Глава 4. - Деда - Что, внучек?

- Деда…
- Что, внучек?
Молоденький толстенький омежка вздохнул и закрыл свою любимую книгу – альбом с фотографиями комнатных растений. На цветы – живые, нарисованные, сфотографированные, - Эмиль мог смотреть бесконечно. Сейчас, однако, объектом его внимания было другое фото - вложенное между страниц альбома, оно изображало супружескую пару - альфу и омегу в нарядах пятидесятых годов. Высокий, статный альфа с гордой осанкой с нежностью положил большую руку на плечо полного добродушного омеги в белой рубашке в горошек - даже природная округлость форм не могла скрыть того, что омега готовится совсем скоро подарить супругу ребёнка. Будущие отец и папа радостно улыбались в объектив - дед и дедушка Эмиля Франке, ожидающие рождения своего единственного сына-омеги, на фото дата - 28 апреля 1958 года. Папа Эмиля появится на свет через два с половиной месяца.

- Ну что тебе, Эмильхен?
- Ты ведь в юности был очень красивым, да? На фото ты прямо как кинозвезда. Макс Линдер. Или Антон Уолбрук.
- Да я и сейчас хоть куда, - приосанился пожилой альфа, подкрутив лихие седые усы.
- Конечно, - с улыбкой согласился внук. – А дедушка Вольфи был самый обыкновенный. И толстенький. Как же ты его полюбил?..

Герр Баумштигер ласково посмотрел на внука:
- Так это сейчас такое в моду вошло, чтоб кожа да кости. Вот уж глупая мода, искусственная, а я ничего искусственного не люблю - ни цветов, ни моды. Как глянешь, как молодые ребята себя мучают, не едят совсем... А в наше время омега должен был быть – кровь с молоком. Твой дедушка Вольфи тогда очень красивым считался, а уж для меня лучше не было и не будет. Оттого и вдовый я уж десять лет.

Старик вздохнул, но не печально, а легко – покойного супруга-омегу он всегда вспоминал с благодарностью и лишь оттенком лёгкой грусти. «Доживу я, сколько Господь даст, а потом мы с моим Вольфи снова вместе будем – и уж навсегда», - любил он говорить внуку. «Весёлый он был, дедушка твой, и уж всыпал бы нам по первое число, кабы узнал, что мы тут по нему слёзы льём. Он этой сырости на дух не переносил».

- Да и разве же в красоте дело, Эмильхен? Маленький ты ещё, не понимаешь… Красота – она внутри. Вот тут вот, - герр Баумштигер стукнул себя в широкую грудь. – Рожу-то, её и намалевать можно, а по нынешним временам хирурги эти… как бишь их… пластические… и скроят тебе всё, что хочешь. Говорят, нынче даже запах подделать можно, хоть и не навсегда… Только ты деда послушай, я на свете подольше твоего живу: коли сердце злое и душа пустая, да при том башка глупая – хоть какой будь красавец, не выйдет из такого мужа. Ни из альфы, ни из омеги. На супруга ж не только смотреть – с ним суп из одного горшка хлебать придётся, на одном матраце спать под одной крышей. Красивый - оно, конечно, хорошо, и хочется... А когда он притом ворчливый, ревнивый или гулящий, а то вдобавок и по хозяйству неспособный? Как с таким жить? К лицу-то привыкнешь, а нрав паразитский останется… Да оно и верно люди говорят - красота в глазах смотрящего. Кому худышки по нраву, а кому и в теле. Но главное, мил друг - всё-ж таки внутри красивым быть а не только снаружи. - Старый альфа разговорился, поучая внука, и сунул в зубы трубку, хотя курить он бросил много лет назад, привычка грызть мундштук осталась. - Помнится мне одна история. Когда мы в деревне жили, сосед мой вот такого взял за себя, из шкуры вон лез, чтоб его добиться, ох и роскошный же омега был, как роза. И такой же, как роза, капризный, всю душу ему вынул. Ничего делать не хотел, ручки попортить боялся. Густав, друг мой, и работал за двоих, и убирал, и готовил, и посуду сам мыл, не жить же в свинарнике. Да и любил уж больно этого паразита. А тот-то, муженёк его, знай деньги тянул да подарки требовал. Ежели что по дому и сделает, так потом неделю мужа попрекать этим будет. Где такое видано, чтоб омега на альфу ногами топал? Ну и пошло у них со временем веселье, что ни вечер - мы с Вольфи этих двоих разнимаем...
- Они разошлись? – спросил Эмиль, по обыкновению начиная переживать за совершенно посторонних ему людей.

Герр Баумштигер вздохнул сурово:
- Хуже. Таскаться он начал, Армин этот, ну, омега. И муж его сколько прихватывал по мелочам - то он ему скажет, что в Нойштадт пошёл, а самого в это время в саду за кирхой видали, то ещё что… Даже собственный папа – и тот ему не раз мокрым полотенцем по мордам хлестал, а всё без толку… А тут пришёл Густав раз домой, а супруг его там прямо на их кровати с фермером одним. Ну, схватил он ружьё – и их обеих и хлопнул, а потом и себя. Дурак, конечно, прости его Господь. Вот тебе и красавец. Это я к тому говорю, что когда к личику да стати больше ничего не приложено – ни к чему она, красота такая. Так, на разок меж пальцев помуслить.
- Эх, - вздохнул омежка. – Если бы альфы ещё об этом думали, когда омегу ищут. А то ведутся на красавчиков, политых аттрактантами… Не то, чтобы они все поголовно плохие люди, просто и некрасивые тоже хорошими могут быть. Но на них же никто не смотрит.

Герр Баумштигер подозрительно посмотрел на внука:
- А чего это ты, мил друг, об альфах заговорил? – и тут же ухмыльнулся задорно в усы: - Понравился кто?
Эмиль пожал плечами.
- Да нет. Так.

Омежка, как ни неприятно ему это было, снова вспомнил встречу в кафе. Нет, воспоминания о самой встрече были хорошими, альфа по имени Роберт был очень любезным, добрым, и Эмилю было приятно прикосновение его большой руки, сильной и одновременно ласковой. И обедом он его угостил, и комплиментов наговорил… Эмиль даже втайне от самого себя надеялся, что все эти слова – правда, и когда он придёт в «Пряничный домик» в следующий раз, если Роберт тоже будет там, то можно будет попробовать снова подойти к нему. Омежкины мечты не успели стать хоть сколько-нибудь красочными и обрести форму и образ – уронив книжку, Эмиль неловко полез под высокий барный стул, и в этот момент услышал обрывок разговора двух омег за стойкой:
- …С чего бы тогда шефу с ним обедать? Ты же сам видел, они вместе сидят, и он его угощает. – низким баритончиком рокотал смуглый крепенький, мускулистый парень.
- Этого жирного?.. Манни, ну ты даёшь, - манерно протянул второй, стройный, как берёзка, глазастый блондинчик с мелированной чёлкой и пухлыми губками. – Да ты глянь на него, натуральный бегемот. Нашему Альбаху-младшему не такие нравятся. Просто пожалел убогого. Он же у нас добренький, всех жалеет, даром что альфа.

Эмилю не составило труда понять, о ком идёт речь. Ну что ж, это куда более правдоподобно, чем то, что он, толстый, некрасивый, близорукий, мог понравиться такому мужчине. Омега поднял книжку и хотел было незаметно выбраться из-под стула, но неловко повернулся и стукнулся макушкой о перекладину стойки. Парочка барменов, тем не менее, его не заметила и продолжала щебетать уже о чём-то другом, а Эмиль, заставив себя не смотреть в сторону оставшегося за столиком альфы, выскользнул мимо поедающих сласти берлинцев на улицу.
В «Пряничный домик» он с тех пор ни разу не приходил.

***

Когда Эмиль не появился – ни на следующий день, ни через день, ни даже в субботу, Роберт был встревожен и озадачен. Встревожен потому, что омежка исчез, а озадачен тем, что отсутствие едва знакомого парня заставляет его так переживать. Последнее обстоятельство заставляло альфу думать и о том, что встреча эта действительно была не простая. Ни один омега, даже самый привлекательный внешне, блестящий и светский, не оставлял в его сердце такого заметного следа, ни за кем ему не захотелось бы бежать по улице, чтобы попросить номер телефона. А за Эмилем вот захотелось, и с этим надо было что-то делать. Но что?..

Его необычайную задумчивость и озабоченность заметила мать, но Роберт сумел объяснить всё большим количеством работы. Пока отец организовывал всё для открытия заведений сети в Австрии, на сына остались все германские дела. Это, конечно, очень его занимало большую часть дня, но в любую свободную минуту его мысли возвращались к Эмилю. Что же случилось? Почему он не приходит? Заболел? Уехал в другой город? Или просто Роберт его чем-то всё же обидел – но чем?.. Он так старался быть любезным, понимая, какое количество комплексов должно быть у бедного милого толстячка. Ведь вокруг нынче просто культ стройности. «Ничего-ничего, нашёлся бы только, а уж от комплексов мы с ним вместе избавимся», – думал альфа.

А тем временем весна уходила, давая место жаркому лету. Днём в воскресенье Роберт, не в силах больше сидеть в офисе и разбирать контракты, решил отправиться погулять. Он брёл неспешно по Розмаринштрассе, крошечному переулку неподалёку от Университета, когда дунул лёгкий ветерок, и в небе глухо, как-то довольно зарокотало, будто заурчал гигантский кот. Гроза, как и всегда в начале лета, прилетела с Остзее внезапно, и минуты не прошло, как по мостовой, черепичным крышам и плечам и головам чему-то радостно смеющихся людей застучал крупный тёплый дождь, стремительно переходящий в ливень. В доме, у стен которого стихия застигла Альбаха, в нижнем этаже помещались ювелирный салон, арендная контора, кафе – но там уже битком набилось народу, спасаясь от грозы, - офисы туристической и двух пивоваренных компаний и маленькая, старомодная цветочная лавка с кованой вывеской и какими-то алыми и белоснежными цветами на фоне сочной зелени в подвесных корзинах у входа. Цветы напомнили альфе об Эмиле, и он выбрал своим убежищем именно лавку. В благодарность за приют он решил, что купит самый большой и дорогой букет. Подарит его матери.

Лавка и изнутри была старинной – маленькой, уютной, с каменными нишами и деревянными прилавками. Было заметно, что дело хотя и небольшое, но вполне успешное, и приносит своим владельцам неплохой доход. Повсюду за стеклом и просто так находились самые разные растения – и с большими цветами, и с маленькими, и вообще без цветов, но с пёстрыми листьями. В отгороженном от остального помещения уголке был обустроен, вероятно, своего рода холодильник, где помещались срезанные цветы, а на низких подоконниках неожиданно хвалились крупными зеленовато-жёлтыми плодами комнатные лимоны. Растения свисали даже с потолка. Роберт почувствовал себя туристом, заблудившимся в тропическом лесу. Довершал это сходство нахального вида большой попугай-жако, глядевший со своей жёрдочки на Альбаха не просто осмысленно, как ему показалось, а прямо-таки саркастически.

- Герр чего-то желает? – спросил низкий голос. Роберт повернулся к прилавку и увидел пожилого альфу в чёрном жилете поверх полосатой рубашки. Этот человек, со своей глиняной трубкой, торчащей из кармана, старомодной одеждой и кавалерийскими усами был тут как нельзя более кстати. – Или хотите у нас просто грозу переждать? Ишь ты, как разошлась…

Роберт перекинулся парой фраз со стариком – герру Хайнцу Баумштигеру было семьдесят три года, как он сам сообщил, сорок из них он владел этой лавкой, перешедшей ему от тестя, - и выбрал букет из кремово-белых и полосатых орхидей. Герр Хайнц уверил его, что простоит такая красота не меньше трёх недель.
- В этой штуке, - указал цветочник на ёмкость, в которой были закреплены стебли, - глицерин. Потому они и не вянут. Орхидеи – народ тонкий.

Гроза тем временем закончилась – летние ливни не длятся подолгу. Роберт взял свой букет, попрощался с хозяином лавки и направился к выходу. У одного из подоконников он остановился, чтобы ещё раз взглянуть на лимоны, и уже собрался спросить герра Хайнца, настоящие ли они, как взгляд его упал на стоящий рядом с лимоном продолговатый керамический горшок с другим цветком. Это был единственный цветок, чей вид и сорт альфа назвал бы безошибочно – клубневые бегонии редкого винно-жёлтого цвета. «Топазы Жизель» - цветы из альбома Эмиля, которые прислал ему садовник из Ирландии.

Альбах почувствовал, как быстрее забилось сердце, и волнение, тронувшее его душу, было одновременно радостным и тревожным – а что, если нет?... Неужели?.. Ай да гроза, что же за силы послали её, чтобы Роберт зашёл именно в эту лавочку?..
- Герр Хайнц, - альфа вернулся к прилавку. – Извините, а вот эти цветы как называются и откуда они у вас? Если не секрет, конечно…
- А-а, - довольно протянул цветочник. – Это редкий сорт. В Германии, наверное, в продаже только у меня. Мой внук их достал, из Англии они, что ли.
- Внук? – Роберт не верил своей удаче. – А он сейчас случайно не здесь? Мне очень интересны это цветы, - поспешно объяснил он старому господину. Но тот и не просил объяснений:
- А где ж ему быть, он единственный помощник мой. Эмильхен, иди-ка сюда, тут про твои бегонии спрашивают!

Через минуту сияющие карие глаза Роберта встретились взглядом с широко распахнутыми ясно-голубыми очами его толстячка-омежки, изумлённо и растерянно уставившимися на него из-под очков в металлической оправе.

Дата добавления: 2015-07-11