Глава 23. Мир кажется размытым пятном

МИР КАЖЕТСЯ РАЗМЫТЫМ ПЯТНОМ. Я помню выстрелы и крики, и ледяные брызги воды у себя на лице. Иногда я узнаю звук поворачивающегося ключа в замке и металлический запах крови. Респиратор смотрит на меня сверху вниз. Кто-то постоянно кричит. Все время воют сирены медицинских грузовиков. Я хочу отключить их, пытаюсь найти выключатель, но руки ведут себя странно. Я не могу пошевелить ими. Из-за жуткой боли в ноге, слезы все время текут из глаз по щекам. Такое чувство, что ноги вообще нет.

У меня в голове все время прокручивается тот миг, словно заело на стоп-кадре, когда капитан выстрелил в маму. Я не понимаю, почему она не увернулась в сторону. Я кричу ей двигаться, присесть, сделать хоть что-нибудь. Но она просто стоит там, пока пуля не попадает в нее, и она не падает на землю. Ее лицо смотрит прямо на меня — но это не моя вина. Не моя.

* * *

НАКОНЕЦ-ТО, СПУСТЯ, НАВЕРНОЕ, ВЕЧНОСТЬ, МОЕ ЗРЕНИЕ ФОКУСИРУЕТСЯ. Сколько прошло времени — четыре, пять дней? Может месяц? Понятия не имею. Когда я все-таки открываю глаза, я понимаю, что нахожусь в маленькой клетке без окон, с четырьмя металлическими стенами. Солдаты стоят по обе стороны от крошечной двери, больше похожей на дверь, ведущую в погреб. Я ухмыляюсь. Язык у меня потрескавшийся и абсолютно сухой. Руки связаны металлическими наручниками и прикованы к спинке стула, я даже не сразу понимаю, что сижу. Волосы стянуты впереди, перед лицом, тугой лентой. На жилете капли крови. Меня охватывает мимолетный страх: моя кепка. Меня раскрыли.

Затем я чувствую боль в левой ноге. Это худшее, что я когда-либо испытывал, даже хуже, чем в тот раз, когда мне порезали колено. Я покрываюсь холодным потом, и перед глазами у меня пляшут звезды. В этот момент, я готов отдать все за обезболивающее или кусок льда, чтобы приложить к горящей ране на бедре, или даже за еще одну пулю, чтобы прекратить свои мучения. Тесса, ты нужна мне. Где же ты?

Когда я все же осмеливаюсь посмотреть вниз на свою ногу, то она обвязана плотными, пропитанными кровью, бинтами.

Один из солдат замечает мое движение. Он подносит руку к уху.

— Он очнулся, мэм.

Минутой позже (а может, прошло несколько часов) металлическая дверь открывается и в камеру входит коммандер, которая приказала застрелить мою маму. Она в полном обмундировании, в плаще и все такое, а знаки отличия, в виде трех звезд, блестят серебром в свете флуоресцентных ламп. Электричество. Значит я в здании правительства. Она что-то говорит солдату по другую сторону двери. Затем дверь закрывается, а она с улыбкой подходит ко мне.

Я не могу сказать точно, эта красная пелена у меня перед глазами из-за боли в ноге или от жуткой ярости, которую я испытываю в ее присутствии.

Коммандер останавливается перед моим стулом, затем близко наклоняется к моему лицу.

— Мой дорогой мальчик, — говорит она. Я слышу веселье в ее голосе. — Я очень обрадовалась, когда мне сказали, что ты очнулся. Я даже пришла, чтобы увидеть это своими глазами. Тебе очень повезло, медики говорят, что у тебя нет чумы, несмотря на то, что ты столько времени провел с зараженным объектом, который зовешь семьей.

Я отклоняюсь назад и плюю в нее. Даже это движение заставляет мои ноги дрожать от ужасной боли.

— Ты такой красивый мальчик. — Ее улыбка пропитана ядом. — Жаль, что ты выбрал участь преступника. С таким лицом как у тебя, ты легко мог бы стать знаменитостью. Каждый год бесплатная прививка от чумы. Разве это было бы не прекрасно?

Я мог бы сорвать кожу с ее лица, если бы не был связан.

— Где мои братья? — Мой голос больше похож на хриплое карканье. — Что вы сделали с Иденом?

Коммандер снова улыбается и щелкает пальцами в сторону солдата за ее спиной.

— Поверь, мне бы очень хотелось остаться здесь с тобой и поболтать, но я должна провести занятия по военной подготовке. Но здесь есть человек, который хочет тебя видеть гораздо больше, чем я. Думаю, я позволю ей заняться тобой.

Коммандер разворачивается и выходит, не сказав больше ни слова.

Затем я вижу, как в камеру входит кто-то другой, кто-то ниже ростом, с хрупким телосложением, снимающий черный капюшон от плаща. Мне требуется всего лишь мгновение, чтобы узнать ее. На ней нет больше рваных штанов или пыльных ботинок; нет больше грязи на лице. Девчонка чиста и опрятна, черные волосы забраны в высокий хвост. Одета она в смешную форму: золотые погоны светятся поверх военного костюма, белые полосы проходят вдоль всего плеч, а на рукавах знаки отличия в виде двух стрел. Плащ окутывает ее всю, с головы до ног. Сложный узел Канто удерживает его на месте. Я удивлен, насколько молодо она выглядит, гораздо моложе, чем когда я встретил ее первый раз. Хотя Республика бы не дала такой высокий ранг девчонке моего возраста. Я смотрю на ее губы — губы, которые я когда-то целовал, сейчас покрытые глянцевым блеском. В голову мне приходит странная мысль, что мне хочется смеяться. Если бы она не была причастна к смерти моей мамы и к моему аресту, и если бы я так сильно не желал ей смерти, то сказал бы, что от ее вида у меня захватывает дух.

Должно быть, она поняла, что я ее узнал.

— Надеюсь, вы так же, как и я, рады нашей встрече. Можете считать актом моей доброй воли то, что я попросила перевязать вам ногу, — быстро говорит она. — Я хочу видеть, как вы предстанете перед казнью, а не умрете от инфекции до этого момента.

— Благодарю. Вы очень добры.

Она проигнорировала мой сарказм.

— Так значит, вы и есть Дэй.

Я молчу.

Девчонка скрещивает перед собой руки и пронзительно смотрит на меня.

— Полагаю, я должна называть вас Дэниэль. Дэниэль Алтан Уинг. Всего этого мне удалось добиться от вашего брата Джона.

При упоминании имени Джона, я резко наклоняюсь вперед, и сразу же жалею об этом, потому что нога взрывается болью.

— Скажи мне, где мои братья.

Выражение ее лица не меняется. Она даже не моргает.

— Они больше не ваша забота. — Она делает несколько шагов вперед. Сейчас у нее твердые, неторопливые шаги, так свойственные республиканской элите. Она легко маскировала это на улицах. Это только еще сильнее злит меня.

— Вот, что будет дальше, мистер Уинг. Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечать на них. Начнем с самого легкого. Сколько вам лет?

Я встречаюсь с ней взглядом.

— Я не должен был спасать тебя на боях Скиз. Надо было оставить тебя умирать.

Девчонка смотрит вниз, затем достает пистолет и бьет меня по лицу. На секунду я вижу перед собой лишь вспышку яркого света, затем чувствую привкус крови во рту. Я слышу щелчок, потом чувствую холодный металл, приставленный к виску.

— Неправильный ответ. Позвольте мне разъяснить вам. Дадите мне второй неверный ответ, и я сделаю так, что вы отсюда будете слышать крики Джона. Дадите третий неправильный ответ и ваш младший брат, Иден, разделит его судьбу.

Джон и Иден. По крайней мере, они оба живы. По глухому звуку из пистолета, я понимаю, что он не заряжен. Видимо она притащила его, чтобы просто бить им.

Девчонка не убирает свой пистолет.

— Сколько вам лет?

— Пятнадцать.

— Так-то лучше. — Девчонка немного опускает пистолет. — Время для второго вопроса. Вы ответственны за нападение на банк Аркадии?

Десятисекундное место.

— Да.

— Значит, вы также несете ответственность за кражу шестнадцати тысяч пятисот банкнот.

— В точку.

— Это вы устроили диверсию в Департаменте Внутренних дел два года назад и уничтожили двигатели двух военных дирижаблей?

— Да.

— Вы подожгли десять военных истребителей F-472 на базе в Бербанке, прямо перед их вылетом на фронт?

— Я типа этим горжусь.

— Вы напали на кадета, охраняющего вход в карантинную зону в секторе Альберта?

— Я связал его и отнес еду для семей, живущих в карантинной зоне. Укуси меня за это.

Девчонка озвучила еще несколько прошлых преступлений, некоторые из которых, я едва помнил. Затем она назвала еще одно преступление, самое последнее.

— Вы ответственны за смерть капитана городского патруля, погибшего во время нападения на Центральную больницу Лос-Анджелеса? Вы украли медикаменты и спрыгнули с третьего этажа?

Я поднимаю на нее взгляд.

— Капитана звали Метиас.

Она смотрит на меня ледяным взглядом.

— Именно. Мой брат.

Так. Вот почему она охотилась за мной. Я делаю глубокий вдох.

— Твой брат. Я не убивал его — я так не поступаю. В отличие от таких агрессивных ублюдков, как вы, я не убиваю людей.

Девчонка не отвечает. Несколько мгновений мы просто смотрим друг на друга. На мгновение я испытываю к ней сочувствие, но быстро отгоняю это чувство. Я не могу жалеть агента Республики.

Она щелкает пальцами в сторону одного из солдат у двери.

— Заключенный номер 6822. Отрежьте ему пальцы.

Я делаю выпад вперед, но наручники крепко прикреплены к стулу. Нога снова взрывается болью. Я не привык, что кто-то имеет надо мной столько власти.

— Да, это я ворвался в больницу! — кричу я. — Но я правда не убивал его. Признаюсь, я ранил его — да — я пытался скрыться, а он хотел задержать меня. Но мой выпад ножом не причинил бы ему большого вреда, кроме раны в плече. Прошу — я ведь отвечаю на твои вопросы. Я клянусь, что отвечу на все твои вопросы.

Девчонка смотрит на меня.

— Ничего, кроме раненного плеча? Может, ты должен был проверить дважды. — Я вижу ярость в ее взгляде, это заставляет меня вспомнить ту ночь. Я стараюсь вспомнить ночь, когда я столкнулся с Метиасом — момент, когда он наставил на меня пистолет, а я свой нож. Я бросил нож в него..... он попал ему в плечо. Я уверен в этом.

Или нет?

Через мгновение она снова говорит, чтобы задержать солдата, которому отдала приказ.

— Согласно базе данных Республики, — продолжает она, — Дэниэль Алтан Уинг умер пять лет назад от оспы в одном из наших лагерей.

Я ухмыляюсь. Военные лагеря. Да, верно, как и то, что Электора народ сам избирает на каждый срок. Эта девушка либо правда верит во все это, либо просто решила подразнить меня. Старые воспоминания снова всплывают в голове — игла, которую вводят мне в глаз, холод металлической каталки и свет над головой, но я быстро отгоняю их от себя.

— Дэниэль мертв, — отвечаю я. — Я позабыл о нем много лет назад.

— В это время ты начал вытворять свои криминальные шутки на улицах, верно? Пять лет назад. Похоже, ты в этом неплохо преуспел. А теперь что, потерял бдительность? Ты когда-нибудь на кого-нибудь работал? Или кто-то работал на тебя? Ты как-то связан с Патриотами?

Я отрицательно мотаю головой. В голове всплывает ужасный вопрос, который я боюсь задавать. Что она сделала с Тессой?

— Нет. Они пытались завербовать меня, но я предпочитаю работать один.

— Как ты сбежал из военных лагерей? Как вышло, что ты начал терроризировать Лос-Анджелес, хотя должен был работать на Республику?

Так вот, что думает Республика о детях, которые не прошли Испытание.

— Это так важно? Ведь сейчас я здесь.

В этот раз я, кажется, ее разозлил. Она толкает стул, пока он не упирается в стену, затем прижимает мою голову к стене. В глазах снова мелькают звезды.

— Я скажу тебе, почему важно, — шипит она. — Это важно, потому что если бы ты не сбежал, мой брат сейчас был бы жив. И я хочу убедиться в том, что больше никогда никто из уличных грязных ублюдков не сбежит из военных лагерей, чтобы такое больше никогда не повторилось.

Я смеюсь ей в лицо. Боль в ноге только подпитывает мой гнев.

— О, неужели это все, что тебя заботит? Кучка неудачников, не прошедших Испытание, которым удалось избежать смерти? Неужели эти десятилетки настолько опасны? Я скажу, что у тебя неверные сведения. Я не убивал твоего брата. Зато ты убила мою маму. Ты точно также могла приставить пистолет к ее голове!

Лицо Девчонки каменеет — но под этой маской, я вижу, как что-то дрогнуло, может, только на мгновение, но я вижу перед собой ту девчонку, которую встретил на улице. Она наклоняется так близко к моему уху, что я чувствую ее дыхание на коже. По спине у меня бегут мурашки. Она понижает голос так, чтобы ее слышал только я.

— Я сожалею о твоей маме. Мой коммандер обещала мне, что никто из мирных жителей не пострадает, но она не сдержала слово. Я.. — Ее голос дрожит. Ее голос даже звучит с нотками извинения, как будто это поможет. — Я бы хотела остановить Томаса. Ты и я — враги, не заблуждайся на счет этого....но я не хотела, чтобы это произошло. — Затем она выпрямляется и уходит. — На сегодня довольно.

— Подожди. — С большим усилием я сдерживаю свой гнев и прочищаю горло. Вопрос, который я боялся задавать, вырвался у меня прежде, чем я понял, что сделал. — Она жива? Что ты с ней сделала?

Девчонка оглядывается на меня. Выражение ее лица говорит мне, что она точно поняла, кого я имею в виду. Тесса. Жива ли она? Я готовлю себя к худшему.

Но вместо этого Девчонка лишь отрицательно качает головой.

— Я не знаю. Она мне не интересна. — Она кивает в сторону одного из солдат. — Оставьте его без воды до конца дня и переведите в камеру в конце коридора. Может к утру он станет более сговорчивым.

Так странно видеть солдата, который отдает воинское приветствие такой юной девчонке.

Я понимаю, что она не рассказала никому о Тессе. Ради меня? Ради Тессы?

Затем Девчонка ушла, и я остался один в камере с солдатами. Они поднимают меня со стула и тащат к двери. Моя больная нога ударяется об плитки на полу. Я больше не могу сдерживать слезы. У меня кружится голова, такое чувство, что я тону в бездонном озере. Солдаты ведут меня вниз по широкому коридору где-то в милю длинной. Здесь везде специальные военные отряды, много докторов в защитных очках и белых перчатках. Должно быть, я в медицинском изоляторе. Скорее всего, меня поместили сюда из-за раны в ноге.

Я опускаю голову вперед. У меня больше нет сил держать ее. В мыслях я вижу мамино лицо, как она неподвижно лежит на земле. Я этого не делал, хочется кричать мне, но я не издаю ни звука. Боль в ноге отрезвляет меня.

По крайней мере, Тесса в безопасности. Я пытаюсь мысленно предупредить ее, сказать, чтобы уходила из Калифорнии и бежала как можно дальше.

В этот момент, на полпути вниз по коридору, что-то привлекает мое внимание. Маленькое красное число — ноль — напечатанное в том же стиле, как и те, которые я видел у нас под крыльцом и на берегу озера в нашем секторе. То же самое здесь. Я поворачиваю голову в сторону двойных дверей, чтобы лучше его рассмотреть. На двери нет окон, но в двери входит фигура в респираторе и белом халате, так что мне удается заглянуть внутрь. Я не вижу ничего, кроме размытых пятен, но одну вещь мне удается заметить. Что-то в мешке и на металлической каталке. Тело. На мешке нарисован красный X.

Двери закрываются, а мы идем дальше по коридору.

В голове тут же всплывают разные картинки. Красные цифры. Красный перечеркнутый X на двери моего дома. Медицинский грузовик, который забирает Идена. Глаза Идена — черные и кровоточащие.

Они что-то хотят от моего младшего брата. Сделать что-то с его болезнью. Я снова представляю красный перечеркнутый X.

А что, если это не случайность, что Иден заболел чумой? А что, если каждый случай заболевания, происходил не просто так?

Дата добавления: 2015-07-11