Старообрядческие скиты на Южном Урале

Территория Южного Урала в силу своей отдаленности от центральны: российских губерний, а также из-за наличия определенных природно-географических условий (труднодоступные горы и густые леса) представлялась удобной для заселения скрывавшимся от гонений старообрядцам. Малая освоенность края в хозяйственно-культурном отношении также усиливала дляних привлекательность этого региона. В этой связи репрессивные меры, предпринимавшиеся государством по отношению к крупным старообрядческим центрам в других районах, вызывали приток поборники древнего благочестия на Урал.

Началом заселения старообрядцами Южного Урала считается время после разгрома Керженских скитов в Нижегородской губернии (1722 г.) и бегства оттуда десятков тысяч старообрядцев. Вместе с тем имеются сведения и о более раннем их появлении в исследуемом регионе[114]. Косвенным подтверждением этого являются предпринимавшиеся дважды (в 1666 и 1681 гг.) попытки учреждения отдельной Уфимской епархии: одним из аргументов в пользу ее организации выступала «борьба с расколом»[115].

Прибывавшие с Керженца старообрядцы (преимущественно поповцы софонтиевского направления) образовывали тайные скиты, а также селились в особой слободе яицкого казачьего войска – Шацком монастыре[116]. Архивные документы свидетельствуют об особой приверженности яицких казаков к старой вере. Так, в «Отчете Оренбургской губернии по части Департамента полиции исполнительной» за 1836 г. говорилось: «...казаки Войска Ураль­ского все вообще с женами и детьми суть старообрядцы»[117].

Деятельность Оренбургской экспедиции (1730-е гг.) способствовала усилению процессов русской колонизации, охвативших Южный Урал со второй половины XVI в. В течение 30-40-х гг. XVIII в. было построено много кре­постей с центром в Оренбурге. Заселялись они преимущественно беглыми, в том числе и старообрядцами[118] К этому периоду относится основание старообрядческого скита в Табынской крепости балахнинским купцом И.Утятниковым. В 1720-е гг., совместно с П.Осокиным, он организовал здесь добычу соли и начал строительство Воскресенского медеплавильного завода[119]. Как активный участник подавления башкирского восстания, Утятников получил даже чин комиссара, но, «впавший в явный раскол, жизнь свою несчастно кончил» – был казнен[120]. Его бывший компаньон П.Осокин в 1740 г. передал остатки скитского имущества своей родственнице Манеевой, под руководством которой здесь еще более двух десятилетий существовал тайный старообрядческий монастырь[121].

Дальнейшее распространение старообрядчества на Южном Урале было тесным образом связано с развитием здесь горнозаводской промышленно­сти. Заинтересованные в дешевизне производства заводовладельцы смотре­ли сквозь пальцы на конфессиональную принадлежность своих рабочих. Беглые, по определению Н.Н. Покровского, были для них «резервуаром своеобразного вольнонаемного труда»[122], использование которого являлось наиболее выгодным. Кроме того, некоторые из крупных промышленников сами придерживались старой веры. Состав рабочих на их предприятиях во многом формировался из крестьян-старообрядцев. Так, построенные И.Осокиным Троицкие и Усень-Ивановский заводы (1750-1760-е гг.), практически полностью были заселены старообрядцами, привезенными из разных мест[123].

Горнозаводское строительство на Южном Урале в 40-90-х годах XVIII в. вызвало значительный приток старообрядческого населения. Однако оно не являлось единственным фактором его формирования. Большую роль, а впоследствии и преобладающую, продолжало играть и крестьянское переселенческое движение. Таким образом, распространение старообрядчества на территории Южного Урала представляло собой довольно длительный и неравномерный процесс. Первоначально здесь преобладало поповское направление, однако уже в начале XIX в. наметился перевес в сторону беспоповщины.

Старообрядцы, прибывавшие на новое место жительства из различных губерний России, селились компактными группами среди «мирских». Такие группы имелись в большинстве русских населенных пунктов и были разбросаны практически по всей территории Южного Урала. Появились здесь и первые старообрядческие скиты.

Особое положение старообрядчества, как религии гонимой, непосредственным образом отразилось на организации его церковной жизни. Состояние старообрядческих религиозных институтов не отличалось стабильностью и зависело от государственной политики, неоднократно менявшейся от относительно лояльной до нетерпимой. Правительственные указы, запрещавшие строительство молитвенных зданий, организацию моленных в частных домах, ограничивающие передвижение священников и т. д., значительно затрудняли существование конфессиональных общин. Если деятельность официального православия концентрировалась вокруг крупных монастырей, городских и сельских храмов, то в отношении старообрядчества вопрос стоял несколько иначе. Функции религиозных центров здесь выполняли скиты или тайные монастыри. Первоначально различались собственно монастыри, где жили лишь иноки и инокини, и скиты, небольшие поселения возле них, в которых допускалось совместное проживание лиц обоего пола. После разрушения крупных старообрядческих общежительств (в частности, Выго-Лексинского) термин «скит» объединил в себе эти понятия[124]

При изучении старообрядческих скитов и моленных на Южном Урале мы опирались на выявленный нами в Центральных государственных архивах Республики Башкортостан и Оренбургской области документальный материал: следственные дела, отчеты, записки, рапорты.

Скиты на Южном Урале были сосредоточены в районах компактного расселения старообрядцев. Согласно «Отчету о движении раскола в Уральском казачьем войске за 1848г», на тот момент на территории войска находилось семь скитов. Располагались они на островах или в других укромных местах, однако в непосредственной близости от казачьих форпостов: на Раковом острове в полутора верстах от Бородинского форпоста, на Кизлярском острове в четырех верстах от того же форпоста, на Митрясовом острове в семи верстах от Илецка, в пяти верстах от Бударинского форпоста находился Бударинский скит, в семи верстах от г. Уральска – Садовский, в трех верстах от Гниловского умета – Гниловский и, наконец, самый известный Сергиевский скит располагался в двадцати верстах от того же Гниловского умета. При скитах имелись молитвенные дома, всего шесть, а также деревянные избы-кельи. Самым большим был Садовский женский скит, здесь имелось 40 изб и 2 молитвенных дома, затем – скит на Кизлярском острове, состоящий из 20 жилых построек, в остальных скитах было от 10 до 15 келий. Общая численность насельников скитов составляла 151 человек, из них 118 женщин и 33 мужчины, имелись послушники и послушницы[125]. Приведенная официальная статистика в силу известных причин не может считаться абсолютно точной.

Тайные старообрядческие монастыри в Уральской области были известны издавна и против них не раз предпринимались репрессивные меры. Так, в ходе преследований старообрядцев, скрывавшихся на Яике и в Иргизских монастырях, была разрушена «раскольничья слобода» в Яицком городке – Шацкий монастырь (около 1741 г.)[126]. К 1790 г. относят основание Сергиевского скита, «главного рассадника уральской беглопоповщины»[127], который также неоднократно подвергался разорениям. В 1830 г., вместе с женским Гниловским скитом, он был разрушен, часть иноков и настоятель заточены в монастырь синодальной церкви[128]. Однако восстановление обителей произошло, видимо, достаточно быстро, так как, по архивным данным, в 1848 г. в Гниловском скиту уже имелось 16 келий, а в Сергиевском – 11[129]. Окончательное уничтожение Сергиевского скита, согласно Н.Н. Чернавскому, произошло лишь в 1858-1859 гг.[130]

Относительно времени основания Садовского женского скита известно, что он «был заведен отшельниками в числе других, в местах прежде малообитаемых»[131] примерно на рубеже XVIII-XIX вв. Из переписки оренбургского и уральского военного губернатора с Министерством внутренних дел по поводу женского скита на Садовском полуострове выясняется, что последний постепенно разрастался ив 1871 г. состоял уже из двух относительно крупных поселений. В означенный год в одном из них произошел пожар, при этом сгорело 35 строений. Однако остальные постройки уцелели, а второй соседний скит вовсе не был задет огнем[132]. В дальнейшем этот скит продолжал действовать.

Старообрядческие скиты существовали и на территории Оренбургского казачьего войска. Так, один из них был обнаружен в 1841 г. в Сакмарских дачах земским чиновником Угрюмовым и сопровождавшими его урядником и казаками. В своем рапорте оренбургскому военному губернатору Угрюмов сообщает, что он «обнаружил их (старообрядцев)до десяти человек в одной избе собравшихся, с пением продолжали молитвенную службу девки, женщины и один старик». В ходе обыска во второй келье были изъяты святые дары. Жительницами скита оказались женщины и девушки из Сакмарской станицы, а также «девица без письменного вида из Оренбурга Кирпичникова Авдотья»[133].

Как свидетельствуют архивные документы между всеми беглопоповскими скитами, расположенными в исследуемом регионе, существовала тесная взаимосвязь. Она поддерживалась через священников, прибывавших в места компактного расселения старообрядцев для совершения необходимых треб. Укрытием для беглых попов на это время служили ближайшие скиты. Так, в донесении местных священников от 1858 г. епископу Оренбургскому говорилось, что «при Усень-Ивановском заводе в лесах скрываются будто сотоварищи прежде пойманных – еще два монаха, которые бывают нередко в самом заводе, участвуя в часовне при молитвословиях с раскольниками (...) ожидают в скором времени беглого попа»[134]. Еще одним примером может служить следственное дело 1874 г. о поимке старообрядческого попа. В Белебеевском уезде Уфимской губернии. В документах говорилось, что в том же заводе, в лесу на пчельнике мастерового Федора Степановича Мичурина был пойман «раскольничий поп», назвавшийся священником Бузулукского Успенского Спасо-Преображенского монастыря Николаем Петровичем Зефировым, с товарищем, назвавшимся уральским казаком. Арестованные лица были освобождены самими старообрядцами и «увезены неизвестно куда»[135].

Связь между скитами осуществляли не только духовные лица, но и рядовые старообрядцы, отправляющиеся в дальние скиты с целью обмена информацией, предупреждения об опасности и т.д. Так, по тому же делу проходили еще два старообрядца, которые через несколько дней после означенного происшествия были задержаны и представлены в полицейское управление. Они оказались крестьянами Бугурусланского уезда деревни Кибаевки. При них были обнаружены выписки с именами неизвестных лиц и книга «с наставлениями о совращении в раскол»[136].

Дальность расстояния от непосредственного места жительства не служила препятствием и для основателей новых скитов. Например, в 1830 г. каза­ками Войска Уральского был устроен скит в Стерлитамакском уезде Уфимской губернии в двенадцати верстах от Верхоторского завода. В лесу, на горных уступах ими были возведены избушки и часовня[137].

Существовавшие между старообрядческими скитами взаимосвязи не ограничивались географическими рамками Южного Урала. Поддерживались активные контакты с религиозными центрами сопредельных территорий, в особенности с Иргизскими монастырями, главным центром беглопоповства и основным поставщиком кадров духовенства для данного региона. Частным подтверждением этого могут служить материалы очередного следственного дела об обнаружении старообрядческого скита близ Усень-Ивановского завода в 1858 г. Один из допрошенных иноков, как выяснилось, «долгое время находился в Иргизских монастырях, по получению иноческого сана, лет двадцать назад удалился в леса Оренбургской губернии»[138].

Кроме того, уральские казаки, официально считавшиеся единоверцами, продолжали тайно придерживаться старообрядчества. В одной из часовен Уральска (Успенской), несмотря на наличие в городе шести единоверческих церквей, вели службы, перекрещивали и венчали после единоверческого священника попы с Иргиза[139]. Из иноков Иргизской обители был и основатель известного Златоустовского единоверческого монастыря иеромонах И оанн, бывший крестьянин села Ярославки Оренбургской губернии Василий Федорович Гордеев. Впоследствии было выявлено, что «община эта (братия монастыря)прикрываясь знаменем единоверия, придерживается уставом Епифаниева согласия, занесенного раскольниками, поселившимися по pp. Иргизу, Кинешме и Кинели во времена Екатерины II» [140].

Таким образом, беглопоповские скиты на Южном Урале были довольно < многочисленны и организованны; разбросанные по огромной территории, они представляли собой единый организм. Неоднократно подвергавшиеся «выгонкам», скиты достаточно быстро восстанавливались или возникали в других местах.

С образованием в 1846 г. белокриницкой иерархии среди старообрядческого населения Южного Урала развернулась активная проповедническая деятельность представителей этого направления. В 1852 г. первый уральский епископ Виталий (Мятлев) вместе с симбирским архиереем Софронием (Жировым), совершая поездки по стране, добрались и до здешних мест. К этому времени относится появление «австрийской веры» в Оренбургской и Уфимской губерниях. Софроний побывал и в знаменитых скитах Уральской области – Сергиевском и Бударинском, однако на первых порах его миссия не увенчалась успехом[141]. О широком распространении среди уральских казаков нового согласия можно говорить, видимо, уже после посещения их епископом Арсением (Швецовым). В 1898 г. он побывал, по донесению местного священника, в станице Рассыпной с миссионерской целью и «большая часть раскольников отнеслась к нему сочувственно, и он, отъезжая из Розсыпной станицы, взял с собою казака Назария Никитина Секретова с намерением поставить (...) попом»[142]. Таким образом, первые белокриницкие скиты стали возникать не на землях уральского казачества, а в горнозаводской зоне.

В 1857 г. по распоряжению оренбургского и самарского генерал-губернатора Катенина подполковником Кузьминым-Караваевым в обста­новке строгой секретности была организована экспедиция на гору Юрму с целью выявления «раскольничьих тайных монастырей». Подполковнику гарантировалась всяческая поддержка со стороны местной администрации и выделялась определенная сумма (250 рублей)[143].

Как следует из рапорта, Кузьмин-Караваев под предлогом осмотра башкирских лесных дач, взяв с собой проводников из башкир (37 человек), поднялся по северо-западному склону Уральского хребта на гору Юрму. Здесь им были обнаружены две часовни, рядом с которыми имелись «балаган и нало й для совершения служб». Неподалеку находились могилы четырехстарообрядческих иноков с датами погребений – Николы в 1846 г., Сергия в 1848 г., Авраама в 1849 г., Давыда в 1850 г. [144]. Следовательно, скит существовал на этом месте давно, задолго до распространения в крае «австрийской веры», однако ко времени экспедиции он уже был белокриницким, и Кузьмин-Караваев не сомневался, что «сборища лжеиермонахов (...) под управлением, как идет молва, прибывшего недавно из Австрии лжеиеро монаха Паисия, рукоположенного будто бы лжеепископами в Белокриницком монастыре, должно проживают в пределах этой местности»[145].

Как свидетельствуют архивные документы, это был далеко не единственный монастырь белокриницкого согласия на территории Южного Урала. В 1859 г. были выявлены новые места расположения старообрядческих пустынножительств. Из показаний двух «бродяг», схваченных казаками по пути в Троицк, власти узнали о существовании на горе Таганай в восьмидесяти верстах от Златоустовского завода еще одного старообрядческого скита, в котором на тот момент проживали «их (старообрядцев) главный начальник и наставник братии игумен Зиновий (около 50 лет), при нем священник Павел по иночеству Паисий, диакон по иночеству Комментарий (так!) и до 10 человек братии. В неприступных местах на болоте имеют построенные кельи, где собирались и прочие для богомоления, в особенности в праздники, имеют из сукна походную церковь, служат обедни и приобщаются Святых тайн»[146]. Были названы и другие обители – в лесах, близ Ильменского, Чебаркульского и Трудоярского озер[147]. В октябре 1858 г.в эти скиты приезжал епископ Геннадий, который провел здесь целую зиму[148].

B 1870 г. в ходе очередной экспедиции было открыто тайное поселение старообрядцев белокриницкого согласия в дачах Кусинского завода, а на гореТаганай – монастырь и восемь расположенных вокруг него отдельных скитов [149]. В числе прочих рассматривалось дело о поимке в лесах Белорецких заводов «раскольников, скрытно живущих в лесах для богомоления»[150].

Существовали и женские обители. Зарегистрированный после манифеста о свободе вероисповеданий 1905 г. Миасский Никольский женский монастырь возник на базе старообрядческого скита, появившегося в районе озера Тургояк еще в 40-х годах ХIХ в.[151] Долгое время его поддерживал средствами «миасский обыватель» Кузьма Козицын. Против монастыря не раз предпринимались репрессивные меры. В 1874 г. скитницы высылались, однако в 1896 г. чиновником Федосеевым здесь вновь были обнаружены «10 старух-монахинь в монашеском одеянии в момент отправления службы»[152].

Женские пустынножительства имелись близ озер Трудояр и Исыккуль. В 1870-х гг. чернички из этих скитов жили на мельнице златоустовского купца Андрея Кушнова[153]. Такой вид келейничества был довольно распространенным явлением среди старообрядцев. Так, в частности, в 1871 г. оренбургским жандармским управлением рассматривалось дело о поселении трех старообрядцев из бывших мастеровых Миасского завода в отдельной избе на пчельнике унтер-шахмейстера Мышлякова[154]. В уральских архивах отло­жились и другие материалы подобного рода.

Следственные документы донесли до нас имена некоторых насельников скитов, а также названия мест, откуда они прибывали на Южный Урал. География довольно обширна: Пермская и Самарская губернии, Бузулук, Бугуруслан, Екатеринбург, Шадринск и т. д. Это еще раз доказывает наличие тесной связи, существовавшей между старообрядческими скитами, разбросанными на огромной территории.

Как было сказано выше, развитие у старообрядцев такой формы организации церковной жизни, как скит или тайный монастырь, во многом обусловливалось отсутствием у них возможностей для нормального воспроизводства религиозной традиции. На скиты возлагалось множество функций, которые в официальном православии были поделены между приходскими храмами, монастырями, миссионерскими обществами и т.д.

Прежде всего, жизнь в скитах являлась своеобразным способом удовлетворения духовных потребностей тех старообрядцев, которые видели собственное призвание в ревностном религиозном служении. Скиты были местом, где они, отрешившись от мирских забот, могли проводить время в посте и молитве. Как правило, монастыри возникали именно вокруг келий монахов-отшельников. Уход из мира считался высшей формой служения Богу: «Идеальное стремление их (старообрядцев)уйти в уральские горы и там искать спасения в скитах»[155].

В рамках существовавшего российского законодательства деятельность старообрядческого духовенства находилась фактически под запретом. «Раскольничьи беглые попы», чья деятельность была сопряжена с постоянной опасностью, не имели постоянного местопребывания, а их паства была разбросана по обширным территориям. Скиты выступали временными прибежищами для старообрядческих священников, сюда стекалось окрестное население, нуждающееся в приобщении к церковным таинствам (причастию, исповеди, крещению), а также для участия в общественных богослужениях. Скитникам заказывались молебны и сорокоусты[156].

Передача религиозного опыта и необходимых навыков – одно из необходимых условий самосохранения любой конфессиональной группы. В старообрядчестве важная роль в этом также отводилась скитам. Они выступали центрами книжности – здесь переписывалась и затем распространялась духовная литература. В тайных монастырях работали иконописцы, велось обучение послушников грамоте, крюковому пению. В скиты приводили детей, где они могли впоследствии остаться. В показаниях пойманных поли­цией скитников нередко описывались такие случаи[157].

Значительное место в религиозной культуре русских крестьян, как «мирских», так и старообрядцев, занимало почитание «святых мест» – часовен, родников, могил, крестов и т.д. Подобные объекты поклонения также могли находиться при скитах. Как правило, ими были кельи или могилы иноков, отличавшихся при жизни особым благочестием. Свидетельства об этом остались в уже упоминавшемся рапорте Кузьмина-Караваева, отчетах священников официальной церкви, различных докладах в губернскую администрацию. Например, в «Записке о происхождении и современном состоянии раскола в Миасском заводе и его окрестностях» за 1868 г. сообщалось: «В горах в шестидесяти верстах от Тургоякской волости, на границе губерний Оренбургской и Пермской раскольниками почитается за святого Угодника какой-то умерший лжеинок Димитрий; на могилу этого мнимосвятого в мае или июне месяце стекается очень немало раскольников для поклонения и молений» [158] Таким образом, скиты являлись местами паломничеств, причем, как утверждают документы, не только для старообрядцев. Так, в 1898 г. был зафиксирован следующий случай: «Жители сел Тюлюк и Месяды Златоустовского уезда (более 400 душ, половина – раскольники) в Пасху отправились на богомолье в скиты и православные, и раскольники, вернулись оттуда через три дня»[159]. В этой связи можно говорить уже и о миссионерской деятельности скитов.

Помимо скитов существовали также тайные моленные, устраиваемые в частных домах. Они во множестве действовали как в крупных городах, так и в сельских населенных пунктах. Только по официальным данным, в Оренбургском казачьем войске в 1868 г. действовало 16 моленных, все они находились в казачьих домах[160]. В Миасском заводе в это же время властями были обнаружены 4 моленные. Широкой известностью среди старообрядцев пользовалась часовня в доме купца Козицына. Все моленные тесным образом были связаны со скитами[161].

Содержатели моленных из купцов поддерживали средствами и старообрядческие пустынножительства. В качестве подтверждения приведем цитату из рапорта Кузьмина-Караваева: «Златоустовский мастеровой Андрей Кушнев, в доме которого находится часовня, и купцы Златоустовские единоверцы Иван Сорокин и Иван Шишкин принимают у себя монахов тайно и помогают им, посылают в эти общины (скиты)богатые милостыни»[162]. Однако, как видно из документов, тайные монастыри существовали не только за счет богатых покровителей; в обеспечении их жизни принимали посильное участие и крестьяне, и заводские рабочие, и казаки: «Добрые люди привозят для братии на указанные заранее места хлеб, молоко, сыр, яйца и прочее, но чтобы не было открыто следа подобных приношений, в особенности зимою, то ходят на лыжах и то во время буранов, когда их следы заносятся снегом»[163].

Как видно из архивных дел, при обнаружении старообрядческих скитов и моленных власти не ограничивались только их фиксацией, но принимали против них репрессивные меры. Позитивные изменения произошли только после 1905 г. Появились храмы, начали образовываться приходы, некоторые из скитов приобрели статус официально действующих монастырей. Следствием этого явилось сужение сферы деятельности скитов, что привело к некоторой утрате их былого значения в религиозной жизни старообрядцев.

Появление первых (беглопоповских) скитов на Южном Урале было непосредственным образом связано с процессом старообрядческого заселения этой территории. Они концентрировались поблизости от старообрядческих поселений – на территории казачьих войск, вокруг горных заводов. Скиты белокриницкого согласия, известные со второй половины XIX в., возникали в основном на базе беглопоповских, поначалу в горнозаводской зоне, затем белокриницкое согласие стало популярным и среди уральского казачества.

Скиты выполняли двойную функцию – приходского храма и монастыря – и играли важную консолидирующую роль для старообрядческого населения Южного Урала, поскольку объединяли вокруг себя старообрядче­ское население обширного региона.

Социально-экономический журнал «Челябинск», № 12, 2004, c.56-61.

Дата добавления: 2015-07-11