Глава 26. Я с трудом узнаю Дэя, хотя после вынесения приговора прошло только семь часов

Я С ТРУДОМ УЗНАЮ ДЭЯ, ХОТЯ ПОСЛЕ ВЫНЕСЕНИЯ ПРИГОВОРА ПРОШЛО ТОЛЬКО СЕМЬ ЧАСОВ. Он, согнувшись, лежит в центре Республиканской печати на крыше. Его кожа кажется темнее, а волосы окончательно спутались и закрывают лицо. Запекшаяся кровь покрывает прядь светлых волос, как будто он решил покрасить именно ее. Он поворачивает голову в мою сторону, когда я подхожу ближе. Я не уверена, видит ли он меня, потому что солнце еще не до конца село, и, наверное, ослепляет его.

Еще один вундеркинд — и не просто один из многих. Я встречала одаренных детей и до этого, но никого из них Республика не пыталась скрыть. Особенно кого-то с высшим баллом.

Один из солдат, стоявший в центре, салютует мне. Он весь вспотел, а пробковый шлем не защищает от солнца.

— Агент Ипарис, — говорит он. (Его акцент говорит о том, что он из Рубинового сектора, на форме у него свежеотполированные пуговицы. Он уделяет внимание каждой детали.)

Я смотрю на других солдат, прежде чем снова оборачиваюсь к нему.

— Вы все можете идти. Скажите своим людям, что они могут передохнуть в тени и попить воды. И отправьте приказ вашей смене, чтобы пришли пораньше.

— Да, мэм. — Солдат щелкает каблуками, прежде чем отдать приказ остальным.

Когда они уходят, я остаюсь с Дэем наедине, снимаю плащ и опускаюсь на колени, чтобы лучше видеть его лицо. Губы у него так сильно потрескались, что кровь стекает на подбородок. Он слишком слаб, чтобы разговаривать. Я смотрю на его больную ногу. Она выглядит гораздо хуже, чем была с утра, но это неудивительно, нога сильно распухла. Должно быть, попала инфекция. Кровь сочится даже сквозь повязку.

Я непроизвольно касаюсь раны от ножа на боку. Она больше не болит.

Нужно будет проверить его ногу. Я вздыхаю, затем достаю фляжку из-за пояса.

— Вот. Выпей воды. Мне приказали не дать тебе умереть.

Я капаю несколько капель ему на губы. Он вздрагивает, а потом открывает рот, и я тонкой струйкой вливаю в него воду. Я жду когда он сделает глоток (кажется, целую вечность), затем еще раз даю ему воду.

— Спасибо, — шепчет он. Он испускает сухой смешок. — Думаю, теперь ты можешь идти.

Я изучаю его какое-то мгновение. Кожа у него сгорела, а лицо покрыто испариной, но глаза по-прежнему яркие, хотя он и не может ни на чем сконцентрироваться. Я вдруг вспоминаю первый раз, когда увидела его. Везде пыль..... и в этом хаосе красивый мальчик с ярко-голубыми глазами протягивает руку, чтобы помочь мне встать.

— Где мои братья? — шепчет он. — Они оба живы?

Я киваю.

— Да.

— А Тесса в безопасности? Ее никто не арестовал?

— Насколько мне известно, нет.

— Что они делают с Иденом?

Я вспоминаю то, что мне сказал Томас, что генералы с фронта приехали посмотреть на него.

— Я не знаю.

Дэй отворачивает голову и закрывает глаза. Он делает глубокий вдох.

— Не убивайте их, — шепчет он. — Они ничего не сделали.... и Иден... он не лабораторная крыса. — Он замолкает на секунду. — Я до сих пор не знаю твоего имени. Наверное, это и не важно, верно? Ты ведь уже знаешь мое.

Я смотрю на него.

— Меня зовут Джун Ипарис.

— Джун, — шепчет Дэй. Я чувствую странное тепло, когда он произносит мое имя. Он поворачивается ко мне. — Джун, я сожалею о твоем брате. Я не знал, что с ним может что-то случиться.

Меня учили не верить словам заключенных — я знаю, что они лгут, они скажут все что угодно, чтобы смягчить тебя. Но его слова кажутся другими. Он говорит так искренне, так серьезно. Что если он говорит мне правду? Что если в ту ночь, с Метиасом случилось что-то другое? Я делаю глубокий вдох и заставляю себя посмотреть вниз. Логика превыше всего, говорю себе я. Логика спасет тебя, когда больше уже ничто не сможет.

— Эй. — Я вдруг кое-что вспоминаю. — Открой глаза и посмотри на меня.

Он делает, как я говорю. Я наклоняюсь ближе, чтобы лучше рассмотреть его. Да, это все еще там. То странное маленькое пятно у него на глазу, какая-то рябь в этом бескрайнем синем океане.

— Как эта штука попала тебе в глаз? Я показываю на свой глаз. — Это какой-то дефект?

Наверное, это звучит забавно, потому что Дэй вдруг начинает смеяться, заливаясь удушливым кашлем.

— Этот дефект — подарок от Республики.

— Что ты имеешь в виду?

Он какое-то время колеблется. Я могу сказать, что он с трудом концентрирует мысли.

— Ты ведь знаешь, что я был в лаборатории в Центральной больнице. В ночь своего Испытания. — Он пытается поднять руку, чтобы показать на свой глаз, но из-за цепей, его рука снова падает вниз. — Они ввели мне что-то.

Я вздрагиваю.

— В ночь твоего десятого дня рождения? Что ты делал в лаборатории? Тебя ведь должны были отправить в рабочий лагерь.

Дэй улыбается так, как будто вот-вот уснет.

— Я думал ты умная....

Видимо солнце еще не до конца повредило ему рассудок.

— А что насчет твоей старой травмы колена?

— Твоя Республика подарила мне и этот подарок. В ту же ночь, что и это пятно на глазу.

— Зачем Республике так калечить тебя, Дэй? Зачем им вредить кому-то, кто получил полторы тысячи баллов на Испытании?

Это привлекает внимание Дэя.

— О чем ты говоришь? Я провалил Испытание.

Он тоже не знает. Конечно, он не может знать.

Я понижаю голос до шепота.

— Нет, не провалил. Ты получил высший балл.

— Это что, какая-то шутка? — Дэй слегка двигает больную ногу и тут же напрягается от боли.

— Высший балл..... ха. Я не знаю никого, кто когда-либо получал высший балл.

Я скрещиваю перед собой руки.

— Я получила.

Он поднимает одну бровь.

— Ты? Так это ты тот вундеркинд, получивший высший балл?

— Да. — Я киваю головой. — И, похоже, ты тоже.

Дэй закатывает глаза и снова смотрит в сторону.

— Это просто смешно.

Я пожимаю плечами.

— Верь во что хочешь.

— В этом нет смысла. Разве, в таком случае, я не должен быть на твоем месте? Разве это не главная цель вашего драгоценного Испытания? — Кажется, что Дэй хочет остановиться, колеблется, а затем продолжает. — Они ввели что-то мне в глаз, и это что-то жгло его, как осиный яд. Еще они разрезали мне колено. Скальпелем. Затем они насильно запихнули в меня какое-то лекарство, а последнее, что я помню..... я лежу в подвале больницы среди кучи трупов. Но я не умер. — Он снова смеется. Но смех звучит слишком слабо. — Отличный день рождения.

Они проводили на нем эксперименты. Возможно, для военных целей. Теперь я в этом уверена, и от этого мне становится плохо. Они взяли крошечные образцы тканей из его колена, сердца и глаза. Его колено: они, наверное, хотели изучить его необычную способность к физическим нагрузкам, скорости и ловкости. Глаз: возможно, они не вводили ничего, а наоборот, взяли пробу, чтобы узнать причину такого хорошего зрения. И сердце: они дали ему лекарство, которое снижает частоту сокращения сердечной мышцы, они разочаровались, когда увидели, что его сердце на время остановилось. Вот, когда они решили, что он умер. Теперь все становится ясно — они хотели внедрить эти образцы во что-то — я не знаю, в таблетки, контактные линзы, во что-то, что помогло бы улучшить наших солдат, сделать так, чтобы они стали быстрее, видели лучше, быстрее реагировали даже в самых критических условиях.

Все это пролетает в моей голове за одну секунду, прежде чем я останавливаюсь. Ни за что. Это не соответствует главным ценностям Республики. Зачем использовать одаренного ребенка в этих целях?

Возможно, они увидели в нем какую-то опасность. Какую-то маленькую искорку зарождающегося бунтарского духа. Что-то, что заставило их рискнуть его воспитанием и пожертвовать им, отказавшись от цели внести вклад в общество. В прошлом году тридцать восемь детей набрали больше 1400 баллов.

Может быть, Республика хотела, чтобы этот ребенок исчез.

Но Дэй не просто одаренный ребенок. Он получил высший балл. Что же заставило их сделать это?

— Могу теперь я задать тебе вопрос? — спрашивает Дэй. — Настала моя очередь?

— Да. — Я смотрю в сторону лифта, откуда только что вышла новая смена охранников. Я поднимаю руку, показывая им, чтобы не подходили ближе. — Можешь спрашивать.

— Я хочу знать, почему они забрали Идена. Чума. Я знаю, что для богатых людей как вы, в этом нет ничего особенного — новая прививка каждый год и любое лекарство, которые вам нужно. Но, неужели вам не интересно..... разве вы не задавились вопросом, почему она не проходит? Или, почему она так часто возвращается?

Я снова смотрю на него.

— Что ты хочешь этим сказать?

Дэю удается сфокусировать на мне взгляд.

— Что я пытаюсь сказать.... это то, что вчера, когда меня выводили из камеры, я видел красные цифры, напечатанные на каких-то двойных дверях в Баталла Холле. Я видел такие же цифры и в Озерном. Для чего они нужны в бедных секторах? Для чего они там — какое они имеют значение для этих секторов?

Я сощуриваю глаза.

— Ты думаешь, Республика намеренно заражает людей? Дэй, ты ступаешь на опасную дорогу.

Но Дэй не останавливается. Вместо этого голос звучит тверже.

— Вот для чего им нужен Иден, верно? — шепчет он. — Чтобы посмотреть на результаты своего мутировавшего вируса чумы? Зачем же еще?

— Они хотят предотвратить распространение болезни.

Дэй смеется, но смех снова переходит в кашель.

— Нет. Они используют его. Они используют его. Его голос затихает. — Они используют его.... — Его глаза закрываются. Этот разговор лишил его последних сил.

— Ты бредишь, — отвечаю я. Но в то время, как я оттолкнула от себя Томаса, я не чувствую никакого отвращения к Дэю. Хоть и должна. Но этого чувства просто нет. — Ложь воспринимается, как измена Республике. Кроме того, как Конгресс мог допустить такое?

Дэй не сводит с меня глаз. И когда я думаю, что у него нет сил ответить, он говорит и его голос звучит более настойчиво.

— Подумай об этом так. Как они узнают о том, какую вакцину делать вам каждый год? Ведь она всегда действует. Тебе не кажется, что каждый раз они подбирают именно ту вакцину, которая предотвращает заболевание новым видом чумы? Откуда они узнают, какая именно вакцина нужна?

Я сажусь на землю. Я никогда не думала о тех прививках, которые нам делают каждый год — никогда не сомневалась в них. А почему я должна сомневаться? Мой отец работал за этими двойными дверями, разрабатывая новые способы борьбы с чумой. Нет. Я больше не хочу это слушать. Я беру свой плащ с земли и перекидываю через руку.

— И еще одно, — шепчет Дэй, когда я встаю. Я смотрю вниз на него. Его глаза горят, когда он смотрит на меня. — Думаешь, нас отвозят в рабочие лагеря, когда мы проваливаем Испытание? Джун, единственный рабочий лагерь — это морг в подвале больницы.

Я не могу больше это слушать. Вместо этого я иду к лифту, подальше от Дэя. Но сердце противоречиво бьется в груди. Солдаты ждут у лифта, выпрямляясь, когда я подхожу ближе. Я изображаю на лице выражение чистого раздражения.

— Освободите его, — приказываю я солдатам. — Отведите его вниз, в больничное крыло, и пусть они вылечат его ногу. Дайте ему еды и воды. Иначе он не переживет эту ночь.

Солдат салютует мне, но я даже не смотрю на него, когда двери лифта закрываются.

Дата добавления: 2015-07-11