная весна…

Немного позже, уже в послеродовой палате, украшенной целыми охапками цветов, альфа обнимал своего Эмиля и любовался своей сбывшейся мечтой – крошечным омежкой, который, зажмурив глазки, увлечённо сосал грудь его обожаемого мужа. Альбах, когда у него было время, никогда не пропускал этот момент со старшими сыновьями, но первое кормление раньше ему наблюдать не доводилось. Он так не хотел упустить ни единой минуты этого восхитительного зрелища, что даже моргал с неохотой. Наконец у него заслезились глаза – Эмиль, заметив это, улыбнулся:
- Робби, помоги мне взять маленького поудобнее.

Альфа нежным движением приподнял легонькое тельце мальчика, и Эмиль устроил сына на руках поглубже, дал ему вторую грудь и опёрся спиной на супруга:
- Ну вот, Робби, мы с тобой и стали многодетными родителями. У нас с тобой трое. Как ты и мечтал. Два старших богатыря-альфы и младший омежка, которого, как я чувствую, вы все, начиная с прадеда и заканчивая братьями, забалуете до полного неприличия.
Роберт тихо засмеялся и поцеловал омегу в ушко:
- Ты меня больно стукнешь, если я скажу, что мне бы, в общем-то, и четвёртого бы хотелось… Ну Эмильхен, что поделаешь, я люблю детей, и всегда мечтал о большом семействе. Ты же знаешь, что я у своих родителей единственный сын, это такая тоска…
- Роберт Альбах, имей совесть. Я только-только тебе третьего родил, а ты уже о четвёртом заводишь разговоры, - эта фраза едва не заставила альфу запеть от радости, несмотря на полное отсутствие слуха и голоса: никакого сопротивления своей идее он не услышал, напротив, омежка говорил весело и довольно.
- Но ты обещаешь хотя бы подумать?
- Подумать обещаю, - кивнул Эмиль. – Что это там за шум?
- Наши все приехали, должно быть. Пойду их встречу и приведу к тебе – пусть поздороваются с Маем.

Альфа поцеловал мужа – нежно, влюблённо, - и вышел из палаты. Эмиль чуть приподнялся на своём кресле и взглянул на себя в зеркало. После двух – уже, собственно, трёх, - родов он не расплылся, даже наоборот, он сейчас был стройнее, чем до замужества, но всё равно никак не мог считаться даже средней комплекции, он по-прежнему был полненьким. И муж, красавец-альфа, любил его так же сильно, как и раньше, и совместная их жизнь и работа, и рождение детей лишь делали их союз всё крепче. Видно, и в самом деле – не в фигуре дело. Робби ведь никогда даже не смотрел в сторону других омег. Они счастливы, и никакие попытки помешать им, вольные или невольные, не удались никому. Впервые омежка поймал себя на мысли, что, по-видимому, так и должно быть, раз уж они пара с мужем, и засмеялся. «Ну точно, как я и говорил тогда, - прошептал он. – К третьему ребёнку я уверился в своём семейном благополучии». Когда друзья и родные, возглавляемые гордым отцом, вошли в палату, в окне, выходящем на восток, всходило солнце – оно золотило омежкины волосы, подсвечивало медовую кожу его круглого личика и пухлых рук, бережно прижимающих к груди новорожденного. «Как это прекрасно…» - вслух это произнесла лишь Хайке, но Роберт готов был поклясться чем угодно, что подумали так все без исключения. Он подошёл к мужу и встал перед ним на колени:
- Эмильхен, - тихо сказал он. – Мой Эмильхен…

Омежка, улыбаясь, мягко положил руку на его плечо. Кто-то – судя по всему, Юрген, - громко всхлипнул. Роберт же, взяв малыша у папы, покачал его на руках:
- Вот, познакомьтесь, это Май. Маленький человечек, которого будут любить больше всех на свете…

___________________________
* По-чешски "Добро пожаловать"

Дата добавления: 2015-07-11