На свободе

Один мой друг освободился. Он, вроде, старался молиться, но причащаться перестал. Смотришь, – снова закурил. И потихоньку началось сползание.

Основная масса выходит и снова опять попадает в то же русло. Я говорил, что я выйду и не знаю как, но я буду молиться. Буду жить так, чтобы у меня была и работа, и молитва, и в храм.

Меня вывело в новую жизнь то, что у меня появился идеал. Для меня Христос стал идеалом. Пилат, когда извел Христа, сказал: «Се, Человек». Христос – это образ нормального жития. Молиться, причащаться – это нормальный, естественный образ жизни. Монастырь в этом отношении много помогает. Режим монастырский держит даже после того, как уезжаешь из обители. Привыкаешь вставать утром, молиться. Когда, в монастыре оказался, то мне, кстати, очень помогла привычка к режиму, выработанная в колонии.

Вышел, и опять мне говорили: «Ну, всё! Освободился! Какие посты? Давай, отживай! Давай, давай!». Я говорю: «Нет!» Не в больницу пошёл, а по святым местам поехал. Я к Сергию Радонежскому поехал, к мощам, искупался там. Решил, что буду молиться, ходить в храм, буду устраивать свою жизнь.

Когда трудоустраивался, меня спросили, чем я раньше занимался. Я говорю: «Сидел». Меня спрашивают: «А до этого?» «А до этого, – отвечаю. – Сидел». «А до этого?» «А до этого тоже сидел»

Я хотел найти такую работу, чтобы можно было работать одному и молиться. Пошел учиться на плиточника. Стыдно, конечно, когда ты, седой, сидишь за партами рядом с молодыми. Но через это нужно пройти.

Родители сделали отдельную комнату коммунальную. Туда я приехал, начал там обустраивать жизнь. А там такие напасти: все пьют. Я говорю: «Нет!» Рядом торгуют героином, ацетоновой водкой. У меня начали освобождаться друзья, и тоже все пьют. Я тоже не удержался. Стал пить. До сих пор у меня это искушение. Но всё равно как-то стараюсь держаться милостью Божьей.

Там все курят анашу. Это считается нормальным. Друзья говорят: «Лучше курить, чем пить». Другие говорят: «Лучше колоться, чем пить». Это такой ужас! Я 11 лет кололся. Я и пил, и курил анашу чуть ли не с детства. Я сам ее возил, я сам этим занимался. Это все надоело мне!

И, в конце концов, я и женился нормально, и счастье обрёл. У меня мир вокруг изменился: здоровье исправил, со временем появились другие друзья, другое общение. Квартира трехкомнатная. Я долго не мог привыкнуть, что у меня соседей нет. Появилась и нормальная жена у меня. Дотерпел! Мне ещё говорили: «Нынче нормальных женщин!» Смотрю: «Ну, нету! Действительно, ну как же так!» Искал. Вот, думаю, 40 лет мне скоро, надо как-то определяться.

Мы жили в одном дворе три года, я только потом додумался, что, вот же! Вот же женщина-то! Я ещё знал, что она – сектантка. А я смотрел-смотрел и пошёл, с ней поговорил. Она мне начала что-то объяснять: «Вы хотите поговорить со мной о моей вере?» «Да, да», – говорю. И мы с ней начали разговаривать. Она все объясняла: «А вот, батюшки, а вот, батюшки…» Я говорю: «Слушай, у нас все Евангелие заключается в жертве. Хочешь узнать нашу Православную Церковь, выходи за меня замуж, я тебе всю свою жизнь посвящу. Но только ты должна принять мою веру. Хочешь?» Мы – взрослые уже люди; нету времени. Говорю: «Давай, не пожалеешь». Ну вот, милостью Божьей, она не жалеет.

Мне говорили про мир: «Там жить невозможно». Можно. Я через это прошел.

Ещё я понял, что больную клетку надо вложить в здоровое общество, и тогда она выздоровеет. И попал в православное такое общество, как монастырь[117]. Сильно помогает, когда ты не один. Одному очень трудно, но и одному можно жить. Нас на «зоне» было 1500 человек. Из них человек 12, может, молились. А в бараке, в котором я жил, там было 150 человек в одном отряде и 150 в другом. Я там среди них один. Я жил по своему маршруту: «Кесарю – кесарево, божье – Богу». Всё. И мне другого не дано: поесть, исполнить режим, помолиться. Не забывать про посты, и – всё.

Когда я вышел, 58 кг. весил. В автобусе мне люди место уступали. А всю жизнь был здоровый, спортсмен. За кровью ходил, мне столько вливали крови, и она не приживалась. Со временем я восстановил свой гемоглобин полностью. У меня было 33. С таким не живут. А теперь – как у нормального человека 140, 135-137. Ниже не падает.

На «зоне» у меня было 4 операции. До заключения – ножевое ранение в живот. После освобождения у меня по туберкулёзу снова была операция. Всего после освобождения операций было две. Потом все равно я стал поправляться. Живу на Севере. Хотя это - не логично; я туберкулезник, мне север противопоказан. И потом, я из Краснодара, и я постоянно мерзну, мне холодно. Я терплю этот холод. Хотя и холодно, но все равно мне хорошо.

Приложения

Дата добавления: 2015-07-11