День первый

Быстро гнали наш челн привычные руки двух рыбаков.

Мы приближались к острову.

Показалось дно, почти лишенное растительности, обрисовались подводные камни и остовы елей-гигантов, под голубым покровом судорожно сжавших оцепенелые ветви.

Я славировал между прибрежных камней и врезался кормой в гравистый скат берега.

Остров, к которому мы подъехали, манил меня загадочными преданиями, оставшимися в памяти местных жителей. То, что мне удалось узнать из случайных разговоров, было, однако, так неопределенно и бедно, что я решил посетить забытый уголок, надеясь уловить какой-либо след его минувшей жизни.

Товарищ вскинул на плечи свою походную сумку, рыбак вытащил на берег лодку, и мы отправились вглубь острова.

Шагах в пятидесяти от берега я остановился.

Среди высоких, стройных елей показалась небольшая квадратная площадка, заботливо усыпанная песком, частью смытым дождями.

Это было неожиданно.

Я знал, что на острове никто не живет.

Окрестные берега были достаточно богаты и достаточно пустынны, чтобы каменистая почва дикого острова чем-либо могла привлечь переселенца.

В моем воображении возник целый ряд предположений.

Площадка была обнесена рядом камней, уложенных один подле другого.

Посередине, несколько ближе к востоку, стояло небольшое возвышение из груды тех же булыг, различной формы и величины. Сверху они были прикрыты большой плоской белой плитой.

В двух шагах на восток за грудой камней стоял высокий черный обугленный крест.

Верхняя и нижняя перекладины свалились, а на средней висели два иссохших венка.

По сторонам креста, ближе к середине площадки, были устроены еще два возвышения из грубых бревен, врытых в землю и сверху связанных лыком, – получалось нечто вроде высоких столиков с маленьким наклоном лыковой доски к передней стороне.

Сомнений быть не могло: груда камней перед крестом служила престолом, два боковых столика аналоями.

Присутствие креста в пустынной чаще острова говорило о каком-то еще не забытом событии, а иссохшие венки – о чьей-то преданной руке, о дорогой памяти, святыне...

Мы ничего не сказали друг другу и, постояв некоторое время у двух сросшихся елей, где была прибита дощечка для иконы, стали молча подыматься узкой извилистой каменистой тропинкой, почти скрытой в сетке низко нависших ветвей.

Шли мы медленно, тихо, боясь нарушить царивший покой неосторожным словом, резким движением.

Перерезав подъем острова, мы стали спускаться к западному склону. Глаз все время чего-то искал, и ни одна деталь не оставалась незамеченной мною. Шелохнувшийся куст заставлял меня следить за слетевшей птицей, в случайной комбинации звуков я ловил голос неведомого пришельца, быть может, следившего за мной, в странном изгибе стебелька, в неожиданной окраске лепестков я любовно приветствовал голос нового знакомца...

Следы тропинки скоро исчезли, и мы шли напрямик, к противоположному берегу острова.

Заметив в нескольких шагах от себя какое-то темное пятно – по-видимому, ход подземелье – я остановился.

Молодой ельник, березки и кусты малины преграждали ход в таинственное убежище, готовясь совсем скрыть его от случайных глаз.

Мы подошли к самому входу.

Я не ошибся; это было жилье, по-видимому, давно оставленное своим хозяином, но чьими-то руками удержанное от разрушения.

Нужно было присесть на корточки, чтобы заглянуть внутрь; но в темном мертвом пятне глаз не мог ничего уловить, и мы ползком друг за другом пробрались узким ходом в странное жилище.

Низкий потолок из двух-трех гигантских плит был черен от копоти, насквозь, казалось, пропитавшей сырой камень.

Щели стен мрачными пастями поглощали весь свет, шедший из единственного источника – дверей. В переднем углу, недалеко от две­рей, таилось маленькое голубоватое пятнышко: это был отсвет безоблачного неба в отверстии, шедшем прямо вверх; этот угол, очевидно, служил очагом.

Кого и когда впервые приютил этот угрюмый свод, чей пламень умеряли холодные сырые камни, чьи колени резали жесткие выступы половых плит?

Я осматривал пол, углы и щели, стараясь найти какой-либо след, намек...

Песок, оставшийся от смазки стен, куски истлевшей лыковой бечевы, паутина и пыль...

Мы долго сидели на дощечке, уложенной с одного конца на другой над неглубо­кой прямоугольной выемкой в полу.

Усталость, возбуждение, загадочность, незримо реющая тень подвижника, приютившего нас в своей суро­вой земной обители, чередовали во мне быструю смену настроений, неожиданно вылившихся в одном определенном решении: остаться здесь, вырвать из обычного хода жизни несколько дней, забыв вчерашний и завтрашний день...

Я остановился на своем решении, и все, что окружало меня, тотчас приняло другой тон, другую форму: ЛУЧ, упавший на низкую широкую ветку ели, приветствовал меня родственной улыбкой; застывшая в зное листва манила сладостью опьянений, звала синь окрестных гор, синевших в просветах колоннады елей, и узенькая тропинка обещала мне раскрыть свою тайну...

Я связал из прутьев небольшую метелку, смахнул в углах пыль, очистил сыроватое подполье, служившее, вероятно, кладовкой для отшельника, и убрал площадку у входа.

На берегу озера я набрал чистого белого песку и усыпал тропинку.

Положив несколько камней у двери и накрыв их широкой гладкой большой плитой, мы устроили уютную скамью.

Товарищ развел очаг, чтобы согреть и подсушить стены, а я занялся устройством костра в трех шагах от входа между двух елей.

Солнце уже начинает спускаться, я беру захваченную с собой сеть, отправляюсь к маленькому челноку, оставленному рыбаками для нас, и объезжаю берег острова, выбирая удобное место, чтобы поставить его на ночь.

* * *

Я вернулся после заката.

Товарищ бросал в пламя очага свежие еловые ветки, и в ярких вспышках еще ниже нависал потолок, еще резче выступали острые выступы стенных плит; но келья приняла уютный вид, и хотелось без конца поддерживать яркое пламя.

Мы сидели, глядя в очаг и изредка перекидываясь фразами. Ужин, скромность которого могла бы удивить любого рыбака, был окончен.

Поленья догорели, и свет углей уже не мог спорить с огненно-кровавым пятном заката, что врывался к нам в отверстие входа...

Небольшой охапки захваченной с собой соломы было слишком недостаточно, что­бы смастерить сколько-нибудь сносную постель.

Кое-как устроившись, я присел на жесткое ложе и стал засыпать песком тлевшие угли, чтобы предупредить угар.

В келье сделалось совсем темно, и мы стали укладываться.

В этот момент с озера донесся отдаленный медлительный, мне незнакомый звук, напоминавший голос горлинки.

Я вышел и сделал несколько шагов в направлении, откуда доносился звук.

Внезапно стальной двукратный удар рассек влажную тишь, и легким бесшумным силуэтом меж ветвей скользнул силуэт крыльев.

Я не успел уследить и дать первый отчет, – серая жуткая тень пронеслась в двух шагах, ослепив меня рядом внезапных зигзагов...

Я отшатнулся; вновь частый ряд тех же стальных ударов и тот же бесшумный косой лет внизу, над землей, у самых корней...

Мне стало жутко, но я остался ее ждать. Больше, однако, она не появлялась.

Я ушел в келью, привалил к выходу камень, лег и скоро уснул.

Дата добавления: 2015-07-11